Рыбка в небе
Опубликовано в журнале:
«Дружба Народов» 2002, №9
Полосато-оранжевая рыбка, висящая дирижаблем над столбиками домов и с
корабликом-гондолой, безнадежно уронившим якорь (картина художника А.
Рыжкова), не только украшает обложку, но и задает некий тон, настраивая
соответственно и читательское восприятие. И главное — что сегодня случается не
так уже часто — настройка соответствует содержанию книги, ее
эмоционально-философскому стержню. Выражаясь несколько старомодно, пафос книги
именно в этом странном парении существа из другой, более плотной среды,
парении очевидно праздничном, вопреки всей неестественности и полной
безопорности существования.
С этой небесной рыбкой рифмуются почти все герои Анны Матвеевой. Якорь,
беспечно парящий в небе, начисто забывший о своем спасительном призвании, у
каждого из них.
Катя Широкова, одна из исполнителей па-де-труа на фоне итальянских древностей
и современных пейзажей, парит в небе своей любви к женатому мужчине. Совсем не
случайно оказалась она в той же тургруппе, что и ее избранник Миша Идолов с
супругой Ниной. Ожидание легкой и окончательной победы над старой — ей уже 35!
— женой должно завершиться именно в Риме, люби-
мом — на папины денежки — городе. Вообще, герои А. Матвеевой не знают
материальных проблем. Если им надоедает родной индустриальный пейзаж, они тут
же отбывают в какую-нибудь заграницу. Посидеть в Тюильри — “на тоненьком
стульчике, который упирается ножками в песок, расчерченный голубиными
лапками”, — или погулять под дождиком в Мадриде, а еще лучше (вариант бедной
Кати, потерпевшей поражение от старой жены) — махнуть на Капри, пожить там
месячишко-другой.
Нет, Катя совсем не какая-нибудь оторва, она славная — по определению
соперницы — интеллигентная девушка, к тому же будущий искусствовед, то и дело
достающая своей эрудицией дорогого Мишу. (“Я еще очень хочу показать тебе
термы Каракаллы”. — “Карака что?”) Но пыль, вытряхнутая из старых книг в юную
голову, не погребла под собой природный ум. Катя способна учиться, разбираться
в людях. Справляется она и с той непростой ситуацией, в которую попала по
эгоизму молодости и недостатку родительской любви. При всем материальном
благополучии, в духовном смысле Катя, как и многие дети новых русских, —
сирота. Она именно та рыбка, парящая в небе. Миша Идолов “дал ей то, в чем
папой-мамой было отказано, — тепло, восхищение, уважение, дружбу. И уже потом
— любовь”.
Тем не менее, она решает оставить Мишу. ““Вы настолько лучше меня, да и его,
кстати, тоже, что было бы неправильно…” — “Давно ли ты стала оценивать
поступки с этой точки зрения?“ — передразнила Нина”.
“Когда у меня будут дети, — думала Катя, лежа в кровати отеля “Панта-
лон”, — неважно, мальчик или девочка, я буду их любить. Это так просто”.
В чужом муже она ищет отца, а в его жене находит если не мать, то старшую
подругу. Хотя, как выясняется, Нина в ее возрасте тоже внесла вклад в
разрушение Катиной семьи. Алексей Петрович, отец Кати, — ее первый любовник.
“Моя дочь, думала Нина, совсем скоро станет взрослой, обязательно встретит
женатого мужчину, полюбит его, и кто может поручиться, что этот мужчина не
окажется мужем Кати Широковой?.. Впрочем, это еще не самый плохой вариант…”
Славная девочка Катя становится нечаянным и оттого более действенным, орудием
возмездия. Она отказывается от Идола, но ее порыв (в равной мере благородный и
эгоистический) уже ничего не спасает. “Глядя на нее, Нина вдруг почувствовала,
что не нужен ей теперь Миша Идолов — даже во имя Дашки не нужен. Не сможет она
сидеть с ним рядом, как раньше, обнимать его спросонья, и еще тысяче
выкованных временем обрядов не бывать больше никогда. Стремительная тарантелла
заканчивается, звучат последние аккорды, и спаянная общими днями тройка
распадается ради ярких сольных выступлений”. Одно такое — с миланцем Карлуччи,
на глазах мужа и Кати, — Нина уже позволила себе. В итоге Идол сбегает от
обеих. Правда, недалеко — в ординарную пиццерию. Так что два плюс один дает в
сумме единицу. Или три одиночества.
То, что А. Матвеева не углубляется в мужскую психологию, следует отнести к
безусловным достоинствам автора. Она помечает мужской характер вешками
поступков и содержательных жестов. Потому что знает: попытки проникновения на
чужую территорию даже у признанных мастеров женской прозы в лучшем случае
смешны.
