оперативный псевдоним Сапёр

Татьяна Ульянина-Васта
Закрывшись в две створки , как малюск устрицы, которого того и гляди замаринуют и продадут где-либо на небольшом рыночном пятачке типа Коблево, транзитного  поселка на трассе Николаев -Одесса, смотрю в единственное окошко: ноут-бук размером с дамское портмоне.

Одной створкой границы этого мира является квартира,  второй - кабинет в офисе. Как линия жизненного пространства улочки, соединяющие эти две зоны. Скукошенная донелья среда обитания. Но даже здесь нет чувства безопасности - существование на семи ветрах в продуваемой клети. Причём сквознячок гуляет то усиливаясь,то ослабевая, но никогда не выпуская из своих мягких лапок, держащих за горло мёртвой хваткой.

Когда человек смотрит в окно, он рассредоточен в действе, разворачивающемся у него под носом. Любопытной Варваре в назидание оторвали именно эту часть тела. А не суй свой буратиний шпирон (*1) в чужие огороды. Как ты есть "варварушка"  c  ударением на предпоследнем слоге. Кто поверит, что пространство за границей чуть голубеющего экрана сформировано произвольным образом? Наш мозг проводит только то,  что ему позволят проводить.  И это грубейшая ошибка образного восприятия, убеждающая серых зазомбированных человечков, будто бы замена обычного окошка бетонной коробки на окно в интернет, сделало облагодетельсвованных чудом техники более цивилизованными. Прогресс только подогнал всех под собственные потребности - жестоко подшутив над своими порождениями.

Биомасса расписана уже по-моему до молекул: куда с кого и сколько. Товарные отношения между богом и тварью. И это заставляет ещё плотнее зажимать створки своей ракушки. Выпадение из социума и впадение в одиночество.

Когда-то одиночество воспевалось как высшее благо. Теперь это понятие отпели в домах терпимости голосами новоявленных держателей специальной аппаратуры действующей на человеческое стадо,  как имитатор голоса квочки на цыплят в инкубаторе.

Одинокий человек любит рассуждать сам с собой: как тут внимательному наблюдателю не обратить внимание на всё растущее число людей на улицах, негромко бубнящих что-то под носом. А то и совсем выступающих в полный голос. Глас вопиющего в безразличной к шизику толпе.

Коблево в начале текста всплыло воспоминанием на новостную строчку о кровавой разборке в одной одесской семье, где зачинщик-убийца, как раз в отягощение психологического портрета потенциально опасного типа, явлен  экземпляром, "уличённым свидетелями в разговорах с несуществующими субъектами". О чем он с ними говорил? Или отчего в итоге этих бесед  рука параноика начала убивать родных и близких ему людей?

Я смотрю в иллюминатор этого набравшего высоту самолета: мелькают облака и крохотные  домики под крылом. Больше ничего нет. Отсюда хорошо видно какое дело белым небесным явлениям до скучившихся где-то внизу построек. И наоборот.

Позвольте трущобам самим хоронить своих мертвецов. Больше им сказать нам нечего. Остальное они адресуют только себе. Таким недостижимым, неуязвимым, абсолютным хозяевам миров. Сущим. Реализовавшимся в наших сознаниях, убедивших нас в том, что это они сделали из нас, недоразвитых макак третьего мира, что-то наподобие: сотворише по образу и подобию. Отчего же мы получились столь жалкими и ничтожными? У небожителей случайно нет ответа?

Несущий. Как с одной стороны "перемещающий в пространстве", а с другой - не сущий, не существующий в реалиях какого-то пространства.

Возникнув среди мыслительного хаоса, это слово, как лава задышавшего вулкана, долго бродило в глубине каменного мешка. С кем можно поговорить о мелких шпильках твоего сознания? С такими же несуществующими объектами,  как у тронувшегося умом одессита? Усугубить, так сказать, своё и без того шаткое положение в глазах невольных свидетелей твоего существования.

Постепенно слово, как семечко, стало давать проросток. Корешки разрастались, превращаясь в взъерошенную бородку. Однако логическая цепочка звеньев проступала не совсем последовательно на первый взгляд.

Так сначала возникла информация за парижские теракты, в которых преступники использовали для закладки взрывчатых веществ уличные урны. Потом сознание отметило, что на улицах урн стало меньше. Попутно вспомнилось, что одним из психиатрических тезисов утверждается, что явным признаком шизофрении можно считать преобладание в восприятии внешнего мира у личности значимости второстепенных факторов пред первостепенными. То есть нормальная психика зациклена на себе, а неадекватная на окружающем пространстве: в частности изменении количества урн на улицах после парижского ввода информации.

К  указанным  несуразицам затем добавился "сапёр" - самоопределение своей должности бывшим министром то ли юстиции, то ли внутренних дел Франции. Фамилия теперь перестала существовать в личной словарной базе. Осталось только его шумное прошлое, которое накрыло Пятую Республику политическим скандалом о нечистоплотности правящей в стране верхушки в личной жизни.

И все ж таки "урна" в конце концов взорвалась. Но не в Париже, как то можно было представить на основании обычной логики, а в Днепропетровске, высветив попутно "русскую освободительную армию" и еще один аспект: генералиссимус Сталин. Корешки распространялись в поисках питательной среды, соблюдая только им известное правило.

Тогда снова память воспроизвела случай недалеко от Коблева. Вероятно, по аналогии с отсутствием логики в происходящем. Тот теракт не имел жертв,  да и произошёл в Донецке - где взорвали небольшое кафе на рассвете, когда поблизости никого из людей не  было. Следующий взрыв должен был иметь более серьезные последствия и планировался на шесть часов вечера после войны. Эфирное пространство вокруг Коблева легло в мёртвый штиль. Как с теми урнами этого нельзя было не заметить.

Потом всё обошлось. Донецк так и не встретился в тот  день с новой взрывной волной.

Только в памяти эти два события образуют композицию.

Да вот ещё последнее событие: смерть заставшая на днях в восьмом округе Парижа на 69-м году жизни того самого француза - "сапёра".