- Выношу на повестку дня последний поступок первого – сказал Шестой.
Шестой был самым рассудительным. К его мнению прислушивались все. Он не часто высказывался, но если это происходило – его слова носили директивный характер.
- Да как ты смеешь! – возопил Первый – Я поступил в наших общих интересах!
Первый – самый несчастный из всех. На его долю выпали самые ужасные события.
Ему пришлось пережить потерю родителей в 5, насилие в детском доме, куда он попал после двух лет скитаний по улице и постоянные издевки других детей из-за непомерно большой головы гидроцефала. Первый всегда был одинок, и даже присутствие остальных пяти не давало ему ощущения защищенности и целостности.
- Ты считаешь, что захват полного контроля и спайка нас пятерых внутри тебя – поступок в общих интересах?! – с иронией спросил Третий.
Третий… Средоточие чувства юмора, ловелас, чревоугодник, циник. Он действовал исключительно в своих интересах. Его основной заботой в жизни было: где бы поесть повкуснее и с кем бы переспать. Его не волновала мораль. Он был готов на кражу, грабеж, обман ради удовлетворения своих вселенских размеров желаний.
- Да! Я считаю, что только воссоединившись мы сможем жить дальше полноценной жизнь! – ответил со всей серьезностью Первый.
- Но как же все то, что сделал каждый из нас? Как же те поступки, которые совершал четвертый? Ты предлагаешь и его взять с нами? – с ужасом сказал Второй.
Второй – жалкий трус. Он боялся всего, но этот страх часто оберегал их от самых страшных последствий. Не смотря на свою трусливую натуру, он был способен на решительные действия. Это впервые проявилось, когда им только исполнилось 11. В очередной раз подвергшись насилию Второй схватил скальпель, лежавший в медицинском кабинете интерната, где обычно все и происходило, и всадил его в глаз насильнику. После этого их отправили в колонию для несовершеннолетних, где, на протяжении семи страшных лет всем заправлял Четвертый.
Четвертый был воплощением животной агрессии. Пятеро называли его между собой "Чудовищем". В первый год заключения, всего лишь в 12 лет, он заработал репутацию самого опасного заключенного. Он убил троих, зверски выпотрошив их животы осколком стеклянной бутылки и вырезав глаза жертв. Это был его «почерк». Он не терпел пристальных взглядов и не спускал их никому, даже надзирателям, которые боялись его также, а, может, и сильнее, чем малолетние преступники.
Именно из-за жестокости и кровожадности он был заключен в самые дальние уголки подсознания на предыдущем консилиуме, где, как обычно, окончательный вердикт выносился Шестым.
- Я считаю, что это нужно прекращать! – из темноты произнес Пятый – Мы слишком суровы к нему. Он не успел натворить ничего непоправимого. Давайте дадим последний шанс заблудшей душе!
Милосердную роль взял на себя Пятый. Он был единственным, кто выступал против полной анафемы четвертого. Он никогда не осуждал заочно, но и не был всепрощением. Он, как и Шестой, не часто выходил на арену, но всегда представал адвокатом и пастором в одном лице.
Шестой был прям и несколько более резок, чем этого требовала ситуация: «Пятый, я уважаю твое мнение, но Первый подверг опасности нашу целостность, когда, как и Четвертый, пытался взять абсолютный контроль над всеми нами! Мы должны наказать его со всей суровость!».
- Но что ты предлагаешь? – трясущимся голосом спросил Второй – Заключить его вместе с Четвертым? Мы не имеем права навсегда лишать его свободы за этот проступок! Я согласен, что он заслуживает сурового наказания, но пребывание вместе с Чудовищем сделает его озлобленным и ожесточенным. Да и кто из нас способен взять контроль на время его заточения? Может быть ты, Шестой, захотел еще больше власти?
- Не неси ерунды, Второй! – необычно грубым голосом сказал Пятый, вставший на защиту Шестого. – Шестой меньше всех нас нуждается в контактах с внешним миром. Он здесь лишь ради разрешения споров между нами. Иногда он дает советы, но мы вольны сами выбирать наши пути.
- Прости, я не хотел никого обидеть! Прости меня, Шестой! – начал оправдываться Второй – Но мне страшно! Первый столько всего вытерпел, а мы лишаем его свободы! Он болен страхом не меньше меня, и именно страх заставил его пойти на этот опрометчивый шаг. Как я его понимаю! Возможно, если бы я был столь же наивен, я поступил бы так же.
- То есть, ты говоришь, что и ты поступишь так же, будь у тебя возможность? – Шестой был очень суров ко Второму, так как тот был ожесточенной копией Первого – Ты это хотел сказать?
- Нет! Ни за что! Я не смог бы существовать без вас! – защищался второй.