“Па-де-труа” — маленькая изящная повесть о воспитании чувств. Все ее герои
достаточно молодые и узнаваемо современные новорусские люди. Новизна ее в той
эмоциональной тональности, в которой решаются вечные проблемы любовного
треугольника. Никакой экзальтации, никаких трагедий, все буднично-деловито,
рационально. Негласно признается, что любовь любовью, секс сексом, но в жизни
это не самое главное. Так или иначе, но надо жить, работать, рожать и
воспитывать детей. И не ждать от жизни праздников и подарков. Тем более что их
можно купить. Как поездку в Рим или Париж. Но печаль о любви —
смиренно-приглушенная — все же звучит в финале повести. Любви, которая
постоянно случается, несмотря на упорное противодействие мира. Ведь для него
она — и сегодня, и вчера — некий излишек, лишь краткая и достаточная вспышка
для зарождения новой жизни. Квантовая природа любви противится превращению ее
в постоянный и удобный источник тепла. Она требует взаимного горения. А
сгорать в одиночку — это уж извините, не так воспитаны. Я буду сгорать, а он,
подлец, будет греться?! Фигушки!
При том, что повесть чужда дидактической прямолинейности, в ней присутствует
столь редкий в современной беллетристике педагогический заряд. Она напоминает
не столько о том, что “любовью дорожить умейте”, сколько о сложности жизни в
мире свободы и кажущейся вседозволенности. Эта жизнь требует большей мудрости,
умения трезво глядеть на вещи, проникать за оболочку видимого и желаемого. Она
требует также и большей психологической защищенности — при внешней открытости
и доброжелательной улыбчивости. Сегодняшний, безусловно аморальный материал
подан в повести без отвращающего натурализма. Акцент на психологии, а не на
физиологии. Отрадно, что это наблюдается у молодого автора, невольно
напоминающего о традициях русской литературы. Правда, иногда возникает
ощущение, что психология призвана обслужить и облагородить низменную
реальность — подняв ее до своего, несколько отвлеченного уровня. То есть
ввести вульгарного нувориша в приличное общество. В сущности, и психологизм
писательницы, скорее — вторичного, французского разлива. Ближайшее
имя — Ф. Саган. Об этом напоминает даже портрет А. Матвеевой — словно
выглядывающей из узкой амбразуры. Но известный снимок француженки —
черно-белый, а наша — вся в цвете и способна украсить обложку
иллюстрированного журнала.
Кстати, ироничный образ девушки-писателя возникает в последнем рассказе книги.
В нем не только самоирония, но и полемично-задорное противопоставление “просто
писателю”. (“Писа-
тель — это борода, очки, усы. Свитер с выразительными налокотными заплатками.
Папиросный крепкий дух. Как шубу моль, изъедают писателя многоопытные
наблюдения и сиюминутные словесные находки, зачастую более ценные, чем акции
компании “Микрософт”. Писа-
тель — это разговоры про “сегодня всю ночь работал”, про “фантастически мало
денег”, про “никаких условий для творчества”.)
Развернутый образ девушки-писателя появляется и в повести “Перевал Дятлова”.
Кот, компьютер, периодически возникающий муж, уведенный лучшей подругой;
родители, живущие в разводе, с новыми мужьями и женами, в красивых городах и
дальних странах — образ лепится из того же материала, который идет на повести
и рассказы. В подтексте: я такая же, как и мои герои. Что, разумеется, должно
способствовать и коммерческому успеху. Во всяком случае, на хроническую
нехватку денег наша девушка с компьютером не жалуется, да и питается она
вполне вдохновляюще. Тем не менее, дочитать “Перевал Дятлова” стоило мне
значительных усилий. Замысел неплох, но такое ощущение, что автором двигало
только чувство долга перед своими земляками. В итоге — вполне профессиональное
размазывание сюжета на триста страниц вместо тридцати. Хотя контраст между
молодыми людьми середины века и его конца дает повод для размышлений. К тому
же попадаются и собственные мысли автора, вознаграждающие упорного читателя.
Эту повесть стоило издать отдельно — для внутриобластного пользования.
Зато книга получилась большая и толстая. И в этой книге, как воспоминания о
молодости старой и распухшей бабы, есть маленькая повесть “Па-де-труа” и 18
рассказов. Именно эта половина и открывает читателю нового и симпатичного
автора, соответствующего возрасту, времени и среде. Он не преодолевает их
талантом, но мягко и осторожно осваивает.
