Я и она
(Нар-Дос, перевод с армянского Г. Авшаряна)
(из рукописи пропащего человека)
Эта рукопись попала ко мне случайно, как именно - не важно. Объемная тетрадь, в которой "пропащий человек", как он сам назвал свои мемуары, долгие годы почти каждый день описывал события личной жизни. Пропустив все постороннее и неинтересное, я избрал и превратил в целостный рассказ лишь то, что составляет сердцевину дневника и раскрывают суть трагедии "пропащего человека". Скажу еще, что часть рассказа, касающаяся трагедии падения, была именована "пропащим человеком" "я и она". Под сим названием и отдаю в печать.
Я
Я любил ее.
Нужно ли повторять все те слова признания, что кажутся такими смешными и жалкими – скептикам, потерявшим прелесть жизни. Но они, эти слова, – как откровения для распускающихся как весенние почки - любящих сердец.
Каждый раз, когда смотрел в ее удивительные ясные глаза, в которых, казалось, горело солнце; каждый раз, когда слышал ее жизнерадостный смех, в котором будто журчал шаловливый весенний ручеек; каждый раз, когда обнимал ее и слушал вздох ее девственной груди, чувствовал трение наэлектризованных волос о мои щеки, - мной овладевало такое безумное чувство, под действием которого готов был совершить и величайшую добродетель, и величайшее преступление – лишь бы она приказала.
Любила ли также она меня - теперь я не знаю, но в то время всецело верил, что не лукавила, когда уверяла, что любит, и клялась, что даже смерть не в силах нас разлучить.
Я учился в то время на последнем курсе и вскоре должен был окончить юридический факультет. Будучи молод, уверен в своих силах и окрылен бурным желанием обширной общественной деятельности, был полон надежд на славное будущее. Воодушевленный такой перспективой и побуждаемый счастливой любовью, с неутомимой энергией готовил выпускную диссертацию, что должна была стать прочным основанием моих будущих славы и величия.
Но...
О, это "но"...
Теперь же, когда все потеряно, когда все кануло в небытие окончательно и безвозвратно, теперь, когда вспоминаю те минуты, кажется что вот-вот закричу от дикой душевной боли, до такой степени эти мгновения не утратили своей остроты.
Впрочем, продолжу мой рассказ.
Истинная причина должна скрываться где-то в другом месте. Я начал искать ее за пределами предательства любимой девушки, искать в своей сущности, потому что было бы невозможно настолько низко пасть, если бы зародыши падения не были во мне самом.
Но каковы были эти зародыши, откуда они появились во мне, что и них был за корень - мои исследования в этом направлении долго беспокоили меня, не приводя ни к каким выводам, пока, наконец, совершенно случайно, нашел саму причину - после прочтения , одного рассказа, внезапно мой доселе темный внутренний мир.
Это был итальянский любовный роман под названием "Месть". Здесь я привожу буквальный перевод этого любовного романа, который, однако, назвал "она", чтобы противопоставит себе героя рассказа.
Она
1
В Венеции, в этом великолепном городе дожей, каналов и искусств, в одной стародворянской семье жило их единственное дитя - красивая Джульетта. Она была настолько прелестной, что казалась не земной, а феей, вышедшей из пены морской. Глаза ее были голубые как ясное небо Италии. Взгляд жизнерадостный и бездонный, как горизонты Адриатики. Золотистые волосы обрамляли Великолепными кудрями ее маленькую красивую голову. Когда она смеялась (а когда она этого не делала?), на ее красивых щеках появлялись ямочки, и за розовыми губами обнажали свой блеск белые и твердые как слоновая кость зубы. Она была вечно радостная как весеннее солнце, подвижная как бабочка и озорная как игривый ребенок. Два ее любимых цвета, красный и белый, роскошно красовались на ее одежде и груди - в виде гвоздик и лилий. И сама она была свежим и душистым цветком, красным или белым, смотря какое на ней одеяние - красное как гвоздика или белое как лилия.
2
Однажды, чудным весенним вечером (какой может быть лишь на берегах Адриатики), когда Джульетта в палате отца на верхнем этаже в своей маленькой комнате была занята своим белым одеянием и прикрепляла на грудь красную гвоздику, чтобы выйти прогуляться по Большому каналу под Понте-Риальто, донеслись до нее с улицы звуки мелодий. Чья-то искусная рука исполняла серенаду на скрипке. Джульетта побежала к окну и посмотрела вниз на улицу.
Играл молодой человек в итальянской широкополой шляпе. Мелодия была настолько привлекательной и завораживающей, что Джульетте показалось будто играют на струнах ее сердца. Она невольно высунулась из окна наполовину и слушала со всем вниманием. Превратившись всецело в слух, жадно поглощало ее тело эти ласкающие очаровательные звуки, выводимые парнем из струн скрипки, так же как родник источает журчащую ясную воду, бегло и неподдельно. Она задержала дыхание, чтобы не упустить ни одного звучания. Как жемчужины заиграли в ее глазах слезы восхищения.
