Наваждение

Елена Гвозденко
Деда Митрофана искали всем поселком. Вторые сутки прочесывали улицы города, к которому примыкало поселение, объезжали и обзванивали многочисленных знакомых восьмидесятилетнего Митрофана.  К исходу второго дня, пока измученная и заплаканная жена пропавшего, бабка Александра, уговаривала милиционеров принять заявление на розыск, мужчины решились на поиск в Засеке.  Огромный лесной массив, огораживающий город с двух сторон, мрачно чернел в лучах закатного солнца. Побродив по близлежащим тропкам, энтузиасты решили отложить поиск до утра. А наутро дед Митрофан неожиданно появился возле своей калитки.  Уставший, в грязной одежде, он молча прошел к кровати, стоявшей в углу веранды, и лег, отвернувшись к стене. Ни слова не произнес в ответ на расспросы о том, где был и почему не ночевал дома. Александра голосила по дворам, кричала, что «мужика спортили». Соседки раздавали советы и какие-то пучки трав от дурного глаза, ходили поглядеть на болящего, подступая к нему с расспросами, но Митрофан молча лежал с закрытыми глазами.

 Кто-то вызвал «Скорую». Плотная, шустрая фельдшерица осмотрела старика, прослушала сердце, заглянула в глаза и выписала успокоительное.
- Деду вашему просто отдохнуть надо, - заявила она тетке Александре, протягивая рецептурный бланк.
- Да ты бы, дочка, расспросила, где был-то, старый. Нам не говорит. Как пошел третьего дня к куму на Пригород, так и сгинул. Два дня всем поселком искали.
- Да я спрашивала, отвечает, мол, плутал. Вы бы пока не лезли с расспросами, пусть отойдет. Возраст-то у вашего деда не мальчишеский. Он у вас еще крепкий, вон на Пригород сам ходит.

Пригород был своеобразным близнецом нашего поселка,  оторванным куском маленького городка, прилепившимся с западной его части. От нашей Восточной улицы до пригорода было не меньше десяти километров, если идти через город. Это расстояние можно было сократить, проложив маршрут по лесным тропкам Засеки, петляющим сквозь редколесье. Дед Митрофан, проживший в поселке больше пятидесяти лет, знал эти тропки наизусть, поэтому в то теплое июльское утро, решил прогуляться до кума по лесной прохладе.  Что произошло с ним, и где он был двое суток, мы узнали только через месяц. Весь этот месяц дед бродил по двору молчаливый, будто обдумывая что-то, пока, наконец, бабка Александра не решилась созвать всех многочисленных родственников и знакомых на свои именины. За столом, выпив рюмочку за здоровье своей половины, дед Митрофан почувствовал, как отступает тревога. После третьей рюмки настоянного на травах самогона, дед Митрофан крякнул, его глаза лукаво заблестели, и он поднялся во весь свой немалый рост, привлекая внимание гостей.

- А скажите мне, гости дорогие, похож я на сумасшедшего?
На него тут же зашикали, замахали руками, а бабка Александра довольно ощутимо ткнула острым локтем в бок:
- Что ты выдумал, старый? С чего это ты взял?
- Как с чего? Вы, поди, весь месяц обсуждаете, что со стариком произошло, почему он все время молчит. А я весь месяц думаю, не лишился ли ума.
Со всех сторон посыпались просьбы рассказать о тех днях, когда он блуждал по лесу.
- Ну ладно, только обещайте, что не положите меня в психиатрическую больницу.
- Что ты, что ты, – гости с нетерпением ждали рассказа.

- Вы, пожалуй, знаете, что в то утро я собрался к куму. Вышел я, значит, пораньше, чтобы до жары успеть. Спустился в Засеку. Иду, благодать, птички поют, прохладно, солнышко сквозь верхушки просвечивает. Тишина, спокойствие. Я, как вы знаете, этот лес вдоль и поперек исходил, благо и живем на лесной окраине. Прошел я, значит, километра три. Ну, думаю, сейчас должна быть тропинка с правой стороны, та, которая к базару выходит. Иду, по сторонам смотрю, что такое – нет тропинки. Я еще прошел с километр. Чувствую, что что-то не так. Лес все гуще,  валежника навалено, идти тяжело. Кроны так срослись, что и солнышка не видно. Тропинка тоже куда-то задевалась. Я поначалу не испугался, подумаешь, заблудился. Стал на деревья смотреть, чтобы, значит, стороны света определить. Решил домой вернуться,  повернул на восток, иду, дорожку высматриваю. А идти все тяжелее и тяжелее. Не знаю, сколько шел, только устал ужасно, присел под дерево, да задремал. Проснулся, не пойму – где я? Впереди вроде что-то поблескивает и тишина такая, какой в лесу никогда не бывает.

