Вместе и навсегда

 киноповесть

               
 Благодарю Татьяну Ильину
 за идеи и вдохновение.


Действие происходит в год смены веков, тысячелетий, эпох.


   Послышались звуки фортепиано. Мелодия Шумана «Грезы» звучала неровно, сбиваясь и промазывая мимо нужных нот. А на земле царило лето. Луг, пестреющий лиловыми цветами-башенками, и роща вдали переливались красками, волнуемые прохладным ветром. Благодать, да и только. Ласточки резвились над цветущим лугом, сбившись в стаю. Вот снова по траве пробежал ветер, и трава покорно поклонилась земле.
   Неизвестный исполнитель стал загонять темп, играя бессмертный шедевр Шумана все быстрее и быстрее. Две ласточки пролетели совсем близко. Потом неторопливо пробежала лохматая собака, повернула голову, кажется, приветливо кивнула нам и уселась в траву, уставившись на нас.
   — Тук-тук-тук, — застучала указка по подоконнику.
   — Константин, Константин! Соблаговолите держать темп! — послышался бархатный женский голос. — Давайте еще раз.
   Лохматая собака склонила голову, будто с интересом всматриваясь в нас.
   «Грезы» зазвучали снова, сочно, певуче, с ошибками.
   Приехал человек на велосипеде, в защитной куртке, кирзовых сапогах и засаленной вельветовой кепке. Остановился и, улыбаясь во весь рот, приветливо помахал нам рукой. Покачал в такт музыке головой, посмотрел на неподвижно сидящую рядом собаку.
   — Культура, — сказал он собаке.
   Мелодия прервалась, продолжилась было снова, но опять споткнулась.
   Человек с велосипедом покачал головой.
   — Мое почтение, Маргрит Санна! — крикнул он в нашу сторону и помахал нам кепкой.
   С шумом захлопнулось окно, и человек с велосипедом и собака оказались за мутным стеклом. Они постояли еще немного и разошлись в разные стороны.
   — Продолжайте, пожалуйста, — мягко поправила учительница музыки. И музыкант заиграл снова, с того места, где ошибся.
   Это была небольшая комната в школе, предназначенная для занятий музыкой. Константин, рыжий веснушчатый мальчик тринадцати лет, сидел за фортепиано на круглом крутящемся стуле и, обливаясь потом, мучительно выжимал из клавиш бессмертные «Грезы» Шумана.
    Маргарита Александровна, крупная дама лет шестидесяти пяти, в черной шерстяной юбке, в голубой старомодной блузке, с пепельного цвета косой, закрученной вокруг головы, и с тощей деревянной указкой в руке, сидела у окна.
   Константин окончил исполнение шедевра и, хмурясь, положил руки на колени.
   Воцарилась длинная пауза. Маргарита Александровна молчала и, глядя в неровно беленую стену, была сосредоточенна на своих мыслях, видимо, очень важных, судя по ее нахмуренному лбу и тревоге во взгляде голубых глаз.
   — К следующему уроку, — сказала она, наконец очнувшись и переведя взгляд на мальчика, — «Грезы» наизусть. Бетховен, «Патетическая соната» — разобрать первую часть. Всё. На сегодня всё.
   Константин почесался, поднялся на ноги и стал собирать ноты.
   Проснулась огромная черная муха на подоконнике и, невыносимо жужжа, стала облетать стекло.
   Но Маргарита Александровна даже не посмотрела на нее. Взор учительницы музыки был обращен на луг, размазанный и нерезкий за грязным оконным стеклом.
   — Только музыка, Константин, — сказала она, вперив взгляд в неподвижный горизонт, — способна вынести человеческую душу к вершинам блаженства. Через музыку мы постигаем настоящий смысл человеческого бытия. Вам ясно? — она обернулась на мальчика.
   — Ясно, — сказал Константин нехотя.
   Он вытащил из кармана брюк несколько помятых купюр, сложил их вдвое и, покосившись на учительницу, положил деньги на край стола, примяв их напоследок. — Я пошел, — сказал он.
   — Всего доброго. В четьверг, в тринадцать, — сказала она кротко, смягчив на старинный манер «т». Она моргнула два раза с выражением невинности, неловко сгребла деньги со стола, не глядя, сунула их в сборник нот и тут услышала, как хлопнула дверь. Встала, распахнула окно и, вдохнув аромат луга, закрыла глаза.

*
   Прозвучали первые аккорды «Осенней песни» П.И.Чайковского. Кто-то играл уверенно, в полную силу, с наслаждением и великим чувством.
   Над Москвой плыло марево. Жара раскалила город до мутной розоватой дымки. И каждый такт звучащей музыки, каждый аккорд был равен сейчас глотку свежего воздуха.
   «Песнь» продолжала звучать. Она лилась в полный голос.
   Тонкие девичьи пальцы с короткими, срезанными под корень ногтями, с изяществом пустились в пляс по сияющим клавишам фортепиано, то прогибаясь, то приседая.
   Комиссия, состоящая из шести солидных взрослых людей, наблюдала за игрой.
   Тонкие ножки в белых носочках и детских туфлях с кнопками стучали по педалям музыкального инструмента. А руки еле поспевали за несущейся в вечность стихией.
   После паузы зазвучала заключительная часть пьесы для фортепиано.

   Маргарита Александровна открыла глаза и, уставившись в окно, подавила глубокий вздох.

   Дама в комиссии в упоении стала жевать носовой платок в цветочек, раскачиваясь в такт музыке.
   Заключительные аккорды прозвучали совсем нежно, почти шепотом.
   Наступила тишина. Девичьи руки опустились на колени, покрытые черным сукном школьного платья.

*
   В вестибюле Московского института Культуры было пустынно. Наступили каникулы, а вступительные экзамены уже окончились. В институте было непривычно тихо, так, что было слышно каждого, кто проходил мимо.
   Марика, худенькая девушка семнадцати лет, с двумя черными косичками и блестящими карими глазами, стояла у стенда с объявлениями и просматривала списки.
   Маленький рост и школьная форма превращали Марику в совершенного ребенка. Она росла настоящей красавицей, но, видимо, еще совсем не осознала этого и стеснялась себя даже тогда, когда никого не было рядом.
   Изящный пальчик с остриженным под корень ногтем блуждал по белым исписанным страницам. Она прошла вдоль по всем спискам, висевшим здесь. Потом вернулась к началу и внимательно прочла списки снова, шевеля губами.
   Она опустила руку, которая тут же повисла плетью вдоль черного суконного платья, и, шмыгнув носом, прижала к животу сумочку. Тут же смутилась, огляделась кругом и медленно пошла к выходу.

*
   — Тамара Алексевна! Простите, пожалуйста… а можно… — Марика заискивающе взглянула в глаза грузной женщине в синтетическом платье, сидящей за столом, обложенной ключами и телефонными аппаратами. — Только на одну ночь!.. Пожалуйста!..
   — Нельзя. Не положено.
   — Прошу вас!.. Пожалуйста!!. Мне только до утра!
   — Не положено! — круглые глаза уставились на Марику.
   — Я уезжаю завтра… Честное слово!
   — Сдавайте комнату.
   — Пожалуйста! Ну что вам стоит?! — в сердцах крикнула Марика, и слезы показались в ее глазах.
   — Это общежитие Московского института Культуры, между прочим, — сказала недовольно Тамара Алексеевна. — А вы тут устраиваете.
   Марика вытерла глаза.
   — Извините, — сказала она, выпрямляя спину.

*
   На центральном телеграфе было людно, несмотря на поздний час.
   — Тетя Аня!!. Тетя Аня! Я, Марика!.. Да!.. Передайте бабушке, все в порядке!!. Что?!. Все в по-ряд-ке!!. Нет еще!! Экзамены все сдала! Специальность — пятерка!!. Что?! Скажите бабушке: специальность —  пятерка!!. Конечно, зачислят!.. Что?!. Из общежития!! Да, еще три соседки, три девочки!.. Ну всё! Скажите бабушке: позвоню!!. Целую, теть Ань!!.
   Марика медленно повесила трубку, вышла из кабинки и проследовала к кассам, волоча за собой желтый старомодный чемодан.
   Она рассчиталась в кассе, взяла квитанцию, сказала вежливо:
   — Благодарю вас.
   Она медленно прошла по холлу, отыскала свободное сидячее место у стены и, усевшись в кресло, задвинула чемодан под себя.
   Она почувствовала на себе чей-то взгляд, испуганно осмотрелась и увидела лежащую поодаль лохматую собаку дворовой породы в ошейнике, которая вот уже несколько минут не сводила с Марики своих блестящих тоскливых глаз.
   — Вот — одинокое существо, которому некуда идти, которого никто не ждет, — услышала Марика вкрадчивый мужской голос, заставивший ее вздрогнуть и обернуться.
    Человек лет пятидесяти, в смятом берете и синем плаще, шитом из болоньи, глядел на нее ласково, с прищуром из-за толстых стекол очков в роговой оправе.
   Марика вежливо улыбнулась человеку в берете и, отвернувшись, испуганно поежилась.
   — Хотите конфетку? — сказал вдруг человек в берете.
   Марика сжалась вся от ужаса и пролепетала:
   — Извините, мне надо позвонить. Всего доброго.
   Она встала, взяла желтый чемодан и стала пробираться к выходу.
   Лохматая собака проследила за девочкой блестящими глазами, потянулась, отряхнулась и затрусила следом за Марикой к выходу.

*
   Марика быстро шла по Тверской вверх, накренившись под тяжестью желтого чемодана. Лохматая собака трусила рядом с девочкой, виляя хвостом.
   Мужчина в берете догнал Марику только напротив памятника Долгорукому.
   — Подождите! — воскликнул он, задыхаясь. — Вы испугались? Не бойтесь!
   Марика ускорила шаг и, покраснев от напряжения и быстрой ходьбы, постаралась смотреть прямо перед собой.
   — Подождите! Ну не убегайте от меня! Я видел вас в институте, давеча! Вы чудесно играли Чайковского!
   Марика резко остановилась и с изумлением осмотрела своего собеседника.
   — А-а, да! — она открыла рот. — Вы были в комиссии.
   — Вы очень хорошо исполняли Чайковского. Очень хорошо! — сказал мужчина в берете, схватившись рукой за сердце и стараясь спокойно отдышаться.
   — Знаете — я не поступила, — сказала Марика.
   — Вы поступите. Вы еще поступите.
   
*
   Марика и человек в берете, снявший теперь берет и превратившийся в лысеющего Николая Ивановича, хозяина запущенной однокомнатной квартиры, сидели на пятиметровой кухне этой самой квартиры, пили чай и слушали старый магнитофон, одно из произведений Бетховена для фортепиано.
   — Вот здесь, слышите, легато, как легко! Воздушно! «Не ручей! — Море должно быть ему имя!» Так сказал Бетховен о Бахе, — сказал почему-то Николай Иванович и поднял вверх указательный палец.
   — О Бахе?.. — Марика растерянно моргнула и проглотила чай, уже остывший во рту.
   — Слышите — вступает второй голос. Боже мой, боже мой, как красиво! Слышите? — восторженно зашептал педагог музыки.
   — Слышу, слышу, — поспешно сказала Марика.
   — Боже мой, боже мой! Гениально! Гениально! Божественно!.. — Николай Иванович вперил горящий взор в панораму города, видневшуюся из окна, и стал вторить звучащей мелодии с закрытым ртом.
   В эту пору года ночи стояли белые, и когда Марика взглянула на часы, она охнула от испуга.
   — Что такое? — осведомился Николай Иванович густым басом.
   — Двенадцать! Мне же ехать надо! — Марика вскочила на ноги и засуетилась.
   — Куда вы поедете? Ночь на дворе! — Николай Иванович весьма артистично развел руками.
   — Не-не, мне надо! Николай Иваныч, мне пора! — Марика выскользнула в коридор.
   — Оставайтесь здесь! Поздно вам ехать одной! Это Москва, деточка! Оставайтесь! Боже мой!..
   — Не-не-не! — Марика испуганно пыталась найти свои туфли с кнопками.
   — Вам здесь будет удобно! — Николай Иванович широкими шагами вошел в комнату и включил свет.
   Лампочка, одиноко болтающаяся на длинном проводе, осветила убогое убранство его «холостяцкой берлоги», главным украшением которой служил разложенный диван, на котором в беспорядке лежали скомканная простынь, подушка и выцветшее одеяло.
   — Вам будет очень удобно! — пробасил Николай Иванович, широким жестом приглашая Марику взглянуть на диван.
   — До свидания! — Марика наконец обулась, схватила желтый чемодан и сумочку.
   — Нет! Я вас не отпускаю!! — Николай Иванович метнулся к девушке и схватил ее за плечи.
   — Я к тете еду! Меня тетя ждет!
   — Боже мой, боже мой! К к-какой тете? — Николай Иванович растерялся.
   — К теть Наташе! Она в милиции работает! По особо опасным делам! Тетя Наташа! До свидания!!.
   Марика выбежала на лестничную площадку и громко захлопнула дверь за собой.

*
   Марика выбежала во двор, остановилась на мгновение отдышаться и прислушалась.
   Она удивилась, увидев лохматую собаку, лежащую под скамейкой. Собака с грустью смотрела на девушку.
   Марика подошла к ней ближе, присела на корточки и осторожно погладила собаку.
   — Ждешь меня, Петрарка? — сказала она. — Ну, пойдем.

*
   — Я смо-отрю-ю в тво-аи гла-аз-за-а… И не зна-а-аю чта ска-аз-за-ать… — громко и надрывно пел-кривлялся высокий мужской голос.
   Песня неслась из уличного кабака, расположенного на Сретенке, одной из знаменитых улиц столицы. Песня со страстью надрывалась и смущала покой сонных окрестных домов.
   Марика крепче сжала в руке потрепанную кожаную ручку желтого чемодана и, превозмогая дрожь в коленях, пошла дальше, не оборачиваясь и не замедляя хода. Собака, окрещенная Марикой Петраркой, шла рядом со своей новой хозяйкой, шаг в шаг.
   Из дверей очередного кабака с визгом вывалились две раскрашенные девицы.
   — Пошел ты в задницу, урод!! — закричала девица в сиреневом парике в открытые двери. — Козел! Кровью умоешься!! Понял?! — процедила она сквозь зубы и сплюнула на мостовую.
   Двери кабака захлопнулись, и девица в сиреневом парике плюнула на закрытую дверь.
   — Петрарка, идем! — сказала Марика Петрарке и, бесстрашно глядя в даль ярко освещенной улицы, расправила плечи.
   На углу комического вида пара продавала мороженое, не смотря на поздний час. Высокий полный мужчина лет пятидесяти, Валентин, и его супруга, Раиса, маленькая шустрая женщина, стояли под раскрытым зонтиком около своего голубого лотка с заветным продуктом и скучали. Когда Марика прошла мимо них, они осмотрели желтый чемодан, девушку в школьной форме и потом долго смотрели ей вслед.
   — Хоп-хоп, хали-гали! Весело живем!.. Хоп-хоп, хали-гали! Песню мы поем!.. — зажигательная, до безобразия безвкусная мелодия закружилась вокруг Марики, желтого чемодана и Петрарки. — Хоп-хоп! Хоп-хоп!!.
   У подъезда дома с колоннами полулежал человек в облитых мочой джинсах. Серая футболка была помята и заляпана на груди чем-то черным. Человек развалился, облокотившись на ступеньки, раскинув ноги по мостовой, откинув голову назад и закатив глаза. Когда Марика поравнялась с ним, лежащий человек издал звериный утробный рев и, прошепелявив что-то нечленораздельное, попытался схватить Марику за ногу. Марика вскрикнула, переступила через пьяного и, пару раз обернувшись на него, ускорила шаг.
    Мимо Марики медленно проплыла черная блестящая машина с затемненными стеклами. Поравнявшись с девушкой, она поехала совсем тихо. Переднее стекло бесшумно опустилось, и на Марику испытующе посмотрели два черных горящих глаза. Проехав пару метров, черные глаза снова спрятались за стеклами, машина набрала скорость и скрылась в огнях города.
   У Марики закружилась голова, в ушах раздался странный негромкий гул. Она тряхнула головой, словно пытаясь освободиться от атакующего ее страха, и гул в ушах прекратился.
    Марика дошла до большого перекрестка, остановилась и оглянулась. Она совсем прошла горящую огнями, вопящую улицу. С тревогой смотрела она на цветные огни, с минуту она стояла, прислушиваясь.
   — Роняя слова и сле-ез-зы… Дарю тебе эти ро-оз-зы… — заголосил мужчина с женским голосом.
   — Петрарка, идем, — сказала Марика собаке дружелюбно и, встряхнув желтый чемодан, двинулась в ночь.

