Антипутинщина

Федор Кудряшов
АНТИПУТИНЩИНА
Шестидесятничество выросло из побега, привитого на подвой русской разночинной интеллигенции и упирается своими корнями в те времена, когда к власти в стране путем махинаций, провокаций и шантажа пришел Н.С.Хрущев, которого я, иначе как, политическим каталой назвать не могу. Для меня долгое время загадкой оставалось, как человек, который ничего не знал и не умел смог одурачить и переиграть таких прожженных и умных противников, как Берия, Молотов и Маленков. Есть этому мистическое, библейское, если хотите, объяснение. Бог на горе Хоривской говорил Моисею, что, если народ мой отречется от меня, я прокляну народ мой на три поколения вперед и на четыре прокляну. В шестидесятых годах я вступил в юношеский возраст и был из числа третьего поколения, проклятого Богом за 1917 год. Проклятье еще не кончилось, а было в самой своей силе. Но есть и более простое, бытовое, так сказать, объяснение этого феномена. Пришла пора оправдаться перед народом и покаяться за то жалкое состояние, в которое он был ввергнут за годы советской власти. Каяться надо было партии большевиков – организатору и вдохновителю всех народных бед. Естественно, что такое покаяние было не в интересах политбюро, и именно Хрущев с его хохляцкой хитростью придумал ловкий выход из создавшегося положения. Ничего нового в его плане не было. Представители правящих верхушек и в России, и в других странах всегда выбрасывали с истерическим криком «бей вора» на копья толпы какую-нибудь сакральную жертву. В данном случае этой жертвой оказался Берия и его ближайшее окружение. Заговор был очень прост по задумке. Органы НКВД под руководством английского и прочая, прочая шпиона Берии взяли контроль над партией и творили от ее имени бесчинства и беззакония на простым народом. Народ тогда, действительно, был очень прост и легко повелся на эту нехитрую разводку. Образованная часть советского общества получила некоторую толику свободы творчества, но в обмен за это должна была талантами своими продвигать в массы эту концепцию вождя. Они так преуспели в этом, что до сих пор их последователи не могут отойти от заложенных в то время стандартов. И сегодня они, при всей своей высокомерной надутости, так же непоправимо простоваты, как в шестидесятые годы. Одномерность их мышления, ставшего вровень с безусловным инстинктом насекомого,  стала отличительной чертой, по которой современного шестидесятника можно с закрытыми глазами вычислить, услышав пару характерных фраз. Стержнем, на который опирается их политического мышление, до сих пор является эта хрущевская шулерская подделка исторических фактов.  Со временем оно развивалось, реминисцируя характерное для русской «передовой» интеллигенции стремленье к «правде, свободе и свету», своеобразным образом понимаемое. Своеобразие этого понимания лучше всех, на мой взгляд, выразил Бакунин, который говаривал, что свобода это такая субстанция, от которой нельзя отрезать ни одного кусочка, потому что вся свобода, после этого, останется в этом кусочке. Демократия, по их мнению – это и есть тожество такой, ничем не ограниченной, свободы. Большинство них из них сегодня мечтают, обрастя густой шерстью бабок на постылой родине, поселиться в благословенной Англии. И, хотя они прекрасно знают, что демократию там понимают и демократические институты строят по иным принципам, в России они хотели бы видеть демократию по Бакунину. Политический лидер, который препятствует воплощению в жизнь их идеалов, непременно становится их злейшим врагом. Сегодня им является Путин. Борются они с ним совершенно по хрущевски, навешивая на него всех дохлых собак, оставленных его предшественниками. Собак много, народ устал и хочет, скорейшего наведения порядка и социальной справедливости. Как не сыграть на этой усталости. Совершенно ясно, что ни вывоз капиталов за рубеж, ни вопиющую коррупцию, ни наведение порядка в российских «правоохранительных» органах – ничто нельзя остановить, предотвратить, исправить до тех пор, пока 1% олигархических семейств будет контролировать  70% национальных ресурсов страны. Им это не нужно, им это невыгодно и они сделают все, чтобы этого не допустить. Знает и понимает ли это  Путин? У меня нет никакого сомнения в том, что он это и знает, и понимает. Хочет ли он изменить сложившиеся в России экономические взаимоотношения, которые, кстати сказать, сложились не при нем? Безусловно, хочет.  Многое он делает в этом направлении. Но нужно ясно  представить, что значит борьба не на жизнь, а насмерть с бандой, контролирующей 70% национального богатства страны и, которую поддерживают США и Европа – извечные враги России. Нужно ясно представлять себе, что представляет собой эта банда, состоящая преимущественно из инородцев, презирающих и ненавидящих Россию, знающих, что  она не их Родина, а поле для бесчестной наживы. Что для них десятки миллионов русских, татар, башкир и прочих гоев. В их понимании мы недостойны даже их презрения. Для лучших из нас они даже придумали и запустили в обиход слово поцтриот – от слова «поц», что на идише означает мудак. И, когда сегодня Шендеровичи, Гозманы и прочие креативщики из кожи лезут вон, чтобы внушить русскому человеку комплекс неполноценности, оболгать нашу историю, принизить достижения, которые достигнуты нашей страной и народом при Путине, они работают на эту банду, за деньги этой банды. Конечно, можно разом прекратить и вернуть народу украденное, заткнуть лживые глотки шендеровичей. Опыт и практика у нас есть. Через несколько лет мы будем справлять столетний юбилей начала этой практики. Есть и силы, которые готовы совершить это. Достаточно коммунистам и националистам объединиться и тогда, при самой широкой, можно сказать всенародной, поддержке народных масс отправятся ребята в известном всем направлении. Дорожка укатанная и натоптанная. Владимиркой называется. Судьбы Ходорковского и Березовского станут их собственными судьбами. И это в лучшем случае. Конечно, когда смотришь на Зюганова и слушаешь его вялые  и неубедительные сентенции по этому поводу, с трудом веришь в возможность такого исхода. Но, когда видишь, какие молодые полпотовские хари чертями выглядывают у него из-за спины, тогда – веришь. Таким же, опробованным способом можно стремительно навести порядок и в наших правоохранительных органах. Сталину от Ленина в наследство досталась такая же полностью разложившаяся антинародная шушера. Правда, вождь всех народов десять лет подбирался к ней, прежде чем начал свои решительные действия. Но, когда начал, тем мало не показалось. За несколько лет в НКВД СССР было расстреляно свыше десяти тысяч офицеров. Вождь не цацкался. Зато, зачищенные таким жестоким способом органы, возглавленные, к тому же, гениальным Берия, стали к началу войны самым эффективным институтом страны советов. Погранвойска оказались в начальный период войны самыми боеспособными отрядами, сдерживавшими первый удар гитлеровской военной машины. Войска НКВД сумели локализовать и прекратить панические настроения в Красной Армии в трагический начальный период войны. Сумели переиграть гестапо и абвер. Уничтожить десятки тысяч диверсантов. Произвести невиданную по своим масштабам и срокам эвакуацию промышленных предприятий на восток страны. Эвакуацию, мобилизационный план которой был составлен в НКВД Берия задолго до начала великой войны. (Кстати, перед войной на востоке по этому плану были построены свыше 2500 промышленных предприятий, которые пустовали до тех пор, пока не пришло время. А, когда оно пришло, то именно в них и размещались перевозимые с запада станки, генераторы и турбины электростанций и прочее оборудование. Вот так это делалось, а не так, как показывается иногда в бездарных фильмах. Когда, привезенный с запада, станок ставился где-то под сосной, подключался неизвестно к какому источнику питания, и обмотанная платками баба, на лютом морозе, как лекальщик пятого разряда начинала точить корпус снаряда. Под торжественную и тревожную музыку, звучащую за кадром.) Агенты этого ведомства весьма успешно действовали в тылу врага и военных офисах союзниках. Сумели раздобыть, например, знаменитую «энигму» у англичан. А после войны выкрали у американцев секреты атомной бомбы. Именно НКВД и лично Берия возглавили и реализовали и атомный и ракетный проекты. Много чего сделали и реализовали. Так, что хочется иногда сказать: «Вы, нынешние, нутко!» Я знаю, о чем говорю. Мой отец старший оперуполномоченный КГБ СССР майор Кудряшов был послан в Белоруссию после войны на борьбу с бандитизмом в западных областях СССР. И эта борьба тогда завершилась успешно, а не так, как сегодня в Украине, где бездействуют, охваченные параличом органы. Я вырос во дворе, где 90% жителей были офицерами КГБ, МВД или МООПа. Я помню этих достойнейших людей, с многих из которых я