Предыдущее - http://www.proza.ru/2014/04/07/1010
----------------------------------------------------
Солнечный луч проникает в спальню и мягко касается лица Николая Михайловича Румянцева. Спросонья Николай Михайлович пытается стереть теплое пятно, но, осознав ошибку, улыбается. На прикроватной тумбочке он нащупывает ручные часы. Как славно! Как сладко! Как славно-сладко, когда ты уже выспался, но целый час еще можешь понежиться в постели.
Но нет! Нужно вставать и делать зарядку, ибо Румянцев дал зарок делать утреннюю зарядку каждодневно, при любых обстоятельствах, даже «если мир рухнет в тартарары». Для Румянцева главное в зарядке - не количество движений, а высокая скорость их исполнения. Эта идея принадлежит Шопенгауэру. С внедрением в жизнь этого, казалось бы, простого и очевидного принципа зарядка перестала быть мучением, наоборот, стала желанной процедурой. Шопенгауэр, вообще, многое дал Румянцеву. В частности, он научил определять собственное самочувствие. Не столько физическое, сколько душевное. Что для него, как для актера, то есть творческого человека, было значительно важнее. Например, сегодняшнее утро по Шопенгауэру Николай Михайлович встречает в прекрасной форме. И это очень кстати, так как сегодня совершенно особый день - день генеральной репетиции спектакля, в котором Николай Михайлович играет одну из главных ролей.
Хорошее самочувствие Николай Михайлович объясняет тем, что провел ночь с открытой форточкой. Он и впредь везде и всегда намерен спать с открытой форточкой. «А если это кого-то не устраивает, то пожалуйста, спать можно в разных комнатах», - думает Румянцев, имея в виду жену. Тут же он додумывает и ответ супруги: «Спать отдельно? Прекрасно. Я согласна. Какой смысл спать вместе, если кое-кто не хочет или не может, что одно и то же, исполнять супружеские обязанности». Мучая себя, Николай Михайлович продолжает выдуманный диалог. «Кое-кто - это, очевидно, я?» - саркастически спрашивает он и чувствует, что закипает. И хотя Николай Михайлович прекрасно знает, что его жена - добрый и уживчивый человек и почти наверняка не будет против открытой форточки, он всё равно почему-то сердится. Бог знает, до чего могла бы довести фантазия артиста, если бы Николай Михайлович в очередной раз не вспомнил, что сегодня особенный день, день генерального прогона спектакля, и что сердиться в такой день - дурная примета.
- И не буду сердиться, - уговаривает себя Румянцев. - Как я смею сердиться на жену, на этого святого человека, который за годы совместной жизни не дал ни единого повода усомниться в своей честности и порядочности. Жена моя, прости меня! То, что я сержусь и плохо думаю о тебе, говорит только о том, что я никчемный человек. Или нет, я просто соскучился по тебе.
Николай Михайлович втягивает в себя воздух и громко, по слогам, дует в потолок:
- Прости, прости, я больше не буду! Аминь!
Покаявшись, он с легким сердцем направляется в ванную комнату. При ходьбе он испытывает болезненные ощущения в области коленных чашечек. Это неудивительно, если вспомнить, сколько времени он проводит в театре на ногах.
Своим отражением в зеркале Николай Михайлович остается доволен: по крайней мере, ушли мешки под глазами - результат многочасовых репетиций. Как всегда, Николай Михайлович Румянцев начинает моцион с бритья. Бритву он ищет на обычном месте и не находит.
- Что за черт!
Румянцев осматривается вокруг.
- Что за наваждение! - восклицает он.
Эксклюзивные, то есть совершенно уникальные, голландские бритвенные приборы небрежно разбросаны по всему кафельному полу, а флакон дорогущего французского одеколона покоится на дне ржавой чугунной ванны в луже неизвестно чего!
Как озарение приходит догадка: вещи смахнула уборщица в отместку за то, что он сделал замечание за плохую уборку. Значит - это месть уборщицы!
- О, майн готт! - почему-то по-немецки восклицает Румянцев.
Стараясь изо всех сил накануне генеральной репетиции держать себя в руках, Николай Михайлович собирает раскиданные приборы, проверяет их целостность и водружает на привычные места.
