Не жалею.
Ни о чём.
Они уже близко.
Я чувствую их.
Я готов.
Почти готов.
Успею.
Осталось совсем немного до финального, прижимающего желудок к позвоночнику, громкого выдоха, должного оповестить всю округу, что я закончил, успел закончить.
Я успел.
Мы повстречались осенью, как-то под утро. Когда мой взгляд, блуждая по одному ему известному маршруту, постоянно отыскивал в сырой темноте свисающие обрывки проводов или верёвок, а руки сами собой тянулись проверить найденное на прочность. Когда очередной провод, довольно-таки забавно хрустнув, оборвался, раздался чуть шепелявящий низкий голос:
- Устал?
- Не Ваше дело!
- Не надо так. Вижу - устал. Могу помочь.
- Да я тут не металлолом собираю. В помощи не нуждаюсь.
- Вижу. Всё вижу. Вижу, что не нуждаешься. Только сказать не можешь, так чтобы другие поняли. Пустота сердечная слова глушит...
- Слышь, не надо мне. Не надо! Ничего не надо... - И ... то-ли дождик вдруг откуда, то-ли просто сверху что капнуло... Но глаза как-то сразу наполнились влагой.
- У меня товарищ один тоже, было дело, собаку похоронил... Другом была. Верным. Единственным. Так вот и он всё ходил потом да верёвку покрепче высматривал. Сказать хотел. Да не мог. Помог я ему. Научил говорить. Что глядишь-то так недоверчиво? Научил. Сердце вернул. Половину. Ты же собаку свою сам хоронил? То-то и оно... А когда над могилкой открытой наклонился, и сам не заметил, как половина сердца твоего туда и упала. Нешто можно над могилками-то наклоняться, душу свою настежь открыв? Эх вы, бедолаги... Не ищи верёвку. Помогу я тебе. Верну твоё сердце. Пошли. Показывай где.
Мы пошли. Я тогда даже не обратил внимания на то, что сначала этот невысокий человек в чёрном промокшем кожаном плаще с огромным, полностью закрывающим от редких световых росчерков белёсое лицо, капюшоне шёл позади меня, а потом, непринуждённо обогнав, предоставил мне возможность,не задумываясь над тем, откуда он знает, где я закопал пса да и вообще, откуда он узнал обо всём этом, отстранённо удивляться тому, что его необычные башмаки оставляли следы только от одной ноги.
А потом...
А потом был сон. Скорее даже не сон, а какой-то заплыв в глицериновом море спокойствия. Ничто не вызывало ни малейшего признака эмоций: ни разрытая могила, ни бесформенный труп моего пса, аккуратно положенный в сторонке, ни тщетное перебирание пальцами глины, превращающейся под дождём в страшную могильную сметану, ни констатация незнакомцем того факта, что потерянная половина моего сердца теперь должна находиться в собаке...
Первый луч восходящего солнца слепящим огнём пробежался по тёмному лезвию ланцета оказавшегося в руке незнакомца.
- Потерпи маленько. Это не больно.
И остриё вошло мне под левое ребро. Серая рука начала погружаться в подреберье. Медленно, еле заметно, приближаясь к моему сердцу так, как мои руки когда-то в детстве приближались к сидящей на цветке бабочке. Как странно... Вот это, то, что достала из меня серая (именно серая, ни капельки не замаранная моей кровью) рука, - это и есть моё сердце? Но оно же целое!!!
- Тебе только так кажется! Не целое оно. - сказал незнакомец и... просто откусив половину необычайно большим ртом с белоснежными зубами, сплюнул откушенное в пустующую могилу.
- Как же?..
- Не боись. Всё наладим. Сейчас с пёсиком разберёмся.
Вытащив сердце из мёртвого пса, он пробормотал что-то на страшном шипяще-скрипучем языке и так же откусил половину. Но откушенный кусок бережно вытащил изо рта и приложил к моей, соединённой артериями и венами со мной, половине. Я и не догадывался раньше, что кровеносные сосуды могут быть настолько гуттаперчевыми... Выдернув из подкладки рукава длинную чёрную нить и достав откуда-то из капюшона большую искривлённую иглу, серые руки замелькали у меня перед глазами, накладывая довольно-таки аккуратные швы...
Я не знаю сколько времени находился без сознания. Это был день того утра или следующего. Мне было безразлично.
Немного странным показалось освещение: вроде бы и солнце пекло по-полной, находясь где-то на самой середине образованного распустившимися кронами деревьев амёбообразного окошка, а трава, растущая под ногами, стволы клёнов, покрытые мхом, листья ландышей, уютно расположившиеся на до боли знакомом бугорке, - всё было каким-то полупрозрачным, серого цвета различных оттенков. Я сорвал с ближайшей ветки кленовый лист. Действительно... молодой, только-только распустившийся... Май? Июнь? Июль? Да какая разница?!! Ландыши! Ландыши на могилке моего пса! Сколько лет прошло с той осенней ночи?..
Сон? Сон! Конечно сон! Такой яви не бывает! Заляпанный, обжитый пятнами плесени плащ... Это не моё! Запустив правую руку за пазуху, нащупал давным-давно зарубцевавшийся шрам под левым ребром. Сон! Без вариантов. Зайдясь в беззвучном хохоте, резко ударился головой о кленовый ствол. Ого! А чего так больно-то? Сон?..
Невдалеке мелькнуло что-то яркое, белое. Что это? Тихонечко приподнялся и, стараясь не наступать на нападавшие повсюду сухие веточки, стал подкрадываться поближе. Белка! Белоснежная белка! С чёрными бусинками испуганных глаз. Чудо...
Я удивлённо рассматривал необычного зверька. А это, испуганное до состояния, способного поднять дивизию в психическую атаку, создание бросилось прямо мне в лицо. Я увернулся. Увернулся, ещё раз ударившись головой, насадившись щекой на торчащий из ствола сучок, и окончательно осознав: не сон!