брал пример для подражания, и никогда, никакая белоленточная сволочь не сделает из меня дурака. Да, мы росли в жестокое время, и наши отцы совершали жестокие вещи, но это тогда было необходимо. Я проходил курсовую и преддипломную практику в Малоритском районе Брестской области. Это самый крайний юго-запад Белоруссии. Основная масса населения там, как мне показалось тогда, этнические украинцы. Там даже на почте лежали квитанции, отпечатанные на украинском языке. А на стене райисполкома висела мраморная памятная доска с именами десятка работников этого учреждения, зарезанных бандеровцами в апреле 1949 года. Ребята заседали и обсуждали проблемы посевной кампании, а эти курвы вылезли из леса и убили их. Я помню однажды – мне было, наверное, 4 года – мой мячик закатился под кровать. Я полез его доставать. Под кроватью, завернутый в промасленную бумагу лежал дисковый автомат ППШ. Это был рабочий инструмент моего отца. А свой ТТ он вообще носил, как зажигалку. Война давно кончилась, а он все еще воевал. И не он один. Большинство офицеров нашего двора были тогда на передовой. Чтобы простые люди в республике могли трудиться и поднимать ее из руин, мой отец и его товарищи воевали в мирное время. Поэтому, когда я смотрю фильм «Анкор, еще анкор» режиссера Тартаковского или, как его там, вижу всю эту ни на что не похожую брехню, я понимаю, что это заказ. Заказ наших врагов, который очень талантливо реализован. Это геббельсовская ложь, когда врут нагло, неправдоподобно, примитивно и оглушительно. В надежде, что большинство зрителей круглые дураки. Я не говорю уже о том, что майор, особист полка был в миллион раз мельче командира полка, Героя Советского Союза и мог смотреть на него только, как утка на балкон. У нас на весь наш двор, где жили более сотни офицеров фронтовиков, был только один Герой Советского Союза. Надо помнить то время и знать, что это тогда значило. Герой Советского Союза. Имена их вносили в Большую советскую энциклопедию. В натуре полковник мог бы растоптать этого майора, как кусочек дерьма и вытереть о газон свой хромовый сапог. А по сюжету фильма… Да, если бы в Красной Армии тогда была бы такая атмосфера, как показано в этом фильме, мы бы непременно проиграли войну и, вообще, все на свете бы проиграли. Мой отец был особистом батальона, которым командовал майор Александр Малинин из Свердловска. Он не был Героем, хотя, очевидно, хотел им стать. И имел на то все основания. У него, пехотинца, была масса орденов. В том числе орден Ленина, который он получил за оборону Мамаева кургана. Причем сам Чуйков или кто-то другой не менее важный лично наградил его, сняв с себя свой орден со словами: «Носи, капитан, - Малинин был тогда еще капитаном –  а, когда получишь свой, мой отдашь». С отцом они были друзьями, хотя отец никогда не нарушал субординацию. Они делали одно общее дело. Отец – свое, комбат – свое. Малинин погиб рядом с моим отцом, когда они вместе выскочили в атаку из-за одного валуна. Дело было на карельском фронте, куда Малинина отправили комбатом после Сталинграда. После сталинградского ада Малинин уже ничего не боялся и бои в Карелии и Финляндии воспринимал не в серьез. Малинин тогда выстрелил из ракетницы, давая сигнал к атаке. Только рассветало. Он, вроде, все правильно рассчитал, полагая, что немцы находятся в это время в полусонном состоянии. Но немецкий, точнее австрийский пулеметчик  из дивизии альпийских стрелков не дремал. Они с отцом выскочили Малинин -  слева от валуна, отец  - справа, и Малинина пулеметчик прострочил поперек груди, а отца ни одна пуля не тронула и он взял того пулеметчика в плен. Могло бы быть наоборот, и тогда меня бы не было. Моя мать была батальонным врачом и обмывала тело Малинина, когда ей притащили его в палатку. Он был уже босой. Без сапог. Кто-то взял на память его офицерские сапоги. Впрочем, Малинину сапоги были уже не нужны, а кому-то были не лишние. Мать говорила мне, что у мертвого Малинина выросла борода. Его хотели похоронить тут же по-походному, вместе с остальными убитыми, но мать не разрешила. Она сшила наволочку, набила ее ватой, пришила на нее все его многочисленные награды и уговорила какого-то нестроевого обозника, подвозившего им снаряжение, чтобы тот увез тело Малинина в Мурманск. Обозник был пожилой мужичок-тотальник, бывший учитель, и я думаю, что мамину просьбу он выполнил. Вот такова правда жизни, а то, что снимал Тартаковский – брехня. Тартаковские вообще никогда не  говорят правду, а всегда врут, как и шендеровичи. Как ни парадоксально, но в том, что такое вранье имеет повышенный спрос, часто виноваты сами ветераны. Понять их можно. В жизни их сознанием так часто и так изысканно манипулировали, что большинство из них, ничего в жизни не слышавших кроме вранья,  находясь, к тому же в весьма уже престарелом возрасте, вранье принимают за чистую правду, а на правду обижаются. За примерами далеко ходить не надо. Вот, например, фильм «Штрафбат» - вранье от первого и до последнего кадра пользуется у них спросом, а попытка показать по телевидению на день Победы фильм «Четыре дня в мае», основанный на реальных фактах встретил с их стороны шквал протестов. На день Победы он не был показан, зато целую неделю шел все тот же «Штрафбат». Вот так с легкой руки наших славных ветеранов шендеровичи, володарские и тартаковские внедряют вранье в сознание молодежи, чтобы и те росли в царстве вранья. Кстати, еще один показательный пример абсолютно геббельсовскй пропаганды, ярко прослеживается в еще одном фильме Тартаковского «Какая, была игра». Сюжет этого фильма основан на абсолютно реальном факте. Актер Николай Рыбников, будучи студентом ВГИКа, отмочил опасную по тем временам шутку. Подключив микрофон к проводной сетке радиовещания в своем общежитии, он голосом Левитана зачитал «правительственное сообщение» о небывалом снижении розничных цен на основные продукты потребления, в том числе на водку. Когда обман обнаружился, оскорбленные в своих лучших чувствах студенты и преподаватели чуть было не разорвали мерзавца на части, но после, немного поостыв, ограничились выговором по комсомольской линии. На этом все и закончилось. Рыбников закончил ВГИК и стал в пятидесятых-шестидесятых годах прошлого столетия ведущим киноактером. Народным артистом Советского Союза. А по сюжету фильма за эту шутку четырех главных героев в финале зверского вида офицер КГБ расстреливает в грязном подвале. Вот вам, граждане, правда жизни и правда «художественного»  вымысла, которым  десятилетиями потчуют, обалдевший от нескончаемого вранья, народ. Я напрягаю память, чтобы в своем личном опыте отыскать какие-нибудь факты, которые стали бы подтверждением тех нескончаемых зверств сталинско-бериевского режима, о которых неутомимо врут шендеровичи и тартаковские. Поначалу мне ничего такого в голову не приходит. Ни среди моих родственников, ни среди моих знакомых, ни в нашей деревне, ни в нашем колхозе «Начало», ни в соседних колхозах, ни в Минске, где наша семья оказалась в марте 1948 года. Никогда и нигде ничего подобного я не видел и не слышал. Мой дядя Федор попал в плен и – ничего. Бежал, соединился с войсками 2 Белорусского фронта, дошел до Берлина.  Мой тесть побывал в плену и – ничего.  Бежал, воевал в Белоруссии в партизанском отряде. Теща была послана в санчасть своей дивизии 23 июня. Дивизия была дислоцирована в Белостоке, и теща до нее не добралась, оказалась на оккупированной территории. Поначалу работала в Смолевичской райбольнице, фактически на немцев. Связалась с партизанами, ушла в партизанский отряд и там воевала до освобождения Беларуси. После войны продолжила образование в Минском медицинском институте. Если хотите слышать правду, то с пленными вот, как было. Когда мой тесть с тещей уходили из Смолевичей в партизанский отряд (за ними из отряда прислали повозку) у забора, по соседству с больницей сидел бывший подполковник, командир батальона. Тоже окруженец. Он к этому времени уже успел поджениться к местной бабенке и жил спокойной мирной жизнью поселянина. – Ну, а ты, как, Николай,  - обратился к нему мой тесть, - поехали с нами. - Не, Миша, я уже отвоевался. – Отвечал тот. Когда немцев из Беларуси выгнали, тестю моему предоставили в Минске жилье и работу, а Николая сразу же арестовали и он исчез в неизвестном направлении, и никто его больше не видел. Впрочем, кое-что припомнить, пожалуй, можно. Мой тесть в молодости поначалу весьма успешно начал делать карьеру и к достопамятному тридцать седьмому году занимал пост директора элеватора в городе Миллерово. И тут его взяли «за жучка», и посадили в сизо. Вышла инструкция, что в зерне страны Советов жучкам не место, а директора, которые допускают наличие  жучка – враги народа. Тесть припухал в сизо около года. Его никто не допрашивал, не избивал. С ним просто не знали, что делать. Потом к власти пришел Берия, и тестя выпустили. Вызвали к начальнику тюрьмы, и тот сказал ему, что дело его прекращено за отсутствием состава преступления, и он может катиться на все четыре стороны. Тесть и покатился, такие ноги сделал, что где там Осама Болт. Правда после этого урока он тщательно избегал всяких повышений, сидел всю жизнь тихо, не рыпался сам и даже, когда теще предложили стать главным врачом детского санатория, устроил скандал и потребовал, чтобы она от повышения отказалась. Теща так и проработала всю жизнь простым участковым детским врачом. Вот так калечили сознание простых советских тружеников в те ужасные времена. Были случаи и посерьезнее. Однажды я выполнял работы в колхозе имени Горького Глубокского района Витебской области и мне председатель колхоза определил рабочим своего дядю, который служил канавщиком, т.