~ Конец 70х, неподалеку от Тромсё, Норвегия.
Ливень, превративший дороги в мешанину выдранной травы и грязи, закончился два дня назад, но вода уходила медленно, оставляя после себя вязкие болотца. Тяжелые тучи медленно расползались, открывая в прорехах пронзительно-синее северное небо.
Здесь, в гостях у бабушки Хеидрун, всегда было тихо. До Тромсё пешая прогулка занимала немногим более двух часов, воздух пронизывал запах приближающейся осени и собранных яблок. Урожай оказался скудным, как и обычно в такое жадное до тепла лето.
Алан лежал в постели, глядя в потолок. На часах было почти одиннадцать, на кухне уже давно отстучали ложки, но вставать не было никакого желания. Более того, когда женщины выпроводили детей и мужчин на прогулку до города, а сами ушли к фру Холте, стало спокойнее.
В углу небольшой светлой комнаты, отведенной Алану в качестве спальни, тихо щелкали часы. Хорошо было смотреть на циферблат, не теряясь в потоке времени, но этот звук потихоньку доводил его до исступления. И все же встать казалось равным пытке.
Алан лежал с утра минувшего дня, сославшись на плохое самочувствие и стерпев попытки залечить себя до полусмерти. Несколько часов градусников, предложений посидеть рядом, покормить свежим бульоном и вызвать врача завершились долгожданным одиночеством и насильно натянутым жилетом из овечьей шерсти. Отбиваться от почтенной бабули было опасно, верная прежним привычкам рослая, седовласая Хеидрун до сих пор сохранила крепость рук и могла, будь на то желание, выбить дерзость из любимого внучка.
Одиночество. Оно манило и приводило в ужас. То, что люди вкруг не защищают и даже притягивают то, чего так боялся юноша, стало ясно очень быстро, но все же с ними было немного спокойнее. Пусть из видимости, но все же.
Сейчас, оставшись в доме один, Алан вглядывался в доски потолка как в последнее спасение. Колечки срезов, завитки, темные пятна сучков - это становилось единственным способом отвлечься. Если забыть про тиканье.
Мягкая августовская прохлада влетала в открытое окно, но простыня и лоб Алана были потными, а в голове мутилось. Температура к этому не имела никакого отношения, только страх.
"Четыре сучка. Пять. Шесть."
Стрелки передвигались с еще более отчетливым щелканьем. Алана затрясло, но вместо того. чтобы поддаться страстному желанию влезть под одеяло или выскочить за дверь и побежать на поиски родни, он крепче стиснул в кулаках одеяло и остекленевшими глазами таращился в потолок.
Сознание мутилось сильнее. Клонило в сон, и сопротивляться почти не оставалось сил. Бессонная ночь с редкими вкраплениями кошмаров не способствовала укреплению духа.
"Если я выйду на минуту, ничего не случится. До туалета и обратно, за минуту вернусь."
Жмуря покрасневшие глаза, Алан пролежал еще несколько минут в борьбе с собой и все же сел, покрываясь липким потом: в висках зашумело, а в коленях поселилась дрожь. Подбадривая себя, юноша спустил ноги на пол, нашаривая вслепую тапки: чтобы посмотреть вниз, ему не хватало мужества.
Он чувствовал холодные невесомые прикосновения к голеням и стопам.
Первые шаги дались нелегко, тело плохо слушалось и норовило отклониться от заданного маршрута, собирая синяки по углам и твердым поверхностям. За дверью стало легче, и Алан даже рискнул прибавить скорость, но у лестницы ноги подвели его, уводя тело к ступеням. Распахнув рот в беззвучном вопле и задыхаясь от ощущения чужих ладоней на плечах и руках, он вцепился в перила и рывком толкнул себя на пол. Страшный провал остался слева, и, вытирая выступившие слезы, Алан закрыл глаза, приваливаясь к перилам и чувствуя себя на самом деле больным.