Дед Митрофан налил себе запретную четвертую рюмку. Бабка Александра даже рта не открыла. Все молча ждали, когда старик выпьет, закусит и продолжит свой рассказ.

- Так вот, пробрался  сквозь чащобу, гляжу, батюшки святы,  озеро. Отродясь я в Засеке таких озер не видел. Вода голубая-голубая, будто подкрашенная. У нас же здесь и озер-то нет, так, лужи после разлива тухлые, серые, а тут огромное чистое, как с картинки. Я уж потом понял, почему у меня это сравнение в голову пришло, с картинкой-то. Вы когда-нибудь видели, чтобы над озером ни птичка не пролетала, ни стрекоза, ни муха? Застывшее все какое-то, как снимок фотографический. И птиц не слышно, не слышно шороха листвы. Я тогда специально на ветку сухую наступил – хрустнула. И хруст этот мне громом показался. Испугался я сильно, отвернулся от этого озера и давай во всю свою стариковскую прыть.  Час иду, два, а куда не знаю. Смотрю опять впереди это чертово озеро. Это я все два часа, получается, плутал неведомо где. И такой меня ужас взял. Поплелся я прочь. Иду, а сам думаю, куда это я попал-то? Не наша Засека это. Так до сумерек и бродил. Замерз, устал, есть захотел. Хорошо, хоть водичку с собой взял.  Гляжу, впереди вроде огонек поблескивает. Я обрадовался, подумал, что к людям добрым вышел. Если бы знал тогда, лучше под деревом ночь бы пересидел.

Старик замолчал, уткнувшись в свою тарелку.
- Давай, не томи, что это было-то?  - слышалось со всех сторон.
Старый Митрофан вздохнул, будто решившись и продолжил:
- Подхожу я ближе, вижу, опять это проклятое озеро, а на его берегу сидят мужички какие-то у костра. Встал я за деревом, наблюдаю. Странными они мне показались. Пригляделся, одеты не по-нашему, в рубахи длинные до колен, шаровары в сапоги заправленные. Поверх этих рубах  длинные суконные пиджаки на плечи набросили.
- Зипуны что ли? – подал голос племянник Митрофана.
- Да вроде того. Одежка их не из нашего времени, это точно. Ружья рядом с ними сложены, старинные ружья, я такое у деда Ефимия видал. Человек восемь у костра копошатся,   что-то обсуждают.

 Так вот, стою я за деревом, слушаю. Один из них в суконной красной шапке с черной опушкой, по-видимому, главный, откинулся на прислоненное бревно и поглядывает на товарищей из-под нависших бровей. А маленький такой, юркий, все дрова в костер подбрасывает, да на главного озирается. Этот маленький без конца повторял, что негоже такую ночь у костра просиживать, что ночь на Купалу один раз в году бывает, мол, надо за разрыв-травой идти, она очень способствует поиску клада. Остальные сидят, посмеиваются, видно малый у них вроде дурачка. Один, длинный как кум, ему отвечает, что просто так разрыв-трава в руки не дается, надо секрет знать.
 «Какой секрет?», - оживился молодой.
«А такой. Надо взять свечи от покойников, тех самых, что раздают во время панихиды, пойти к месту, где думаешь, что есть клад, окурить из ладанницы, а уголек достать и зажечь ту свечу. А потом подержать над этим огоньком лопаты, да ломы, коими рыть собираешься. Тогда обязательно удача будет».
«Ерунда, я слышал, есть способ раздобыть цветок разрыв-травы, - подал голос хмурый седой мужичок в серой рубахе, - к вечеру под Купалу надо изловить петуха, да держать его под платьем, в котором за кладом пойдешь. Дождись, пока во всех окнах зажгутся огоньки, да иди с этим петухом в лес. Там жди, когда он три раза крикнет, а тут уж не плошай. Вслед за криком обязательно цветок тот появится, да только вокруг ведьмаки да лешие тебя смущать будут, а ты – не робей. Сорвал цветок, да со всех ног домой беги, не обращай внимание на нечистых. А они будут к хитрости прибегать, тебя отвлекать да заманивать, вопросы всякие задавать. Стоит тебе хоть на один ответить – все, пропал цветок из твоих рук».