е. следил за тем, чтобы канавы в колхозе не зарастали травой и кустарником. Канавщик этот, помню, что его звали Сергеем, тоже пострадал. И вот, как это было. Глубокский район по позорному Рижскому миру отошел во владение Буржуазной Польши, поэтому Сергей войну встретил, будучи жолнером Войска Польского. Под Варшавой был взят немцами в плен и шесть лет провел в концлагере для польских военнопленных. На беду его освободили советские войска. На беду он попал на разборку к особисту, который выслуживался и был недалекого ума. Для него случай с Сергеем показался яснее ясного. Белорус, а служил в армии буржуазной Польши. Изменник, враг народа. Короче, Сергей из концлагеря попал на постройку какого-то канала. Хорошо, что его родной брат, отец моего председателя, в войну командовал партизанским отрядом, а после войны был назначен председателем сельсовета. Сергей написал ему письмо, и брат в районном ГБ получил справку, на основании которой Сергея освободили. Сергей был очень грамотный мужик, много читал, отлично знал немецкий и польский языки, но, как мой тесть всего боялся и никуда не лез. Или вот еще случай. В партизанском отряде, где бойцами были моя теща и тесть, служил молодой парень. Имени его я, к сожалению не помню. Перед войной он закончил два курса политехнического института и хорошо знал немецкий язык. Подпольщики внедрили его в комендатуру города Смолевичи переводчиком. Он оказался талантливым агентом, сумел завербовать там какого-то австрийца, отец которого был коммунистом, и снабжал подпольщиков ценной информацией. Немцы, однако, довольно быстро его вычислили, и он оказался в лагере советских военнопленных, который находился на месте, где сегодня пересекаются проспект Машерова и улица Куйбышева между военным госпиталем и производственным объединением «Горизонт». Подпольщики его не бросили, а организовали ему побег. На углу лагеря стояло отхожее место, и подпольщик наш бежал, нырнув в очко и, вынырнув с другой стороны. Уже за колюче проволокой. Там его ждали свои ребята, которые переправили его в партизанский отряд, в котором он воевал до конца оккупации. Он уже работал на восстановление тракторного завода и готовился продолжать образование, как вдруг его арестовали по ложному доносу. Какая-то тля сообщила в органы, что он служил переводчиком в комендатуре. Парень и глазом моргнуть не успел, как оказался на лесоповале. Он совершенно пал духом. Вполне возможно, что он пропал бы там, но судьба свела его с ксендзом из западной Белоруссии, который тоже попал туда по ложному доносу, но сумел добиться справедливого пересмотра приговора и освобождался. Ксендз  убедил его не падать духом, научил, куда и что нужно писать. Подпольщик наш поступил так, как учил его святой отец и вскоре тоже вышел на свободу. Все это произошло довольно быстро. Тесть рассказывал, что именно этот парень 9 мая 1945 года разбудил их криком: «Чего вы спите? Просыпайтесь, победа!». Он окончил институт и работал инженером на тракторном. Правда, стал попивать. Хотя разве тогда пили? Именно, что попивали. Отец мой, например, тоже попивал, как многие реальные фронтовики. Тогда это считалось зазорной слабостью и мешало карьере. Мало кто знает, но выдающегося поэта Алексея Фатьянова исключили из союза писателей именно за эту слабость. А я за свою жизнь выпил, по меньшей мере, раз в десять больше, чем мой отец и – ничего. Я и сейчас пред обедом  и перед ужином принимаю по чарке водки. Правда, не так часто, как хотелось бы, потому что не позволяют средства. Мне, например, люди, которые не пьют и кичатся этим, кажутся подозрительными, и я всегда держусь с ними настороже, и жду пакостей. А пакостить у нас умеют. Наш человек от милых соседских подлостей страдает больше, чем от самых лютых своих врагов. Недавно смотрю по телевизору фильм о судьбе женщины, которая во время войны спуталась с немцем оккупантом и родила от него ребенка. Режиссер опять нагнетает страсти мордасти. Оказывается бедная женщина после освобождения ее деревни войсками Красной армии, тут же попала на восемь лет в страшные сталинские лагеря. В натуре же, должен сказать, было несколько по-иному. Начальником отдела, в котором я служил, был Иван Георгиевич. Матери и отца своих он не знал. Мать родила его от немецкого оккупанта в апреле 42 года. Когда их местность освободили, мать вынуждена была уйти с ребенком из своей деревни. Но не потому, что ей, что-то угрожало от властей, а потому, что ее к этому вынудили односельчане. Помыкавшись некоторое время бедная женщина оставила своего двухлетнего мальчика на вокзале в Лиде, положив в его карман записку, со сведениями, кто он такой и почему она вынуждена так поступить. Мальчик вырос в советском детском доме. Сирот в то прискорбное время было видимо-невидимо, но Страна Советов, наполовину разрушенная войной, находила средства для их воспитания. Иван однажды за хорошую учебу и поведение был премирован путевкой в Артек. Правда, в другой раз, когда в детдом пришла разнарядка на несколько мест в суворовском училище, директор отказал ему, объяснив, что мы, Ваня, тебя уже недавно премировали и у нас на очереди сейчас другие хорошие мальчики, которые нуждаются в поощрении. И Ваня был направлен в ремесленное училище, где выучился на краснодеревщика, работал некоторое время на туапсинской мебельной фабрике. Потом поступил на наш факультет в Белорусском университете, закончил его и работал в проектном институте до самой своей безвременной смерти, к которой власти не имеют никакого отношения. Он много курил и умер от рака легкого. Но, несмотря на столь печальный конец, что-то не очень как-то страшно получается. Но для любителей страшненького могу рассказать кое-что пострашнее. Недавно по телевидению показывали французский документальный фильм, о том, как галантные французские власти, при самой активной поддержке населения расправлялись с женщинами, которые во время оккупации вступали в интимную связь с немецкими солдатами.  Над этими женщинами издевались. Их публично обстригали наголо, после чего они среди соотечественников превращались в изгоев. Компетентные органы разыскивали детей, рожденных этими женщинами период оккупации, отбирали их у матерей и отправляли в приюты. Более двух с половиной тысяч таких женщин были казнены, иногда публично. А о зверствах КГБ после освобождения Белоруссии я могу рассказать еще одну правдивую историю. В том же колхозе имени Горького, о котором я писал ранее, проживал на своем хуторе бывший гебитс комиссар Глубокского района. Во время оккупации он командовал всеми полицаями района и, следовательно, был виновен во всех бесчинствах, которые они творили. Почему же он не был показательно повешен, как многие из его коллег. Оказывается, бедняга так переживал поражение немцев, что обезумел от горя, лишился рассудка и был помещен в психоневрологический диспансер в селе Слободка в Браславском районе. Я хорошо знаю это место, потому что у нашего геофака там когда-то располагалась лимнологическая лаборатория, а наш отдел выезжал иногда туда на семинары, которые мы по-молодому весело проводили на природе. В дурке гебельскомиссара, как называли его односельчане, продержали долгих двадцать лет. Потом выпустили, и он, возвратившись на родной хутор, привел его в порядок, и жил там, ведя сугубо натуральное хозяйство. Ни с кем не общаясь, кроме почтальона, который раз в месяц приносил ему социальное пособие, и продавца магазина, у которого он раз в месяц покупал соль, спички и керосин. Местные жители в контакт с ним не вступали, как с больным проказой. В деревне с человеком, подвергнутым остракизму общаться нельзя, иначе и тебя самого ждет такая же участь. Я бы мог, но желание у меня пропало, когда я однажды в упор встретился с ним взглядом. Я работал вблизи его хутора, а он возился по хозяйству. Человек я был новый, ему незнакомый, и он уставился на меня, изучая и, что-то соображая. Наши взгляды встретились. У него был взгляд йети. Не дай Бог иметь с таким дело.