Они нагнали его. Вырвались из комнаты, прилипли к телу и теперь разбредаются по дому. А когда бабуля с матерью и теткой вернутся, случится беда, обязательно случится...
Растирая и пряча лицо в затрясшихся ладонях, Алан всхлипнул, почти смирившись со страшным холодком, замершим на лбу. А когда открыл глаза, едва не заорал снова, чудом не сведя попытки добраться до уборной на нет за ненадобностью - перед его носом маячило нечто белое, окутанное бледно-серебряным светом. Только через несколько секунд его растревоженный разум смог осознать, что это не одно из чудовищ, а просто маленькая-маленькая девочка.
Белокурое создание в скромном ситцевом платье, помедлив, опустилось на пол перед великовозрастным племянником, убрав руку от его растрепанной головы. Алана снова бросило в пот, но этот раз от жара, облепившего тело.
- Тебе лучше вернуться в комнату. Матушка говорит, что ты очень болен.
Алан промолчал, наклонив голову в попытке скрыть заливший щеки румянец. Испугаться семилетней девчонки? Узнает кто - за всю жизнь не отмыться. Однако от всей его смелости не осталось и следа, когда холод коснулся его плеча, а руки малютки все время оставались на виду.
Не скрывая испуга, Алан обернулся, моля богов о том, чтобы за спиной оказался дядюшка Рональд, старше его самого на год с небольшим и вполне склонный к дурным шуткам, никого не увидел и вздрогнул совсем уж неприкрыто, когда маленькая ладошка небрежно "стряхнула" это нечто.
- Вернись в комнату, - повторила девочка мягко, утешающе гладя перепуганного, с затравленным взглядом мальчишку и вытирая с его щек слезы. - Я принесу чаю.
- Мне нужно в убо... Здесь опасно, - пролепетал Алан, окончательно обессилев от подавляющего понимания своей беспомощности. К стыду своему, он был готов разрыдаться при крохе в белом платьишке. - Здесь нельзя находиться, они... Они вырвались, я виноват, нужно увести всех, не пускать...
Девочка кивала, терпеливо слушая сбивчивый шепот юноши, и продолжала гладить его по лицу. Ладошка, уже сейчас имеющая все шансы утонуть в лапище племянника, холодная, с тонкими пальчиками, приносила странное облегчение, как если бы снимала с кожи облепившую ее паутину.
Дышать стало легче. Алан не заметил, как и правда заплакал, обхватив поднявшуюся и подошедшую малютку за талию, давясь словами. То ли ему нужно было выговориться, выплеснуть ужас последних двух дней, то ли девочка на самом деле имела родство с Волшебным народцем, но что-то потихоньку успокаивалось внутри, уходило и затихало.
- Здесь умерла бабушка Эльза и ребенок бабушки Бергдис, - все еще немного картаво зашептала девчушка, когда Алан замолчал, доверчиво вцепившись в ее платье, как перепуганный крольчонок. - Они никому не причиняют вреда. Но иногда хотят поговорить.
Алан молчал, не возражая и не пытаясь посмеяться над младшим ребенком, и она продолжила:
- Не бойся. Никогда не бойся мертвых, им только это и надо, даже когда это кто-то из своих. Запомнил? - Поглаживая закивавшую голову и перебирая спутавшиеся волосы, она вздохнула. - Хорошо. Вставай, я тебя провожу, а после пойдем в комнату. Тебе нужно поспать и никогда больше не слушать шепот в темноте. Я принесу чаю, - улыбнулась она бледными губами, придерживая Алана, когда он все же начал разгибаться, с непривычным вниманием вслушиваясь в лепет маленькой тетушки. - Ты поспишь и больше не будешь болеть. И тебя никто не побеспокоит. Обещаю.
Юноша вздрогнул, все же улыбнувшись в ответ, вглядываясь в прозрачные глаза девочки. Почему-то он поверил ей и уже без прежней слабости выпрямился, твердо стоя на ногах.
- Спасибо тебе, Алиса.