- Доченька, ты? И не одна? Проходите, проходите, молодой человек, сейчас чайку попьём, с мятой, с чабрецом, настоящего, а не то что эти опилки в коробках…
Кирилл чувствовал, как в груди громко, отчётливо, словно большой колокол, стучит сердце. Неужели никто, кроме него не слышит?
- Пожалуйста, присаживайтесь! Меня зовут Пётр Васильевич. А вас как? С моей Танюшей, наверное, работаете, в милиции?- Старик зажёг газ и поставил на плиту старый пузатый эмалированный чайник.
…Точно такой когда-то был у них в коммуналке на чердаке. И комната в 6 квадратных метров на четверых. Когда расставляли раскладушки на ночь, получалось одно большое спальное место на всех. Но никого это почему-то не раздражало. Даже когда среди ночи появлялась зарёванная соседка тётя Лиза, которую любил погонять выпивоха-муж, Танька просто подкатывалась под бок к матери, а несчастной беглянке стелили старое клетчатое одеяло, от которого вкусно пахло утюгом…
Когда всё в их семье пошло насмарку? Кирилл вдруг с удивлением подумал: ведь даже скандалов-то не было! Просто однажды в доме поселилась тишина.
Отец приходил с работы, молча съедал приготовленный мамой ужин, молча смотрел новости и уходил спать. Детей он тоже не сильно баловал разговорами. Только иногда, во время каникул, когда брал с собой в рейс а батя был классным водителем в нём просыпался рассказчик, и Кирилл тогда сидел рядом с открытым ртом. Кажется, даже так и засыпал, и отец потом над ним смеялся: а ворона в рот во сне не залетела?!
Может быть, из-за этих постоянных командировок и появилась трещина в родительских отношениях? Кирилл, даже когда вырос, стеснялся об этом спросить. Мама у него была особенная красивая, гордая , умная… Сосед, важная шишка -- председатель райисполкома, звал её даже к себе в секретари. Но отец тогда как отрезал: «Нет! Я буду работать за двоих, а ты сиди дома и расти детей!»
Вот она и растила. Превращаясь понемногу для мужа в домработницу: стирка, поход на базар, готовка… Легонько подкрасить стеночку здесь, быстренько переклеить обои тут… Даже в гости вместе они перестали ходить. «А о чём говорить с домработницей? О супах, что ли?»-- рассердился вдруг задним числом на отца Кирилл.
Так и катилось по наезженной колее, пока однажды, приехав домой на выходные из института, Кирилл не застал картину: мать, уронив руки, сидит на кровати, отец молча собирает в чемодан вещи, а Танька, их всегда весёлая Танька, орёт, как помешенная: «Папа, ты что? Ты с ума сошёл на старости лет из дома уходить? Что соседи скажут?!»
Отцу тогда было уже хорошо под шестьдесят, и по законам их райцентра уход из дома в таком возрасте да ещё к женщине считался несмываемым позором. Двадцатилетнему Кириллу тогда стало просто противно и он брезгливо от ступил в сторону, освобождая проход. А Танька… Да, уж этого никогда, наверное, не забыть, Танька вдруг кинулась на пол и легла поперёк двери: «Не пущу!» Отец взял чемодан, попытался отодвинуть рыдающую сестру, потом просто переступил через неё и шагнул за порог, из их жизни.
«Не прощу!» -- думал тогда Кирилл, глядя на сгорбившуюся мать.
«Сколько прошло с того дня? Подумать страшно 21 год! Серёжке моему уже 18. А мамы нет уже целых 5 лет…» Кирилл опёрся спиной о стену и посмотрел на хлопотавшую у плиты Таньку. Та деловито подогревала принесённые из дома котлеты и одновременно отчитывала отца за том, что тот плохо кушает: вон и отбивные лежат, и картошка не съедена. Она давно простила его за всё. А Кирилл всё не мог, всё ждал чего-то, пока сегодня Танька цепко не схватила его за руку: «Ты что, дурной? Он всё-таки наш отец. Годы у него, болячки… Ты лучше подумай, сколько лет он тебя не видел? А Серёжка? Ты хочешь, чтобы они так и остались чужими?!»
- Простите, так как вас зовут? Вы до сих пор не сказали… --- насилу оторвался от придирчивой дочки отец.
- Папа, неужели ты не узнал меня? – в левом глазу у Кирилла, майора милиции (угадал ведь старик!), вдруг защипало, как у готовящейся зареветь семиклассницы.
- Сынок?.. Кирюша?.. И виски уже седые… Надо же, не узнал! – отец протянул к нему руки, словно хотел обнять, но потом неловко отдёрнул их и грузно, по-старчески опустился на стул. – Ты прости меня, сынок… Если сможешь. Ночи у меня сейчас долгие, стариковские, хватило времени понять, сколько ошибок понаделал в жизни. Жаль, не исправить уже…