Российские элиты по повадке своей очень напоминают обезьян своим умением копировать людей. При Петре они старались походить на немцев, потом внимание их привлекло поведение французов, при Ленине эти обезьяны превратились в форменных евреев. Таким образом, постепенно мельчая, они докатились до «днепропетровцев». Глубже падать было уже некуда. Поэтому при Горбачеве наступил новый цикл, и элитные обезьяны вновь обратились к западным ценностям. Народ при всех эволюциях своих лидеров стоял как бы в стороне и сочинял анекдоты. Петр, конечно же, сделал для России доброе дело, прорубив окно в Европу и не его вина, что после него дело великой его реформации на столетия перешло в руки обезьян. Сегодня Путин в прорубленные Петром дыры в стенах России начал наконец-то вставлять двойные рамы, потому что в нашем климате просто с дырами в стенах жить нельзя. Но это, в высшей степени рациональное дело, понятно далеко не всем. Те, кому это непонятно, сегодня оформились в новую элиту России, получившую в народе название «креативный класс». Отличительной чертой этих новых элитных обезьян является их безоговорочное преклонение перед ценностями западной цивилизации, доходящее до обожествления оных. Такого не было ни при царях, ни, даже, при днепропетровцах.  Поэтому отечественные элитные обезьяны совершенно ни на кого не похожи. Взять, например, японцев. Окно на Запад они прорубили на полтора столетия позже русских, но преуспели в овладение ценностями западных технологий быстрее и эффективнее нас и именно потому, я считаю, что с самого начала вставили двойные рамы. Проще говоря, в среде японских элит нет обезьян. Японец может поехать учиться в Европу или Америку, где он будет старательно перенимать все полезное для своей страны, в которую он возвратится абсолютным японцем. Технологии технологиями, а Родина – это Родина. Для японца Родина – это Япония, она мила ему именно такая, какая она есть и другой Родины в своем японском сознании он не приемлет. Тоже можно сказать о корейцах, малайцах сингапурцах и прочих азиатах. Но русский креативщик не таков. Поработав пару месяцев – пока его не выгонят – обрубщиком на литейном заводе где-нибудь в Белефельде, он возвращается на родину сугубым безродным космополитом, иваном, не помнящим родства, открыто и громогласно презирающим Россию и сразу же вливается в ряды пятой колонны белоленточников. И здесь уже ничего нельзя поделать. Потому что против обезьяньего инстинкта русского креативщика никуда не попрешь. Остается утешаться только тем, что в соседней Украине процент обезьянивания значительно выше, чем у нас в России и там обезьяны смогли даже захватить власть в государстве, а у нас им это сделать не удалось. Хотя два года назад майдан на Болотной тоже удивлял своей массовкой. Интересна сама постановка вопроса.  Я бы любил свою родину, как бы говорит креативщик, если бы она соответствовала исповедуемым мною идеалам. Но, поскольку «эта страна» им не соответствует, я буду ее ненавидеть и бороться с тем, что я ненавижу до последнего вздоха. Это чистого вида власовство выведено, оправдано  и поднято на щит в романе нобелевского лауреата Солженицина  «В круге первом».  В образах Иннокентия Володина советского советника МИДа, который от любви к свободе и справедливости совершает государственную измену,  и Глеба Нержина инженера, который по тем же соображениям храбро отказывается работать на преступный, по его мнению, режим. За подобные труды Солженицын и был удостоен великой чести. Это творчество и точка зрения старательно поддерживаются западными кукловодами, потому что, по их мнению, они ослабляет Россию. Нет, господа кукловоды, вашими стараниями эта грязная пена выносится на поверхность, становится видна невооруженным глазом, а потому не опасна для государства. И такой именитый креативщик прошлого, как Иосиф Бродский, при всем старании внешних и внутренних русофобских антироссийствующих, сил никакого влияния на широкую аудиторию не произвел. Он так и остался праздничным плакатиком, которым машут на своих протестных демонстрациях лишь те, из чьей среды он вышел. Прежде всего, хотя бы потому, что поэзия Бродского, на широкую российскую аудиторию не может произвести заметного впечатления. Бродский поэт не русский, а типично еврейский, который из-за незнания иврита или идиша был вынужден писать на русском языке, который был ему совершенно чужд. Читая его стихи, я всегда испытываю одно и тоже ощущение, что это авторский перевод с идиша на русский. А во-вторых, потому что он был банальным вралем, и развернул этот свой действительно незаурядный талант, когда изучил английский язык, который и стал ему родным. Кстати,  в отличие, например, от Пастернака, который, будучи евреем, в совершенстве знал русский язык, Бродский владел им не гораздо. Даже двухлетнее пребывание его в ссылке в Архангельской деревне ничуть не поспособствовало познанию им русского языка. Скорее всего, по той причине, что он, вероятно, ни с кем из местных жителей близко не сходился и не пытался поближе узнать русского человека. О русском человеке к этому времени у него уже сложилось определенное мнение. Это мнение разделяли люди его круга, и им он дорожил гораздо больше, чем советским гражданством. Поэтому, совершенно закономерно, он и оказался в эмиграции. Там его могучий талант враля и русофоба высоко оценили люди определенной профессии и наладили с ним взаимовыгодное сотрудничество. Позволю себе на этих страницах привести пример его вранья. Конечно, можно приводить и приводить, но я не собираюсь здесь анализировать его творчество, а просто хочу указать на характерные особенности мышления диссидента: «Завод был кирпичный, большой, прямо из времен промышленной революции. Питерцы называли его «Арсенал»: там делали пушки. К тому времени, когда я начал там работать, там также делали сельскохозяйственные машины и воздушные компрессоры. Однако, в соответствии с многослойной секретностью, которой окутано в России все, относящееся к тяжелой индустрии, у завода было кодовое название «почтовый ящик № 671». Я думаю, впрочем, не для того, чтобы дурачить каких-то иностранных разведчиков, сколько для того, чтобы поддержать полувоенную дисциплину, единственный способ обеспечить хоть какую-то стабильность производства. Но ни в том, ни в другом власти не преуспели. Оборудование было устарелым: 90% вывезено из Германии по репарациям после второй мировой войны. Планирование было ужасно: то и дело срочный заказ на изготовление какой-нибудь машины разрушал рабочий ритм, график. Если что-то ломалось, запасных частей не было – вызывали бригаду всегда полупьяных ремонтников, кои упражнялись в чародействе. Металл приходил в кратерах. По понедельникам буквально все были с похмелья, не говоря уже о днях после получки. Настоящий пролетариат был на заводе. Маркс бы его вмиг узнал. Они – вернее, «мы» - все жили в коммунальных квартирах, по четверо или больше народу в одной комнате, часто три поколения семьи вместе, спали по очереди; пили зверски; скандалили друг с другом; били своих баб смертным боем…» Ну, и так далее. Все творчество этого нобелевского лауреата выдержано в том же духе. Своего нобеля он отработал честно, горбом своим отработал. Заслужил – носи, как говорится.  