Сказать, что я испугался тогда, не сказать ничего. Стою, себя щипаю, думаю, что сейчас проснусь,  да только чую, что не сон. Тогда и я решил обратно в лес уйти, да испугался, ловкость уже не прежняя, а как ветка хрустнет. ..

«А правда или нет, - подал голос худой мужичонка, зябко кутающийся в сукно, - слышал я, что кроме разрыв-травы еще и Спрыг-трава есть. Эту траву мало кто знает, только она, по нашему ремеслу очень даже подходяща. Говорят, что трава такая у Стеньки Разина и Емельки Пугачева была, потому им и клады и прочие богатства сами к рукам липли. Будто бы Спрыг-траву надо под ногтями всегда держать, тогда любой запор отопрешь, только пальцем к нему коснувшись».
«Да врут, пожалуй, - подал голос атаман, - никто той травы в глаза не видел. Слыхал я, под Коленом опять клад ищут. Будто церковный причет с дворовыми людьми роют овраг в Редколесье. А перед тем весь Алексеевский овраг перекопали».
 
«Да клад-то там с зароком, а время еще не вышло. Ежели на клад зарок наложен, то он допрежь своего времени ни за что не покажется. В Оркине старец один видел колокол в землю врытый. Он стал его подрывать, да в это время его бабы позвали, которые тут же рядом работали. А вернулся он к тому месту, глядь, а колокол под землю ушел».

«Слыхал и я такую историю, - подал голос, доселе молчавший сгорбленный старик, сидевший ко мне спиной, - да только не старец то был, а пастух пас овец. Было это под Лохом, там где пещера Кудеяра. Пас он, значит, овец своих, смотрит, из-под земли кольцо колокола торчит. Стал он откапывать, тут уж и второе ушко показалось, да тут из кустов заяц как выскочит, да прямо на овец. Овцы все и разбежались. Пока наш пастух собирал их, колокол обратно под землю и спрятался».

«А что если и нам, братцы, сокровища Кудеяровы поискать? Не все же разбоем промышлять. Болтают, что у него в горе целый дворец имеется. А там добра – видимо-невидимо. Только сокрыты сокровища за железными дверями, да стережет их сам Кудеяр-разбойник», - обратился к товарищам атаман.

«Говорят, - вторил старик, - будто ключи от тех дверей хранятся в Симовом роднике. А достанет их тот, кто родник вычерпает. Был у Кудеяра приятель, Сим. И задумали разбойнички соревнование меж собой устроить, чей конь ловчее окажется. Решили они перескочить с Маруновой горы на Кудеярову. Кудеяр прыгнул, а Сим упал меж гор в долину. И тот же час ушел под землю. А в этом месте забил родник, который Симовым кличут. Тот родник, будто в ручей Соколку выливается».

Митрофан замолчал, оглядывая гостей, будто проверяя: верят – не верят. А потом продолжил:
- Заслушался я разбойников, даже на время забыл, как я там оказался. Все мне так дивно кажется, будто кино смотрю. И тем удивительнее, что многие эти байки я от бабок слышал. А про клад Кудеяра у нас только младенцы, пожалуй, не знают, до сих пор искатели сокровищ по горам блуждают. Каких только слухов о пещере не ходит. Будто прорыта через Волгу, будто велика она настолько, что разбойники на конях проскакивали. Вроде курган один у села раскопали,  искали в могиле любовницы Кудеяровой, а там ничего кроме сажи да песка не обнаружили. Много в прежние времена лихих людей в нашей земле промышляло. Некоторые днем крестьянствовали, а ночью с кистенем на тракт выходили. Похоже, и компания, что довелось мне увидеть, была  такой шайкой. Стою я, даже дышать боюсь, а тут, как назло, ветка под моими ногами хрустнула. Но разбойники и ухом не повели.