*
   В наступившей тишине раздались первые звуки мелодии «Лакримозы» из Реквиема великого Моцарта, и город уплыл куда-то далеко-далеко, перестал тревожить душу и вселять в нее страх. Кто-то играл на фортепиано знаменитую мелодию робко, двумя пальцами. Наступила темнота.
   Двор четырехэтажного дома постройки столетней давности был благоустроен и чист, но очень темен. С непривычки темнота казалась густой и даже непроходимой.
   Неизвестный исполнитель играл с начала «Лакримозы», теперь уже двумя руками, бережно выстраивая аккорды.
   Глаза понемногу стали привыкать к темноте, и темнота показалась не такой уж кромешной. Будто кто-то навел резкость, и теперь мы увидели двор весь.
   Небольшая детская площадка, заросли неизвестного кустарника за ней, две древние липы, высокая черемуха и дуб с необъятным стволом. Удивительно было увидеть в центре Москвы такое мощное растительное богатство в столь крошечном дворе.
   Марика подошла в темноте к скамейке, к той, что стояла поближе к густым кустам, уселась на нее, испуганно озираясь, машинально погладила Петрарку. Она посидела неподвижно некоторое время, пока «Лакримоза» не смолкла. Потом она посидела некоторое время в тишине. Очнулась, взгромоздила желтый чемодан на скамейку. Сняла туфли с кнопками и аккуратно поставила их рядом на землю. Улеглась на скамейку, прислонила голову к желтому чемодану и поджала под себя ноги.
   Петрарка важно уселась под скамейкой, положила морду на туфли с кнопками и засверкала глазами.
 
*
   По ночному двору устало брели Валентин и Раиса, толкая перед собой голубой лоток с мороженым. Они успели сделать всего пару шагов, когда увидели что-то необычное неподалеку и тут же сменили курс.
   Марика лежала на чемодане с открытыми глазами, замерев, прижав к груди сумочку, стараясь дышать как можно тише. Она давно заметила с трудом передвигающуюся по двору парочку, узнала их и надеялась, что в темноте они не увидят ни ее, ни Петрарку и пройдут мимо.
   Но продавцы мороженого направились прямо к девушке.
  Когда они подошли совсем близко к скамейке, Петрарка угрожающе зарычала.
   — Тьфу ты, псина! — Валентин выругался от неожиданности.
   Раиса попятилась от собаки, наступила на какую-то палку, которая хрустнула под ее ногой, подняла ее и протянула мужу.
   — На, пошевели, может, не дышит, — громко зашептала она.
  Валентин взял палку и ткнул ею в плечо Марики.
  Петрарка вскочила с земли и залаяла. Марика резко села на скамейке.
   — А-а!! — Раиса сдавленно вскрикнула.
   — О, смотри, живая, — Валентин тупо уставился на девочку, перевел взгляд на лающую собаку, отбросил палку в сторону.
   Петрарка рвалась изо всех жил, захлебываясь в грозном лае. Некоторое время продавцы мороженого и Марика молча, с большим напряжением смотрели друг на друга. Раиса изучила девочку, собаку, чемодан и, наконец, протянула руку и погладила Марику по голове.
   Марика отскочила от руки женщины, как ошпаренная.
  — Я… я сейчас милицию позову! — вскричала она.
   Продавцы мороженого переглянулись и вдруг добродушно рассмеялись, с умилением глядя на юную красавицу. Петрарка в недоумении обернулась к своей новой хозяйке, и Марика протянула озябшую руку и потрепала по лохматому боку свою верную защитницу. Петрарка перестала лаять и облизала девочке ладонь.
  — Тебе что, ночевать негде? — сказала Раиса ласково.
  Марика не ответила. Она была напугана и раздосадована появлением ночных собеседников и теперь не знала, как ей лучше вести себя.
   — Тебе идти некуда, да? — повторила свой вопрос Раиса.
   Марика снова не ответила.
   — Дед, а де-ед, — вдруг заканючила Раиса, с улыбкой глядя на Марику, — давай возьмем Снегурочку…
   Валентин посмотрел сперва на жену, потом на Марику, склонив голову.
   — Возьмем, лапушка, — ответил он жене.
   — Смотри, какая Снегурочка.
   — Возьмем, возьмем, давай возьмем.
   — Пойдем к нам, детка! — сказала Раиса, склонившись к Марике. — У нас тепло, чистенько, мы тебя накормим. Нехорошо на улице спать. Пойдем! — она взяла Марику за руку.
   — Я никуда не пойду! — сказала Марика, вырывая руку.
   Петрарка зарычала.
   — Ты что, нас боишься? — Раиса ласково рассмеялась. — Мы же не бандиты какие, мы же здесь живем, вот в этом подъезде. Я, — она ударила себя ладонью в грудь, — Раиса Степановна. Это мой муж — Валентин Алексеевич Басюк. Мы мороженое продаем! Ты любишь мороженое, детка?.. А тебя как зовут, а?.. Пойдем! — она опять потянула Марику за руку.
  — Я не пойду! — сказала Марика, немного смягчившись.
  — Да ты что, во дворе спать собираешься? — энергично зашептала Раиса. — Знаешь, как опасно? Кто здесь только не ходит… И криминалы… и бандиты… и убийцы… и даже маньяка весной ловили…
   Марика слушала женщину и готова была расплакаться.
   — Пойдем! Мы же тебе добра желаем! Пойдем, детка! Убьют тебя здесь с твоим чемоданом! Деньги отымут и убьют!
   Марика вытерла глаза, обулась, встала на землю.
   — Ну, пойдем, — сказала она Петрарке. — Здесь спать нельзя. Надо идти, — она потрепала собаку по шее. — Только я с собакой, — сказала она, выпрямляясь.
   — Да пожалуйста! — быстро и по-деловому ответила Раиса.
   Марика поправила свое школьное платье.
  Она почувствовала на себе чей-то взгляд и, подняв глаза, стала всматриваться в темноту.
   На расстоянии десяти шагов от нее стоял человек. Он был среднего роста, судя по фигуре, мужчина, но ни лица, ни глаз его невозможно было разглядеть. Это был Тагир. Марика видела его впервые и с опаской глядела на незнакомую фигуру. И он стоял и молча смотрел на Марику, на Петрарку, на продавцов мороженого и их лоснящийся лоток.
   Раиса перехватила взгляд Марики, в волнении обернулась и, увидев стоящего неподалеку человека, страшно разволновалась.
   — Так, всё, быстро уходим! — Раиса схватила чемодан Марики и направилась было к подъезду, но Тагир приблизился и преградил ей путь.
   — Куда? — сказал он.
   — Домой! — выкрикнула ему в лицо Раиса.
   Но он остановил ее, схватив ее за руку и вынудив поставить чемодан на землю.
   — Твой? — сказал он Раисе.
   — А ну-ка, отпусти меня!! Валя! Валя!! Что ты стоишь?
   Валентин подавленно вздохнул и потоптался на месте.
   Теперь Марика смогла получше рассмотреть человека, явившегося из темной летней ночи. На вид ему было лет двадцать. Джинсы, красная майка. Восточная кровь, пронзительный взгляд… Марика поймала себя на том, что любуется этим непрошеным гостем, и в волнении подвинулась ближе к Раисе.
   — Твой чемодан, да? — повторил Тагир.
   — Отпусти, бандит!! — Раиса еще сильнее разволновалась.
   Тагир неторопливо перевел взгляд на Марику, посмотрел на нее исподлобья и сказал негромко:
   — Она пойдет со мной.
   Марика поежилась от его пронзительного взгляда.
   — Я, — она не находила нужных слов, — я… я с Раисой Степановной… договорилась, — окончила она вдруг.
   Тагир подумал, перевел взгляд на Раису. Потом, не торопясь, достал из кармана потертых джинсов несколько купюр, выбрал из них одну в тысячу рублей и протянул ее Раисе.
   — Она пойдет со мной, — сказал он.
   Раиса вгляделась в купюру.
   — Об этом не может быть и речи, — сказала она.
   Тагир достал из кармана еще две такие же купюры и протянул их Раисе.
   Раиса еще секунду подумала и взяла деньги.
   — Идем, — сказал Тагир Марике и протянул ей руку.
   Она увидела в темноте его черные глаза, внимательно посмотрела в них и, помолчав всего пару секунд, сказала:
   — Нет, я пойду с ними.
   Раиса тут же засуетилась. Она энергично взяла чемодан и, сказав Марике: — Пойдем, пойдем! — засеменила к подъезду.
  Тагир стоял, не шелохнувшись.
   — Валя! Да иди уже наконец! — выкрикнула Раиса.
   Валентин догнал жену, гремя лотком с мороженым. Раиса на ходу сложила пополам полученные купюры и как ни в чем ни бывало засунула их за пазуху.
   — Идем, идем, детка, идем, — она подтолкнула Марику к подъезду, похлопав ее по спине. — Видишь, какие тут есть… охотники!..
   Она придержала тяжелую дверь подъезда, пока Валентин затаскивал лоток внутрь.
   Марика оглянулась на Петрарку, причмокнула губами, похлопала ладошкой по ноге и скрылась в подъезде вместе с собакой следом за продавцами мороженого.
   Тагир остался в темном дворе один.
 
*
   Звуки падали словно капли дождя. Снова зазвучала «Лакримоза» из Реквиема Моцарта, величественная и печальная. Фортепиано — строгий инструмент. Но сейчас он извлекал пронзительные звуки, трогающие самое сердце, и способные сейчас помочь удержаться в здравом рассудке.
   Ночь окутала город. Непроглядная тьма, черный квадрат. Не видно ни зги, лишь звуки фортепиано во тьме.

   Маргарита Александровна лежала на спине на узкой старинной кровати и смотрела на полную луну, глядящую ей в окно. Она вздохнула глубоко и закрыла глаза. Полежала так немного — и снова уставилась на белое пятно, ставшее отчаянно бескровно белым в контрасте с темной-темной ночью.

   Марика тоже не спала. Она внимала божественным звукам, льющимся из ее сердца, и смотрела на луну. Луна была полная, огромная. Марика вытерла слезу, скатившуюся на подушку, и поправила одеяло.

   Петрарка свернулась в ногах у Марики и тоже не спала. Казалось, она тоже слушала эту музыку. В темной комнате блестящие собачьи глаза казались человеческими.

*
   Ранним утром Марика проснулась от страшного шума в квартире.
   Она привстала на своей кровати, сооруженной на полу в кухне. Под ней лежали и простынь, и подушка, и одеялом она была укрыта настоящим, но все это находилось прямо на полу, хоть и достаточно чистом. Петрарка, спавшая в ногах девушки, тоже проснулась и подняла голову, прислушиваясь к шуму.
   Одетая, Марика вышла в коридор и увидела, как Валентин выправляет угол своей погнутой тележки с мороженым, стуча по ней молотком.
   — Доброе утро, — сказала она и улыбнулась.
   — Привет, — Валентин был сейчас хмурым и не расположенным к любезностям.
   Он опять ударил молотком по тележке, и резкий грохот разнесся по квартире. Марика вздрогнула и ушла в ванную.
   — А вот мы и проснулись! — Раиса со сладкой улыбкой вошла в кухню, где Марика собирала постель. — Как спалось?
  — Спасибо, очень хорошо, — Марика сложила аккуратно свернутое белье на табуретку, сложила одеяло.
   — Ну умница, — сказала Раиса.
  — Я вам так благодарна, — сказала Марика, прижимая руки к сердцу.
  — Да что ты, детка, — сказала Раиса.
  — Я вам так благодарна!.. — снова сказала Марика. — Я пойду, наверное.
  — А чайку-у! — взвизгнула Раиса. — Что ты, как не родная прямо…
  Марика удивленно взглянула на Раису, но виду не подала и вежливо сказала:
  — Да не стоит. Спасибо большое.
  — Стоит-стоит! Как же — позавтракать надо ребенку!
  — Спасибо вам, — Марика смутилась.
  Раиса налила в кружку холодного чаю, достала из хлебницы черствую булку, отряхнула ее от крошек, положила все это перед девочкой.
   — Кушайте, — она снова расплылась в сладчайшей улыбке и подвинула табуретку ближе к столу.
   Марика уселась за стол и стала пить чай с булкой, стесняясь.
  — Я так вам благодарна, — сказала она, прерываясь. — Я сегодня домой поеду. В Харьков.
  — Сегодня! — разочарованно сказала Раиса. — Харьков — это Украина? Ты украинка, что ли?
  Марика кивнула.
  — Так ты у нас без гражданства, что ли? — будто обрадовалась хозяйка, и глаза ее засверкали. — Ох, аккуратно, детка, заберут... — запричитала она.
  — Кто заберет? — Марика даже перестала жевать.
  — Милиция, — Раиса развела руками. — Да-а, такая жизнь, детка, такая жизнь…
  — Я уеду! — сказала Марика, и слезы показались в ее глазах. — Я ведь сегодня уезжаю!
  — А это все равно, все равно. Заберут — и все тут. В камеру посадят… и будешь там куковать… с уголовниками… Сволочи потому что.
  Марика заплакала.
  — К-как… в камеру?
  — Это же Москва, деточка… Столица… Режим. М-да…
  — Что же мне делать? — сказала Марика в отчаянье.
  — Надо денег дать, это… участковому, — сказала Раиса проникновенно.
  — Денег? Сколько?
  — Пять тыщ.
  — Пять тысяч! У меня нет пяти тысяч! Мне еще билет надо купить!
  — Заберут, заберут…
  — У меня нет таких денег!
  — А сколько у тебя есть?
  — Вот, — Марика достала из сумочки кошелек и вытряхнула на стол все его содержимое. — Вот. Тысяча девяносто четыре рубля. Всё.
  — О-ох, — протянула Раиса, разглядывая деньги. — Мало, мало. Дай сюда! — она взяла сумочку и пошарила в ней, внимательно осмотрела кошелек.
  — Но у меня больше нет! — в сердцах крикнула Марика.
  — Нету? А сережки? — взгляд Раисы впился в уши девушки, на которых красовались старомодные золотые сережки.
  — Нельзя сережки! Это бабушкины!
  — Бабушке, верное, лучше тебя здоровенькой увидеть, чем передачки тебе в тюрьму носить, да ведь?
   Раиса пристально смотрела на девочку, точно гипнотизировала ее.
   Марика в волнении сняла сережки и положила их на стол, рядом с горкой денег.
  — А куда… надо платить участковому? — выдавила она, глотая слезы.
  — Ладно. Помогу тебе, детка. Похлопочу, — сказала Раиса деловито, сгребла все со стола и спрятала в ящик кухонного стола.
  Марика продолжала сидеть, разбитая и расстроенная.
  — А в чемодане у тебя что? — сказала Раиса, и Марика вздрогнула.
  — Ноты, — ответила девочка.
  — Ну-ка покажи!
  — Зачем вам?
  — Покажи! — Раиса нависла над взволнованной девочкой. — А может, ты ложки мои серебряные украла!..
    На мгновение Марике показалось, что она сейчас потеряет сознание. Она зажмурилась и покачнулась, сжав кулак. Потом открыла глаза, молча встала, взяла от окна свой желтый чемодан и раскрыла его на столе.
   Изобилие пестрых потертых и новых сборников нот — вот что предстало взору изумленной хозяйки. Раиса постояла мгновение, глядя на ноты, потом запустила свои тощие руки под них и стала шарить на дне чемодана.
   — Я все деньги вам отдала, — сказала Марика сдавленным голосом.
   — Все? Почем я знаю? — сказала Раиса, пошарила еще немного по углам, закрыла чемодан и снова уставилась на Марику.
  — Мне можно идти? — сказала Марика.
  — Можно, — сказала Раиса и сощурилась.
  — Прощайте, — Марика повесила сумочку на плечо, взяла в руки чемодан, сказала Петрарке: — Идем, — и направилась вон из кухни.
  У двери она остановилась.
  — Но у меня не осталось даже на билет! — в сердцах сказала она.
  Валентин моментально вырос за ее спиной и перегородил ей путь к выходу.
  Марика с тревогой оглянулась на него, вздрогнула всем телом.
  — Пустите, я выйду, — сказала она упавшим голосом.
  Валентин посторонился и выпустил несчастную девочку с ее лохматой дворняжкой на волю.