Остается риторическим вопрос: а как, собственно такие вот полулюди смогли победить самую передовую в техническом отношении страну, возродить свою страну из пепла и обеспечить военный паритет с самыми передовыми странами буржуазного запада. Позвольте, я вам это объясню, прочитайте, что видел я своими глазами примерно в то же время. Было это тогда, когда «хрущевское десятилетие» было еще в полной силе, но в политическом воздухе страны уже запахло предзакатной прохладой. Порывистый во всех своих начинаниях Никита Сергеевич придумал тогда перевод средних школ страны на одиннадцатилетний срок обучения. Задумка была благая: ему хотелось, чтобы молодой человек выпускался из школы не только подготовлен теоретически, но и имел бы хорошую рабочую профессию. Промах Н.С. в этом начинании был для него стандартный и, ставший уже привычным для граждан страны, которой он управлял: проект был хорош, но совершенно не подготовлен ни материально, ни методически. Короче – слушайте. Завод, на который нас определили овладевать рабочими профессиями токарей, фрезеровщиков и оптиков был номерной. Номер  его был 42 и он совпадал с номером нашей средней школы. Надо ли говорить, что на этом заводе мы были лишней обузой, нас прикрепили каждого к какому-нибудь рабочему в механическом или оптическом цеху и оставили в покое. Рабочим мы тоже только мешали, поэтому два дня в неделю мы слонялись по заводу, беспрепятственно лазили по всем цехам, кроме тех, на которых шла сборка разных там прицелов и перископов. Врать не буду, нас туда не пускали. Как и все военные заводы той поры наш сорок второй выпускал и мирную продукцию: фотоаппараты «Весна» и «Смена», а также стационарные кинопроекторы для районных и сельских клубов. Завод был новый, и все оборудование на нем было отечественное. Металлорежущие станки с нашего минского станкостроительного завода имени Кирова. Правда были еще и фрезерные станки чешского производства. Отличие было в том, что наши станки были покрашены серой краской, наподобие той, которой красят военные корабли, а чешские – противной зеленой. Но качество их было хорошее, и рабочие их хвалили. Все станки были новые, и за три года, что я проваландался на заводе, я не видел там ни одного, который прибыл по репарациям. И даже тогда, когда к концу второго года нашей «учебы» для нас открыли-таки учебный цех, куда свезли все заводское старье, то и в нем, могу вам поклясться, никаких репарационных станков не было. О том, что металл приходил в раковинах, тоже ложь. На обычные заводы, возможно, что приходил, но на заводы, где выпускалась продукция военного назначения – едва ли. Мой отец после дембеля некоторое время работал снабженцем на заводе «Интеграл». Мне он рассказывал, что продукция тогда делилась на три сорта. Первый шел на экспорт, второй – военным, а третий – всем остальным. При порывистом и непредсказуемом Никите Сергеевиче посылать брак военным было опасно. Вплоть до того, что секим башка могла быть. Насчет повального пьянства, так это вообще лабуда. Люди пьют, когда у них есть деньги на выпивку. Подсчитайте сами. Мой ровесник, который получил базовое образование (тогда для этого было нужно закончить 7 классов) и пошел работать на завод токарем, чтобы материально помочь своей семье, после сдачи экзамена на  третий разряд получал в месяц 60 рублей. После оплаты комсомольских и профсоюзных взносов у него в лучшем случае оставалось 55. Бутылка «Московской» (сучок тогда уже не выпускался) стоила 2 рубля 87 копеек. Так мог ли пацан, которого не блажь, а нужда заставила бросить учебу и пойти на заработки, чтобы хоть как-то помочь своей семье сводить концы с концами, беспробудно пьянствовать, как пишет этот нобелевский враль. Правда, однажды на заводе я встретил своего одноклассника Васю Волосевича, и он похвастался мне, что в этом месяце ему закрыли наряд на 90 рублей. Вася овладел работой на револьверном токарном станке. Это такой станок, у которого суппорт имел вид барабана в револьвере системы наган. В него можно было вставить десяток различных резцов и сверл и, последовательно поворачивая суппорт, изготовить на станке сложную деталь. Не вынимая ее из патрона. Правда, настроить такой станок было сложно, и не дай Бог, если в процессе работы ломался какой-нибудь резец или сверло. Взрослые дяди, имевшие шестой разряд, могли, конечно, заработать 120 и даже150 рублей в месяц, но в последнем случае им нужно было иметь хорошие отношения с мастером, который мог подбросить им «халтурку», т.е. изготовление детали, производство которой хорошо оплачивалось. При этом нужно было проработать две смены подряд. То есть, отпахав дневную смену, остаться еще на работу ночью.  И не один раз в месяц. Кроме того у каждого из «дядей» была семья. Так что эти заработки ничего не меняли. Пили тогда в десять раз меньше, чем нынче, потому что пить было не на что.  И не пили в общепринятом нынче смысле этого слова, а выпивали. В основном, по праздникам. Собирались гости, на стол ставили пару бутылок водки для мужчин и бутылку вина или сладкой наливки для женщин. Выпивали, пели песни: про рябину кудрявую,  про Родину, за Сталина. Потом шли в парк, где играла духовая музыка, и танцевали вальс, польку. Потом возвращались за стол, где допивали и доедали, оставшееся, и расходились по домам. Никто не обжирался и не опивался. В моей родной деревне, куда я ездил к бабушке на летние каникулы однажды какой-то старичок разжился небольшой суммой. В магазине он купил бутылку водки с красной головкой за 21рубль 20 копеек . Бутылку эту он сосал два  дня, как младенец. Два дня он был пьян с этой бутылки и лез ко всем в глаза, как навозная муха. Молодые ребята тогда всеми силами старались вырваться из объятий нужды, которая всю жизнь преследовала их отцов и матерей. Дорога в этом направлении была одна: совершенствование своих профессиональных навыков и учеба. В нашей школе учеба шла в три смены. В первые две учились мы – дети и подростки, а вечером в классы до отказа набивалась рабочая молодежь, которая грызла гранит науки. Получив аттестаты, они шли на курсы подготовки и поступали в вузы или техникумы. Они были простые, как валенки. На переменах играли в «слона», в «жучка», били маялку. От них, от парней и девушек, не очень приятно пахло, но я не припомню, чтобы хоть кто-то из них матерился или курил в школе. Это было немыслимо. Гагарин вышел из этой среды. Те, кто встречал Гагарина после его полета. Всмотритесь в глаза этих людей на кадрах кинохроники, и плюньте на страницы, на которых напечатано это нобелевское вранье.  