История одной шишки на лбу

Изя Иванофф
"Иисус же, взглянув на него, сказал:
ты - Симон, сын Ионин; ты наречешься Кифа,
что значит: "камень" (Петр)."
Иоанн, гл.1, ст.42.


Андрей в который уж раз ощупал шишку на лбу. Шишка была большая и немилосердно ныла.
Брат был нрава крутого, и если прикладывал, то делал это не по-детски. А поскольку с рыбой в этот раз вышло особенно плохо - попалась исключительная мелочь и в таком мизерном количестве, что не хватило бы и на ужин - то пить он начал еще до того, как пристали к берегу. А когда Андрей, у которого настроение было тоже не из лучших, поинтересовался почему это он один должен заниматься сетями, а не сидеть вот так же на камушке и не прикладываться поминутно к бурдюку, тот подошел к нему вплотную, мрачно сверкнул глазами, и со словами: "Вот почему!" - двинул кулаком.
Развешивая сети на кольях, Андрей пытался заглушить досаду рассуждениями о том, что брата при желании можно понять: жена, дети, ответственность... Однако, сколько бы он ни старался, а суть, и он это хорошо понимал, оставалась все той же - братик был форменный псих, причем из породы тех, которые зацепившись за что-то, могли накрутить себя до крайности, до полного умопомрачения.
...
Дело было сделано, можно было идти домой.
Андрей посмотрел на брата. Тот лежал на голой земле и спал, раскинув ноги. Всклокоченная борода торчала вверх, словно куст колючки.
Перспектива тащить его на себе совершенно не прельщала, братец был крепкого телосложения и весил немало. Но даже не это представлялось самой большой проблемой. Чтобы сдвинуться с места, нужно было сделать главное - разбудить его.
Кто-кто, а Андрей знал, чем это грозит, однако, выбора не было.
...
Андрей быстро шагал по берегу. Гремучая смесь обиды и злости бушевала у него внутри. И хотя ничего особо нового или необычного не произошло, он в очередной раз оказался не готов к такому вот в высшей степени скотскому отношению к себе со стороны единокровного своего родича.
В глазах у Андрея стояли слезы. Возможно причиной тому был порывистый ветер, который заметно окреп к концу дня, а может это был результат его переживаний по поводу того, что случилось.
Собственно, все было как всегда: он попытался разбудить брата, стал трясти его за плечо, сначала совсем легонько, потом сильнее, а тот в ответ на это лишь бормотал что-то невнятное, но в конце-концов открыл один глаз, поглядел злобно, а потом, прежде чем снова закрыть его и продолжить спать, погрозил указательным пальцем правой руки и что есть силы ткнул им точно в шишку на лбу Андрея.
Андрей был готов уворачиваться от оплеухи, готов был уворачиваться от пинка, но это движение застало его врасплох. Боль пронзила его с головы до пят, в глазах поплыли огненные круги. В очередной раз плата за желание сделать доброе дело была горька.
Он шел по берегу, убеждая себя, что после такого он уже более ничем и никому не обязан, и если его брат желает как пес спать на земле, то пусть так оно и будет, и пусть жена его опять чернеет лицом, когда увидит, что он не вернулся вместе с ним, Андреем, домой, и пусть плачут, глядя на мать, дети...
В этот момент Андрей не без удивления обнаружил, что увлекшись своими печальными рассуждениями, он идет в сторону противоположную той, куда ему нужно было бы идти.
Он огляделся, прикидывая, как ловчее повернуть назад, чтобы не двигаться тем же путем, каким попал сюда, как вдруг заметил толпу людей.
Расстояние было довольно приличное, ветер сносил все звуки в сторону и слышно ничего не было, зато было хорошо видно, что толпа находится в крайнем возбуждении, передвигаясь с места на место коротким злым зигзагом, люди машут руками, и клубятся, словно потревоженные пчелы.
Не сразу, но Андрей догадался, что там кого-то бьют.
Будучи от природы любознательным, Андрей, тем не менее, всегда тяготился подобными зрелищами. Вырывавшееся наружу людское зверство производило на него глубокое впечатление. Можно было знать человека много лет, считать его умным и добрым, но вот, в одно мгновение застилала его глаза мутная поволока,  искажалось яростью лицо, разверзался воплем рот, и это был уже не человек, а непонятно что. И сжималось тогда от тоски сердце Андрея.
Вот и сейчас, он машинально отвернулся, и первой его мыслью было уйти куда подальше, чтобы не видеть всего этого.
Второй мыслью стала мысль о собаке, убегающей с поджатым хвостом, и Андрей остался.
Он снова посмотрел вперед и увидел, что толпа уходит, а там, где она только что была, неподвижно лежит на земле чье-то тело.
Вопрос о том, что делать не стоял, ноги сами понесли его туда, но, странное дело, чем ближе он подходил, тем труднее ему было двигаться.
И не то чтобы он внезапно обессилел - нет, ощущение было такое, будто с каждым шагом наваливается на него все больший и больший груз. Мышцы напряглись до предела, сердце ухало в груди бешеным ритмом, воздуху не хватало. 
Андрей остановился, оглушенный предчувствием. Он совершенно четко понял, что это знак судьбы, и если он пойдет дальше, то к прежней своей жизни не вернется уже никогда.
А возможная новая жизнь, между тем, посылала грозное предупреждение и предложение поразмыслить - почему уже самые первые шаги к ней даются так нелегко?
Отчего-то стало страшно, и очень захотелось рядом брата с его твердокаменной убежденностью. Уж он-то бы точно знал, что нужно делать.
Ободренный этой мыслью, Андрей повернул назад, и как только мог быстро зашагал, а потом уже и побежал туда, откуда пришел, полный решимости во что бы то ни стало разбудить брата, рассказать ему обо всем, и затем уже вдвоем с ним решить, как правильнее поступить.
...
Андрей нашел брата там же где и оставил.
Тот все еще лежал на земле, только уже не спал, а находился в состоянии очень похожем на горячечный бред.
Глаза его были широко открыты и полны ужаса. Тело бил крупный озноб.
Он скрестил руки на груди и время от времени громко стонал.
Андрей подбежал к нему, охваченный жалостью, и обнял за плечи. Тот глянул на него, а точнее сквозь него, и громко стуча зубами, сказал: "Знаю. Все знаю!"
...
Тело лежало ничком. Одежда местами порвана и вся в пыли - было видно, что пинали ногами уже лежачего. Ветер шевелил волосы, в которые понабились сухие травинки и прочий мусор.
Дыхания заметно не было, но на всякий случай переворачивали очень осторожно, чтобы не навредить.
Человек этот был еще жив.
Пока брат ощупывал целы ли у того кости, Андрей смотрел на лицо. Такого он до сего дня еще не видел.
Было совершенно непонятно, что в нем особенного, лицо как лицо, но это "особенное" в нем определенно было.
Во всяком случае Андрей испытал совершенно неуместное в текущих обстоятельствах желание не только улыбнуться, но даже и засмеяться. Он уже определенно знал, что у этого человека не только все кости целы, но и нутро не отбито, а самое серьезное повреждение - это, возможно, сломанный нос, а потому можно было с уверенностью сказать, что тот неплохо отделался.
Брат закончил свой осмотр, и протянул к Андрею руку, чтобы взять бурдюк с водой - омыть перепачканное кровью лицо.
...
Вода омыла кровь.
Незнакомец открыл глаза, слабо улыбнулся, и прошептал разбитыми губами:
- Ну, что, Кифа, будешь теперь человеков ловить?