Часов Яр

               
Городок Часов Яр. Это в Донецкой области.

Там  есть  Шамотный завод, где  делают  шамотный (огнеупорный)  кирпич  для  печей  и  каминов. Там родился Кобзон и жила мамина мама — бабушка  Маруся. Меня возили в этот городок родители,  чаще летом  на  каникулах. А бывало и  осенью,  на "октябрьские",  или  весной  на  "майские" праздники.  Ехали  мы   в  Часов Яр долго  с  пересадками  где-то в  Артёмовске,  на воняющих  соляркой «ЛАЗах». Тошнило, трясло,  хотелось пить и писать одновременно. Бабушка  Маруся   была  родом  из села  Логовики, Полтавской  области. Там  и  вырастила  мою  маму  с  тремя  сестрами. 

Сам  город  я  не  помню, — мы  как-то  сразу  оказывались  во  дворе  у  бабушки. Деревянная  скрипучая  калитка. Дальше — сад, огород . Огромные  кусты  красной  ароматной  смородины. Навстречу шла  бабушка Маруся —  маленька,  охайна, чепурна, полтавська  бабушка. Позаду  біг Жук( Жучок) — черный  как  смоль  кобель. Это  было  удивительно —  собака  на  украинском - "Він" Он( мужской  род). Я  его  боялся.   

Поцелуи, слёзы радости…

- Проходьтэ  в  хату.

- Мамо, а  дэ  моя  сумка?

— Як  там  Гаврюшка?

— Ігорёк, ты такый худый!

- Жук, досить гавкать, иды гэть, иды в будку! Я  тоби  зараз!..

У  него  была  будка!
Я впервые видел наяву ДОМ для собаки.   У  него  еще  был  ошейник, цепь,  и  его  пристёгивали  к  проволоке, прибитой  к  земле, чтоб  он бегал  только  по  двору и сторожил, главное, чтоб  гавкал  на  приезжих.  Гавкучий — значит хороший. 

У  бабушки  пахло уютом. Всё было  по-хозяйски. Цыплята  были  покрашены  зелёнкой сзади, а не спереди, как  у  инвалида-соседа, "Щоб  вэчэром  порахувати своих".  Бабушка  жила  небогато,  на  пенсию  в  12 рублей и 50 копеек. Приезды дочерей,(тетя Оля, тётя Надя,тётя  Тоня  и  моя  мама —  Катя), и нас, онучков, делали  её одинокую жизнь  веселее.
Конечно, они( тёти и  мама) ей помогали деньгами и продуктами, как могли.

У меня, как говорят, "волос стыл", когда бабушка и мама рассказывали о до- и послевоенном  голоде на Полтавщине. Бабушка ждала деда из плена и спасла  четверых  дочерей  только  тем, что  умела  шить и кроить и у неё  был " Зингер". За крой и пошив ночью  при  свече  давали  жменю  муки, - тем  и  выживали. Ели  "грыцики" -  это трава какая-то.
Я потом в лесу пробовал есть траву. Перепробовал много, пока не измазался в молочай, и меня долго мыли и отпаивали.
Вспоминали, как моя мама с тетей Олей в голод несли плату — две  жменьки  муки  в  платке, и  не  удержались - лизнули. Бабушка   строго  спрашивала:

- Йилы  муку?(Ели муку?)

- Ни, мамо!(Нет, мама.)

- А чому  носы  били?(А почему носы белые?)

Было  очень  стыдно, потому, что еще  две  сестры  ждали  еды.
На Полтавщине умерло в 30-е  и  послевоенные  годы много народу…

 Потом я прочитал у Анатолия Кузнецова «Бабий ЯР».

"— Нам, коммунистам, выдавали по талонам, чтоб не сдохли, немножко деревенским активистам тоже, а вот что ОНИ жрут — это уму непостижимо. Лягушек, мышей уже нет, кошки ни одной не осталось, траву, солому секут, кору сосновую обдирают, растирают в пыль и пекут из нее лепешки. Людоедство на каждом шагу.
— Людоедство! Господи! Как же это?
— Очень просто. Скажем, сидим мы, в сельсовете, вдруг бежит деревенский активист, доносит: в такой-то хате девку едят. Собираемся, берем оружие, идем в эту хату. Семья вся дома в сборе, только дочки нет. Сонные сидят, сытые. В хате вкусно пахнет варёным. Печка жарко натоплена, горшки в ней стоят. Начинаю допрашивать:

— Где ваша дочка?
— У город пойихала…
— Зачем поехала?
— Краму (ткани — укр.) на платье купить.
— А в печи в горшках что?
— Та кулиш…

Выворачиваю этот «кулиш» в миску — мясо, мясо, рука с ногтями плавает в жире.