*
   Наступил день, и Сретенка, показавшаяся девочке ночью страшным исчадием ада, оказалась шумной, веселой, разноцветной московской улицей.
   Марика шла, не разбирая дороги, сраженная происшедшим с ней несчастьем, зажав в руке желтый чемодан с нотами и изредка поглядывая на Петрарку, идущую рядом.
   Мимо Марики, напевая песенку, проехал велосипедист. Он посигналил девочке, идущей посреди тротуара, призывая ее посторониться. Марика подняла глаза.
   Велосипедист, мужчина лет шестидесяти, с пышной шевелюрой седых волос, был личностью весьма примечательной. За плечами его висел аккордеон. А на багажной корзинке сидел «домовенок Кузька», кукла с приклеенными синими глазами и улыбкой во весь рот. Кузька держал в руках красивый мешочек, периодически тряс его, потом заглядывал в него и снова улыбался во весь рот наклеенными губами. К багажной корзине было прикреплено объявление, написанное разноцветными фломастерами: «Бросая денежку, не забудь загадать желание».
   Объехав Марику, велосипедист притормозил и, продолжая напевать: «Нет-нет, не признанья твои и не жаркие гу-убы-ы…», покосился на нее, придерживая своего железного коня.
   Марика посмотрела на Кузьку и рассмеялась. Она поймала взгляд необычного велосипедиста и полезла в сумочку. Очнулась, посуровела, улыбаясь Кузьке, замотала головой.
   — Нет-нет, не отдам я тебя-я, никому не отда-ам, — запел велосипедист и, неловко тронувшись с места под тяжкой ношей, поехал дальше, посигналив на прощанье девочке и собаке.
   Марика пошла по улице дальше вперед. Слезы катились по ее щекам, и она совершенно не представляла, что ей делать дальше.
   У церкви она увидела нищих и снова заплакала.
   А когда в конце улицы девочка разглядела синюю милицейскую рубашку, ноги у нее задрожали, руки похолодели, и, стараясь не привлекать к себе внимания, Марика свернула в подворотню и оказалась в каком-то дворе.
   Она отдышалась и попыталась успокоить бешено стучащее сердце.
  — Петрарка, тихо, тихо! — сказала она собаке, присела на корточки и взялась за ошейник, стараясь удержать животное на месте.
   Она затаила дыхание и, услышав чьи-то шаги, вбежала в открытую дверь ближайшего подъезда.
   Она стала торопливо подниматься по лестнице вверх, волоча за собой тяжелый чемодан и прислушиваясь к преследующим ее шагам. Петрарка следовала за девочкой по пятам. Когда Марика оказалась на самой верхней площадке, она подергала решетку лестницы, ведущей на чердак, обессилено опустилась рядом с решеткой на желтый чемодан и заплакала. Петрарка уселась у ног хозяйки и положила голову ей на колени.
   Марика прислушалась. Тишина окружила ее. Шаги смолкли, и плотно закрытые окна не пропускали сюда шума города, так что стало слышно даже дыхание Петрарки.
   Марика закрыла лицо руками.
   Чудесная музыка вдруг зазвучала в ее сердце. Неизвестная мелодия, неизвестная пьеса для фортепиано… Красивая, протяжная музыка, наполненная тоской и любовью.
   Марика услышала шорох и подняла глаза.
   Перед ней на корточках сидел Тагир и смотрел на нее.
   Музыка сразу оборвалась, и стало слышно, как испуганно стучит сердце Марики.
    Тагир печально улыбался, глядя на девушку.
   — Что, раздели тебя Басюки, да? — сказал Тагир и сокрушенно покачал головой. Эхо подхватило его слова, произнесенные с восточным акцентом, и разнесло по подъезду.
   — Кто? — прошептала Марика.
   — Ну, Раиса и Валентин, — пояснил Тагир.
   — Откуда вы знаете? — пролепетала Марика, не отрывая взгляда от блестящих черных глаз юноши.
   — Нет у людей совести, — сказал Тагир. — Зачем ты им сама дала? Много взяли?
   — Все, — сказала Марика и заплакала.
   Она выглядела настолько невинным ребенком, что Тагир, глядя на нее, растрогался, хотя виду не подал. Он достал из кармана тысячерублевую купюру и протянул ее Марике.
   — На, на, — сказал он.
   Марика подняла заплаканные глаза и молча уставилась на деньги.
   — Бери, — сказал повелительно Тагир.
   Марика колебалась.
   — Спасибо большое, — сказала Марика и взяла из его рук новенькую купюру, которая хрустнула в ее руке. — Мне на билет, — пояснила она.
  — На билет? Какой на билет? На билет в кино? — Тагир лукаво взглянул на Марику.
  — На поезд! Домой!
  — Где твой дом? — сказал Тагир.
  — В Харькове, — Марика вытерла слезы.
  — Хватит на билет? — спросил Тагир деловито.
  — Ну, хватит, почти. Хватит, хватит!
  — Хватит или не хватит, а?
  — Я не знаю, — смутилась Марика. — Бабушка билет покупала.
  — Бабушка? Какая бабушка?
  — Моя бабушка.
  — Старенькая бабушка, — сказал почему-то Тагир. — Поедешь со мной на вокзал. Сколько билет стоит — узнаешь. Когда поезд уходит? Какой вокзал?
  — Вечером!.. Курский, по-моему!..
  — Хорошо. Есть хочешь?
  — Нет-нет, — Марика растерянно замотала головой.
  — Пойдешь со мной покушаешь, — сказал Тагир.
  — Нет, что вы, спасибо! — вскричала Марика. — Вам, наверное, домой нужно!..
  — Не, не нужно… Не захочешь есть, так со мной посидишь. Тебя как зовут? — он снова устремил пронзительный взор черных глаз на девочку.
  — Марика, — сказала Марика и смутилась.
  — Тагир, — сказал Тагир и протянул ей руку.
  — Тагир, — повторила Марика и протянула ему свою.
  Их руки почувствовали друг друга, и Петрарка весело залаяла.
  Где-то внизу в подъезде послышались крики и топот ног.
  Марика вздрогнула всем телом и испуганно оглянулась на лестницу.
  Тагир поднялся в полный рост, потянул за собой Марику, помог ей встать на ноги, внимательно посмотрел ей в глаза.
  — Запомни: когда ты со мной, ничего не бойся, — сказал он.

*
   В кафе было уютно, весело, и по радио пела Любовь Королева.
   Марика сидела за столиком одна, спиной к огромному сверкающему окну во всю стену. Она задвинула желтый чемодан под стол и, убедившись, что поверхность стола достаточно чистая, положила на стол свои тонкие руки. Она, улыбаясь, смотрела на стойку, около которой Тагир разговаривал с барменом. Она еще немного побаивалась своего нового знакомого, но он был такой… такой красивый, такой милый, с добрыми глазами и совершенно ослепительной улыбкой. Наверное, чуть постарше ее, но уже взрослый, серьезный и важный. А как он ласково смотрел на нее!.. Или ей показалось?.. Марика залюбовалась Тагиром. Он почувствовал ее взгляд, обернулся. Она покраснела и быстро отвернулась к окну.
    На улице прямо перед окном на тротуаре сидела Петрарка и смотрела через стекло на свою красавицу-хозяйку, которая сейчас променяла ее собачью преданность на общество черноглазого красавца. Петрарка, склонив набок голову, изучала обстановку в кафе и, судя по всему, была довольна и даже рада за хозяйку, чувствуя своим собачьим сердцем женского рода, что хозяйку и ее кавалера сейчас нужно оставить вдвоем.
  Марика снова повернула голову к Петрарке, встретилась с нею глазами и улыбнулась. А когда отвернулась от окна, у столика стоял Тагир.
   — Я с Русланом договорился, — сказал он. — Оставим чемодан у него до вечера.
   — Зачем?
   — Зачем его таскать целый день, да?
   — Хорошо, спасибо большое, — Марика пожала плечами, достала чемодан из-под стола.
   — Что такой тяжелый? — Тагир поднял чемодан. — Что ты носишь? Кирпичи?
   — Ноты, — сказала Марика.
   — Ноты? Хочешь музыку играть? — Тагир сверкнул улыбкой и скрылся с чемоданом за стойкой бара.
   — Хочу, — негромко сказала Марика и обернулась к Петрарке.
   — Что ты будешь: суп-харчо, шашлык, мусака, — услышала она голос Тагира и обернулась к нему.
  — Я? — Марика смутилась. — Я не голодная. Правда. Спасибо вам!
   — Что ты будешь: суп-харчо, шашлык, мусака, хачапури, есть долма, — невозмутимо повторил Тагир. — Здесь хорошо готовят.
   — Все равно, — сдалась Марика.
  — Хорошо, — сказал Тагир. — Нужно говорить мне «ты», — Тагир улыбнулся и ушел к стойке.
  Опять запела Королева какую-то очередную незамысловатую композицию, и Марика, поморщившись, отвернулась к Петрарке.
  Петрарка облизнулась пару раз и протяжно зевнула.

*
   Шум волнуемой ветром листвы, голоса людей и карканье ворон показались Марике чарующей музыкой после орущей в кафе «попсы».
   Марика и Тагир сидели на скамейке в тенистом дворике старого особняка. Где-то рядом зачирикали птички, и Марика обернулась на их голоса, потом вдохнула летнего ветра и, улыбнувшись, закрыла глаза. Все было для нее сейчас блаженством: и заросший дворик, и московская жара, от которой разомлело тело, и прекрасный рыцарь, который сейчас был рядом, и от присутствия которого успокаивалась душа.
   А под скамейкой сидела Петрарка и доедала мясо из целлофанового пакета. Она причмокивала, часто облизывалась и с упоением хрустела косточками.
   — Что-то поздненько сегодня, — сказал Тагир, и Марика, очнувшись, открыла глаза.
   Она вгляделась в улицу, вздрогнула и в замешательстве схватила Тагира за руку.
   Из тенистого дворика, в котором они сидели, был виден перекресток Сретенки и переулка. На углу перекрестка Раиса в белой панаме и Валентин в шляпе-сомбреро устанавливали блестящий голубой лоток с мороженым. Они зафиксировали колеса и раскрыли зонт. Валентин отер носовым платком пот со лба и толстой шеи. Раиса что-то закричала вспотевшему мужу, отчаянно жестикулируя, потом поправила ему ворот рубашки и энергично направилась прочь.
   — Вот они, красавцы, сами пришли, — сказал Тагир сквозь зубы.
   Марика посмотрела на Тагира. Юноша зорко следил за Валентином и, казалось, что-то замышлял. Марика осторожно высвободила свою руку из сильной руки Тагира и с беспокойством взглянула на Петрарку. Петрарка продолжала уплетать свой обед и, похоже, ничего не замечала.
   Валентин переминался с ноги на ногу, нещадно потея. К нему подлетела жирная черная муха, и Валентин с трудом отогнал ее.
   Мимо лотка с мороженым проезжали машины, проходили люди. Валентин потел, пыхтел и оглядывался. Наконец, он снова осмотрелся по сторонам, проверил лоток с мороженым на предмет устойчивости и стал быстро переходить дорогу. Оказавшись на другой стороне, он оглянулся на семейное хозяйство и почти бегом скрылся.
   — Жди тут, — сказал Тагир, не сводя глаз с лотка, и в его глазах появились лукавые искорки.
   — Куда? — Марика испугалась. — Не надо! Пожалуйста, не надо!
   — Почему, а?!
   — Тебя милиция заберет! — Марика не на шутку встревожилась. Она повисла на руке Тагира, умоляюще глядя на него.
   Тагир рассмеялся.
   — Не заберет! — сказал он. — Я только их немножечко должен проучить…
   Быстро и бесшумно он оказался на перекрестке. Оглянулся по сторонам, ловко схватил тележку, и уже через несколько мгновений он оказался во дворике вместе с тележкой перед обомлевшей Марикой и наконец насытившейся Петраркой, радостно его приветствующей.
   — Бежим! — закричал Тагир и сверкнул белоснежной улыбкой.
   — Куда? — Марика открыла рот и жадно глотнула ветра.
   — Куда-куда! Бежи-им!!.

*
   Казалось, и дома, и небо, и рыхлый городской асфальт, перекрестки, светофоры — все закружилось в едином танце. Летний ветер подхватил пыль и окатил ею детей, скачущих вприпрыжку вслед за блестящей голубой тележкой, наполненной мороженым.
   Дети захлебывались в смехе, и Петрарка бежала рядом.
   И снова все закружилось, закружилось в вихре: улицы, дома, вывески, прохожие, машины, деревья, небо, небо, небо. 
    Они оказались на каком-то бульваре и остановились отдышаться. Петрарка описала круг вокруг смеющейся парочки и уселась в пыль, намереваясь почесать за ухом.
   Марика обернулась, увидела в конце улицы силуэт Валентина и, жадно глотнув воздуха, снова закричала Тагиру:
   — Бежи-и-им!!
   И они снова бросились бежать, придерживая на поворотах тяжелую тележку с мороженым. Петрарка устремилась за ними. Игриво повизгивающая троица скатилась по бульвару, потом, крадучись, пересекла улицу и скрылась за поворотом.
               
