Брат Тиша

 

- Вжись! - визг тормозов и дребезг разбитого стекла. Ну вот, чуть не сбили кого-то. А такой славный день. Я миновал перекресток и свернул на родной бульвар. Молоденькая продавщица, весело крикнув: «А ну, налетай!», - раздала все мороженое сбежавшейся детворе, обернулась стрекозой и скрылась в июньском небе. Я хотел рвануть за ней, но дорогу преградил мой старый сосед Кузьмич:

 - Давно хотел тебя спросить, Савва, чем тянет из вашей квартиры по ночам?

- Морем, Кузьмич, морем, - крикнул я на ходу, отодвинув старика в сторону.

Пустой оранжевый троллейбус вывернул из-за угла и, дрогнув усиками, будто чудное насекомое, распахнул двери. Я вскочил в него и сел у окна.

- Следующая остановка - «Елисейские поля», - задумчиво объявил водитель. - Пристегнитесь, пожалуйста!

Я огляделся, но не обнаружил никакого ремня, и на всякий случай потуже затянул узел галстука. И замелькали теплые улочки, площади с фонтанами и голубями, диковинные строения и маленькие деревеньки в зеленых лугах, лес, лес, опять мостовые и домики, и тут троллейбус резко затормозил:

- Краков! - бодро каркнул водитель.

- А где же «Елисейские поля»? - растерянно споросил я.

- В Париже!

Ну конечно, я тут же сошел и поспешил к собору Пресвятой Девы Марии, как раз успею к обедне, говорят, там чудесный орган.

Показалось, что в толпе мелькнуло знакомое лицо. «Не может быть!» - пробормотал я, да и кто не удивится, повстречав умершую пять лет назад родную тетку, но не выдержал и с криком: "Тетя Клава!" - бросился вслед.

- Саввушка, что ты кричишь? И, кажется, давно не был у парикмахера, смотри, какие вихры! - провела она рукой по моей голове. - Ей-ей, надо бы постричься!

- Тетя Клава! - радостно повторял я, как маленький.

- Как мама, не мучает радикулит? И закончил ты, наконец, свой политехнический?

- Закончил, закончил, мама хорошо, только что Вы здесь делаете?

- Я здесь живу. Мне всегда нравился Краков.

- Но как же...Вы же... - забормотал я.

- Если что-то любишь — всегда оказываешься там. Разве не так? - перебила тетя. - Почему я должна жить в Сызрани или Страсбурге, если мне нравится Краков?

- Ну, конечо,- закивал я.

- Левушка очень скучает?

- Дядя Лева? Да ничего, держится.

- Передай ему привет и поцелуй за меня маму! И постригись!

Тетка обняла меня, чмокнула в щеку, обдав волною забытых духов, и скрылась в булочной. Через витрину я увидел, как она выбирает свой любимый бородинский. Вкусы не меняются.

Раздался звук трубы, играющей бравый «гейнал», тревожно и внезапно обрывающийся.

Это железный трубач на сторожевой башне Мариацкого храма, и я опять устремился к Рыночной площади, дивясь, откуда я знаю дорогу, если здесь впервые? Наверное, это сон, вот и тетка опять же...

- Осторожнее, молодой человек! Спите, что ли на ходу?...- задумавшись, я чуть не врезался в плотного мужчину, одетого в полосатый костюм. Окинув меня раздраженным взглядом, он подобрал упавшую газету и поспешил дальше по своим делам.

Я тронул за рукав проходившую мимо женщину:

- Пани меня понимает?

- Еще как понимает! - сочувственно пробормотала гражданка.

Конечно же, сон !

В соборе не было людно. Высокий неф замыкала радуга, за которой находился сияющий золотом алтарь, освещенный солнцем. Свет проникал сквозь цветные витражи высокого готического свода, пахло ладаном, воском и почему-то краковской колбасой. Ну конечно же, Краков!

Почти трехметровые фигуры алтаря были исполнены достоинства и благочестия, и только коленопреклоненная Мария казалась маленькой, хрупкой и одинокой среди могучих царственных мужей. Это было венчание Богоматери на Царствие Небесное. И ду-малось, что после величественного обряда она отправится туда одна, в бескрайнюю пустыню небес, и сердце сжималось от жалости к ее судьбе.

Я купил две тоненькие свечи и решил осмотреться. Будучи слабо знакомым с православными обрядами, я совсем не знал католических. «Как-нибудь разберусь», - подумал я, - главное — внимание и неспешность».

- Амвросий! Брат мой! - раскрыв объятия, ко мне приближался молоденький монах или священник, я не разбираюсь в чинах. Лицо его так светилось улыбкой, что я заулыбался в ответ и позволил обнять себя. Стоял и улыбался, как идиот, исполненный радости, ожидая дальнейшего разоблаченья.

- Я Тиша, не забыл?

- Тиша! - повторил я блаженно, и слезы навернулись на глаза мои. Еще никого не любил я так сильно. Может быть, Господа, если бы он встретился на моем пути.

Я плакал, уткнувшись в его плечо. Плакал и плакал, а он гладил меня по голове:

- Ну что ты?! Что ты? Ведь вернулся!..

И не было для меня в тот миг никого ближе на земле, чем этот незнакомый юноша.

- Тиша! - наконец, заговорил я. - Наверное, я не Амвросий.

- Конечно, Амвросий! Ты не можешь помнить. Но ты же пришел?

- Пришел, - согласился я.

- Ты здесь.

- Здесь.

И не было у меня больше вопросов.

Тихон помогал во время службы, величественно звучал орган, а я поставил свои свечи маленькой Деве Марии, чтобы светло и радостно было ей там в Небесах.

После службы Тиша пригласил меня в трапезную, где меня обняли брат Николай, Брат Вацслав, братья Мефодий и Шимон. И ели мы гречневую кашу, запивая квасом и закусывая краковской колбасой.

И когда я очнулся в хирургическом отделении 14 городской больницы, молоденькая медсестра, ставившая мне капельницу, так походила на ту веселую продавщицу-стрекозу.

Сосед в пижаме читал толстую «Историю Кракова». А я знал теперь, что совсем не страшно умирать, что рано или поздно ты поселишься там, где нравится, и главное, что там меня ждет любимый брат Тиша.