Конечно, если взглянуть на проблему в том ракурсе, в каком смотрел на нее Бродский, то можно было увидать и много негативного. Среди моих дворовых друзей в то время спились и потеряли человеческий облик  Паша Осипович, братья Баташовы : Толик и Валера, Юрка Луцкий – все мальчики их хороших семей. Жил у нас во дворе мой ровесник Сашка, - фамилию его я не припомню – дворовая кличка у него была Фара, потому что под глазами у него всегда красовались фонари. Так этот Фара в первый раз в тюрьму попал в 16 лет. Умер он в возрасте 36 лет, отсидев за свою короткую жизнь, как мы подсчитали, в тюрьмах 16 лет. Сергей Митько – отец его был подполковник, а мать учительница русского языка в 9 женской школе – вообще ухитрился попасть под расстрельную статью. Жила у нас во дворе девчонка Лариса. В ней очень рано пробудился половой зуд, и лет с десяти она, что называется пошла по рукам. Умерла она на двадцатом году жизни от заражения крови, вызванного криминальным абортом. Словом, было бы, на что обратить внимание Бродскому даже у нас во дворе. А, что творилось на рабочих окраинах? Но такие же факты, если не в большем объеме, он мог наблюдать и  в полюбившихся ему США. Мою племянницу после окончания иняза на пару месяцев послали в США для стажировки и закрепления языковых навыков, где она проработала типа, как на турбазе официанткой. Было это в середине девяностых. После окончания стажировки она и еще две девочки: полька и голландка взяли напрокат автомобиль и поехали через всю Америку в город Лос Анжелес. Подружки ее всю дорогу без конца экономили на всем. Подъезжая к Лос Анжелесу, заказали по телефону номер в дешевом отеле. Бедная моя Юленька. Никогда в жизни она не видела ничего подобного. Район, в котором находился отель, походил на Минск, каким его оставили немцы после отступления. На улицах слонялись, колосись, пили и выясняли отношения какие-то монстры, отдаленно напоминавшие людей. Ночью только вой полицейских сирен, непрерывно раздававшийся то тут, то там, внушал надежду на то, что она доживет до утра. Она дожила, но память осталась. По моим наблюдениям, и в Америке, и у нас примерно десять процентов граждан пришли в этот мир неизвестно зачем. Это та десятина, которой человечество платит дань черту за свое несовершенство, и, пока на смену нынешнему гомо сапиенсу не придет другой более совершенный вид, все так и будет. Сколько вранья выпущено по поводу жизни в советских колхозах. Самым популярным является утверждение, что советские колхозники были чем-то вроде крепостных крестьян, лишенным всех прав и пребывавших в неизбывной нищете.  С младенчества своего я подолгу жил в сельской местности, а после окончания университета, еще и работал в ней. Так что знаю этот вопрос не понаслышке.  Я даже спорить здесь ни с кем не собираюсь, потому что мне это западло. Я вспоминаю людей, которые жили тогда в русских и белорусских деревнях – у меня на моей поморской родине и  в Белоруссии, где я работал с ними, жил с ними и делил хлеб. Большинства из них уже нет в живых, и сердце у меня кровоточит, когда я вспоминаю этих людей. Вот характерный рассказ одного мужика, уроженца Ивьевского района Гродненской области. Даю его в переводе, чтобы не затруднять вас.  – Семья у нас была не то, чтобы очень бедная. У нас было 11 га земли, но земля была не очень плодородная. Где кусты, где вымокало. Меня призвали в армию в 1947 году, когда пришли Советы. Со своего хутора на призыв в Ивье я пришел босой, потому что обуви у меня не было. В Ивье в пекарне работал мой старший брат. Он дал мне свои старые башмаки из свиной кожи с заклепками, два подовых хлеба и немного денег. С призывного пункта в Лиду нас повезли на грузовике. Я в первый раз в жизни ехал на машине. В Лиде нас погрузили на поезд – я раньше никогда не видел поезда – и повезли через весь Союз на юг. Перед этим вымыли, обстригли, выдали новое белье, обмундирование и сапоги с портянками. Кормили три раза в день. Хорошо кормили. Мы приехали в Ашхабад. Он был весь в руинах после землетрясения, отстроен был только вокзал. Я попал в степь на аэродром и стал служить в аэродромной обслуге. Выучился на шофера. Служба в степи была очень тяжелая, потому что летом там стояла невыносимая жара, а зимой холода и дули сильные ветры. Через год нашу часть перевели на аэродром под Иркутск. Там была другая напасть: летом заедала мошка. Они там даже скотину пасут по ночам, потому что днем скотина не выдерживает. Еще через год мы перебрались в Краснодарский край. Вот здесь служба была приятная. Меня просили остаться после срочной и дальше служить, но я отказался и вернулся домой. Там у нас, как раз, организовывался колхоз. Люди шли туда охотно, потому что стали присылать технику: тракторы, автомобили, жнейки и работать стало легко.  Вот так-то, господа было на самом деле. Это говорил мне белорус западник, над сознанием которого  с младенчества неутомимо трудились ксендзы и дефензива. Реальная жизнь в Советском Союзе быстро разрушила все, что они плели ему и про москалей, у которых растут рога и хвосты, и про колхозы, в которых люди находятся в крепостном рабстве. Люди жили трудно, тяжело работали, но чувствовали себя людьми. Этот Белорус западник именно при Советах ощутил себя гражданином огромной страны и хозяином своей судьбы. А при поляках он бы влачил жалкое существование. Что же тогда говорить о моих поморских земляках. Я каждое лето ездил на каникулы к бабушке в колхоз. Там люди не просто работали в колхозе, а работали с энтузиазмом. Я могу засвидетельствовать это, потому что я все свои каникулы отирался на всех участках сельскохозяйственного производства, во все старался влезть, ко всему приложиться. Если хотите знать почему колхозы, в конце концов, развалились, то виноваты в этом партийные чиновники, которые ничего ни в чем не смыслили, но лезли всюду со своими командами и распоряжениями. Заставляли в нашем колхозе «Начало» сеять кукурузу на берегах Белого моря. Вырастали былинки 15 см высотой, а они упорно, из года в год, до самого 1964 года командовали: сейте! А после 64 года вы думаете, они поумнели? Черта с два они поумнели. Что «днепропетровцы» умнее Хрущева были, что ли? А нескончаемый бред по еврейскому вопросу, который несут шестидесятники. Евреев, мол, затирали, не давали и не позволяли. Наша школа стояла на границе еврейского гетто. Половина мальчиков и девочек в классе были евреи. Причем, не какие-то там Волошины и Жванецкие. У нас учились Кац, Гельфанд, Мориц, Феллер, Лютерштейн и даже Зинберглет. Все они получили образование, в большинстве – высшее. Причем с такими способностями, какие были у Морица, который полз от переэкзаменовки к переэкзаменовке, ни один славянин не рискнул бы пойти учиться в политехнический институт. А Мориц - рискнул и получил диплом. Мне рассказывал о нем, наш общий одноклассник, Нема Авербух. Нема хорошо учился, участвовал в олимпиадах. После школы закончил математический факультет  Белорусского университета, аспирантуру и в то время работал над диссертацией и старшим преподавателем на кафедре высшей математики в политехническом институте. Однажды принимал зачет у заочников. - Смотрю, - рассказывал он мне, - в ведомости фамилия Мориц. Он или не он – думаю. Все студенты уже прошли, последним заходит он. Борька.  – Зачет поставишь? – Спрашивает. Ну, я поставил, конечно. Затереть еврея даже при желании не представлялось никакой возможности. Эта нация чрезвычайно сплоченная и, если кого-то из них советская бюрократия пыталась «затереть», как какого-нибудь русского, собирался кагал. Кагал ходил по учреждениям, по правоохранительным организациям, когда они появились, ехал в Москву, ломился в посольства «цивилизованных» государств и жаловался, писал, требовал и добивался. Боролся, искал, находил и не сдавался – так сказать. Бюрократия их боялась трогать и отыгрывалась на безответных славянах. Из страны тогда, как вы помните, не выпускали никого, даже прибалтов. Единственная нация, которую выпускали, были евреи. Спорить не стану, отпускали их неохотно. Непонятно почему. Тогда они добились закона Джексона, если вы помните. Первыми из известных мне евреев на ПМЖ в Израиль уехала семья Шапиро. С Изей я учился в одном классе, а его брат Соломон был постарше – довоенный и был уже женат на русской. Интересно, что сами Шапиры, с присущей всем евреям осторожностью, собирались на историческую родину не спеша, обстоятельно и дотошно просчитывая варианты. Подгоняла их русская невестка, которой кортилось. Не знаю ее дальнейшей судьбы, а про Шапир – Изю и Солю, я однажды прочитал в американских мемуарах Сергея Довлатова несколько любопытных строчек. Голову даю на отсечение, что это о них он писал. Изя закончил физфак университета, хотя к наукам привычки не имел. Как ему это удалось, мог бы объяснить только он сам. Соля окончил театрально-художественный, и в Минске он подвизался в обществе «Знание» на должности театрального критика. Изя в Израиле мог бы найти работу, но Соле там ничего не светило. В Израиле театральные критики никому не нужны, там нужны инженеры, агрономы, офицеры, рабочие. Уехали Шапиры только тогда, когда собрали все документы необходимые для получения старым Шапирой немецкой пенсии, по инвалидности, которую он заработал в минском гетто в период оккупации. Когда отец умер, пенсию боши продолжали платить их матери, а, когда и мать умерла, уехали в США. История, показанная в фильме «Увидеть Париж и умереть» с советской действительностью тоже ничего общего не имеет, потому что по количеству классных музыкантов евреев, выпущенных в свет советскими консерваториями, не может сравниться ни одна страна мира. Можно было бы с таким же успехом про еврейского шахматиста подобную лабуду снять. Возможно, в Израиле музыкантов и шахматистов преследуют и никуда не выпускают, и потому там таковых нет, но в Советском Союзе им были открыты все ворота. И правильно. Евреи очень усидчивы, в их национальном сознании, из тысячелетия в тысячелетие неистребимо уважение к знаниям и разного рода ремеслам, в том числе художественным. Помню в гости к нам пришла школьная подруга моей младшей сестры Ира Ботвинник со своей дочкой, девочкой лет шести – семи. Этот ребенок, увидев, стоящее у нас в углу пианино, за которым шесть лет безрезультатно мучилась моя бедная сестра, бросился к нему и весь вечер играл гаммы. Одни гаммы, ничего кроме гамм. Вот, ей Богу – не вру. Задолбал нас в тот вечер этот ребенок. Неделю после этого у меня в ушах звучали гаммы. Должен признать, что были профессии, в которых евреев ограничивали. Я уже писал, в какой среде я вырос. Так вот в нашем дворе из полутора сотен, проживавших там офицеров КГБ, МВД, и МООПа не было ни одного еврея. Были русские, белорусы, украинцы. Был один армянин Саркисов, был абхазец по фамилии Трапш, но евреев – ни одного. В армии их тоже не жаловали, даже в политорганах. Товарищ Сталин вычистил их оттуда. Но за чистку они должны благодарить не товарища Сталина, а товарищей Троцкого, Ягоду и Мехлиса. За тот большой труд, который они проделали в области истребления русских людей на их собственной земле. Товарищ Сталин был мудрый вождь и правитель и хорошо знал и понимал, где, кого и на какой должности нужно использовать. Накануне своей смерти он добрался также до еврейских врачей. Иные думают, что вождь был не прав, а я скажу: чтобы, да – так нет. Я имел дело с еврейскими врачами. Мне было 15 потом 16, потом 17 лет, я понемногу умирал, а мать водила меня к ним – других у нас в Минске тогда считай, что и не было. Они смотрели на меня равнодушными навыкате глазами и говорили: чего вы хочете, мадам, ваш мальчик быстренько растет, организм его слабеет, перерастет – поправится. У меня до сих пор стоит в ушах безразлично-равнодушный голос доктора Царфиной: ну, может быть ему фтивазид подавать. Царфина была профессором, заведовала кафедрой детских болезней – словом величина. Она, безусловно, кое-что смыслила в медицине и, если бы к ней привели еврейского мальчика, она бы подняла на ноги и поставила раком всю кафедру. Забегали бы, как наскипидаренные. Но волноваться из-за какого-то мальчишки гоя! Ай, бросьте! Но мне повезло. Отец мой питерский уроженец имел в городе Петра фронтовых друзей, и те, не без сложностей, устроили меня в клинику госпитальной хирургии при Ленинградской военно-медицинской академии имени С.М.Кирова. Это была – а я надеюсь, что и сейчас есть – замечательное учреждение медицинского профиля. Позже в интерьерах этой клиники был снят отличный советский фильм «Степень риска» с Борисом Ливановым главной роли. И, если сам Ливанов не походил по типажу на начальника этой клиники - члена корреспондента медицинской академии генерал майора медицинской службы Ивана Степановича Колесникова, то все врачи абсолютно походили. Именно такими они и были. Подполковник Наталья Александровна Шаталова и, ассистировавший ей, капитан третьего ранга Федор Иванович Шестаков сделали мне операцию и удалили две доли правого легкого, чем спасли мне жизнь. Ведь я, без шуток, уже доходил. Когда моя бедная мама в первый раз навестила меня, сосед по палате задал мне вопрос: «Это, что твоя жена?» Мне было 17, мать была меня старше на 28 лет, и, хотя она была красавица и выглядела моложе своих лет, все-таки это о чем-то говорит. Пока меня лечили в этой замечательной клинике, в мире и в Питере произошли интересные события: убили президента Кеннеди, на Неву аварийно сел пассажирский самолет, а интеллектуалов этого, действительно культурного, в те времена, города приятно удивила оперная труппа нашего республиканского Большого театра, представив им на выездных гастролях оперу Верди «Отелло». Особый фурор вызвал Зиновий Бабий – наш драматический тенор, исполнявший главную роль. Ничего удивительного. В этой роли я слышал Атлантова, Марио дель Монако. Бабий был не хуже. Почему я уделяю так много внимания всем этим подробностям? Для того чтобы вы, дорогие читатели, не сомневались в абсолютной правдивости моего повествования.  Если вы правды хотите, то их есть у меня, и я сейчас о ней пишу. Хотя, правда, ведь бывает разная. Можно, например, заглянуть в дыру сортира, и то, что вы там увидите  – это тоже будет правда, а не вымысел. Вот я, когда еду к себе на садовый участок, какую-то часть пути проделываю по МКАДу.  Проделывая этот путь, я, естественно, смотрю то направо, то налево. И вот, когда я смотрю налево, я вижу вдоль МКАДа красивые коттеджи зажиточных минчан, а чуть подальше, за полями, перелесками и скверами новостройки панельных домов, в которых живут менее зажиточные минчане. Справа от дороги тоже коттеджи, заправочные станции, офисы компаний. Красота! Когда проезжаешь поселок под названием Цнянка, справа, если немного напрячь зрение, километрах в полутора от дороги поднимается над лесом колоссальная гора мусора. Там расположен мусорный полигон. В том ракурсе, в котором я смотрю на его тектонические формы,  они, если и не украшают пейзаж,  выглядят очень внушительно. Но, ведь, можно выбрать и другой ракурс. Подняться на эту гору мусора, собрать массовку из копошащихся на ней бомжей и сделать фото. Правдивое фото. И я хочу обратиться к тем, кто способен меня понять: не ищите, господа правду, глядя в сортирную дыру, как это делал всю свою творческую жизнь лауреат Нобелевской премии в области литературы Иосиф Бродский.