*
   В широком незнакомом дворе под старым дубом сидели Марика и Тагир и ели мороженое. Они сидели прямо на траве, наслаждаясь прохладой в тени мощной кроны дерева. Голубая тележка стояла рядом. Петрарка лежала неподалеку и зорко следила за спокойствием во дворе.
   — Я мороженое не ела… год, наверное! — сказала Марика и с наслаждением откусила кусочек от своего вафельного стаканчика.
   — Ешь еще, — сказал Тагир и откусил от своего.   
   — Я больше не могу. Всё.
   — Надо. Ешь.
   — Петрарка! Петрарка! Хочешь еще мороженого?
   — Хватит собаке.
   — Петрарка! Не иди! Тебе хватит! Не иди сюда! Сидеть! Сидеть, Петрарка!..
   Они помолчали.               
   — Знаешь, — сказала Марика и откинула косички на спину, — а меня бабушка в Москву не хотела отпускать. Еле уговорила ее. Просто ни в какую. Она думает, здесь живут одни бандиты, эти… женщины, и черные… Ой! — Марика поняла, что сказала, побледнела и залепетала: — Ну, в смысле… и… и что на улицах здесь стреляют. Представляешь?
   Тагир растерянно посмотрел на девочку, а Марика продолжала:
   — А я две недели в общежитии института культуры жила. Там такие девочки хорошие были: Варя из Твери, потом Виолетта из Владикавказа, Алла Паллна из Урая… Столько девочек хороших… И ребята хорошие поступали: и Сережа… не помню откуда, и Игорек из четвертой комнаты, и Денис, и Васька… Знаешь, какие ребята классные… — Марика вдруг серьезно загрустила. — Только я не поступила.
   — Поступишь на тот год, — сказал Тагир.
   — А я бабушке сказала, что поступила. Представляешь? Вот она расстроится…
   — Зачем сказала?
   — Ну не знаю… Так стыдно было… ужасно.
   — Не стыдись своей жизни, — сказал Тагир и погрустнел.
   — Я как приеду, все ей сразу расскажу, — заверила саму себя Марика.
   — Когда поезд?
   — А? — встрепенулась Марика. — Вечером. В девять… или в десять.
   Тагир посмотрел на часы.
   — Три, — сказал он, привалился к стволу дуба и прикрыл глаза.
   — Это хорошо, — сказала Марика, пробежав взглядом по его лицу. — Может, тебе уже домой пора? — спросила она.
   — Не, не пора, — сказал Тагир, не открывая глаз.
   Вдруг Петрарка громко залаяла.
   Марика и Тагир взволнованно обернулись на лай.
   Во двор с криками вбежала целая ватага детей, человек восемь. Это были мальчишки-беспризорники. Грязные, плохо одетые дети со взрослыми лицами остановились, увидев собаку, и грозно нахмурились.
   — Петрарка! Ко мне! — Марика вскочила на ноги. — Петрарка! А ну пойди сюда!
   Петрарка подбежала к хозяйке, изредка потявкивая. Она не выступала против беспризорников, просто она хотела защитить своих друзей от любых, даже случайных, посягательств на их безопасность.
   Марика схватила собаку за ошейник и погладила ее по спинке.
  — Тихо, тихо, не кричи, не кричи, — сказала она собаке.
   Петрарка замолчала.
   Беспризорники смотрели на собаку, на Марику, на Тагира, на блестящий голубой лоток и молчали.
   Тагир поднялся на ноги, подошел к лотку, открыл крышку, обернулся, улыбаясь, к детям.
   — А ну, пацаны! Налетай!! — закричал он мальчикам и призывно махнул рукой.
   Мальчишки замерли в нерешительности.
   — Налетай! Угощаю! — сказал Тагир.
   Беспризорные дети постояли еще мгновение, потом с веселыми криками бросились к лотку.
   — Только не много ешьте! — прокричал Тагир. — Животы заболят!
   Он снова уселся на траву, села рядом с ним и Марика. С некоторым испугом и жалостью она наблюдала, как мальчишки набивали себе рот мороженым.
   — Надо вернуть тележку, — сказала Марика тихо. — Мы же ее все-таки украли, — выговорила она чуть слышно.
   Тагир повернул лицо к девочке.
   — Что, простила уже? — спросил он. — А?.. Добренькая, да?
   Глаза его стали серьезными и злыми, и он проговорил негромко, чеканя слова:
   — Запомни: никогда не строй из себя жертву. Никогда! — он разволновался. — Иначе жизнь раздавит тебя, как жалкого таракана. Поняла?!

*
   Тагир вышел на Сретенку и пошел по улице медленно и важно. Он видел краем глаза, как потный, запыхавшийся Валентин со шляпой в руке пересек улицу трусцой и скрылся в переулке. Потом он выскочил обратно на Сретенку, столкнулся на перекрестке с раскрасневшейся Раисой, что-то прокричал ей жалобно, разводя руками. Тагир продолжал идти, словно ничего не замечал.
   Раиса размахнулась и ударила мужа по его плотному плечу. Валентин отскочил от супруги, пытаясь защититься от повторного удара, и тут увидел Тагира. Валентин обрадовался, запрыгал на месте и помахал Тагиру шляпой.
   Тагир продолжал неторопливо идти. А Валентин уже бежал ему навстречу.
   — Тайгер! Тайгер! — закричал он высоким голосом. — Тайгер! У нас лоток пропал! — он приблизился к Тагиру и тяжело задышал на него.
   — Пропал? — сказал невозмутимо Тагир. — Как пропал?
   Тагир продолжал идти, и толстый Валентин семенил рядом с ним, перепрыгивая через люки.
   — Да вот, я стоял тут… в двенадцать… или в час… Пописать пошел. Возвращаюсь… Тайгер, помоги!!. Тайгер, помоги!!
   — Что ты заладил: помоги, помоги… Ты Михалычу сказал?
   — Не видел ничего Михалыч! И Васька-косяк не видел, с утра сидит с прессой. Никто не видел! Ай!! — Валентин взвыл и схватился руками за голову.
   — Может Алла с Викой видели? — продолжал невозмутимо Тагир.
   — Нет их, закрыты!.. Ай!! Что делать, что делать?! Тайгер!!.
   — Некрасова спрашивал?
   — Да я всех опросил! Всех! Не видел никто!!. И эти, — он безнадежно махнул рукой в сторону нищих, сидящих у церкви, — тоже ничего не видели… Да куда же она подевалась?! — и Валентин заплакал, размазывая толстыми пальцами слезы по красным щекам.
   — Ладно, не скули. Видел я какую-то тележку голубую во дворе на Цветном, — сказал Тагир.
   — Во дворе!! В каком дворе?!
   — По бульвару иди, потом на Цветной свернешь… направо во дворе… в каком не помню… дом такой желтоватый… там стройка еще. Там тележка какая-то стоит.
   — Моя! Моя, родимая!!. Тайгер! Тайгер, я твой должник!! — Валентин наклонился к Тагиру, намереваясь его поцеловать.
   Но Тагир успел отклониться от поцелуя. Он остановился и сказал Валентину:
   — Иди, опять украдут.
   — Рая! — заверещал Валентин на всю улицу. — Рая-а!!.
   Тагир посмотрел вслед удаляющейся парочке, пока они не скрылись из виду.
   — Да, ты мой должник, — сказал он сквозь зубы.

*
  Марика, конечно же, не могла в точности узнать подъезд, в котором была прошлой ночью, но, поднимаясь вверх по лестнице вслед за Тагиром, она ужасно разволновалась.
   Когда же они очутились на площадке, и Марика увидела дверь, обитую бордовым дерматином, с цифрами «52», она остановилась как вкопанная.
   Тагир присел перед дверью, вставил отмычку в дверной замок и стал ее осторожно поворачивать внутри. И тут Марика все поняла.
   Она закрыла рот руками, боясь закричать, и стала пятиться.
   — Куда? — Тагир не на шутку рассердился. — Стоять! — скомандовал он.
   — Я прошу тебя: не надо! Тагир! Пожалуйста! Не надо! Мне ничего не нужно! — Марика продолжала пятиться.
   Замок щелкнул в руках Тагира, и дверь бесшумно открылась.
   — Стоять! — повторил Тагир и схватил Марику за руку.
   — Пожалуйста, не надо! — зашептала Марика отчаянно.
   — Тихо! — Тагир схватил ее в охапку и зажал ей рот рукой.
   Петрарка недоуменно уставилась на обоих своих друзей, не зная, поднимать ей шум или нет. Сейчас она лишь настороженно зарычала.
   — Всю жизнь тебя будут топтать, если ты не сделаешь этого, — зашептал жарко Тагир на ухо Марике. — Дурочка, — он смягчился. — Мы только возьмем свое.
   Два блестящих от слез, испуганных глаза взглянули на него с мольбой. Тагир нежно улыбнулся.
   — Надо, — сказал он и поцеловал Марику в лоб.
   Марика порывисто вздохнула. Крупная слеза скатилась по ее щеке и обожгла руку Тагиру.

*
   В квартире Раисы и Валентина громко тикали часы.
   Тагир действовал быстро и четко. Он обследовал чисто прибранную кухню, обернулся к Марике, которая осталась стоять в коридоре, ни жива, ни мертва.
   — Сколько твоих денег? — сказал он. — Иди смотри!
   — Нет! — вскричала Марика. — Я не могу!
   — Иди сюда! Времени нет! — Тагир взял девушку за руку, втащил в кухню. — Сколько? Быстро!
   — Тысяча девяносто четыре рубля, — Марика растерянно смотрела в открытый ящик, наполненный затертыми книжками по кулинарии, исчерканными листочками с рецептами, здесь же лежали деньги.
   Тагир отсчитал деньги и сунул их в руку Марике.
   — Всё. Тысяча девяносто четыре рубля, — сказал он. — Мы в расчете.
   Но Марика осталась стоять у раскрытого ящика в оцепенении.
   — Быстро! — сказал Тагир. — Надо уходить.
   — Сережки, — сказала Марика. — Бабушкины сережки. Их здесь нет.
   — Сережки твои забрали? — спросил Тагир. — Быстро ищи! Где они, твои сережки?
   Он рванул в комнату. И, пока Марика открывала один за другим ящики в кухне, вернулся со старинной шкатулкой в руках.
  — Смотри, — сказал он.
   Он поставил на кухонный стол шкатулку, открыл ее и, осторожно приблизившись к окну, посмотрел во двор.
   — Пора уходить, — сказал он.
   — Вот они! — радостно вскричала Марика и выудила из шкатулки свои сережки.
   — Всё? — Тагир захлопнул шкатулку и скрылся в комнате. — Быстро! Идут! — сказал он, когда вернулся.
   Цепким взглядом юноша оглядел кухню, поправил съехавшую наискось розовую салфетку на столике у плиты, задвинул плотнее один из ящиков и, схватив Марику за руку, ринулся с нею в коридор.
   — Петрарка! — зашептала отчаянно Марика.
   — Ах, где ты, Петрарка… чтоб тебе!.. — заскрежетал зубами Тагир, вылавливая в комнате собаку и прилагая все усилия, чтобы не разразиться нецензурной бранью.
   Хлопнула входная дверь, и все стало тихо.

*
   Трое взломщиков спрятались на лестнице у самого входа на чердак. Три хитрые физиономии: Марика, Тагир и Петрарка. Они затаили дыхание, поглядывая вниз в подъезд.
   Через лестничные пролеты они видели, как Валентин и Раиса тащили вверх по лестнице изрядно побитую пустую тележку из-под мороженого.
   — Растяпа! — ругалась Раиса. — Ты запомнил этих пацанов?
   — Так их много было, лапушка! — оправдывался Валентин.
   — Надо Михалычу заявление писать! Пусть выплачивают ущерб!
   — Какой ущерб с этой шпаны?
   — Молчи! Все из-за тебя!..
   — Молчу.
   У дверей парочка долго возилась с ключами.
   Марика зажмурилась.
   Дверь бесшумно открылась, продавцы мороженого внесли в квартиру свою многострадальную голубую тележку.
   Петрарка закрыла глаза и спрятала голову в ногах Марики.
   Дверь захлопнулась, и снова все стало тихо.

*
   — Ну что, правильно я сделал? — спросил Тагир, когда они с Марикой и Петраркой вышли на шумную Сретенку.
   — А если б нас поймали? — сказала Марика, пряча сережки в сумочку.
   — А это уже от нас зависит, — сказал Тагир.
   Марика подставила лицо под летнее солнце и благодарно улыбнулась небесному светиле.
   — Самое главное, что все позади, да? — Марика счастливыми глазами взглянула в глаза своего покровителя. — Пойдем скорее!.. Пожалуйста! — она оглянулась.
   — Я сказал, не бойся ничего. Ты со мной, — сказал Тагир и положил руку на ее плечо.

*
   В кассовом зале Курского вокзала было людно и душно. В каждое окошко выстроилась очередь. Люди сновали туда-сюда, толкались, скучали, перебранивались, искали друг друга — словом, шла обычная вокзальная жизнь.
   Петрарка сидела у желтого чемодана и сосредоточенно оглядывала ноги прохожих, ежесекундно проплывающие у нее перед носом.
   Марика стояла в очереди в кассу и, машинально поглядывая то на чемодан и Петрарку, то на людей вокруг, казалось, обдумывала что-то важное.
  В замешательстве она перевела взгляд на высокого полного мужчину, что стоял неподалеку в толпе. Она вздрогнула и заглянула ему в лицо. Вздохнула облегченно — конечно, это был не Валентин — потом невольно остановила взгляд на блестящем рыжем кошельке с золотой кнопкой, торчащем из заднего кармана брюк толстяка.
   Окошечко кассы приблизилось, и Марика совсем погрустнела. Она «клюнула» носом, подавила глубокий вздох, потом подняла повлажневшие глаза и не нашла Тагира. Она помедлила немного, продолжая что-то обдумывать.
   — Девушка! Вы будете брать или нет? — вскричала над ухом Марики какая-то женщина.
   Марика очнулась.
   — Да-да, — сказала она и, дотянувшись до окошка, сказала: — Будьте добры!  Мне один билет до Харькова на вечерний поезд. Пожалуйста… Что? Один. Плацкарт, пожалуйста. Паспорт? Да-да, — Марика полезла в сумочку за паспортом, достала его и с волнением уставилась на тетеньку в окошке кассы. — Есть, да? — сказала она разочарованно. — Давайте.
   — Ну что? — услышала она голос Тагира за спиной.
   — Билеты есть, — сказала Марика и вздохнула.
   — Хорошо, — сказал Тагир. — Денег хватит?
   Марика кивнула.
   — Я сейчас, — сказал Тагир.
   Марика снова кивнула и обреченно уставилась на тетеньку, что выписывала ей билет.
   Неожиданно в вокзальном гуле зазвучала «Баркарола» П.И.Чайковского. Фортепиано пело в полную силу, извлекая звуки умелыми руками пианиста.
   Марика не обращала внимания на музыку и продолжала страдать, глядя в окошко кассы.
   Вот еще несколько тактов «Баркаролы» прозвучало, и, не найдя сейчас поддержки в юном сердце, музыка смолкла.
   
