ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Даже высоким горам не сдержать движения облаков.
( Китайская пословица )
На высоте примерно сорока метров над уровнем моря, среди извилистого ландшафта сопок в сочных зарослях широколиственных пород скрывался от любопытного взгляда обывателя, а точнее был совершенно засекречен и почти замаскирован военный городишко, начало которого положили ещё промысловики: охотники и рыболовы в период начала правления последнего российского императора. При царе батюшке там не строили не церквей, ни школ, размеренная жизнь обитателей текла сообразно с природой, не искушалась благами цивилизации, равно как и её пороками. В советское время посёлок разрастался; вот он уже не промысловый, а рабочий, менял имена пока, наконец, после второй мировой войны, в здешнем заливе с весьма подходящими для такого дела бухтами не начали строить морские базы, а точнее стоянки для надводных и подводных кораблей. Зато не строили здесь ни заводов, ни фабрик. Природа не страдала от загрязнения. Население, со временем тоже стало меняться, приезжали сюда люди с разных уголков необъятной страны. Приезжали военные с семьями и холостые офицеры, едва закончившие училища сюда, где в окрестностях городка ещё бродили дикие звери: медведи, и тигры, и волки, ибо природа здешних мест сохранила своё первоначальное состояние, сформировавшееся после ледникового периода и ставшего частью уникального по своей сущности хребта Сихотэ-Алиня. Нет, здесь не было вулканической активности как на Камчатке, разрушительно не трясло как у морского соседа - Японии, однако опасность существовала и исходила от других источников, созданных руками и умом человеческим. Крутые, высокие берега, закрывающие землю от неспокойного моря, соседствовали здесь с тихими удобными бухтами, в которых молчаливо тосковали и старели корабли. С недавних пор, тосковать начало и население Дальнеморска, выходы в море становились всё реже и реже.
И вот эти самые, некогда грозные боевые суда, предназначенные крушить врага своей мощью, теперь в любой момент могли обратиться против своего народа. Ремонт и модернизация, а тем более утилизация ядерных энергетических установок требовали колоссальных средств, а их не имелось. Образовалась новая держава, цели и задачи, тоже были новые. А авария на подлодке, произошедшая лет десять назад неподалёку от Дальнеморска, как – то уже не мыслилась таковой. Сколько тогда моряков пострадало и рабочих – никто не знал. Что с того подумаешь, повредили реактор при выгрузке какие - то дурни безалаберные, хорошо, что ветер в сторону моря дул, всю радиацию к японцам понесло, а там чёрт их разберёт, поняли они или нет, что вообще произошло. Тогда ещё они особо нос не задирали. Этот чрезвычайный случай всеми правдами и неправдами умолчали, так, что народ ничего не знал, и не обязан был знать, масштабы не те, да и на краю земли в глухомани великой, всякое бывает, везде аварии случаются, без них не обходится, что шум из – за них поднимать.
Люди в Дальнеморске продолжали жить, служить, рожать, работать, перестраиваться и, несмотря на тяжёлые времена, не уезжали отсюда. Для многих этот городок стал настоящим домом, ибо для многих просто и не существовало другого пристанища в жизни.
Сразу после доставки в госпиталь, врачи посчитали, что состояние матроса Виктора Шумкова прямо таки не безопасное. При тщательном его осмотре, появились опасения, что крайне опухшие миндалины могут попросту задушить его. Совершенно ослабленного, с давлением упавшим до состояния «ходячего трупа» - как выразился принимавший матроса врач. Действительно, сердце парня едва билось в исхудавшей, жёлтой от синяков груди. Его, совершенно не стоящего на ногах, всё же взвесили, но ничуть не удивились дефициту килограмм в двадцать пять при его росте, такие дистрофики прибывали к ним отовсюду, чуть – ли, не каждый день. Накололи соответствующими препаратами и положили в отдельный бокс на два дня, дабы понять диагноз и назначить лечение. А Шумков тем временем уже решил помирать, никогда раньше он не испытывал такой жуткой боли. Каждую минуту, казалось, становилось всё хуже. Болезнь сжимала горло так, словно в нём раздувались два воздушных шара, которыми были гланды, грозящие в итоге задушить его. А сердце, казалось, уже не билось, точнее, делало какие – то последние, редкие толчки. Вспомнил Шумков о родителях. Больше двух месяцев он не писал им. Не было времени, не то было настроение, не хотелось думать о доме: «Как там хорошо и как здесь плохо. Если я умру, то даже к лучшему» - почти в бреду размышлял матрос – «Родителям напишут, что погиб при исполнении их сын. Поблагодарят за хорошее воспитание и выразят сожаление, от какого - нибудь высокого имени. Бесплатно привезут домой, да и думаю, похоронят за государственный счёт. Не будут же правды говорить наверняка, ведь странное это дело, когда уходят служить здоровыми, а там умирают от болезни, от голода, умирают от побоев, или сами на себя наложив руки. Не к лицу это нашей славной, непобедимой армии». Как же теперь хотелось написать матери и отцу, хоть пару предложений и попросить прощения, насколько возможно открыто при этом, излить свою душу. Виктор чувствовал эту необходимость как никогда раньше, когда ещё, будучи, ребёнком совершал недостойные и гадкие поступки. Он начал вспоминать и плохое и хорошее, память в его состоянии открывала, то, что уже давно забылось, а теперь будто пред судом Всевышнего, вскрылось запущенной язвой, ждавшей своего момента. И вот Виктор вспомнил один случай и тотчас его оглушили душераздирающие вопли несчастного существа – маленького котёнка, сброшенного им в глубокий колодец, но не утонувшего сразу, барахтающегося в ледяной воде, сопротивляющегося смерти. И чтобы добить его, прекратить режущие слух мяуканья, скорее скрыть свой мерзкий поступок он добивал его булыжниками…. Виктор был тогда ребёнком. «И откуда бралась такая садистская и изощрённая жестокость, обернувшаяся таким отвратительным деянием, деянием от которого я получал удовольствие?» - задавал себе вопрос Шумков и сам ужаснулся и в то же мгновение закричал. Крик его был услышан. Через несколько секунд прибежала сестра. В горячке он почти не разглядел её лица, но определил точно, что женщина была молода. Она, что – то говорила, но в полусознательном состоянии Виктор уловил лишь интонацию – высокую, приятную интонацию её голоса и на миг представил пред собой, некое прекрасное, хранящее его божество. Ещё почувствовал её руки – такие добрые, нежные и словно шёлк гладкие, которые сделали укол, после чего он уже ничего не помнил, заснул.
Сестра ещё ночью часто проверяла больного в боксе, глаза её были увлажнены.