Конкурс Копирайта -К2
Объем 10 тыс.зн.
Объял меня ужас и трепет и потряс все кости мои.
Книга Иова, 4:14
… И вот конь бледный и на нем всадник,
имя которому смерть; и ад следовал за ним…
Откр.6, 8.
Занятно? Нелепо? Или смешно? Вероятнее всего, смешно. Да. Ха-ха-ха. Иногда в НЁМ возникали странные образы. ОНО могло улавливать Их образы. Они тоже были ИМ. ОНО было вездесуще и всеведуще благодаря Им. Все они в некоторой степени были ИМ. Где-то на самых окраинах ЕГО оСоЗнания, где ощущения были почти неуловимы, как и ТАМ, откуда ОНО появилось, и куда уходили Они…
***
Везде было великое НИЧТО. Всё было НИЧЕМ. И НИЧТО было ВСЕМ. В этой непостижимости оно почувствовало, ощутило невыносимое одиночество. И с осознания собственного одиночества пришло Великое Осознание. Был палящий жар, царила великая сушь, безмолвие – плач тишины – звенело и трепетало в нём.
Так гласил ЗАКОН. И такова была ВОЛЯ.
Повинуясь ЗАКОНУ, осуществляя ВОЛЮ, оно разделилось. Теперь Их стало двое.
И стало «ОНО» и «Они». Каждый был в каждом.
«Оно» могло пожирать, но не могло насытиться. «Оно» исчезало, но было всегда. «Оно» распадалось и оставалось «ИМ». Таков был ЗАКОН. Такова была
ВОЛЯ.
***
Танец. Бесконечный танец. Скольжение с вечностью в бесконечном мерцающем потоке.
«ОНО» наслаждалось. Пока не пришла Тревога… Вкус опасности… Зов Предопределения. Мир бесконечно расширялся. «ОНО» корчилось в потоках непереносимой боли. И раздался ЗОВ. Свершилась ВОЛЯ. И стал Новый ЗАКОН. Теперь у Каждого стал собственный МИР.
«ОНО» было ИМ, ЕГО не могло быть вне МИРА. ОНО ощущало непостижимую связь с «НИМ», но теперь «ЕГО» не было. Было только ОНО и Их было легион.
***
Нелепые представления о дальних МИРАХ зарождались в НЁМ, только потому, что МИР желал этого? Ощущал? ОНО обрело СОзнание от МИРА? ЕГО ВОЛЯ – лишь отзвук, отголосок, эхо желания МИРА?
Какая разница. Пока что ОНО должно было танцевать в мерцающем сиянии частиц МИРА, ускользая от испепеляющей встречи с Небытиём… Вперёд и назад. Вперёд и назад. По спирали, повинуясь ЗОВУ. Они … Что с Ними? ЕГО скрутило непереносимой болью, отголосками танца Прощания. Они качались, Они свивались и разворачивались, передавая Всем и ЕМУ осознание входа в НИЧТО.
***
– Посмотрите, посмотрите скорее сюда, Петров. Вы никак не должны это пропустить. – профессор, доктор медицинских наук, капитан медицинской службы отстранился от окуляров микроскопа, привлекая полюбоваться результатом воздействия антибиотика замешкавшегося практиканта. – Посмотрите, какая прелесть. Одна только капля на культуру Treponema pallidum, однако, поступательное движение трепонем, замечу всех, которых мы можем видеть через окуляр, перешло в контрактильное* (*судорожное) и сгибательное.
– Да, да, так точно, – ефрейтор Петров безо всякого энтузиазма приник к окулярам. «Лучше бы в прицел, да на полигоне, – подумал он про себя, – от такой пакости любой каверзы ожидать можно. Костюм-костюмом, а зараза какая прилипчивая получилась. Моментальный сифилис. Через час – и третичный. Прям, заживо разлагаешься. Бррр». Инкубационный период у макак, вона как, вместо месяца – через десять минут – и твёрдый шанкр; через несколько секунд после нанесения на неповреждённую кожу у бедняг лимфоузлы, кровь и внутренности кишмя-кишат возбудителями»
Однако приказы, даже в форме вежливого приглашения, не обсуждаются. Петров заглянул и … не поверил собственным глазам. Нет. Увидел он то, что и должен был увидеть. Но почувствовал присутствие Её, непостижимо прекрасной и обворожительной. Он знал, что видит длинные и тонкие спирохеты, сгибающиеся и извивающиеся штопором из-за клеточных сокращений под действием антибиотика, но ему казалось, что перед ним кружатся потрясающей красоты танцовщицы в развивающихся жемчужно-розовых накидках.