*
     Вокзальный шум усилился, когда наши герои очутились на перроне.
   Грязный заплеванный перрон, спешащие и толкающиеся люди, свистящие тепловозы, грохот тележек с поклажей, нечленораздельная речь, объявляющая по радио о разлуках и встречах — все слилось в единое.
   Тагир нес желтый чемодан вдоль поезда, а Марика семенила вслед за ним, прижимая сумочку к груди и все время оборачиваясь к Петрарке.
   Когда она оглянулась в очередной раз, перед ней возникла словно выросшая из-под земли молодая цыганка и, с любопытством осмотрев школьную форму Марики, закричала ей в лицо:
   — Постой, красавица, погадаю тебе, милая!..
   Марика зажмурилась.
   — Нагадаю тебе счастья большого, милая, жениха и пятерки, одни пятерки, — заговорила она скороговоркой. — Позолоти ручку, милая, все нагадаю тебе!..
   — Тагир! — закричала Марика. — Тагир!
   Она почувствовала, как сильная рука схватила ее за руку. Они бежали по перрону. Марика обернулась: Петрарка бежала следом за ней.
   Они остановились у вагона.
   — Восьмой, — сказал Тагир и поставил чемодан на землю. — Что, идем?
   — Рано еще, давай постоим, — ответила Марика. — Петрарка, Петрарка! — позвала она. — Мы пришли!
   — С собакой нельзя, — сказала проводница, даже не глядя на наших друзей.
   — Как: нельзя? Она у меня смирная, — сказала Марика и улыбнулась проводнице.
   — С собакой нельзя, — сказала проводница и снова не посмотрела.
   — Тетенька, пожалуйста, — взмолилась Марика. — Она никому не будет мешать! Она со мной будет спать!
   — Молодые люди!!. — проводница повернула свое покрасневшее лицо к детям и выпучила глаза. — Я сказала: нельзя! Есть правила перевоза груза и животных, вот и!.. — она устала и замолчала. — Короче, — сказала она, набрав воздуха. — Собакам нельзя. Всё! — Она тяжело вздохнула и икнула.
   — Короче, оставляй ее мне, — сказал Тагир, положив руку на плечо Марики. — Поняла? Не волнуйся! Она будет в порядке, ты будешь в порядке… Напиши мне адрес — я ее тебе привезу! Слово даю — привезу! Поняла? Да не плачь ты!
   — Да-да, — закивала Марика, смахнула слезы и полезла в сумочку.
   Она достала школьную тетрадку и ручку. Написала несколько строк на листке, вырвала листок и протянула его Тагиру.
   — Вот, — сказала она. — Город Харьков, Тельмана, восемнадцать. Телефона нет. У соседей телефон, давай напишу. — Она забрала обратно листок, написала цифры на нем, вернула листок Тагиру. — Тетя Аня, соседка.
   — Петрарка! Петрарка! Иди сюда, хорошая, — Тагир подозвал Петрарку, присел перед ней на корточки. — Слушай, хозяйка твоя уезжает, да? Я о тебе позабочусь. Веришь?
   Петрарка махнула хвостом, потом уселась у ног Тагира и зевнула.
   — Пассажиры, заходим! — сказала проводница ледяным голосом.
   — Уже?! — Марика поспешно вытащила билет и паспорт, протянула проводнице.
   Проводница взяла билет и паспорт, стала изучать.
   — Ой! — спохватилась Марика. — Я же вам денег должна! — она обернулась к Тагиру.
   — Денег? Каких денег? — рассердился Тагир.
   — Тысячу рублей! Вы же мне дали на билет! А я потом свои нашла! А ваши — вот они! — она полезла в сумочку.
   — Э-э, женщина! Убери деньги! — сказал Тагир глухим голосом и схватил Марику за руку. — Не надо обижать человека. Я тебе деньги дал от чистого сердца, а ты обижаешь меня…
   — Возьмите билет! — раздался гнусавый голос проводницы. — Пассажиры, заходим! Поезд отправляется!
   — Я не хотела вас обидеть! — закричала Марика Тагиру, схватила билет, паспорт, желтый чемодан и прыгнула в вагон.
   Она задержалась в тамбуре и повернулась к Тагиру. Глаза ее были полны слез.
   — Простите, я не хотела! — выкрикнула она. — Спасибо вам за все!
   — Ладно, — Тагир махнул рукой.
   Проводница вошла в вагон, встала в дверях и загородила проход.
   Марика выглянула из-за ее плеча. Глазами, полными великой тоски, девочка смотрела на Тагира и сидящую у его ног Петрарку. Она старалась запомнить их обоих, впитать душою каждую клеточку, каждую черточку ставшего ей дорогим образа.
   И тут глаза их встретились.
   — Пустите! — крикнула Марика проводнице, так, что та отпрянула от неожиданности.
   Марика схватила желтый чемодан и выпрыгнула вместе с ним на перрон.
   — Что ты делаешь?! — закричал Тагир. — Поезд отправляется!
   — Я не поеду! — закричала ему в ответ Марика.
   — Тебе надо ехать!
   — Я не поеду! Я хочу с тобой!..
   — Девушка! Поезд отправляется! — закричала проводница.
   — Быстро залезай в вагон! — Тагир подтолкнул Марику к вагону. — Тебе надо ехать домой!
   — Я не хочу! Я хочу с тобой!
   — Слушай меня! Ты хорошая девочка! У тебя вся жизнь впереди! Не надо со мной! Я… — он помедлил, — я – вор! Понимаешь, вор!
   Проводница испуганно выпучила глаза.
   — Нет! Мы оба воры! — вскричала Марика. — Да! Мы оба залезли в эту квартиру! — закричала она проводнице.
   Проводница обомлела. И то ли под воздействием слов Марики, то ли потому что время пришло, поезд тронулся.
   — Что ты сделала? — сказал Тагир, провожая взглядом уезжающий вагон.
   Марика не нашла, что ответить.
   Так они стояли на перроне, глядя друг на друга. Петрарка сидела в ногах у них и тоже глядела на своих хозяев, виляя хвостом.
   — Ладно, — сказал Тагир и взял желтый чемодан.
               
*
   В сумерках они стояли перед многоэтажным домом и смотрели на светящиеся окошки, задрав головы. Марика, Петрарка и Тагир с желтым чемоданом в руке.
   Тагир переводил взгляд с окна на окно и, казалось, о чем-то напряженно размышлял.
   — О чем ты сейчас думаешь? — спросила Марика, заглянув в глаза своему спутнику.
   — А? — Тагир сделал вид, что не расслышал ее вопроса. — Замерзла? — спросил он.
   — Нет, — ответила Марика, волнуясь.
   — Идем, — сказал Тагир, очевидно, наконец, решив ребус в голове.

*
   Они вышли из лифта на лестничную площадку, и Тагир достал из кармана связку ключей.
   Он задержался на мгновение, позвонил в дверной звонок. Прислушался и, не услышав ни звука в недрах квартиры, стал рассматривать связку.
   Он взял один из ключей, вставил его в замочную скважину, но ключ даже не повернулся в замке.
   — Та-ак, — сказал Тагир, — не тот.
   Он перебрал ключи и отделил от связки другой.
   Марика растерянно наблюдала за его действиями. Она увидела на связке пару отмычек, но не поняла их предназначения.
   Второй ключ опять не повернулся в двери.
   — Подожди, точно есть, — сказал Тагир и задумался.
   Маленький стальной ключ повернулся в замке, и дверь открылась.
   — Входи, — сказал Тагир.
   Он пропустил гостью и собаку вперед, по привычке оглянулся и, войдя в квартиру, бесшумно закрыл за собой дверь.

*
   — Сейчас, погоди, — сказал Тагир в темноте.
   Он не нашел выключатель в прихожей, поэтому прошел в кухню и зажег там лампочку под оранжевым абажуром.
   — Всё работает, — сказал он. — Проходи, не стесняйся.
   Марика разулась и сделала несколько робких шагов, с необычайным интересом, немного стесняясь, оглядывая убранство квартиры.
   Теперь свет горел и в гостиной, уютной, со вкусом обставленной и просторной.
   Марика вошла в большую гостиную, наполненную полками с книгами, и остановилась, увидев пианино.
   — Хочешь поиграть? — спросил Тагир.
   — Наверное, поздно, — сказала Марика.
   — Можно, можно, играй, — сказал Тагир и ушел в кухню.
   — Я тихонечко, — сказала ему вслед Марика.
   — Играй, играй, — услышала она голос юноши.
   Почти на цыпочках девушка подошла к пианино, благоговейно взглянула на него, поставила перед ним стул и села, почти не дыша. Петрарка прошла в гостиную следом за хозяйкой и улеглась на ковер.
   Марика расправила плечи и, положив руки на колени, устремила взгляд прямо перед собой.
   Ее взволнованному взору предстало множество интереснейших вещей, стоящих на крышке пианино. Это были разные керамические фигурки, миниатюрные вазочки из богемского стекла, бутон розы, плавающий в прозрачной вазе, и множество фотографий в рамках. С фотографий на Марику, улыбаясь, глядели черноглазые дети и взрослые. В центре композиции стояла выцветшая любительская фотография, на которой, серьезные, сидели молодая пара: девушка в фате до пола и юноша с лихо закрученными черными усами.
   Марика закрыла глаза и заиграла.
   «Лакримоза» бессмертного Реквиема Моцарта зазвучала сдержанно и трагично.
   Марика играла, с замиранием сердца прислушиваясь к тому, что происходило за стеной.
   Она оборвала игру, подняла глаза и снова увидела пару молодоженов на фотографии.
   Она подождала некоторое время, огорчаясь, что Тагир не пришел ее послушать.
   Она вошла в кухню с фотографией молодоженов в руках и увидела Тагира, сидящего перед кухонным столом.
   — Это твои родители? — спросила она, показывая на фотографию.
   — А? Нет, — Тагир поднял голову.
   — А кто это?
   — Так, одни армяне.
   — Родственники?
   — Нет, не родственники.
   — А дети — кто?
   — Дети? А, это их дети.
   Марика замолчала. Теперь она разглядела, чем занимается Тагир, и растерялась.
   На столе перед Тагиром лежал блестящий рыжий кошелек с золотой кнопкой. Рядом лежало, судя по всему, содержимое кошелька: купюры, монеты, визитка и маленькая фотография с изображением младенца.
   Марика подошла ближе к столу и взяла фотографию младенца тонкими пальцами.
   — Это кто? — спросила она.
   — Ты спать не хочешь? — спросил Тагир.
   — Не хочу.
   — Давай, я тебе постелю, — сказал Тагир. — Захочешь — ляжешь спать.
   Он поднялся, сгреб деньги со стола, засунул их в карман. Взял визитку, тоже сунул ее в карман и вышел из кухни.
   Марика поднесла поближе к глазам фотографию мальчика. Маленький русый мальчик улыбался во всю ширину беззубого рта.
   Марика вдруг разнервничалась. От неожиданности она села на табуретку, положила на стол рамку с фотографией молодоженов и помрачнела.
   Вернулся Тагир.
   — Тагир, — сказала Марика. — Это чей мальчик?
   — Где? — Тагир посмотрел на фотографию, взял ее в руки. — Ну мальчик и мальчик, — сказал он и порвал фотографию на мелкие кусочки.
   — Что ты делаешь? — изумилась Марика.
   — Она тебе нужна? — глаза Тагира засверкали.
   — Нет, но… — Марика не нашла, что ответить.
   — Не нужна?! Хорошо! — Тагир резко развернулся и вышел из кухни.
  Марика вжалась в табуретку и через секунду услышала шум смывного бачка в туалете.
   — Зачем ты ее порвал? — спросила Марика упавшим голосом.
   — Нет ее, забудь! — сказал Тагир, входя.
   Он открыл холодильник и присвистнул.
   — Шампанское будешь? — спросил он.

*
   Они сидели прямо на полу, на пушистом ковре, и пили шампанское из хрустальных бокалов.
   В квартире царил покой, и только с улицы в открытое окно врывалась вездесущая «попса». Бархатный мужской голос исполнял песню про любовь. Но песня вскоре смолкла, и в наступившей тишине Марика вдруг уронила бокал на ковер.
   — А! — вскрикнула девушка от неожиданности, подхватила бокал, но пятно уже расползлось по ковру.
   — Ничего, высохнет, — сказал Тагир и протянул бутылку, чтобы снова налить шампанского своей гостье.
   — Угу, — промычала Марика, подставила бокал и с волнением смотрела, как пенящийся, искрящийся напиток наполняет сосуд.
   Наступило неловкое молчание.
   Тагир поставил бутылку на ковер и сказал, глядя в пол:
   — Ты не бойся, маленький. Я тебя пальцем не дотронусь.
   — Что? — Марика подняла на него глаза и покраснела.
   Снова ветерок ворвался в комнату, принеся с собой надрывную песню: «Я смотрю-ю в твои глаза-а и не зна-аю, что сказа-ать…»
   Тагир поднял глаза и долго-долго смотрел в глаза Марике.
   — Не бойся, — повторил он негромко. — Ничего не будет.
   — Угу, — только и смогла вымолвить Марика.
   Раздался оглушительный звон телефонного аппарата. Он точно пробудил от сна наших героев, возвращая их в реальный мир.
   Марика уставилась на Тагира. Тагир напрягся весь, до кончиков пальцев, но даже не шелохнулся.
   Телефон продолжал звенеть, но Тагир не поднялся с ковра.
   Марика с удивлением глядела на своего друга. Она вздрагивала при очередной пронзительной трели. Странные неприятные подозрения закрались в ее душу.
   А когда телефон смолк, и Тагир встал и, выключив свет в гостиной, снова уселся на ковер, не проронив ни единого слова, Марика спросила:
   — Тагир? Чья это квартира?
   Он помолчал, потом ответил нехотя:
   — Одних армян.
   — Это твои родственники? — спросила Марика, невольно повышая голос в темноте.
   — Нет. Друзья, — сказал Тагир.
   — Может, это они звонили?
   — Не, не они…
   — Тагир! От кого мы прячемся?..
   Он промолчал.
   — Тагир! Чья это квартира? Кто здесь живет? Где они?! Тагир!!.
   Марика не услышала ответа, вскочила на ноги и выбежала в прихожую. Навстречу ей поднялась заспанная, встревоженная Петрарка.
   Тагир в три прыжка очутился рядом с Марикой и схватил ее за руку.
   — Не надо! — вскричал он.
   — Ты обманул меня! Это чужая квартира! Мы залезли в чужую квартиру! — Марика пыталась вырваться и добраться до двери.
   — Не надо! Не уходи!
   — Ты обманул меня! Я тебя знать не хочу!!. Где мой чемодан?!  —вскричала она, оглядываясь. — Где мой чемодан?!
   Она снова взволнованно оглянулась, вспомнила, что чемодан стоит в спальне, и, набравшись мужества, ринулась туда.
   Но Тагир остановил ее на пороге спальни, схватив ее за руки.
   — Не надо! Умоляю! Не уходи!!. — закричал он вдруг и упал перед девочкой на колени.
   Оторопевшая от неожиданности Марика взглянула на своего друга, и сердце ее сжалось.
   — Умоляю!! — повторил Тагир, прижавшись лицом к ее рукам. — Пожалуйста! Если ты уйдешь, я умру, — говорил он, и тело его сотрясалось.
   Марика стояла, как вкопанная, и не знала, что ей делать.
   — Здесь тебе ничего не грозит. Ничего! — сказал Тагир, продолжая стоять на коленях. — Я не обманываю тебя. Здесь живут мои друзья, армяне. Они сейчас в Ереване. Я у них ночую иногда. Они знают!.. Ты должна мне верить!.. — он отстранился от Марики и, опустив еще ниже голову, уселся на пол, обняв руками колени.
   — Зачем же ты ночуешь здесь?!. А твой… где твой дом?.. — спросила Марика, смягчившись.
   — Везде, — Тагир неопределенно махнул рукой. — А-а… везде. У меня нет дома. Я везде живу. А-а… — он снова безнадежно махнул рукой. — Все равно…
   Марика опустилась на пол рядом с ним и некоторое время она молчала, рассматривая его темную макушку.
   Сейчас он показался ей совсем маленьким мальчиком. Марика с нежностью посмотрела на своего друга, погладила его по голове и сказала:
   — Не бойся, я не уйду. Я с тобой.
   — Спасибо, — сказал Тагир еле слышно.
   Марика обвила руками его грудь и прижалась к нему, положив голову ему на плечо и поджав под себя ноги.
   Когда совсем рассвело и взошло солнце, шум города ворвался в квартиру через открытые окна.
   Сигнальная сирена, в сопровождении собачьего лая и чьих-то криков, волной пронеслась по квартире и застала наших героев спящими на полу на пороге спальни в обнимку, в той самой позе, в которой мы оставили их накануне.
   Сирена ворвалась и в спальню, где нашему взору предстала удивительная картина: узкий диванчик у окна был накрыт простыней, на простыне красовалась подушка-думочка, вышитая яркими лилиями, и на роскошных желтых лилиях покоилась Петрарка. Она спала в полном блаженстве, вытянув лапы и улыбаясь во сне.