Он, конечно, всё уберет, но пусть эта гадкая уборщица трепещет! Она умоется горькими слезами, ибо Николай Михайлович напишет жалобу! Эта хлопотная и потому малореальная мысль окончательно примиряет его с горькой действительностью. Он приступает к бритью. И, кажется, лезвие, побывавшее в руках уборщицы, снимает щетину не так чисто, как обычно. Чтобы отвлечься, Румянцев произносит финальный монолог своего героя из пьесы:
- Нет, я уже не тот наивный юноша, которого легко обмануть и который сам обманываться рад. Нет! Теперь я знаю, что делать и куда идти! Прощайте, Ольга! Прощайте навсегда! И не ищите меня, потому что найти меня невозможно! Ха-ха-ха!
Впрочем, «ха-ха-ха» в пьесе не было. Это добавил сам Николай Михайлович для поднятия настроения, которое решительно, даже после прочтения монолога, не хотело улучшаться.
- Тьфу, черт меня совсем дери! - ругается Румянцев, с опозданием вспоминая, что перед премьерой плохой приметой считается также произношение вслух заключительных слов своей роли.
Конечно, существуют еще более дурные приметы, а именно проход по сцене спиной к зрителям. «Но до этого, я думаю, дело не дойдет!» - успокаивает себя Николай Михайлович.
Из ванной он выходит вполне сосредоточенным. Принимает позу для выполнения комплекса физических упражнений: ноги на ширине плеч, руки вверх, производит глубокий вздох и останавливается. На подлокотнике кресла он замечает нечто непонятное, но однозначно нехорошее и даже противное. Николай Михайлович выпускает втянутый в себя воздух и склоняется над находкой. У нее бледно-зеленый цвет. Этот гнусный вид напомнил Николаю Михайловичу историю, случившуюся с ним в пятом классе.
Тогда маленький Коля Румянцев во время урока ни с того ни с сего сильно чихнул. Когда он поднял голову, то на странице своего учебника увидел огромную бледно-зеленую соплю. Машинально Коля сделал то, что на его месте сделал бы каждый, а именно накрыл пятно ладонью. В классе никто и ничего не заметил. Урок продолжался. Коля очень боялся, что его вызовут к доске. Тогда придется убрать руку, и весь класс увидит его позор и станет смеяться над ним. Но всё обошлось, к доске его не вызвали. На перемене в туалете ему удалось незаметно спустить испачканную страницу в унитаз. Но томительность секунд и страх, что его позор откроется, Коля Румянцев запомнил на всю жизнь.
Николай Михайлович наклонился к предмету совсем близко, но идентифицировать его не удалось. Он взял с журнального столика одноразовую вилку и подцепил находку. Странная штука, повиснув на вилке, вытягивается, и тогда становится абсолютно ясным, что это банальный презерватив! Открытие заставляет Николая Михайловича содрогнуться.
- Какая гадость! - восклицает он.
Держа находку на максимальном удалении, он семенит в туалет и швыряет ее в унитаз. Десять раз он спускает воду, но резинка не тонет. Что только он не делает: и бумагой ее обкладывает, и вилкой подпихивает - всё бесполезно: упрямая штуковина нагло всплывает. Николай Михайлович по-настоящему нервничает. Он оставил бы это дело, но мысль о том, что презерватив увидит уборщица, на которую он собрался жаловаться, заставляет его искать другой выход. Чертыхаясь, Николай Михайлович выуживает чертову находку на вилку и выходит из номера. Убедившись, что коридор пуст, аккуратно укладывает презерватив на коврик соседского номера. Вернувшись, Николай Михайлович усаживается в кресло и долго сидит с закрытыми глазами. Ему приходит мысль, что по отношению к соседу он поступил «сверхподло» и что презерватив можно было просто выбросить в окно. Николай Михайлович с вилкой возвращается в коридор. К его ужасу, соседский коврик девственно чист. Презерватив исчез.
- Просто какой-то маразм!
Он возвращается в кресло, чтобы обдумать случившееся. Ему уже не до зарядки. Каким образом сюда попал презерватив? Какая сволочь это сделала? Безусловно, у Николая Михайловича, как у каждого талантливого человека, есть недоброжелатели, завистники и даже враги. Однако люди его круга опуститься до такой низости, чтобы подбрасывать презервативы, не могли. Ну хорошо, допустим, есть кое-кто, кто в принципе может совершить этот гнусный поступок. Но он остался в Москве. А здесь, вдали от столицы, практически на краю света, в этом придавленном и тихом Н., кто может так его ненавидеть? Перебрав всех местных потенциальных недругов, Румянцев бьет себя по лбу:
- Как же я мог забыть! Конечно, это же он! Пока я спал, эта сволочь развлекалась с девочками! В моем номере! Нет сомнений: презерватив - дело его рук!
Николай Михайлович Румянцев начал припоминать вчерашние события.
Продолжение - http://www.proza.ru/2014/04/08/1748