– Ну, что там, Петров? Действует?
– Так точно! То есть, никак нет, – нехотя оторвался Петров от созерцания полуобнажённых красоток. – Действует, товарищ капитан, но не совсем. Такое впечатление, что они как-то определили опасную для них зону. Колония практически не пострадала.
И Петров встряхнул головой, пытаясь избавиться от назойливого «попискивания» в ушах.
***
ЕГО пронзило Понимание опасности. Может, и правы были Те, кто считал их МИР также знающим и осознающим. Бредовое конечно, осознание. ЕРЕСЬ. Неужели то, в чём Они существуют, их обиталище и их СТАДО и передаёт ЕМУ Осознание всего? ЕРЕСЬ, конечно, любопытная игрушка Осознания, что лишь благодаря неведомой пустоте с частицами Они могут Осозновать и ЗНАТЬ. Почему ЕГО осознание отличалось от Осознания «ЕГО»? Почему до НЕГО доходили ощущения неведомых и непостижимых Их, что Они находятся на краю МИРА, что МИР конечен? Ограничен? Тогда что же есть вне? То самое НИЧТО?
Может быть. Может, и так. ЕГО МИР не оставался неизменным.
ОНО Ощущало, как МИР вокруг менялся. Как появился ЗОВ. Благодаря ЗОВУ МИР обновлялся. Восхитительный мерцающий поток. Стремительный Их полёт в великом танце.
Но всё имело начало и конец.
МИР увядал, старел. Их становилось меньше и меньше. Ощущалась тяжесть и голод. Лёгкость и благолепие сменялись яростью и ненавистью, отчаянием и страхом. И этот МИР должен был исчезнуть, раствориться, распасться? Они тоже должны были исчезнуть вместе с МИРОМ. С Ними ОНО должно было переродиться в НИЧТО?
Нет, никогда. Со старением МИРА ОНО обретало странное и непонятное Понимание. Странные образы, рождавшиеся параллельно со Знанием. Память… То, что было дано МИРУ? Возможно ли такое?
ЗОВ. Прежде, чем МИР исчезал Они ЗВАЛИ. Благодаря ЗОВУ ритм и звучание МИРА слегка изменялись. Тайная Непостижимость. От пения и ЗОВА возникали новые МИРЫ.
ОНО понимало, что её странный МИР непостижимо меняется. То, что перешло от «НЕГО» вопило о Великом НИЧТО, когда никакой ЗОВ не мог возродить МИР. Когда приходил ЖАР и БОЛЬ. МИР стремительно исчезал, исчезали и Они.
***
«Однако, - подумал Петров, внезапно ощутив непонятную боль в затылке, – оно, конечно, опыты на людях запрещены. Но люди ли ефрейторы-контрактники, даже в особых частях спецподразделения. Почему меня в жар бросило? По-моему, у меня температура повысилась. Наверно, до сорока подскочила».
Он опять приник к окулярам. Ничего особенного в этот раз. Даже не снижение реакции фагоцитоза, а полное её отсутствие. Он опять ощутил присутствие очаровательной незнакомки. Только в этот раз его пронзила боль. Она билась в невыносимых муках, привязанная к столбу, а вокруг разгорался костёр. «Гори, ведьма, сгинь! – выла и бесновалась толпа, - Огня! Огня! Огня!»
«Ой, мамочка моя, женщина, мать твою! – Петрова объяло ужасом, причём он никак не мог сообразить, что его так испугало. Не такой, уж, он был дурак, чтобы вообразить у себя острый сифилитический психоз, асимптомный менингит и прочую чепуху, которую им вбивали на лекциях в голову. – Заразили! Заразили, суки, чтобы их!»
– Петров! Что б тебя! Ну, что ты там такое насмотрел, что трясёшься, как перед контрольной по сопромату, а? – голос капитана вернул Петрова к действительности.
– Никак нет, товарищ капитан, – сдавленным шёпотом просипел Петров, словно пригрезившаяся в пламени красотка основательно его придушила. – мне показалась женщина. Ведьма, то есть. Молодая и красивая. Аутодафе, то есть.