*
   Неспокойный, заводной ритм города превратился сейчас в ритм популярной песни. Это был пульс города, стук его сердца.
   Молодые ноги подхватили ритм звучащей песни.
    Марика и Тагир шли по ярко освещенной солнцем улице, взявшись за руки. Петрарка бежала позади хозяев, весело виляя хвостом.
  Что-то важное произошло в душах этих детей: их выдавали глаза. Они были исполнены каким-то особенным светом, особенным смыслом, понятным сейчас немногим.
   Марика улыбнулась солнцу, сощурилась и посмотрела на Тагира. Тагир крепко держал подругу за руку, хотя был чем-то весьма озабочен и хмур.
   Их обогнал велосипедист, тот самый, с домовенком Кузькой на багажнике. Он затормозил прямо перед носом идущей парочки, и Марика вскрикнула. Дети остановились.
  — Тайгер, приветствую! — пожилой велосипедист поднял руку и показал свою розовую ладонь.
   — Здравствуй, Некрасов, — сказал Тагир и пожал ему руку. — Как живешь, Некрасов? Познакомься. Это Марика, — сказал он с нежностью.
   Некрасов с умилением уставился на Марику.
   — Барышня загадывала желание? — спросил он у Тагира.
   — Нет еще! — Марика обрадовалась и полезла в сумочку за деньгами.
   — Э-э, женщина, — Тагир достал деньги, вынул из пачки пятидесятирублевую купюру. — Давай, милая, — кивнул он Марике.
   Марика зажмурилась от удовольствия и зашевелила губами.
   Наконец, она открыла глаза и посмотрела на Тагира.
   — Загадала? — спросил Тагир.
   Марика, счастливая, кивнула.
   Тагир опустил деньги в мешочек к домовенку Кузьке, и домовенок радостно потряс мешочком.
   — О лю-юбви тво-оей… неразга-аданно-ой… Пел мне ве-етер, пела-а зи-има-а… — замурчал Некрасов. — Благодарствую, — сказал он, поставил ноги на педали, поклонился и поехал дальше по улице. — Приходите вечером на концерт! — прокричал он, не оборачиваясь, и скрылся вдали.
  — Знаешь, что я загадала? — сказала Марика.
  — Знаю, — отозвался Тагир.
   Они пошли дальше по улице.
   Навстречу шла, еле передвигая ноги, сгорбленная старушка, с модной сумочкой и шляпкой на голове. Она внимательно оглядела девочку в школьной форме и черноглазого юношу в джинсах и красной майке, держащего девочку за руку, и, поморщившись, сокрушенно покачала головой.
   — Здравствуйте! — сказал Тагир старушке, но она не ответила ему.
   Из киоска «Московские новости» высунулась лысая голова.
   — Привет, Тагир! — сказал продавец газет и журналов.
   — Здорово, Вася! — ответил Тагир. — Это Марика! Только тронь ее!..
   — Да ты что! — бодро вскричал Вася. — Не сносить мне головы! — и он захохотал.
   И Марика приветливо кивнула киоску. Радостно и бесстрашно, она шла рядом с Тагиром и гордилась им сейчас.
   У входа в магазин модной одежды стояли две изящные симпатичные девицы и курили изящные сигареты. Они издали приметили молодую парочку и повернули головы им навстречу, не переставая шевелить ярко накрашенными губами — видимо, переговаривались.
   Тагир подвел Марику за руку к девицам и откашлялся.
   — Здравствуйте, девочки, — сказал он, не выпуская руки Марики из своей.
   — Здравствуйте, юноша, — ответила одна из девиц. — Неужто вы по нашу душу?
   — Познакомьтесь: Марика.
   — Сестра твоя, что ли? — процедила сквозь зубы вторая, бесцеремонно разглядывая Марику с головы до ног.
   — Нет, племянница, — сказал Тагир, и Марика погрустнела. — А это, — продолжал он, — Вика и Алла, первые красавицы улицы Сретенка города Москва.
   — Да ладно тебе, — расплылась от удовольствия Алла.
   Она бросила окурок в урну и поднялась по ступенькам.
   — За мной, — сказала она гостям.

*
   Марика стояла перед большим зеркалом в тесном зале магазина модной одежды, облаченная в красивое сиреневое платье до колен, и дивилась своему отражению.
   За Марикой выстроилась свита: Алла, Вика, Тагир и Петрарка у входа, с интересом наблюдавшая за превращением.
   — Какое же хорошенькое дите! — сказала Алла.
   Тагир подошел к Марике совсем близко. Лицо его раскраснелось от удовольствия, в глазах поселился невиданный ранее огонек. Тагир бросил восхищенный взгляд на отражение своей подруги и прошептал ей жарко на ухо:
   — Ты самая красивая девочка.
   Марика зарделась. Она все еще стеснялась себя, но внимание Тагира и его подарки ей были безумно приятны.
   Тагир, не сводя глаз с отражения в зеркале, дотронулся пальцами до ее кос.
   — Расплети, а? — сказал он.
   Марика расплела косы, тряхнула головой, и каскад переливающихся черных волос расплескался по ее хрупким плечам.
   — Хорошее платье, — сказала Алла.
   — Есть еще красное такое, — сказала Вика.
   — Хочешь красное? — спросил Тагир у Марики вполголоса.
   — Хочу! — глаза Марики заблестели.

*
   Они вышли из магазина, и Петрарка спрыгнула со ступенек вслед за ними.
    Марика шла в красном платье по улице и была совершенно счастлива. Распущенные волосы совершенно преобразили ее, и она теперь выглядела настоящей маленькой женщиной.
   — Красавица, — сказал Тагир и лукаво улыбнулся.
   — Спасибо тебе, — Марика поправила платье и звонко поцеловала Тагира в щеку.
   — Погоди, — Тагир отвлекся, увидев что-то важное.
   Марика поймала взгляд Тагира, повернула голову и пошатнулась.
   На углу как ни в чем ни бывало стояла комического вида пара под голубым зонтом, крепко держась четырьмя руками за лоток с мороженым.
   — Что ты встала? — сказал Тагир невозмутимо. — Идем!
   — Я… я подожду тебя, да?
   — Идем, на углу подождешь.
   Они приблизились к продавцам мороженого. А когда те заметили идущих к ним детей, узнали Марику с Петраркой и открыли рты, Тагир сделал знак Марике остановиться. Девочка и собака задержались на перекрестке.
   Тагир подошел к голубому лотку и окоченевшим от страха людям с ним рядом.
   Он остановился и долго рассматривал брикеты мороженого, сохраняя невозмутимый вид.
   — Я все знаю, — сказал он наконец.
   — Мы больше не будем, — сказал Валентин дрогнувшим голосом.
   — Не слышу…
   — Мы больше не будем, — сказала Раиса зло.
   — Посмотрим, — сказал Тагир. — Марика! Иди сюда, Марика!
   Марика подошла к ним, и Тагир взял ее за руку.
   — Какое ты хочешь? — спросил он и снова заглянул в лоток.
   — Я… — Марика растерялась.
   — Какое ты хочешь? — повторил Тагир невозмутимо.
   — Это, — Марика ткнула пальцем в вафельный стаканчик со сливочным мороженым.
   — Два, — сказал Тагир. — Нет, три. Петрарка, будешь мороженое?
   Он поймал на себе испуганный взгляд Валентина.
   Раиса раскрыла лоток, выудила три порции мороженого и с натянутой улыбкой протянула мороженое Тагиру.
   — Кушайте на здоровье, — сказала она противным фальцетом.
   Тагир полез в карман.
   — Не надо, не надо! За счет фирмы! — засуетился Валентин.
   — Да? Ладно, — Тагир засмеялся. — Смотрите у меня, - сказал он.
   Дети пошли дальше по улице, сопровождаемые собакой, а продавцы мороженого, дрожа, еще долго смотрели им вслед.

*
  На набережной Москва-реки было пустынно. Марика, Тагир и Петрарка смотрели на воду, перегнувшись через парапет.
   По реке проплыл катерок. Он посигналил детям и собаке, и дети радостно замахали в ответ людям на катере. Катер скрылся в голубой дали.
   Тагир достал из кармана рыжий кошелек с золотой кнопкой, проверил все внутренние отделения, пустые ли, и аккуратным движением бросил кошелек в воду.
   Марика увидела это, но не придала этому большого значения. Сегодня она была абсолютно счастлива, и ей не хотелось портить свое настроение. Поэтому она подставила лицо солнцу и закрыла глаза.

*
  Они сидели на крыше многоэтажного дома и смотрели на вечернюю Москву.
   Солнце приближалось к горизонту, и в его свете столица казалась сказочным городом в розовой дымке. Марево окутало легким туманом город, и сейчас можно было заметить птиц в небе над Москвой.
   — Вот это — Москва, — сказал Тагир негромко, глядя на крыши города. — Это мой город.
   Марика молчала и, затаив дыхание, смотрела на верхушки домов.
   — Он меня кормит, дает крышу над головой… Я люблю этот город.
   Марика улыбнулась.
   — Твой дом там, где твое сердце, — сказал Тагир. — Запомни: это самый хороший город на земле… Здесь живут хорошие люди. Без них я бы не выжил.
   Марика молчала.
   Тагир обнял девушку за плечи и прижал ее к сердцу.
   — Ты должна полюбить Москву, как я.
   Марика продолжала смотреть, моргая, на город и не знала, что ответить.
   — И она полюбит тебя. Обязательно полюбит, — сказал Тагир.
   Солнце приблизилось к горизонту.
   Петрарка, сидящая неподалеку, зевнула.

*
   В сумерках в небольшом зеленом сквере на Сретенке разыгралось настоящее веселье.
   Седой Некрасов растягивал меха аккордеона и с упоением горланил песню про северные морские ветра и верность. На фрагментах мехов его аккордеона можно было прочитать в раскрытом состоянии: «Не-кра-сов».
   Вокруг Некрасова собралась теплая компания: Вася, торговец прессой, две опрятного вида старушки, завернутые в цветастые платки, женщина в шляпе с розами, потертого вида небритый худой дед в брюках с оттянутыми коленками и засаленном пиджаке, трое нищих, из тех, что днем сидели у входа в церковь и просили милостыню, сидящие сейчас поодаль, и, наконец, Марика, Тагир и Петрарка.
   Тагир обнял Марику за плечи, внимая песне Некрасова. Марика прижалась к своему другу и опять чувствовала себя очень счастливой.
   Некрасов закончил петь и, довольный, под аплодисменты, стянул меха аккордеона.
   — Здравствуйте, — услышали дети сдержанный голос за спиной.
   Марика обернулась и вздрогнула, увидев, что голос принадлежит седому мужчине лет пятидесяти в милицейской форме. В руках он держал коричневую папку. Марика задрожала и тесней прижалась к Тагиру.
   Но все вокруг встретили приход милиционера с бурной радостью, а сам милиционер добродушно рассмеялся.
   — О-о! Миха-алыч! — протянул небритый дед, вскочил со скамейки, подбежал к милиционеру и смачно и звонко расцеловался с ним.
   — Петя! Петя! Здравствуй! — затрещали старушки в платочках.
   — Командир! Командир!! — один из нищих бодро поднялся с земли и, вытянувшись в струнку, отдал честь милиционеру.
   — Здравствуйте, Петр Михалыч! — сказал Некрасов. — Давненько вас не видел!
   — Поете? — сказал Михалыч и улыбнулся, сощурившись.
   — Поем, поем, — отозвался Некрасов и звонко пробежался по клавишам.
   — Ну, молодцы. Пойте, пойте, — Михалыч мельком взглянул на наручные часы.
   — Обижаете, Петр Михалыч, что мы, порядков не знаем?.. — сказал Некрасов и, растягивая меха, заиграл вступление.
   — Рома-ашки спря-атали-ись… Пони-икли-и лю-ти-ки-и… — запели тоненькими голосами старушки и женщина в шляпе с розами.
   — Здравствуй, Тагир, — Михалыч присел на скамейку рядом с юношей и протянул ему руку.
   — Здравствуй, Михалыч, — Тагир улыбнулся, пожал руку милиционеру.
   — Ну что, не приезжали? — спросил Михалыч негромко.
   — Нет, не приезжали, Михалыч, — ответил так же тихо Тагир.
   — Ладно, подождем, — сказал Михалыч.
   — Подождем, Михалыч, — отозвался Тагир.
   — Ну-ну… — Михалыч огляделся.
   — Познакомься, Михалыч, это Марика.
   — Здравствуйте. Петр Михалыч, — Михалыч добродушно улыбнулся девушке, хотя и оставался весьма озадаченным чем-то.
   — Марика, — Марика робко кивнула.
   — Цыганка?
   — Не-ет…
   — Фамилия ваша?
   — Фамилия?.. Марика Порывай.
   — Порывай? Хорошо. Год рождения?
   — Во… восемьдесят третий.
   — Восемьдесят третий… Семнадцать лет, значит… Та-ак… Место жительства?
   — Я… я… это… — Марика замолчала, но, увидев, как Тагир подмигивает ей, сказала: — Город Харьков, улица Тельмана, дом восемнадцать…
   — Да ты не бойся, — Тагир взял ее за руку. — Он — участковый, ему все надо знать. Поняла?
   — Так та-ак, — Михалыч задумался. Посмотрел на Тагира. — Тебе-то она кто будет?
   — Она? — Тагир посмотрел в глаза Марике, потом на Михалыча. — Невеста моя, — сказал он.
   — Невеста, — Михалыч почесал голову. — Ну и как вы собираетесь?..
   — Погоди, Михалыч, все устроим. Погоди.
   — Ладно, Тагир. Только ты сам понимаешь…
   — Понимаю, Михалыч. Все понимаю. Дай время — устроимся.
   — Ладно, — Михалыч встал. — Ну, будьте здоровы, — он пожал Тагиру руку. — До свидания, граждане! — сказал он громко.
   — Будь здоров, командир!.. До свидания!.. Пока!.. — разнеслось с разных сторон.
   Некрасов снова заиграл что-то протяжное. Петр Михалыч поправил фуражку и ушел.
   Марика осунулась и погрустнела. Она глубоко вздохнула.
   — Ты чего, а? — Тагир обнял Марику за плечи.
   — Что же нам делать? — сказала Марика чуть слышно.
   — Что делать? — Тагир рассмеялся, снова прижал ее к сердцу. — Живи, маленький, живи! Что-нибудь придумаем! Ты что, боишься его? Не бойся! Когда ты со мной — ничего не бойся! Никто нас пальцем не смеет тронуть!
   — Почему?
   — Потому что сами нас боятся! — Тагир наклонился к Марике совсем близко и шептал ей на ухо.
   — Почему?
   — Потому что у меня — крыша!..
   — Какая крыша?
   — Братья мои. Поняла?
   — У тебя есть братья? — удивилась Марика.
   Тагир не ответил. Он с нежностью оглядел лицо Марики, потом поцеловал ее в лоб, потом улыбнулся ей. И от его улыбки страхи Марики стали таять, словно от солнца. Она улыбнулась в ответ своему другу и, прижавшись к нему теснее, стала смотреть на Некрасова.
   Некрасов поймал взгляд молодой парочки и, подмигнув им, замолчал. Он сосредоточенно пробежался по клавишам и заиграл «Цыганочку».
   Старушки радостно зааплодировали.
   — Белый танец! — выкрикнул Некрасов. — Дамы приглашают кавалеров!
   Вася, продавец прессы, подскочил, словно ужаленный. Выкручивая кисти рук и приседая, он очутился рядом с Марикой.
   — Позвольте, — сказал он и опустился на одно колено перед Марикой.
   — Я? — Марика испугалась от неожиданности. — Ой, я не танцую!
   — Ну я прошу вас, Мариночка! — пропел Вася.
   — Иди, иди! — засмеялся Тагир.
   — Прошу! — и Вася схватил Марику за руку.
   Марика встала несмело, высвободила свою руку из Васиной руки и вышла в центр круга.
   Некрасов заиграл громче.
   Марика стала танцевать «Цыганочку», сначала робко, стесняясь. Вася подпрыгивал вокруг девушки, приседал и хлопал в ладоши.
   Марика танцевала и смотрела на Тагира. А Тагир смотрел на нее.
   К концу танца Марика совсем расхрабрилась. Красное платье, черные волосы, горящие глаза — все закружилось перед восторженными зрителями, хлопающими в ладоши в такт музыки.
   Все резвее, резвее кружилась «Цыганочка» — все быстрее, быстрее мелькали в синих летних сумерках красное платье и тонкие девичьи руки.
   Марика совсем выбилась из сил, остановилась, скрестив руки на груди, и поклонилась. Некрасов сыграл заключительный аккорд. Раздались аплодисменты.
   — Ох, намучаешься ты с ней — такая красотка, — услышал Тагир за спиной женский голос. Он обернулся. Дама в шляпе с розами сидела рядом с ним на краю скамейки, не сводя глаз с Марики.
   Марика поклонилась еще раз, а когда выпрямилась, обомлела: прямо перед ней в кругу зрителей стоял Николай Иванович, в болоньевом коротком плаще и старомодном берете.
   — Здравствуйте, — сказал он Марике.
   — Здрасьте… — Марика никак не могла отдышаться, поэтому не двигалась с места.
   — Мне нужно с вами… — Николай Иванович пытался разговаривать с девочкой через головы сидящих, но ему неудобно было говорить громко. — Вы можете подойти? — он сделал знак рукой.
   Марика взглянула на Тагира и подошла к Николаю Ивановичу.
   — Я так и знал, что найду вас, — сказал он. — Вы знаете… Я беседовал с деканом… вас возьмут вольнослушателем на первый курс…
  Марика обернулась к Тагиру.
   — Вы… вы не слушаете меня… — сказал Николай Иванович.
   — А? — Марика покраснела. — На первый курс… не знаю…
   — То есть как это вы не знаете?
   — Ой, простите, я не знаю… честное слово…
   — Вы что, уже не хотите учиться у нас?
   — Хочу, — сказала Марика после некоторого раздумья. — Я вам позвоню.
  — Ну позвоните, — промолвил Николай Иванович оскорбленно. — Шесть восемь восемь двадцать два восемь восемь.
   — Шесть восемь восемь двадцать два восемь восемь, — повторила Марика. — У вас нечем записать?
   — У меня нечем записать, — Николай Иванович оскорбился до глубины души.
   — Шесть восемь восемь двадцать два восемь восемь, — Марика собралась уходить.
   — Да и… я договорился в общежитии. Вы можете там жить.
   — Да?! — глаза Марики заблестели.
   — Да. Скажете на вахте, что Сергеев Николай Иванович договорился с деканом, и вам выпишут ваш личный пропуск.
   — Сергеев Николай Иванович. Ага. Сергеев Николай Иванович, — запоминала Марика, от чего Николай Иванович окончательно побледнел. — Только я не одна, — сказала девушка.
   — А с кем? — спросил больно уязвленный педагог упавшим голосом.
   — У меня жених. Мы вдвоем.
   — Договор только по поводу вас лично. Это общежитие, а не дом свиданий. Или вы — или никто. Решайте.
   Марика даже не раздумывала.
   — Никто, — сказала она.
   — Подумайте…
   — До свидания, — Марика развернулась и направилась к Тагиру.
   — Как же вы?.. — воскликнул преподаватель.
   — За меня не беспокойтесь! — отрезала Марика, не поворачивая головы.
   Николай Иванович печально смотрел ей вслед.

