Самолет набирал высоту. Серебристый фюзеляж пробивал молочно-курчавые облака, стремясь поскорее выбраться на простор. Туда, где только ты и Солнце, без всяких там посредников, до чертиков надоевших на Земле, оставляя позади, за мрачными низкими тучами Нижневартовск, ставший, несмотря ни на что, за десять лет таким близким.
Отпуск. Его ждешь целую зиму: наглотавшись промерзшего воздуха, душа покрывалась инеем и настойчиво требовала тепла. Мы всей семьей летели в Крым.
Краснодар. Опытные таксисты дежурили у выхода, заглядывали в глаза, как удавы, гипнотизируя свою жертву. Я не стал сопротивляться и «Волга» с шашечками на двери лихо понесла нас к автобусному вокзалу.
«Икарус» с табличкой на переднем стекле «Краснодар – Феодосия» словно на крыльях перенес нас к Керченскому проливу. Там мы намеревались преодолеть водную преграду вплавь; пролив был во власти самоходных паромов.
Вот и переправа. Яркой цветной компанией мы оставили автобус, он пошел занимать свое место. Рядом грузился пассажирский поезд до Симферополя, и было немного странно видеть, как длинную гусеницу состава безжалостно разрывали на части.
Утробно вздохнул мощный двигатель где-то глубоко под ногами, и мы тронулись в путь. «Пошли» - сказал бы мореман, просоленный ветрами морских дорог.
Никто не хотел заходить в автобус, люди облепили невысокие борта и, вдыхая свежесть моря, молча улыбались друг другу.
-Здесь, в этом проливе, встречаются Черное море с Азовским – сказал я сыну.
Он поднял голову и с некоторым недоверием спросил:
-Что, прямо вот здесь?
-Да, вот смотри, там, направо – Азовское море, налево – Черное, а мы в узком проливе, посередке.
Я выдавал сыну познания шестого класса, как заправский гид. Задал я ему задачу. Он всю дорогу до Керчи упрямо вглядывался в черную мглу воды, надеясь увидеть следы этой встречи. А может и увидел, как знать. Ему было двенадцать.
Путевка у нас была в частный сектор, и село Крымское радушно зашелестело ярко-зеленой листвой при нашем появлении. На дворе стоял в полный рост, прогретый крымским солнцем и пропахший йодом водорослей, июнь 1990 года и хитро щурил глаза в улыбке. «Северяне значит» - словно спрашивал он, и наши смертельно белые тела служили немым ответом.
Жена моя Галина, ой, простите, забыл представиться: Виктор Алексеевич Светлов с супругой и сыном Алешкой. Жена поначалу беспокоилась, что вот, дескать, поселят в каком-нибудь сарае, где из цивилизации лишь старые обои на дощатой стене. Опасения ее оказались напрасными. Провели нас в чистенький ухоженный дом, в комнату с тремя койками.
Жена стала разбирать вещи, а сынок Алешка уже тащил из сумки купальные трусики со словами:
-Кушать я не хочу, спать рано, значит пойдем купаться.
«Железная логика,» - отметил я про себя. Мы весь день были в дороге, но наш сынок был неумолим. Галина сдалась и сказала мне:
-Ну что, отец, своди ты его к воде, ведь рядом совсем.
Я глубоко вздохнул, и вышло так:
-О-хо-хо-хо-хо!
Тут заглянул в дверь, распахнутую настежь, хозяин, и, приветливо улыбаясь, сказал, изредка ввертывая в русскую речь украинские слова, с мягким «Г», переходящим в «Х»:
-Давайте знакомиться. Я, Василий Никитович. Вода у нас в колодце, во дворе. Вот цибарка, - он поставил ведро в угол комнаты на старый табурет. – Туалет в самом углу, туда дорожка из камней ведет, побачите. Есть душ, к вечеру дуже гарно остудить душу (так и сказал, не тело, а душу). Вина надо будет, найдем. Располагайтесь, будь ласка.
Он сказал «будь ласка», и, хотя я не знал по-украински ни слова, кроме «сало», сам тон в произношении последних слов располагал к доверию.
-Да, вот еще, - добавил Василий Никитович. – Купаться все ходят левее, метров четыреста, там дно песчаное, а у нас камень сплошь.
-Спасибо, - коротко ответил я хозяину.
Через пять минут мы с сыном шагали к морю. Оно устало плескалось в конце проулка, в ста метрах от дома.