Если в повести торжествует правда будней, привычные низкие истины, то в
рассказах — возвышающий обман. Уже первый из них — “Супертаня”, обыгрывающий
имена пушкинских героев, где Ленский (Вова), естественно, гибнет, а Евгений,
как и следует, поначалу отвергает влюбленную замужнюю девушку — заканчивается
победой любви. Татьяна дожидается смерти богатого и крутого, но нелюбимого
мужа и соединяется с милым ее сердцу Евгеником. История звучит иронически и
печально, как сказка. “Евгеник и Таня будто растворились в сыром воздухе
великого города, их следы исчезают в питерских дворах, и только у Лариной,
говорят, есть их адрес, но будьте уверены — она его никому не сообщит…”
О том, как чудесно нашли друг друга два близких по духу человека, и рассказ
“Представь себе дом…”. Но любовь, даже не разделенная, уже сама по себе
счастье. Это именно то высокое голубое небо с праздничными облаками, которое
помогает жить. Есть оно и у героини рассказа “География Полины”, и у героини
рассказа “Остров Святой Елены”, прочно затворившейся от мира в своем случайном
и единственном чувстве.
Любовь не обязательно должна быть направлена на человеческое существо. Можно,
как героиня рассказа “Заблудившийся жокей”, полюбить и репродукцию в альбоме с
маленькой темной фигурой всадника, пригнувшегося к шее своего коня. Можно
полюбить Париж, Тюильри из одноименного рассказа. Или, как Шофер из
провинциального российского города, можно полюбить далекую и вроде бы
недосягаемую Америку. А всякая любовь, как известно, способна творить чудеса.
Сколько писалось о материнской, всепоглощающей, эгоистичной любви к
единственному сыну, любви, уродующей жизнь обоих. А. Матвеева нашла свой
поворот этой болезненной темы, поворот фантастически-сказочный, в духе Кира
Булычева (я думаю, что она и сложилась как писатель тоже не без его влияния).
Ведь и у него фантастика приходит на помощь человеку, оказавшемуся в
психологическом тупике. Тогда и выясняется, что в тупик мы загоняем себя сами.
Измученная мать из рассказа “Младенец”, не вынеся разлуки с сыном, наступившей
в результате его женитьбы, добилась — наука не стоит на месте — превращения
его снова в новорожденного. Но любовь жены оказалась сильнее — потому что
естественнее — и она добивается превращения в ребенка также и собственной
свекрови. Теперь воспитывает троих — вместе с собственным сыном, который
старше отца и бабушки. Выход из ситуации вроде бы совсем фантастический, но
вместе с тем и вполне здравый: проблему можно решить, если жена окажется
готовой принять свекровь в качестве ребенка — то есть окажется выше ее по
уровню личности, по способности любить и жертвовать собой ради любимых.
Легкая ирония, мягкий юмор, снисходительное отношение к человеческим слабостям
и недостаткам, способность компенсировать дискомфорт обыденного существования
усилиями разума и сердца — все это, безусловно, привлекает и будет привлекать
самого широкого читателя. Анна Матвеева изначально писатель не маргинальный,
не цеховой, хотя нынешняя литература существует, в основном, именно за счет
таких коротко привязанных к своему времени беллетристов. Проблема, конечно, в
том, что ее потенциальный массовый читатель сегодня книг не покупает. Те, кто
читает любовные портативные романы в мягких обложках, до прозы нашей
девушки-писателя не дотягивают. Им нужен наркотик погрубее.
Вообще, судя по прозе молодых авторов, находящей издателя и даже читателя —
пусть и в гомеопатических дозах (возможно, это самое полезное присутствие
литературы в жизни), — намечается возвращение к доперестроечному, достаточно
высокому, особенно по сравнению с сегодняшним, уровню интеллигентности и
психологической культуры. Серьезная литература исчерпала свой социальный
заряд, одновременно утратив и массового читателя. Сегодня она становится, как
и в любом обществе, пережившем период бури и натиска, прежде всего
развлечением и социальной психотерапией.
Нынешними победителями затребовано скромное обаяние буржуазии. Подавай им
умное утверждение их собственных стандартов жизни — способов тратить деньги,
манеры отдыхать, есть, пить, заниматься любовью, а также думать и чувствовать
соответственно новому состоянию кошелька. Нужно им также, чтобы люди смотрели
в небо, а не под ноги, чтобы томились по Америкам и Парижам, чтобы
невротически замыкались в красивых и выдуманных мирах и тосковали по рыбкам в
небе, пока они выкачивают сверхприбыли из родных промышленных пейзажей, делая
их еще более уродливыми. Писатель, сделайте нам приятно и красиво! Таково
мягко выраженное твердое желание тех немногих, кто издает и покупает
сегодняшнюю литературу.
Поэтому полосатая рыбка в небе так беззащитна и одинока.
А девушка-писатель грустна и иронична.
Ведь ирония, как известно, самый старый и самый проверенный способ удобного
существования в любой отрицаемой системе.
Анна Матвеева. Па-де-труа: Повести и рассказы. — Екатеринбург: У-Фактория,
2001