Когда я устаю от мировых сумасшедших новостей и от своей творческой, но изматывающей работы, я беру книгу Виктора Астафьева и неспешно, страничек по пять за раз, а таких разов бывает четыре-пять в день, читаю его удивительную прозу. Она как-то уравновешивает мои мысли и чувства, приводит в гармонию с окружающей действительностью, оказывает просто психотерапевтический эффект…
Человек не сельский, я с удивлением, а порой с восхищением читаю о жизни русских людей в далекой сибирской деревеньке. Само название повести – «Последний поклон» - завораживает; являясь автобиографичной, она дает такую ясную картину, откуда берутся великие русские писатели, что сознание становится ясным и светлым, будто ты прекрасно выспался и отдохнул да еще и понял что-то важное.
А еще меня поражает, сколько ценного можно найти в народной педагогике, вот они, примеры, подсказки, - в повести, бери, воспитывай настоящих мужчин! Без всяких педагогических методик русские женщины готовили к жизни своих детей, внуков, четко понимая, что им будет нужно, чтобы выжить. Сегодня мы говорим: надо формировать у детей компетенции, то есть такие навыки и знания, которые пригодятся им в жизни. А эти женщины не знали таких умных слов, они просто учили, как понимали. Вот малец прибежал с улицы, счастливо и взахлеб рассказывал о том, что старшие взяли его в игру «…бабушка слушала, думая о чем-то своем, кивала и тихо уронила наконец:
- Почитай людей-то, почитай! От них добро! Злодеев на свете щепотка, да и злодеи невинными детишками родились, да середь свиней расти им выпало, вот они свиньями и оборотились…»
Какое человеческое, милосердное отношение было у народа к соплеменникам… В сибирской деревне в тридцатых годах XX века люди жили открыто и честно, всем миром женщины солили капусту, готовились к праздникам, переносили голод и смерть близких. И так же честно и громко ссорились, если случалось порой столкнуться, и чувства свои мужчины и женщины не выставляли напоказ…
И уже мальчишкой Виктор Астафьев понял человеческую мудрость: «…днем, на свету, на народе люди и живут для народа, для других людей то есть, и к народу они оборачиваются угодным тому обликом, отстраненным, сердитым, готовым к отпору, а чтобы с отпором не опоздать, первые и набрасываются на всех, в особенности на тех, кто под рукой, кто поближе, но, оставшись наедине друг с другом, люди становятся сами собой и живут друг для друга, пусть и недолго, ночью лишь, но живут, как велит им сердце; сердце, на то оно и живое сердце, чтоб ему худа не было, оно спокой любит и чтоб хорошо было, злом сердце быстро изнашивается, рвется, словно на гвоздях, истирается, будто колесо о худую дорогу, оно и воистину не камень, хотя и камень поточи, подолби, так рассыплется».
А как Астафьев описывает любимые мальчишечьи игры! Игры, которые помогали расти настоящим мужчиной, это была такая тренировка, какую не придумают лучшие современные педагоги, потому что игры эти были придуманы самими мальчишками, самой жизнью, передавались из поколения в поколение! Особенно меня поразила игра в кол: брался кол, рядом была обязательно колотушка, и все участники по очереди (а их было до двадцати человек) брали её и били по колу. «Кол почти весь в земле, но впереди самое главное и страшное – матка – забойщик. На роль эту выбирали, как правило, самого сильного, самого злого и ехидного человека… Он наносил по колу столько ударов, сколько душ принимало участие в игре. Колотил неторопливо, с прибаутками: «Ах, мы колышек погладим, дураков землей накормим!..», «Коли, кол, дурака, на три четверти!..»
И вот тот несчастный, кто по жребию оказался водящим, голящим, пока остальные прячутся, должен РУКАМИ, ЗУБАМИ, без помощи посторонних предметов, вытащить этот проклятый кол. Вот где тренировалась воля и сила будущего мужчины! А дальше, вытащив его, нужно было отыскать спрятавшихся, которые затаившись, сидели в укрытии. «Стоит голящему отдалиться, как из засады вырывается ловкий, ушлый враг, хватает колотушку и вбивает кол до тех пор, пока ты не вернешься и не застукаешь его. Но такое удается редко. Очень редко. Чаще случается: вернешься, а кол снова забит по маковку и забивалы след простыл».
Возможно, по нашим меркам, это довольно жестокая игра. Но кто сказал, что жить легко? Вот таких тренировок иногда так не хватает нашим закормленным и изнеженным детям. Астафьев пишет: «И когда мне в жизни становилось и становится невмоготу, я вспоминаю игру в кол и, стиснув зубы, одолеваю беду или преграду, но все же с облегчением заканчиваю я рассказ об этой игре – очень уж схожа давняя потеха с современной жизнью, в которой голишь, голишь, да так до самой смерти, видать, и не отголишься…»
Вот так, вдвоем с Астафьевым, я рефлексирую, чтобы найти силы жить дальше…