 — Собирайтесь, пошли.»

Машинка «Зингер». Бабушка  всю  ночь  за  машинкой, полуслепая,  с давлением ,  чтоб  дочки  не  умерли с голоду.  Все  четыре дочки  выжили и ещё  внуков  нарожали. О  дедушке  Степане  Крамном  знаю только,  что  он  воевал,  был  в плену,  вернулся, много курил и умер от рака лёгких, когда  мне  было  три  года.

Мамины  сёстры , мои  тётки -Тоня, Оля  и Надя  - это  отдельные  рассказы.
Но как они  пели  с  бабушкой   Марусей   и  моей  мамой!

"Ой   там  на  горі » і  »Рідна  мати  моя» - это протяжное горловое пение с переливами и подхватываниями вводило в какое-то первобытное состояние.
Когда  я  смотрю  мультик «Жил-был пёс», и там поют "Ой  там  на  горі" —  я  плачу,  потому  что  я  сразу  в  детстве,  я  там во  дворе, возле  бани, в Часов Яре, и  бабушка  Маруся с моими  тетками и родителями не поют, - СПИВАЮТЬ. Есть разница.                У  бабушки  был  борщ, и  ели  его деревянной  ложкой,  это была  экзотика, и  притом  вкусная, не то, что дома.  На "ноябрьские" все  обязательно  ели  "холодЭць  из хрином та  кровъянку, тильки  не  з тонкои а  з  товстои  кишки",  плюс граненая рюмка  самогону(не мне, конечно).  На  майские  -   "варэники  з  картоплэю, вышнею." А  если  Пасха —  то   паска, как мы  говорили. Тёмнокрасные  твёрдые  "яйця" из-под луковой  шелухи,  "кровъянка , курка , пэлюстка та огиркы."  Яйця   надо   было   бить  друг  об  друга  с  сидящим  рядом, и  потом  результаты   живо  обсуждались.       Мы  все   ходили  к   дедушке  на  кладбище  в  Часов Яре.  Я впервые  в  жизни  увидел  кладбище…  Вначале  всё  было хорошо, красивая  оградка,  скамейка, столик.  Только потом бабушка  Маруся  начинала  сильно  кричать  и  завывать, целовать маленькую   фотографию  деда  Степана.  На  фото был  молодой  дядя, худой, в пиджаке  с остановившимися глазами. Я удивлялся, почему-же он такой молодой, если он умер, а бабушка  ведь старая, она  не  может  быть его женой?!

 "А на кого ж ты  мэнэ  покинув!!!  А як жэ я  бэз  тэбэ  буду  жы-ы-и-и-и-ыть???»  Бабушка  кричала  очень  сильно - в  голос, так «было надо», но это было  очень страшно.  Она,  и  мама, и  тётки, поголосив так минут пятнадцать, как ни  в  чём не бывало, поправив  могилку и успокоившись,  садились  выпить  рюмочку  самогону и поесть  пирожки. Бабушкины  пирожки — объяснить  ЭТО КОЛДОВСТВО не  способен  человеческий  язык, — "пухкэньки", хвасталась она( как пух, значит). Но я был  парализован от их недавнего стенания, и есть  ничего  не  мог. В  ушах  стоял  женский  крик-плач. Потом  все забывалось  и  этому помогали вкуснейшие «варэники з вышнэю».

А было еще ЛЕТО!

Представьте себе огромную дубраву. Ну,  в общем-то  большой   лес, в основном  из  вековых  дубов. На  окраине  этого  леса  стоял  домик   моей  бабушки  Маруси. Нужно  было взять  палку,  чтобы  побороться  с высокой   крапивой и  представить  себя мушкетером  или неуловимым мстителем. А  потом  приходила  мама  и  мы  шли  через  лес  на  ПРУД. 

Пруд — это  волшебное  слово  детства.  Выглядел  он  так. Когда  заканчивался дубово-папоротниково-крапивный  лес,  то  появлялся  пруд. Но он  был,  как бы  внутри   этого  леса, со  всех  сторон  в окружении  дубравы.                Песочный пляж, грибочки со скамеечкой, раздевалки, киоск  с  мороженым, ситро, сигаретами  и пивом.
Даже будка со спасателями. Из  киоска неслось целый день:

"- У леса  на  опушке  жила  зима  в  избушке...
- Хмурится  не  надо  Лада, Лада...
- А я иду  к  тебе  на  встречу, а  я несу  тебе  тебе  цветы-ы, Той  единственной  на  свете  королеве красоты…
- Я каждый  жест, каждый взгляд твой в душе берегу, твой  голос  в сердце    моём, люби  меня!..!