Есть на свете еще одна нация, которая не меньше, чем евреи пострадала от русских – это украинцы. Когда читаешь страницы их истории, где описывается, як воны пакутвалы у часины москальского ига, то не можешь сдержать слез. Хохлы настырностью очень похожи на евреев, но есть существенная разница: евреи умные, а хохлы дурные. Дурь свою они маскируют хитростью – этим вечным умом дураков. Но на хитрость по  жизни можно опереться раз-два от силы. Ну, пускай десять раз, если имеешь дело с очень уж доверчивым партнером, например, с русскими. Но всегда наступает момент истины, и тогда с хитрым дураком партнер перестает иметь дело. Причем навсегда. Сегодня, как раз, наступил такой исторический момент, когда каждому нормальному русскому человеку стало ясно, что пришла пора прекратить всякие дела с этой хитренькой сестричкой, которая безусловным инстинктом своим постоянно и всегда настроена на предательство. Сегодня Украина хитрозадо повернулась к западу в надежде на преференции. Запад обещает преференции. Но так, как опытный ловелас обещает молоденькой глупенькой девчушке.  – Дай мне, - говорит ей ловелас, -  а я потом женюсь на тебе, и ты будешь, как сыр в масле кататься. Потом девчушка с ловеласа стрясет в лучшем случае на аборт. Но, скорее всего, останется с байстрюком в подоле. Украина привыкла иметь дело с Россией, которую она всегда без особых проблем ставила на раздой, пока не появился Путин, но от Запада она получит именно то, что я ей напророчил. Во время великой войны у нас в Беларуси хохлы запомнились тем, что исполняли карательные функции против мирного населения. Немцы очень рациональны. Они скоро поняли, что использование немецких солдат в качестве карателей нерационально по двум причинам. Во- первых, они нужны были на фронте, и, во-вторых, генералы заметили, что немецкие солдаты теряют свои боевые качества после того, как поучаствуют в карательных акциях. Немецкие солдаты сильны были не только своей выучкой, верностью присяге и храбростью, но и верностью идее. После участия в карательных акциях идейные столпы давали трещины, потому что у солдата тоже есть мозг, а потом трескалось и все остальное. По этой причине сжигали белорусские деревни венгры, украинцы, латыши и эстонцы. Но не нужно обелять, при этом, немцев. В любой такой акции в качестве куратора обязательно присутствовал немецкий офицер, который бдительно следил, чтобы все шло по плану. Например, в случае с сожжением жителей всемирно известной Хатыни палачествовал 118 отдельный украинский карательный батальон, но за «работой» его бдительно следил майор полиции Эрих Кернер. Украинских карателей на белорусской земле было великое множество. Мне рассказывали мои тесть и теща, как они развлекались в партизанском отряде в период с весны до осени. Партизаны подкрадывались поближе к деревне, в которой стояли каратели и, укрывшись в кустах, слушали, как поють хохлы, приняв дозу чемергеса. Дуже гарно падлы спивалы. А, что они творили на белорусском Полесье. Моя подруга родом из Пинского района Брестской области, который непосредственно граничит с Украиной. Партизан там почти, что не было, но все деревни в окрестностях их села были разграблены бандеровскими бандами. Сотни убитых крестьян. Их деревню не трогали. В ней стоял тыловой немецкий взвод войскового обеспечения, и бандеровцы боялись туда соваться, но ее тетку с мужем они все-таки застрелили из кустов, когда те поехали на луг за сеном. Просто так – развлечения ради. А, что они творили с еврейским населением? Поэтому, когда сегодня украинские евреи обращаются к Путину с просьбой не лезть в их украинские дела, мне кажется, что Путин от имени русского народа может дать им такое обещание. Но, когда те, под чью диктовку евреи пишут эту просьбу, потащат их к новому Бабьему Яру, пусть они знают, что, на этот раз, русские люди сохранят ледяное спокойствие. А то, что и Запад при этом будет, как в годы второй мировой войны по-ледяному спокоен, у меня сомнений нет.
Помню, когда я учился на географическом факультете БГУ, у нас в учебный план тогда входила ознакомительно-познавательная экскурсия по городам Советского Союза. Маршрутов было несколько, я выбрал путешествие по городам Западной Украины, Молдавии и Крыму. Было это в 1969 году прошлого века. Нас всех предупредили, что люди на западе не совсем такие, как у нас  в Белоруссии. Предупредили затем, чтобы в разговорах с ними мы были поосторожнее. Честно говоря, проехали мы Львов, Ивано-Франковск, Ясени, и ничего особенного в тех людях я не заметил. Ну, да «Карпаты» в тот год стали обладателями кубка по футболу, в тот момент они шли к заслуженной победе, и это вызывало среди местного населения волну национального энтузиазма, но везде нас встречали приветливо. С хохляцкой национальной нетерпимостью к москалям на Украине я вплотную познакомился только в Севастополе. Обычно, накануне переезда из одного города в другой, мы посылали в этот город агента-квартирмейстера для того, чтобы он мог предварительно, до приезда основной группы, отыскать место для ее размещения. В Севастополь в этом качестве послали меня с моей подругой Зиной. Из Одессы мы прибыли ранним утром на пароходе «Алушта». В Зину я был безумно влюблен, но она мной манкировала. Поэтому она отправилась прямиком на местный пляж, где познакомилась со старшиной какой-то статьи из спортивной команды, а я отправился на поиски жилья. Пришел в гороно, сказался там их будущим коллегой, и добрые женщины, служившие там, направили меня по адресу, который я сейчас не помню. Это была средняя школа, в которой еще не начался ремонт (кажется № 16, а ехать нужно было 4 троллейбусом, но не ручаюсь). Помню, директора звали Нина Марковна. Нина Марковна согласилась приютить нашу группу на пару дней, но при этом попросила, чтобы все наши ребята и девочки говорили завхозу и уборщицам, что мы студенты Николаевского кораблестроительного института. Иначе, сказала она, уборщицы откажутся за вами убирать, а завхоз не выдаст нам раскладушки и постельное белье. Они москалей не любят – объяснила она мне свою просьбу. - Так, мы же из Белоруссии. – Говорю я. – Ну, они того не понимают – простые люди. Для них вы – москали. Вот такая история. Для сравнения скажу, что когда, с такой же просьбой, наш «агент» в Кишиневе обратился к местному начальнику и сказал ему, что мы из Белоруссии, тот чуть не прослезился. – Меня, - говорит, - ранило под Борисовом, когда я Белоруссию освобождал. Лично обзвонил все турбазы пока не нашел нам приличное место, и даже устроил экскурсию в Гратиешты. Вот такие неоднозначные дела, панове.
Я вспоминаю момент телевизионной дискуссии, в ходе которой умный еврейчик Константин Боровой авторитетно рассуждал о том, что Севастополь Россия уже, фактически, потеряла, и для того, чтобы не потерять Черное море нам необходимо срочно начинать строительство новой военно-морской базы в районе Анапы, а Севастополь отдавать Украине и не мучиться сомнениями. Такие, как Боровой – а их у нас, к сожалению, еще не мало (уезжают, уезжают они да все никак до конца от нас не уедут; тоже, к сожалению) никогда не поймут, что Россия много отдала и много еще может чего отдать, но отдать Севастополь она ни под каким соусом не может. Севастополь входит в число неотдаваемых городов – таких, как Питер, Москва, Сталинград. Но такую мысль, заточенная под клин голова Борового и иных, подобных ему, клиноголовых, никогда не осилит, потому что он чужой в России человек и никогда своим не станет. Он мыслит не по-русски. Сегодня Севастополь вновь стал русским городом. И с каким результатом по итогом выборов! Я понимаю, конечно, что та шушера, которая пришла к власти в Киеве, годится лишь для того, чтобы показывать ее пациентам при остром желудочном отравлении - при этом у пациента быстрее и полнее будет освобождаться желудок от омерзения. Но, чтобы народ в едином порыве ломился в двери избирательных участков с утра и до позднего вечера, лишь бы не жить под хохляцким ярмом… Я не думал, что когда-нибудь доживу до такого дня. Еще один еврейчик Гарри Каспаров, который гремел в интернете, словно Савонарола, предрекая России скорую гибель, говорил, что Путин – шулер, который играет со своими западными партнерами не в шахматы, а в покер, потому что он мастер блефа. Не понимаю, почему Путин должен был играть в шахматы. Путин дзюдоист, как известно, а философия дзюдо основана на принципе: поддаться, чтобы победить. Путин умеет поддаваться и выжидать, а потом делает бросок и прижимает противника к татами. К тому же противники его на западе все, как на подбор. С ними, что в шахматы, что в покер играть западло. Путин, если и играет с ними, то играет в «чапаева», а бывший советский мальчишка в этой игре непобедим. Он им устроит десять сталинских ударов.
Путин, как Сталин, после тяжелых лет безвременья, поражений, неверия и позора вернул русскому человеку ощущение силы, почти позабытое нами чувство чести, открыл перспективу безграничных возможностей России. Вселил в нас Веру и Надежду. Любовь к великой Родине, оставленной нам нашими великими предками. Подавляющее большинство россиян понимает это, а те, кто это не понял, до сих пор, не поймут этого никогда. Потому что нам они чужие.