*
  Поздним вечером Тагир стоял на темной лестничной площадке и звонил в дверь. Марика сидела на желтом чемодане поодаль, и Петрарка расположилась рядом с ней и охраняла ее.
   Тагир долго ждал, прислушиваясь, когда откроют дверь.
   Наконец, замок в двери щелкнул, и дверь открылась.
   На пороге стояла девица лет тридцати пяти, похожая на воробья. Ее короткие рыжие волосы были взъерошены, а длинная серая вязаная кофта бесформенно болталась на ней. В руке у нее дымилась сигарета.
   — А, Тагир, здорово, — сказала она.
   — Здравствуй, Василиса. Можно к тебе? — сказал Тагир.
   — Можно. Заходы, — сказала Василиса.
   Тагир помедлил.
   — Со мной девушка, — сказал он.
   — Девушка? — Василиса нахмурилась, потерла глаз. — Ну ладно, давай девушку.
   — И собака.
   — Какая собака?
   — Наша.
   — Собака? Пусть идет гуляет.
   — Я без нее не могу, — сказала Марика.
   — Чего? — Василиса высунулась из двери на голос. — Здрасьте, — сказала она Марике.
   — Она у нас смирная, — сказала Марика умоляющим тоном.
   — Прививки делали? — спросила Василиса грозно.
   — Делали, делали, — соврал Тагир.
   — Ну ладно, идите, — Василиса вдохнула сигаретный дым. — Куда же вас теперь девать…

*
   В большой, но единственной комнате художницы Василисы сидели гости: две курящие женщины ее возраста, и, судя по экстравагантным нарядам, тоже, видимо, художницы.
   — Здрасьте! — сказали они детям. — О-о, и собаки тут у вас…
   В открытое окно несло с улицы надрывное: «Я смотрю-ю в твои глаза-а и не зна-аю, что ска-з-за-ать…»
   Марика и Тагир вошли, робея. Тагир поставил в угол желтый чемодан — и Петрарка уселась на чемодан.
   — Проходите, — сказала Василиса. — Водку будете?
   — Нет-нет, мы не голодные, — сказал Тагир, и девицы рассмеялись.
   — О, парень сечет, — сказала одна из гостей и попыталась встать.
   — Ленусик, сиди спокойно, — осадила ее Василиса. — Это студенты, им переночевать надо. Правильно, дети?
   — Правильно, — Марика улыбнулась.
   — Садитесь! Поешьте хоть! — Василиса подтолкнула детей к столу.
   — Не-не-не… Мы не будем. А можно, мы лучше телевизор посмотрим? — сказал Тагир.
   — Да смотрите на здоровье! — Василиса включила телевизор, усадила детей на диван, бросила им пульт, а сама вернулась к столу.
   — Вот и я так же… — Ленусик подперла рукой щеку и стала предаваться воспоминаниям. — Двадцать лет назад! Стипендия — тридцать рублей! А погулять?.. А кофточку новую?..
   — На тридцать рублей хоть жить можно было, а теперь… бедные студенты… — сказала вторая гостья.
   — На тридцать рублей жить нельзя!!
   — Тихо, тихо, — Василиса старалась держать ситуацию под контролем. — Ты, Ленка, вообще молчи. Ты у родителей жила. А мы с Виолкой пять лет в общежитии.
   — Да что родители? Я самостоятельная была с пеленок! — Ленусик ударила себя кулаком в грудь.
   — Родители — они всегда родители. А мы приехали в Москву с тремя рублями. И никого знакомых, — Василиса разволновалась, задымила сигаретой.
   — Так тогда ж еще Советский Союз был! — сказала Ленусик.
   — Что Советский Союз?
   — Дружба народов!..
   — Советский Союз, не Советский Союз… времена всегда одинаковые. Всем приходится выживать, пока что-то в жизни не заработаешь.
   — Слушай, какая ты умная! — сказала Ленусик и захрустела огурцом. — Виола, Васька у нас самая умная.
   — Да заткнись ты! — сказала Василиса.
   Молча, они продолжили курить.
   Тагир, сосредоточенно смотревший на экран телевизора, вдруг напрягся, побледнел, сделал звук телевизора погромче и продолжал смотреть отчаянными, расширившимися от ужаса глазами репортаж программы «Новости».
   — …Отступая, боевики подожгли все дома… мирных жителей… Благодаря засухе, царящей уже четвертую неделю в регионе, огонь мгновенно распространился по селению... В данный момент ведутся активные действия по тушению пожара, перекинувшегося на лес… Однако, как сообщил представитель… дома в селении… восстановлению не подлежат… При тушении пожара погибло восемь человек и четверо доставлены в областные больницы с ожогами...
   Тагир, потрясенный и сломленный, аккуратно положил пульт от телевизора на диван и закрыл лицо руками. Плечи и спина его передернулись судорогой, и юноша зарыдал, завывая и всхлипывая.
   Все женщины, сидящие в комнате, на мгновения потеряли дар речи.
   — Тагир! Что ты? — Василиса очнулась первой, бросилась к Тагиру, присела перед ним на корточки. — Тагир, что ты?!. Тагир!..
   Ленусик и Виола смотрели, не шевелясь, на рыдающего юношу глазами, полными сочувствия. Марика тоже боялась пошевелиться. Она глядела, не моргая, на ненавистный экран, на котором симпатичная, улыбающаяся девушка-ведущая говорила телезрителям добрые наставленья на прощанье.

*
   Зазвучала «Баркарола» П.И.Чайковского, исполняемая фортепиано, и ночь успокоилась, затихла. 
   Марика и Тагир лежали на широком матрасе на полу, рядом, укрывшись большим цветастым одеялом. Они легли спать, не раздеваясь, и красное платье и красная майка Тагира выглядывали из-под одеяла и казались черными в темноте.
   Марика не спала. Она разглядывала чудную, необычную комнату, в которой царил творческий беспорядок, а на стене висели картины. Марика никогда прежде не посещала жилищ художников, и сейчас взор ее блуждал по картинам, пустым рамкам, кистям, цветным альбомам, выставленным в книжных полках. Она слышала, что Тагир тоже не спит, и боялась обернуться к нему. Наконец, Марика закрыла глаза.

   Маргарита Александровна не спала, несмотря на поздний час. Ее седые волосы, обрамлявшие лицо, казалось, светились особенным светом в полумраке. Ее глаза излучали покой и любовь, и губы сложились в ангельскую улыбку. Маргарита Александровна неотрывно смотрела в одну точку, точно завороженная. Всем своим существом она сейчас излучала тепло и была прекрасна.

   Тагир глядел в потолок. Слезы его текли на подушку, иногда попадали в уши, и Тагир беззвучно вытирал виски и щеки широкой ладонью.
   Василиса спала на диване, укрытая одеялом, и похрапывала в такт звучащей «Баркароле» великого Чайковского.

*
   Ярко светило солнце, асфальт раскалился, стало трудно дышать.
   Кто-то продолжал играть «Баркаролу» на губной гармошке, с ошибками, не всегда попадая в нужные ноты.
   Человек лет тридцати пяти, с аккуратно подстриженной бородкой и озорным взглядом, в длинном нелепом сюртуке и смятой шляпе, сидел прямо на мостовой на Сретенке, сложив ноги по-турецки, и играл на губной гармошке.
   — Пан Генрих!! — раздался радостный крик Марики.
   Играющий на гармошке человек прервался, обернулся и, вскрикнув от неожиданности, сорвал с головы шляпу и стал размахивать ею в воздухе.
   — Пан Генрих!!. — захлебываясь от радости, Марика бежала через улицу навстречу музыканту.
   — Марика, это вы?! Марика!! — музыкант развел руками, дивясь на преобразившуюся девушку.
   — Я! Как я рада! — Марика не выдержала, обняла Пана Генриха. — Как там бабушка?
   — А я вот решил тоже в Москву… на гастроли. Видите, барышня, какой у меня изумительный инструмент?.. И совсем новый!
   — Пан Генрих! Бабушка здорова?
   — Маргрит Санна? Здорова. Слышите, какие волшебные звуки? Кто бы мог подумать — простая губная гармошка!.. — Пан Генрих блаженно закрыл глаза и дунул в гармошку. Губная гармошка пропела аккорд.
   — Пан Генрих!..
   Музыкант открыл глаза, оглядел гармошку.
   — Хочу сегодня сходить в консерваторию на концерт, — сказал он. — Вы поможете мне?
   — Я? — растерялась Марика. — Я… не знаю, где консерватория.
   — Тогда вот что. Не приютите меня, всего на одну ночь, а завтра я что-нибудь…
   — Пан Генрих! Я бы рада… я бы конечно… Но я сама нигде не живу, понимаете?
   — Где же вы живете?
   — Да-а, где придется.
   — Да-а?.. — расстроенный музыкант поднес гармошку к губам, сыграл пару аккордов. — Вот послушайте… я сочинил…
   И Пан Генрих заиграл протяжную печальную мелодию.
   Марика улыбнулась Пану Генриху с грустью.
   — Пожалуйста, не говорите бабушке, что видели меня. Хорошо? — сказала она.
   — Да и вы тоже, — Пан Генрих прервал игру и улыбнулся девочке.
   Марика кивнула.
   — До свидания, Пан Генрих, — сказала она, совсем расстроившись.
   Музыкант поклонился ей, уселся на мостовую и, закрыв глаза, продолжил играть.
   Марика, взволнованная встречей, пошла прочь.
   Тагир ждал ее на перекрестке.
   — Это кто? — спросил он.
   — Пан Генрих, мой учитель по сольфеджио, — ответила Марика.
   Печальная мелодия наполнила ее душу, и тут девочка поняла, что уже слышала эту мелодию, в подъезде, в тот день, когда она познакомилась с Тагиром. Она взяла Тагира за руку и прижалась к нему.
   — Откуда он? — спросил Тагир.
   — Из моей прошлой жизни, — ответила Марика.
   — Скажи своему учителю, чтобы не играл здесь.
   — Почему?
   — Скажи своему учителю, чтобы не играл здесь, — невозмутимо повторил Тагир и, помолчав, добавил: — Убьют.
   Марика решила, что ослышалась, и подняла растерянный взгляд на Тагира.

*
   День близился к вечеру.
   Пан Генрих все еще сидел на мостовой, сложив ноги по-турецки. Он с упоением играл очередную мелодию, и его смятая шляпа теперь лежала у его ног, перевернутая вверх полями и уже наполненная монетами и мелкими купюрами.
   Рядом с Паном Генрихом плясали какие-то дети, стояли какие-то люди. Мимо проезжали машины, мелькали ноги прохожих, текла обычная столичная жизнь; и Пан Генрих, возбужденный и блаженный, чувствовал себя сейчас королем центральной улицы Москвы.