Мы  лежали на  подстилке под  донецким  солнцем с  мамой  и  двоюродной  сестрой  Аллой,  и  ели пломбир  в  стаканчике  за десять, или  "фруктовое" за семь копеек.

Самым  главным для меня аттракционом  на  пляже была деревянная   конструкция  в  виде  причала или  рыбацкого  мостика. Когда   мама  не  видела, я  разгонялся  с  берега  и  сигал  в  холодную  воду пруда  вместе  с часов-ярскими   пацанами.  Пруд  родниковый, на глубине и в жару вода ледяная,  и уже после  прыжка  иногда  сводила  судорога.
Мама  и  двоюродная сестра  Алла  пугали  меня  страшными  рассказами  об утопленниках, но  я  всё равно  нырял.   Выгоняли  меня на берег с боем трясущегося, с синими  губами, соплями, и мольбами-обещаниями опять  пустить нырять через  полчаса.

Загорали  с сестрой Аллой  до  черноты, часами  играли  в  бадминтон. В  воланчик  вставляли  камень  и  тогда  можно  было  разойтись на  большое  расстояние. Он  летел,  шурша  посреди  пляжа  и дубов  бесконечно  долго,  и  это  было  здорово.  Собирали с ней  в  лесу  для  бабушки  бутылки. Местные  алкаши  безвозмездно "помогали" таким  образом  пенсионеркам. Это было  что-то вроде  спорта, (ну, кто  больше  соберет, как  грибы ). Десять бутылок  - вот  и  батон  хлеба.  Мы  это  понимали.   На  мороженое  и  кино для нас наши мамы оставляли средства.

 Пляж !

"- Увезу  тебя  я  в тундру, увезу к седым  снегааааам…
- А я  по  шпалам,  опять  по  шпалам   иду  домой по привычке,
  тарару-тару-тарутам-ее
  тарару-тару-тарутам-ее."

Мороженое, ситро, кукуруза, вареники.
Мы  с Аллой, как обычно, «сгорали»  и нам  мазали  спины  на  ночь  простоквашей.

Рано  утром  Алла показала  мне  мостки. Копали  червей  в  огороде, испортили  бабушке  грядку  с укропом, за  что и получили нагоняй. Я  с  этих  мостков поймал  потом  свою  первую  рыбу.  Огромного  карася. Вот такого! Это  было  захватывающее все существо счастье, и  воспоминаний  на  целый год.

Из  старинного скрипучего  шкафа, под красное дерево, с зеркалом, мы  вытащили диковины, а бабушка  рассказала, что при помощи этого раньше стирали и гладили. Стиральная доска и еще что-то деревянно-ребристое, - праска, что-ли. Потрясение.

Ночью  мама  и  бабушка  Маруся БАЛАКАЛЫ (шепотом разговаривали) в тишине. Мне, городскому  мальчику, резала уши деревенская  сверчковая  тишина. И в этой тишине и в душной темноте мама и бабушка Маруся обсуждали жизнь, "всих  родычив". "Мыли кости" моему папе — Гаврюшке, дяде  Митьку, и другим зятьям. А претензии одни -
"не жалиють воны вас, дочэчкы мойи!.."

               Суржик праздновал.

— А я йому сказала и плюнула межы Очи!

- А я писля цьОго так йому ничого и не сказала, розвернулась и пишла соби -   
Отакойи! А що?!

               Июньское  утро! Как пахнет  свежая  красная смородина, когда  её еще  влажные от дождя  розовые серёжки наполняют  миску! Малина колется ужасно, но так хочется...

               - Жук, — на, на косточку, Жучок!

               Из Часов Яра бабушку в Донецк забрала к себе тетя Оля.
               Там  бабушка Маруся через несколько лет и умерла в канун Светлого
               Воскресенья.

Говорят, что души умерших на Пасху всегда попадают в Рай.


                ***


                "Блажени  нищие  духом,  яко  тех  есть  Царство  Небесное .

                Блажени милостивии , яко  тии  помиловани  будут.

                Блажени  чистии  сердцем,  яко  тии  Бога  узрят."