- Шестой, ты же знаешь, что он бы так не поступил. Он слишком труслив, слишком слаб и действует исключительно из-под палки! Он и тот скальпель всадил-то только лишь от отчаяния… - Третий решил почтить собравшихся своими соображениями – Да и не его мы сейчас обсуждаем. Давай вернемся к делу!
В этом был весь Третий. Он не терпел отхождения от темы, пока она не была полностью исчерпана.
- Ты преследуешь свои собственные цели, Третий. Все мы это понимаем. – заключил Пятый.
Пятый был готов простить всех, даже Четвертого, когда тот, в первый же день после колонии, зверски изнасиловал, убил и расчленил несовершеннолетнюю девочку, задержавшуюся с подружками после музыкальной школы и решившую срезать путь домой через небольшой парк, отделявший ее от дома. Но Третьего он не переносил, потому что тот всегда осознавал, что делал. Его поступки были выверены до мельчайших деталей и за внешне бескорыстными делами стоял прагматический интерес, угрожавший всем. Но, в отличии от Первого и Четвертого, Третий никогда не стремился к полному господству. Ему это было просто не выгодно.
- Конечно, я хочу больше времени там, снаружи. – Расслабленным тоном сказал Третий – Но вы все знаете, что я никогда не буду стремиться стать единственным!
- Давайте прекратим эти бессмысленные препирательства и последуем совету Третьего. – Как обычно, беспристрастно и по существу высказался Шестой. – Первый, ты признаешь свою вину?
- Я не признаю никакой вины! – огрызнулся Первый – Я – тот, кто родился. Я перенес больше горя, чем каждый из вас вместе взятые! Я не хочу больше этих мягких стен и постоянных уколов! Хватит! Вы были нужны мне, но сейчас я хочу быть один, выйти на улицу и не слышать ваших голосов!
- Ты это уже говорил. – ответил ровным голосом Шестой – В прошлый раз мне самому пришлось взять контроль, чтобы ты не убил нас всех!
- Да какое ты имеешь право мешать мне?! – разъярился первый – это мое тело! Мое! Вы здесь гости, незваные гости! Может именно из-за вас я и хотел прыгнуть с той крыши?!
- Первый, мы хотим для тебя только добра! – попытался успокоить его Пятый – Но пойми, мы не хотим умирать.
- Какие цели?! – исходился слюной Первый – Цель Третьего – натрахаться и нажраться, все равно с кем и где! Второй – трус, который не может вообще ничего! Шестой живет только чтобы судить! Четвертый – убийца, насильник и маньяк! А ты – Пятый, сидишь в своем углу и раздаешь указания, защищаешь все и вся. Ты наружу выходил-то раза 2! И разве это жизнь, разве ты жив?!
- Ты – озлобленный сопляк! – неожиданно жёстко сказал Третий – Я живу во имя радости. Я прекрасно помню, что с тобой происходило! И именно поэтому я хочу получать только удовольствия от жизни, уберегая себя и вас от боли и страданий! Может я и не совершенен, но явно лучше тебя!
- Довольно! Настало время выносить вердикт! – подытожил Шестой – Кто за то, чтобы полностью изолировать первого, дабы он не нанес вреда ни себе ни нам?
Только Третий высказался за, так как больше всех он презирал именно Первого. Он считал его слабаком и размазней, который всем им лишь вредит.
- Один голос. – заключил Шестой – Кто за то, чтобы не изолировать Перового, но чтобы рядом с ним всегда находился кто-то из нас, контролировал его поступки и слова?
Второй и Пятый одобрили эту идею.
- Что ты можешь сказать в свое оправдание? – обратился к Первому председательствующий Шестой.
- Я скажу лишь, что все ваши попытки сдержать меня – искупление собственных грехов! Вы все – плод моей фантазии, но, непостижимым образом, захватили абсолютную власть надо мной. Я придумал вас от одиночества и бессилия, но стал еще более одиноким, бессильным и угнетенным. Если мне представиться шанс, я все свои силы направлю на то, чтобы стать, пусть и слабым, безвольным, трусливым, неуверенным в себе, но цельным человеком, а не швейцарским ножом личностей. Я не хочу быть вечным пациентом психиатра, не хочу биться головой о мягкие стены в порыве бессилия. И пусть я буду безразличен миру, но хотя бы для себя буду значим и собой оценен. А если это мне не удастся – тогда и жить не за чем.
- Юнец! Ты не оставил нам выбора! Приговариваю тебя к пожизненной изоляции в подсознании, там, где все твои страхи. Наслаждайся своей цельностью! Решение окончательно и обжалованию не подлежит.
Всем пришлось согласиться с Шестым и Первый был отправлен на вечное заточение в свое же подсознание. Он пытался сопротивляться, но бразды правления давно принадлежали четырем более полноценным личностям в его голове.