«Слыхал я от одного пришлого человека, - продолжил худой, - что ниже по Волге близ дач села Даниловки есть круглый бугор с прорытыми тремя канавами. В средней канаве - курган Стеньки Разина. Будто бы там и было жилище атамана-колдуна. Покои его все в алом бархате. А рядом вырыта большая яма, где он держал пленных. На том бугре стояло кресло из слоновьей кости, на нем сидел сам атаман и глядел в сторону Волги. Заметит какой корабль, махнет платком, корабль тут же к берегу пристает, чтобы, значит, дань заплатить. А кто не послушает,  откуда ни возьмись, двенадцать лодок с удальцами. Тогда прощайся, купец, со всем своим товаром, да и с жизнью тоже».

«Лихо», - завистливо процедил малой.

"Лихо. Какой герой был. Бурлак знакомый рассказывал,  в их артели ходил один мимо того места. Поравнялись они с курганом, а он, возьми и подговори товарища посмотреть. Как сошли на землю, сам-то ему сказывает, что бы ни случилось, только молчи, рта не открывай. Подошли они к кургану, а там вроде двери в погреб. Подняли, пролезли внутрь. В погребе-то этом все убрано богато, в углу Спаситель в дорогом окладе. Помолились они, огляделись, а посередине комнаты гроб стоит, окованный тремя железными обручами. А рядом, значит, молот и прутья лежат. Вдоль стен бочонки с золотом, серебром, да драгоценными камнями. Тут один схватил молот, да разбил обручи, которыми гроб скован был. А из гроба выходит девица красоты неописуемой. Девица эта к бурлакам обращается и говорит, мол, забирайте все, что душе угодно, хотите золото, хотите серебра, а хотите камней драгоценных. А в ответ старшой схватил прут, да начал девицу ту охаживать. Не выдержал приятель и стал останавливать. Только он рот открыл, как прозвучал голос: «восемь-девятый», и бурлака за дверь неведомой силой вышвырнуло. С тех пор он онемел на три года. А коли промолчал бы, весь клад бурлакам достался».

«В селе Мокром в одном из озер, поговаривают, утоплена золотая тележка, - малой тоже спешил рассказать свою байку, - ездили на ней разбойнички в древние времена. Так вот, после одной удачной вылазки, когда вся тележка была забита награбленным добром, лошади утопили ее в озере. С тех пор там и лежит».

«Это вряд ли, - возразил старый, - вот под Белгазой полковник самого Пугачева убил  ехавшего в Саратов воеводу. С воеводой ехала и его двоюродная сестра. Пугачевцы и ее убили, а потом раздели и столкнули карету с телами в омут речки Белгазы».

«Ну хватит, байки травить. Светает уже, пора и за работу браться. Купец, по слухам, ранним утречком по тракту поедет», - атаман быстро поднялся, а за ним подтянулась и вся шайка.

 Я боялся вздохнуть. А что, если заметят мое присутствие? Но разбойники прошли мимо меня, будто пня сухого. А я привалился к дереву и заснул. Сколько спал, не знаю, а как проснулся – ни озера, ни кострища, да и тропинка ласково у самых ног вьется. До дома меньше, чем за час добрался.

Старый Митрофан замолчал, поглядывая на гостей.
 
- Ну что вспоминать-то, было и было, - первой нашлась бабка Александра. Давай-ка лучше за здоровье гостей выпьем.

Но Митрофан задумчиво смотрел на свою рюмку.
- Я вот только теперь понял, зачем это видение мне было. Я ведь целый месяц у себя безумие искал, проверял, значит, боялся в больницу попасть. А никакое это не сумасшествие и не сон мой. Мне, прожившему восемь десятков лет, всегда казалось, что все в этой жизни знаю и понимаю, до всего своим умом дошел, а значит, и чуда никакого нет. А чудо-то, вот оно – рядом. И разбойники эти неспроста. Много их раньше по оврагам и лесам гуляло, кровавым кистенем промышляло, а имена их только в легендах и сохранились. А те, кто землицу эту не кровью, а потом своим полил, кто детей растил, они этими детками да памятью доброй живы. Вот так. А вы, дорогие, - обратился он к гостям, хотите - верьте, хотите - нет, да только в жизни каждого будет свое такое озеро.


В рассказе использованы материалы из книги историка и этнографа Александра Минха  «Народные обычаи, суеверия, предрассудки и обряды крестьян Саратовской губернии. Собраны в 1861-1888 годах. Записки Имп. Русского Географического Общества, по отделению этнографии. Т. XIX, вып. II».  Отдельный оттиск: СПб. 1890.