Радость-то у меня какая, братцы! Нашлась-таки добрая душа на этой самой Прозе РУ, откликнулась. Дело-то как было? Я в своем кабинете дней пять не появлялся, очередной унитаз ставил, на жизнь зарабатывал. Ну, а как поставил, так сразу в кабинет. А там… . Откликнулся один автор, Кирилл Заборецкий! Правда, не рецензию написал, роман-то мой он прочитать видно не успел, а просто, тоской своей душевной поделился человек. Тоже, мол, никто меня не читает. И просит он меня, значит, чтобы я подвинулся у параши, его приютил.
- Да, мил ты мой человек, я завсегда с удовольствием! Тут, у параши, амбре, конечно, не Шанель номер пять, да свой запашок, родной. Чеж его стесняться? А вдвоем повеселей будет.
Ты меня брат прости, я на твоей странице без спросу покопался. Поглядел, что ты там пишешь. Ну, про стишата, там разные, я, брат, тебе ничего сказать не могу. Я в них ни в зуб ногой, как свинья в апельсинах. А вот Либерию твою прочитал всю, до самого кончика. Хотел тебе интимно рецензию написать, да не умею с компьютером обращаться. Дочка научила только произведения выставлять, да в кабинет заходить, а больше ничего. Тупой я, брат, в этом компьютере. А дочке сейчас некогда, она диплом пишет. Вот и пришлось мне, брат, через всю Прозу РУ с тобой общаться.
И вот что я скажу, брат, про Либерию, про эту самую. Тока ты на меня не обижайся, я с семнадцати лет не вру, слово себе дал. Дрянь она, брат, эта Либерия, самая пакостная! Тяжело в ней живется африканскому народу. И жизнь там человеческая ничего не стоит, как у нас в середине девяностых. Не повезло твоему стажеру, в такую дыру попал. А вот меня, брат, в аккурат в это же время, во Францию законопатили, на три года, правда, по другому ведомству. Эх, и житуха была, брат! До сих пор приятно вспомнить, повезло дураку. Тока я рассказывать не буду, захочешь, в романе моем прочитаешь.
А так, что тебе сказать, про повесть, про твою? Отдельные шероховатости, конечно, имеются, повторы в описаниях, там всякие, ну, и прочие мелочи, а у кого их нет? Тока это, брат, все ерунда! На это дело редакторы имеются. Зачем же у их детушек хлебушек отнимать?
Я вот, брат, журналюг жалею. Не тех, что по ящику треплются, тех чо жалеть, они и так в шоколаде по самое некуда, а тех, кто в газеты пишет. Прикинь, как им тяжело. Ведь бумага газетная в жутком дефиците. Дадут бедняге два квадратных дециметра, и делай с ними что хошь. А надо ведь мыслю выразить и чтоб содержание. Вот и бьются они, бедолаги, над каждым словечком, как бриллиант какой, каждое слово шлифуют, с ума сойдешь. Правда, им за каждую строчку платют, не то, что нам, за толщину. Это у нас красотища! Бумаги виртуальной немерено, целые гигабайты. Пиши – не хочу. По себе знаю, иной раз, как завернешь какой-нибудь крендель на пол-страницы, так к концу предложения уже забываешь, о чем писал в начале.
Только вот, брат, огорчить я тебя должен. Не напечатают твою повесть, нипочем не напечатают. Опоздал ты с ней лет эдак на тридцать, с гаком. Вот раньше, тебя бы сразу в роман-газете напечатали, да потом отдельной книжкой, тиражом тыщ в двести, да и Коротич в Огоньке своем отметил бы. Так, мол, и так, собственный Ремарк у нас объявился или там, Гарсия Лорка. Да тока, брат, времена сейчас другие настали. Нету сейчас у нас читателей, повымерли все. И крик души твоей никому не нужон.
В конце семидесятых, как холера эта, фильмы да сериалы на телевидении, появилась, так половина читателей сразу и вымерла. А другую половину недавно бубонная чума Интернета выкосила. А те немногие, что выжили, осложнение тяжелое схлопотали, в авторы подались. А из автора, какой читатель? Ему только свое читать интересно.