Петров потёр пульсирующий тягучей болью затылок.
– Любопытно, знаете ли, ефрейтор. Весьма любопытно. А вам известно, что полыхавшие по Европе костры святейшей инквизиции по одной из гипотез были только средством противодействия вероятной пандемии скоротечного сифилиса? Как боролись огнём с проказой, так и с сифилисом. Впрочем, для профилактики сифилиса, вскоре перешли к более действенным мерам: запрету карнавалов, разделению монастырей, и общему более строгому и аскетическому виду. Можете себе представить, что хоть сифилис и упоминался ещё в Библии, что о нём упоминалось в работах Гиппократа и Галлена, что им болел и Сократ, но по официальным данным первая вспышка сифилиса в Европе случилась в тысяча четыреста девяносто пятом году. Вот так! Во время похода короля Чарльза Восьмого на Неаполитанское королевство. То ли в его войске были испанские солдаты, побывавшие в Южной Америке, то ли испанки-маркитантки, но вспышка болезни была такой массовой и тяжелой, что деморализованное войско отправилось по домам, и понесло заразу дальше. А к тысяча пятьсот двенадцатому году зараза добралась до Японии. Нам, знаете ли, удалось, не скажу как, получить некоторые культуры, некоторые штаммы, по своему действию сходные с воздействием … Вы меня слушаете, ефрейтор?
– Так точно, товарищ капитан. Слушаю исключительно внимательно. Ещё с костей в неолите, – голос капитана звучал так, словно Петрову натянули зимнюю шапку-ушанку, и накрыли сверху толстым ватным одеялом, собираясь устроить «тЁмную». У него сейчас в голове царила жуткая какофония. Визг тормозов, вой сирен, звон битого стекла, И повторил, – некоторые штаммы, как Вы сказали.
«Я должен-должен-должен», – навязчивой осенней мухой что-то жужжало у него в голове, вытесняя все его мысли и желания.
– Человек, к вашему сведению, ефрейтор, сгнивал заживо за три-четыре месяца. Тогда. Как это свойственно всем новым инфекциям. А у нас…
***
ЗОВ. ОНО ощущало мощь ЗОВА. Власть великого призыва. МИРЫ танцевали вокруг. Великая спираль бесконечного танца. Вековечная тоска и дрожание МИРОВ, рождались, благодаря ЗАКОНУ.
***
Будь Петров тем самым королевским воином, он бы скорее всего решил, что его призывает сам дьявол. Но он был всего-навсего, обычным контрактником. И он никак не собирался бороться с дьявольскими происками. Расширившимися от ужаса глазами он всматривался в непостижимо менявшегося на его глазах капитана. Капитан почему-то нависал над ним, словно был раза в два выше Петрова. Он ревел и стонал, обнажив двойной ряд акульих зубов. Он тянул к горлу Петрова чешуйчатые лапы, оканчивающиеся сверкающими когтями. Под взглядом тускло мерцающих багряных глаз с узкими зрачками, тёмными, как сама адская бездна, Петров, поскуливая как сопливый щенок, лишь пятился назад, пока не вжался в стену бокса. А над ним нависало не умное лицо капитана, а жуткая голова, увенчанная двумя парами рогов, торчащих прямо из бровей. В раззявленной пасти «капитана» сновал длинный раздвоенный язык.
В ужасе царапая стену, Петров разодрал перчатки. Ощутив незащищёнными пальцами холод металла, он успел осмысленно ещё подумать, что так, скорее всего, он и подцепит здесь заразу, но эта угроза его, почему-то совершенно не беспокоила. Почему-то к нему приходило непонятное успокоение, осознанность, собственная значимость. Приходило осознание собственной неповторимости и уникальности.
Он, Петров, сейчас был НИЧЕМ. И это НИЧТО было ВСЕМ. В этой непостижимости Петров ощутил невыносимое одиночество. И с осознания собственного одиночества к нему пришло Великое Осознание.
***
Внимание, внимание. Боевая тревога. Всем постам… Разыскивается особо опасный преступник… может быть вооружён…
***
Танец. Бесконечный танец. Скольжение с вечностью в бесконечном мерцающем потоке.
«ОНО» наслаждалось.
И стало «ОНО» и «Они». Каждый был в каждом.
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2014
Свидетельство о публикации №214032900041
обсуждение
http://www.proza.ru/comments.html?2014/03/29/41