Наконец прекратилось звучание скрипки, и с этим, казалось, замолкло все в природе.
- Кто ты? Посмотри наверх, молодой маэстро, - позвала сверху Джульетта.
Молодой музыкант посмотрел вверх.
- Сними шляпу, я не вижу твоего лица.
Молодой артист снял широкополую шляпу, одним движением головы убрал со лба длинные волосы и взглянул наверх. Глаза его чудесные, но также серьезные, задумчивые и печальные, как недавно исполняемая им мелодия. Какое привлекательное лицо, но также бледное и грустное как мраморное изваяние. Какой высокий и гордый лоб, сияющий неземной величественностью.
- Как зовут тебя? - вопросила Джульетта.
- Антонио.
- Антонио, сыграй мне еще что-нибудь.
И снова зазвучали струны, еще более ласково и очаровательно, и Джульета, прикованная к окну, внимала ненасытно, пока струны не умолкли, издав последние стоны сгорающего от любви плача.
- Антонио, скажи мне, кто ты?
- Я сирота.
- Кто твой отец?
- Работник, сломавшийся под машиной и умерший.
- А мать?
- Мать последовала за отцом.
- А сестра у тебя есть?
- Нет у меня родных.
- Хочешь, я буду твоей сестрой, а ты моим братом? Я попрошу отца, чтобы ты жил в нашем доме и всегда играл мне такие мелодии. Отец мой добр, очень меня любит и всегда исполняет мои желания. И тебе больше не нужно будет скитаться по улицам в поисках куска хлеба. Мы очень богаты.
- Я очень горд, синьорина.
- Мое имя Джульетта.
- Я горд, красивая Джульетта.
- Мы не отнимем твоей гордости, Антонио.
- Отнимете, когда дадите мне кусок хлеба.
Джульетте бросила к его ногам монету и, сердитая, удалилась от окна. Но в сию же минуту вернулась.
- Антонио! - позвала она.
Молодой музыкант, взявший монету и собиравшийся удалиться, остановился и посмотрел вверх.
- Согласись хотя бы, что вечерами в этом самое время будешь приходить и петь под моим окном.
- Приду, но уже не ради этого, - сказал Антонио, показывая монету в руке.
- А ради?
- Красоты.
На этот раз к ногам музыканта упала красная гвоздика с грудей прелестной особы.
3
И он приходил.
Каждый вечер, когда уходящие лучи солнца отражались в окнах палат электрическим светом, слух Джульетты ласкали всегда новые и всегда очаровательные звучания.
- Антонио, неужели ты так горд, что не согласишься подняться ко мне чтобы сыграть в моей комнате?
...............................................
4
И в один из вечеров, в обычное время, молодой музыкант, стоя под большим окном готического здания, напрасно пытался вызвать фею завораживающими звучаниями.
Окно было закрыто.
Но молодой артист не отчаивался, и его скрипка то повелительно звала, то просила с мольбой, то слезно молвила, то стенала и пракала отчаянно.
Окно оставалось закрытым. И, когда скрипка расточала последние отчаянные вздохи зова, оконная ставня полуоткрылась, после чего сначала зазвенела монета, а затем кусочек бумаги, витая в воздухе, опустилась наконец к ногам молодого музыканта.
Он взял бумажку и прочитал.
.....................................................
5
Прошли годы.
Вновь Венеция.
Вся пресса города известила о прибытии с единственным концертом для большого театра - прославленного скрипача Антонио Бонвини. В последнее время не только итальянская, но и вся европейская и американская пресса писала об этой новой блестящей звезде, засиявшей на музыкальном горизонте.
В концертную ночь в театре не было свободных мест. Все верхнее сословие города было там.
Антонио Бонвини... Все с нетерпением ждали его выступления.
И вот, наконец, выходит он на сцену.
И весь зал единодушно застонал.
Неужто это тот самый Антонио, которого знал каждый венецианец, молодой скрипач, скитавшийся по улицам из города в город как средневековый трубадур и исполняющий серенады под окнами.
Да, да, это он, тот самый, ибо... вот те же самые звуки; но теперь уже возмужавший, уверенный в себе, самодостаточный, то устремленный ввысь, то исполненный храброго пыла борьбы.
И чем более завораживающими были эти звуки, тем более красивым и привлекательным был он, Антонио Бовини; стройное телосложение, горящие как огонь глаза, загорелое лицо, гениальный лоб, рассеявшиеся у ушей длинные блестящие волосы - все, все составляло великолепную гармонию с волшебным звучанием его скрипки.