Но ты, брат, не унывай. Уныние – смертный грех, об этом в Библии написано. Есть выход, есть! Кое-какой читатель все же остался. Правда, думать его уже не заставишь, за всех теперь только Дума думает, правда за деньги и не шибко. Я тебе, брат, тайну свою открою, как книжки сейчас писать. Научный подход, называется.
Я его, брат, год назад придумал, по крайней нужде. Дело-то как было? Заболела у меня рука правая, да так сильно, что ключ разводной в ней удержать не могу. Ну, я же, брат, не амбидекстр какой-нибудь, в левой руке ключ держать не могу, а потому, пришлось мне пару недель дома посидеть, подождать пока рука оклемается. И приуныл я, брат, почти как ты. Думаю, а вдруг рука не придет в норму, чо тогда делать? Годков-то мне уже не мало, намедни, шестьдесят пять исполнилось. Чем на хлебушек зарабатывать, да кредит платить? На одну пенсию-то не проживешь. Надо работенку какую-нибудь придумать легкую да необременительную, и чтобы денежка капала.
И подумал я, брат, а чо мне книжки бы не писать? Работа легкая, да не пыльная. Сиди, двумя пальцами по кнопкам стучи, да чаек попивай, с конфеткой. Это тебе, не штробу в бетонной стене перфоратором пробивать под пятидесятку канализационную. Одной пыли сожрешь килограмма два, пока пробьешь. Я, брат, мужик решительный, сказано – сделано. Тока я понимал, что просто так, с бухты-барахты книжку не напишешь. Надо все сурьезно обдумать и с научным подходом к этому делу подойти.
Сел я, значит, и подумал. Часа два. Ну, рассказы и повести, там, разные, я сразу отбросил. В них толщины нету, чо зря стараться? Писать, так сразу роман, в трех частях, как положено. Значит, это дело я решил. Теперь жанр надо было избрать. Ну, проще всего, конечно, детектив написать. Но, эта поляна пахана, перепахана. Одна Донцова расстаралась так, что телевизионщикам до скончания этого веку сюжетов для сериалов хватит. Да и надоели уже читателю все эти писаные, бешеные и рваные всякие, хуже горькой редьки.
Про научную фантастику написать? Да я в науках слабо шарю, а туфту гнать не привык. Простую фэнтези писать западло. Я человек с опытом, мне стыдно. Это пущай молодежь фантазирует, у ее жизненного опыту нету, а писать хочется, вот пусть и тренируются.
Вот историческая фэнтези посолиднее будет. Да там Радзинский с Акуниным окопались. Даже я понимаю, что у меня кишка для этого тонка. А потом, в архивах пыль глотать, удовольствие, ниже среднего. У меня пыли и на стройке хватает.
Мемуары писать? Я пока еще из ума не выжил. Кому, на хрен, интересны мемуары сантехника, я что, генерал какой, что ли?
Остается только городской роман, типа того. Вот так я, брат, и определился.
Теперь надо подумать, что в этом романе должно быть. Перво-наперво, в романе конец хороший должен быть. Без хорошего конца нынче никак нельзя. Ведь половина уцелевших читателей – женщины. А им, особенно одиноким, хороший конец сильно нравится. Ну, хороший конец-то я сразу придумал. А дальше, брат, надо главного героя придумывать. Чтобы не смазливый какой-нибудь был, а просто симпатичный. И желательно, богатый, нищих-то у нас и так полно. Но, тока не сразу богатый, а с трудностями, так интересней.
А главное, брат, секс в романе должен быть! Без этого сексу книжку никто в руки не возьмет. И мужчинам и женщинам нравится, но мужикам больше. Они про этот самый секс каждые десять минут на дню думают. Так наука говорит, а с наукой, брат, не поспоришь. А еще, любовь должна быть. Мужикам она, конечно, без надобности, им и секса хватает, а вот женщинам… . Им, брат, одного хорошего конца мало, им любовь подавай.
Ну, что еще должно быть? Стрельнуть разок можно в кого нибудь, или морду набить, но тока один раз, брат. А то, Бушков обидится, скажет – плагиат.