Не успел мой Лешик как следует вымокнуть в тяжелой соленой воде, а южная ночь стала стремительно окутывать гигантским черным покрывалом окрестности. Когда мы возвращались, село уже зажгло спирали фонарей, которые желтым скупым пятнышком едва освещали подножия старых задумчивых столбов. Один вообще был инвалидом: подпорка сбоку, видимо, была его единственной надеждой. Вдалеке, у дома отдыха заиграла музыка, приглашая на танцплощадку лирической песней очаровательной Аллы Пугачевой.
И вот наш дом. Фонарь на столбе галантно раскланивается. Зашли в комнату и не узнали, умелые руки нашей мамы преобразили ее, у нее появилась сущность, как в сказке говорится: здесь русский дух, здесь Русью пахнет. На столе был разложен нехитрый ужин. Остатки колбасы (русский дух) и графин с вином завладели моим вниманием.
-Хозяин принес, - кивнула на вино Галя. – На пробу. А это доесть надо.
Я только развел руками и пробормотал:
-Ну, мать, ты у нас волшебница.
Отпуск начинался неплохо. Скрипя усталыми пружинами, мы укладывались спать.
Назавтра начались процедуры, бювет с его «святой водицей», талоны в столовую, где, впрочем, неплохо готовили, и конечно море, море от пуза и до отвала. Когда наш Леша вечером засыпал, то его тело часто вздрагивало, напрыгавшись на волнах, усталые мышцы и во сне продолжали свой бег.
На пятый день нашего пребывания в Крыму я на базаре купил арбуз, уж больно захотелось сына порадовать.
-Слюшай, покупай у меня, арбузы из Чарджоу, - приглашал туркмен к своему лотку. Я с видом спеца стал выбирать, давил руками, прижимая к уху, надеясь что-то услышать.
Они были как братья – близнецы, с одинаковым рисунком и родимыми пятнами, чуть различаясь в размерах. Про цену умолчу, восток – штука трудная.
По пути домой зашел в рюмочную и, под размеренное гудение вентилятора, принял на грудь разрешенную летнюю норму – 150 граммов охмурительно–взбодряющего напитка с бутербродиком. Водка весело взбрыкнула копытцами в брюхе и немедленно отозвалась испариной на лбу. «Ура, заработала,» - весело подумал я.
Сын нетерпеливо крутился под рукой в ожидании скибочки красно-сладкого удовольствия. Я смело взрезал зеленый бок, подспудно ожидая заветного хруста, но увы и ах – арбуз оказался неспелым. Мой сынуля недовольно морщил лицо:
-Пап, он не сладкий, - послышался его полушепот разочарования.
Жена уж было собралась высказать свое мнение по поводу арбуза, но меня выручил хозяин.
Его голос раздался вовремя:
-Виктор, попробуйте нашего, я в школе купил сегодня, сладкий.
Сын умоляюще поднял на меня глаза. Я нехотя пошел на хозяйскую половину и принес оттуда пол-арбуза. Он был тонкокожий, в черных маленьких семечках-тараканах внутри, с бело-желтым пятном на нижнем полушарии. Да, это был арбуз, что надо. Выпитая накануне водка вкупе с характером точили меня изнутри: «Пойду куплю другой арбуз, что у меня денег нет, что ли.» Мысль параллельная была еще круче: «Пожалуй, еще сто пятьдесят не помешает на обратном пути.» Наконец я созрел.
-Галь, схожу я, пожалуй, куплю другой арбуз, смотри этот какой сочный и сладкий.
-Ну сходи, Лешка вон, уже доедает, - согласилась жена с моим аргументом.
Я по коридору пошел к выходу.
-Ты куда? – просто, по свойски спросил Василий Никитович из-за тюлевой занавески.
-Да вот, решил сходить за арбузом еще раз, - смеясь, ответил я. – Ваш-то очень хорош.
-Возьми мой велосипед, школа за два квартала, увидишь, да кавуну на жопку дывысь, шоб желтая была и хвостик сухой, - давал наставления молодцеватый пенсионер, почти без проседи в черной копне волос.
Я взял у сарайчика велосипед и, вспоминая далекую поселковую молодость, крутнул педали. Ноги привычно очерчивали круг, а вот тело, набравшее лишние килограммы на пятом десятке, вело себя неуверенно. Я чувствовал себя айсбергом, несущимся по океанскому простору на водных лыжах; я истово молился, чтобы не встретился на пути какой-нибудь «Титаник», тогда пощады не будет обоим.
Вдруг я почувствовал, что придорожная канава стала манить меня нескромным взором. Обычная канава с трубой, но мой вестибулярный аппарат отозвался немедленно.
Когда я упал, велосипед громко ойкнул, переднее колесо вышло за рамки приличия. Да ладно бы только это. Падение немедленно отозвалось яркой вспышкой боли в левой руке . «Господи! – взревел я – Да на кой ляд я сел на него, вот не было печали. Черт бы побрал этих туркменов с их арбузом...»
Переднее колесо отчаянно упиралось, когда я поплелся домой. Неловко было перед хозяином, когда он увидал разбитый велосипед, но я его тотчас успокоил:
-Колесо я вам, Василий Никитович, куплю.
-Ладно, Виктор, не суетись, что у тебя с рукой? – в голосе у него не было оттенков раздражения, и у меня отлегло на душе.
-Болит, зараза, - честно признался я, морщась от ноющей боли.
-Врачей у нас нет, только фельдшер-акушер. Тебе в Приморск надо, - хозяин был обеспокоен случившимся. – Давай я тебя на машине отвезу.
-Да ладно, Никитыч, спасибо конечно, я завтра сам съезжу, а сегодня нет – я ведь водочки немного выпил, совестно, скажут пьяный.
-И то ладно, смотри сам, - сказал хозяин и пошел на свою половину.
На следующий день мы с женой поехали в Приморск. Врач – хирург там нашелся, а вот рентгена не было и в помине. Я с женой переглянулся: мол, во попали в захолустье.
Тут открылась дверь. Привезли женщину из села с подвязанной рукой.
-Что у вас? – врач переключился на вновь прибывшую.
-С мужем сено возили, и я с воза и упала, - пострадавшая кривила губы, ободранная у предплечья кожа висела розовыми лохмотьями.
-Баба с воза – кобыле легче, - сквозь зубы процедил хирург, но так, чтобы женщина не услышала.
-Сейчас вызову скорую и поедете в Феодосию. Там есть рентген и замечательный костоправ Фридман – врач, каких поискать, - сказал хирург и потянулся к телефону, тотчас забыв про нас.
Сестра пригласила подождать в коридоре.
Подъехал «уазик» скорой помощи, и мы с женой, и с подругой по несчастью поехали в Феодосию. Там нас без проволочек направили на рентген. Когда я предстал перед врачом, рука разболелась не на шутку. Пожилой еврей в очках внимательно разглядывал на свет мой снимок.
-У Вас я ничего не вижу. Зашибли вы свою руку, батенька, небось, всем телом навалились.
-Да, было дело, - согласился я, обрадованный таким исходом. Женщине, упавшей с воза, в сторонке накладывали гипс. «Не повезло» - заметил я без тени злорадства.
Шло время. Рука по-прежнему болела, но я не имел никаких оснований не доверять опытному врачу. Остаток отпуска провели в Башкирии, в стране вечнозеленых помидор. Лишь в августе потянулись, как гуси, на север. Левая рука отказывалась носить чемоданы, и жена сразу отправила меня в больницу:
-Сходи, Витя, к врачу, пусть еще поглядят.
Отпуск у меня заканчивался, и я уже без раздумий пошел в поликлинику – семиэтажку.
Рентген и снова врач.
-У Вас закрытый перелом, неправильно сросшаяся кость, нужна операция, - Он говорил недовольно. – Ведь явно болело, к врачу, почему не обращались?
У меня пробило испарину под одеждой. Я стал рассказывать ему свою историю, вспомнил про женщину, упавшую с воза. Он покачал головой и произнес, улыбаясь:
-Все ясно. Перепутали ваши снимки, халатность медсестры и результат: осенью – операция.
Домой я шел грустный. Жена, желая развеселить меня, напомнила о руке деревенской женщины, закованной в гипс, о совершенно здоровой:
-Витя, ты представь, она два месяца нянчила свою руку.
Но мне от этого легче не стало.
А потом Крым стал иностранным государством, и наш первый раз остался последним.
По восточному календарю 1990 год был годом Лошади. Для меня он стал годом упавших с лошади, и небольшой шрам на руке никак не дает забыть об этом.
2014- год Лошади,надо ехать в КРЫМ!
31.12.01.