А еще, брат, надо мыслю какую-нибудь в роман запихать, умную, вроде морали. Тока незаметно так, по-тихому, типа двадцать пятого, или какого там, кадра. Чтобы она незаметно так, читателю по мозгам била, воспитывала. Тогда другие авторы точно скажут, что ты умный.
Ну, вот и все, брат, конечно и от себя можешь что-нибудь добавить.
Я, вот, как этот научный подход изобрел, так и сел роман писать. Дочка мне ноутбук купила, за мои деньги. Дорогой, зараза! А куда деваться? Без инструменту ни в каком деле нельзя. Сел я за этот ноутбук, (раньше я когда-то печатать умел) смотрю на клавиши эти. Мать честная! Да я же все буквы позабыл, кроме четырех. Последние двадцать пять лет только их и писал в сберкассе, когда пенсию получал каждый месяц. Роспись у меня из четырех букв состоит. Что делать? Ну, я мужик упорный, все всегда до конца доделываю. Вспомнил я всеж-таки весь алфавит. На мое счастье, у меня умный ноутбук оказался. Всякие там «жи» «ши» исправляет. В общем, брат, подробностями я тебя утомлять не буду, через год закончил я свой роман. Не целый год, конечно, писал, а в перерывах между основной работой.
Сел, почитал один раз, ошибки, какие нашел, исправил. Еще раз прочитал. И до того мне мой роман понравился, брат, прям бестселлер какой-то. Не, брат, я не какой-нибудь чудак на букву "М", отмороженный на всю голову, понимаю, что "Война и мир" и даже "Тихий Дон" круче, в них героев побольше. Но, с каким-нибудь Шелдоном или Ирвином Шоу вполне могу пободаться. Но, это я так думаю, а вот что читатели скажут?
Выбрал я, брат, среди своих знакомых, тех, что поумнее и перегнал им свой роман. Три месяца прошло, четверо до сих пор читают. А вот пятый – самый умный оказался. Через день мне позвонил.
- Ну, чо – говорит, - прочитал я твой роман, Адам.
- Когда же ты успел его прочитать, ведь всего сутки прошли?
- А я на романы запойный, как в руки возьму, так и не бросаю, пока до конца не прочитаю. И не ем, и не пью, и не сплю.
Вот читатель какой попался золотой. Таких у нас, наверное, всего штук пять осталось, как леопардов среднеазиатских.
- И как? – спрашиваю, а у самого так все и трясется внутри.
- Дак по телефону такие вещи не обсуждают, - товарищ мне говорит, - приезжай, поговорим.
Ну, я, конечно, все бросил и к нему. С бутылкой, естественно. Приехал, поздоровались, разлили, а меня всего аж трясет от нетерпения, даже водка в горло не идет. Ну, выпили по одной.
- Ничо, - говорит приятель, - легко читается твой роман, Адам. Тока мне мешает, что я тебя знаю, как облупленного, не похож ты на своего героя.
Налили по второй. Приятель закусывал долго, не ел бедняга целые сутки.
- Ну, а вообще как? Интересно? Сюжет нравится? – спрашиваю я.
А мой приятель, сволочь такая, уже глазки прикрыл, сморило его, хотя, конечно, понять можно, сутки не спал человек. Так-то, он бутылку выпивает, и ни в одном глазу. Что делать? Не ждать же пока он выдрыхнется. Уложил я его на диван и пледом прикрыл. А когда я его укрывал, он что-то про розовые слюни бормотал, во сне, наверное. Так я и ушел ни с чем. А на другой день, мой приятель в настоящий запой ушел, надолго. И остался я в неведении про свой роман. Ну, а потом на Прозе РУ оказался.
Так что, брат, как только мой роман прочитают, так сразу же и опубликуют. Я ведь по науке его писал. Скоро набегут всякие издатели, режиссеры да телевизионщики. Телевизионщикам я свой роман не отдам, им и Донцовой хватит. И к режиссерам, которые ниже Федора Бондарчука по уровню, просьба не беспокоить.
А пока все не началось, брат, посидим с тобой у параши, поворкуем. Может, кто третий прибьется, так сообразим, как в старые времена. А ежели у кого гастрит и нельзя, то и так посидим. Крестиком повышивать можно. Говорят что у умных мужиков это занятие опять в моде.
С пламенным приветом, брат. Адам Райский.