*
  Ночью во дворе неизвестные парни били Пана Генриха в живот. Учитель музыки охал и вскрикивал, причитая:
   — Не надо!.. Не надо!..
   Парней было трое, они были здоровенные и крепкие. И тщедушное тело музыканта перелетало от одного к другому.
   Губная гармошка давно валялась в пыли, переливаясь серебром в лунном свете.
   — А-а! — снова вскрикнул Пан Генрих и упал на землю.
   Из темноты двора вышел человек в красной майке.
   Парни остановились и обернулись к нему.
   — Подождите, — сказал Тагир.
   — Чего-о? — протянул один из парней.
   — Подождите. Где Марио?
   Парни отряхнули ладони и замерли на месте. Один из них сплюнул в сторону лежащего на земле Пана Генриха.
   Тагир прошел мимо парней и направился в арку, где стоял, поблескивая, черный мерседес.
   — Че тебе этот хлюпик? Он уже покойник, — сказал Марио Тагиру, не трудясь даже высунуть из машины свою лысую голову. — Вы все тут покойники. И ты покойник. — Марио смаковал жвачку.
   — Эй, зачем ругаешься? — сказал Тагир глухо.
   — Да кому вы нужны, бездомные? Вы не люди — пустое место! На вас даже учета нет. Уберешь тебя — никто и не вспомнит. Так, живете для интерьера, только неприятности от вас.
      Тагир не отвечал, молча смотрел исподлобья на поблескивающую в темноте лысую голову.
   — Что, обиделся? — сказал Марио. — Не обижайся. Сам знаешь, это правда.
   — Отпусти его, — сказал Тагир глухим голосом. — Я прошу за него, Марио.
   — Он тебе что, родственник?
   — Родственник.
   — Твой родственник нарушил закон.
   — Он больше не будет, Марио.
   — Ладно, — сказал Марио. — Чтобы завтра я его не видел.
   — Спасибо, Марио! — Тагир собрался уходить.
   — За спасибо не работаем, — процедил Марио, и Тагир остановился.
   — А?
   — Твоему участковому нужно умереть. Плохо ведет себя.
   — Как это?.. — Тагир растерялся.
   — Что, не умеешь, что ли? — Марио рассмеялся. — Ладно, — сказал он. — Даем тебе два дня.
   — Я… я не могу, — холодный пот проступил на лбу Тагира, стало трудно дышать.
   — Сможешь. Тебе нужен родственник, нам нужен участковый. А лучше тебя, Тагир, никого и придумать нельзя!.. — Марио повернул лицо к Тагиру, и в лунном свете расплылась его дьявольская улыбка.
   Тагир ничего не ответил. Он сжал кулаки и, резко развернувшись, вернулся во двор.
   И, когда Тагир скрылся, Марио выплюнул жвачку в окно на землю и процедил сквозь зубы:
   — Понаехали… Мразь.
   В темноте Тагир взял Пана Генриха под мышки и попытался поднять его.
   — А? — Пан Генрих испугался и задрожал от прикосновений чужих рук.
   — Тихо, тихо… — Тагир сжал музыканту руку. — Все хорошо, Пан Генрих… все хорошо… Идти можете?
   — А? Что? — Пан Генрих растерялся.
   Он сел на землю и посмотрел на Тагира. Потом перевел взгляд на удаляющиеся спины своих палачей.
   — Это были бандиты? — зашептал музыкант в воодушевлении.
   — Не, не бандиты. Слуги бандитов.
   — Потрясающе!.. Ой, кажется, ребро сломал, — сказал Пан Генрих и застонал, схватившись рукой за ребра.
   — Идемте, Пан Генрих.
   — Что вы им сказали?
   — Ничего. Идемте.
   — Нет, правда?.. Я думал: всё, хана. — Уй! — вскричал он, вставая на ноги. — Гармошка! — спохватился он. — Где моя гармошка?
   Тагир поднял гармошку из пыли и протянул ее Пану Генриху.
   Тот вытер ее полой сюртука, дунул в нее.
   Гармошка издала жалобный писк.
   — Ну все, убили инструмент, — сказал Пан Генрих. — Вот и сходил в консерваторию…

*
   На перроне Курского вокзала сновали пассажиры, носильщики, цыгане, тележки…
   Марика, Тагир и Петрарка провожали Пана Генриха на Харьковский поезд.
   Пан Генрих был изрядно помят, под глазом у него красовался багрового цвета синяк, и губа была рассечена и опухла. Он с грустью смотрел на своих провожающих, держа их за руки.
   Какой-то тепловоз засвистел, Пан Генрих вздрогнул и заговорил, с нежностью глядя на юную пару.
   — А поедемте в Харьков, молодые люди!.. Там сейчас абрикосы!.. Персики уже отходят, уже отходят, но виноград еще кислый. Были дожди, да. А помидоры — урожай. Двадцать кустов — и все обсыпаны. И плодят, плодят…
   Тепловоз опять засвистел протяжно. Пан Генрих быстро обернулся и потряс руки молодым.
   — Удивительный инструмент — губная гармошка. Дуешь в одну и ту же дырочку — а выходят разные звуки! И играем только по белым, только по белым! Вот мастерство!.. Поедемте в Харьков! Детвора! Поедемте!!. — Пан Генрих так сильно затряс руками Марики и Тагира, что они занервничали. — Ну, прощайте, — сказал Пан Генрих и пошел в вагон.
   — Бабушке не говорите, что видели меня! — сказала Марика ему вслед.
   Пан Генрих отмахнулся от девочки, точно от наваждения, и скрылся в вагоне.
   Марика проводила его взглядом, пошла вдоль вагона, следя глазами за учителем.
   Внезапно Пан Генрих высунулся в открытое в вагоне окно и горячо зашептал:
   — Поедемте в Харьков! Здесь нельзя оставаться! Это страшный город! Вы молодые! Вам надо жить! — он высунул руку в открытое окно и дотронулся до головы девочки.
   — Пан Генрих! — растроганная Марика схватила руку музыканта, прижалась к ней щекой. — Не волнуйтесь за нас! Вдвоем мы не пропадем! Все так живут! Все приезжают… все скитаются… Ничего.
   — Вам надо жить! — сказал музыкант, и поезд тронулся. — Берегите себя, дети!!. Берегите себя!!.
   Пан Генрих помахал рукой в воздухе, и вскоре вагон с торчащей из окна худой рукой скрылся вдали.

*
   Поздним вечером Тагир стоял у металлической двери с цифрами «23» и звонил в дверь.
   Марика как обычно сидела на желтом чемодане поодаль, обняв Петрарку.
   Дверь открыла красивая женщина лет сорока в шелковом халате.
   — Привет, — сказала она Тагиру.
   — Привет, Ольга, — сказал Тагир.
   — Думала, ты забыл меня совсем, — сказала Ольга, поигрывая пояском от халата.
   — Пустишь на ночлег?
   — Жду с нетерпением…
   — Только сестра ко мне приехала. И собака.
   — Сестра? Какая сестра? — Ольга высунулась на площадку и увидела Марику. Лицо ее скривилось, потом сморщилось в хитрой улыбке. — Что ж, заходите, — сказала она. — Места всем хватит.

*
   Они сидели в просторной кухне под красным абажуром за большим круглым столом и ужинали. Тагир и Марика уплетали за обе щеки курицу с картошкой, а Ольга с улыбкой наблюдала за ними.
   Петрарка расположилась в углу кухни и тоже ела курицу с картошкой. Она громко чавкала и постоянно облизывала пасть от удовольствия.
   А в открытое окно неслось неизменное:
   — Я смотрю-ю в тво-ои гла-зза-а… и не зна-аю-у, что ска-зза-ать…
   — Ешьте, ешьте, — сказала Ольга. — Мне все равно нельзя.
   — Нельзя? — посочувствовала Марика.
   — Нет, деточка, я на диете.
   — Зачем тогда готовить так много? — спросил Тагир, вгрызаясь в кусок мяса.
   — А для гостей. Вдруг зайдет кто… — сказала Ольга и пристально посмотрела на Тагира.
   Тот посмотрел на хозяйку в ответ и выдержал ее взгляд.
   — Чайник ставлю. В холодильнике торт! — сказала Ольга и направилась к плите.
   — Я больше не могу, — сказала Марика.
   — Я тоже — всё. Не ставь чайник, — сказал Тагир.
   — Хорошо. Завтра съедите, — сказала Ольга. — Ну, тогда мыться. Полотенца чистые на трубе. Твой халат, Тагир, в ванной.
   Марика и Тагир переглянулись.

*
   Марика и Тагир сидели в полумраке в большой гостиной и смотрели «Новости» по телевизору. Оба, вымытые, с лоснящимися от воды черными волосами, они сидели, прижавшись друг к другу, и сейчас были похожи на двух маленьких птичек. Тагир сидел в джинсах и в своей красной майке, а Марика — в махровом синем халате, видимо, предназначавшемся для Тагира.
   «Новости» в программе шли своим чередом, и ничего не напоминало сегодня о прошлых известиях о сожженном селении.
   Несмотря на это, Тагир сидел мрачнее тучи. Он что-то напряженно обдумывал, а Марика даже боялась заговорить с ним, такими страшными глядели сейчас в темноте его черные горящие глаза.
   Дверь гостиной распахнулась, и на пороге появилась Ольга, надушенная, в шелковом пеньюаре, с одеялом, подушкой и постельным бельем в руках.
   — Ну-ка, кыш, — сказала она детям.
   Дети испуганно спрыгнули с дивана.
   Ольга положила постельные принадлежности на диван и с шумом выдохнула.
   — Это мужской халат, — сказала она, не глядя на Марику. — Так. Всё, можешь стелиться, Мария.
   — Спасибо, — сказала Марика.
   — Пожалуйста, — сказала Ольга и посмотрела на Тагира. — А ты — за мной.
   Она пошла вон из комнаты. Тагир, помедлив, подошел к Марике, поцеловал ее в лоб, сказал:
   — Спокойной ночи, милая.
   — Хочешь, я к тебе приду? — спросила Марика и улыбнулась своему другу.
   — Не хочет, — услышала она голос Ольги. — Ему будет не до тебя. Я жду, Тагир!
   Тагир снова поцеловал Марику в лоб и, выйдя из гостиной, плотно прикрыл за собой дверь.
   Тут только Марика поняла, в чем дело. Улыбка спала с ее лица, и несчастная девочка тяжело села на подушку, в одно мгновение потеряв и веру, и любовь к человечеству.

*
   Словно капли дождя или, может быть, слез, зазвучали первые звуки «Лакримозы» бессмертного Реквиема.
   Фортепиано пело печально, строго и проникновенно до дрожи.
   В темной гостиной квартиры красавицы Ольги громко тикали старинные часы с маятником и точно выстукивали ритм для музыки, льющейся из юного сердца.

*
   Утром Тагир, заспанный, босой, вышел из комнаты Ольги, на цыпочках подошел к дверям гостиной и прислушался.
   Он открыл дверь и увидел пустой диван, на котором стопочкой лежали, аккуратно сложенные, подушка, одеяло и постельное белье.
   Тагир рванул в прихожую, в кухню, в ванную, в туалет — но нигде не нашел ни девочки, ни собаки, ни желтого чемодана, ни даже следов от них.
   Лишь на кухонном столе лежала купюра в тысячу рублей, придавленная солонкой.
   Тагир издал звериный рев — и в этот миг сильная боль и отчаянье вырвались наружу вместе с ревом юноши и разбудили спящий город.
   Ольга проснулась от этого крика. Она оторвала голову от подушки и услышала, как оглушительно хлопнула входная дверь.

*
  Один двор, второй, третий… Двор дома, где жили продавцы мороженого, двор, где мальчишки-беспризорники его ели… Московские дворы, знакомые и незнакомые, мелькали, словно в калейдоскопе.
  Родная Сретенка бежала навстречу, иногда на перекрестках металась, выбирая дальнейший путь. Люди, те, кто могли помочь, и люди, совершенно бесполезные сейчас, — тоже неслись навстречу. Наконец, улица и люди закружились, закружились… Дома, люди, вывески, машины, небо, небо, небо.
   Тагир ворвался в зал ожидания Курского вокзала и остановился, стараясь отдышаться. И тут он увидел Марику.
   Девочка сидела в полупустом зале, среди незнакомых людей, немного склонив голову и сложив руки на коленях. Желтый чемодан лежал под ее креслом, и Петрарка спала, вытянув лапы, под соседним.
   Невидящим взором Марика смотрела в пол. Сейчас она была погружена в свои печальные мысли и выглядела очень несчастной.
   Тагир бесшумно подошел к ней. Она вскинула голову, не закричала и не вскочила, а продолжала сидеть, глядя на него. Потом опустила глаза и еще больше сгорбилась.
   Тагир встал перед ней на колени и протянул к ней руки.
   Она порывисто обняла его, прижав крепко-крепко к сердцу, и он прижал ее к своему и спрятал лицо в ее душистых волосах.
   — Я не могла, не могла, — говорила Марика, вытирая слезы, непроизвольно текущие по ее щекам.
   — Не могла, — вторил ей Тагир эхом.
   — Я не нарочно… чтобы ты меня искал… я… просто не могла…
   — Не могла…
   — А ты бы смог?..
   — Нет…
   Они еще крепче прижались друг другу. И вдруг Марика вскрикнула.
   В десяти шагах от них стояла Маргарита Александровна с чемоданчиком в руке и предельно возмущенным взором смотрела на обнимающихся детей.
   Марика вздрогнула — Тагир обернулся.
   Застучали каблучки по мрамору — это Маргарита Александровна подошла ближе к детям и остановилась.
   Марика выжидающе смотрела на бабушку. Она предчувствовала недоброе и крепко сжала руку Тагира в своей.
   Маргарита Александровна с презрением изучила Тагира и фыркнула. Потом она оглядела красное платье и голые ноги Марики.
   — Добрый день, — сказала она, наконец, ледяным голосом.
   — Здравствуй, бабушка. Как ты… — сказала Марика чуть слышно.
   — Поезд в Харьков отходит через час. Соблаговолите следовать за мной, Марика Викторовна.
   — Я не хочу, — сказала Марика, набравшись решимости, чтобы взглянуть бабушке в глаза.
   — Что, простите? — Маргарита Александровна остолбенела.
   — Я никуда с тобой не поеду, — сказала Марика отчетливо. — Я никуда не поеду!
   — Нет, поедете! Извольте говорить мне «вы»! — гневно вскричала Маргарита Александровна.
   Тагир провел рукой по лицу Марики и сказал с нежностью:
   — Тебе лучше поехать.
   — Слышали? Молодой человек вам сам предлагает… — оживилась Маргарита Александровна.
   Но Тагир, не обращая внимания на ее слова, продолжал, нежно гладя Марику по щеке:
   — Поезжай домой, маленький… Поезжай… Со мной теперь опасно…
   — Ничего не опасно! Я хочу с тобой!..
   — Ты приедешь потом ко мне…
   — Нет!
   — Да. У меня будет дом или квартира… Там будут книги, мебель, белая скатерть на столе и абажур… красный абажур… Ты приедешь ко мне, я выйду к тебе навстречу, ты скажешь: «Здравствуй, дорогой!» А я прижму тебя к сердцу и скажу: «Здравствуй, дорогая!» И будем с тобой вместе… и навсегда.
   — Я не хочу, я не поеду, — шептала Марика.
   — Поезжай, маленький.
   — А ты? Как же я без тебя?..
   — Я скоро приеду к тебе! В Харьков, на белом мерседесе… Тебе нравится белый мерседес?
   — Нравится.
   — Я приеду к тебе на белом мерседесе… А ты будешь стоять на крыльце… вот в этом красном платье, и цветок в волосах. Я подъеду к твоей калитке, а ты выбежишь ко мне и скажешь: «Здравствуй, дорогой!» Я выйду в белом костюме с розой, прижму тебя к сердцу и скажу: «Здравствуй, дорогая!» И опять будем с тобой вместе.
   — И навсегда…
   — И навсегда.
   Марика вытерла слезы, шмыгнула носом.
   — Надо подождать, — продолжил Тагир сдавленным шепотом. — Я не могу сейчас уехать… Мне нужно тут еще решить кой-какие дела, да? А ты побереги себя… для меня, — Тагир поцеловал заплаканные глаза девочки.
   Марика поднялась на ноги, продолжая держать Тагира за руку. Потом вытерла слезы, достала из-под кресла желтый чемодан, погладила Петрарку.
   — Возьмешь ее? — спросила она у Тагира.
   — Не беспокойся. Мы вместе приедем в Харьков. На белом мерседесе, — сказал Тагир и улыбнулся девочке.
   Маргарита Александровна ждала, с трудом сдерживая свое возмущение.
   Марика приблизилась к Тагиру и поцеловала его в губы.
   Бабушка округлила глаза, но в эту минуту даже она не посмела помешать юным влюбленным душам.
   А когда Марика оторвалась от Тагира и, покачиваясь от горя, направилась к бабушке, таща за собой тяжелый чемодан, та спросила надменно:
   — Юноша, должно быть, торгует на рынке?
   — Нет, — ответила Марика просто. — Он — вор.
   И, не дав бабушке опомниться, стала пробираться к выходу.
   В ушах ее все настойчивей и настойчивей стала звучать мелодия, чудесная печальная мелодия, которую она когда-то слышала в чужом подъезде, которую играл потом Пан Генрих на губной гармошке.
   Марика даже остановилась от волнения, потом пошла, но мелодия продолжала играть и тогда, когда она вышла из здания вокзала на улицу.
   Она пошла куда-то, не разбирая дороги, а музыка пела все громче и громче в ее сердце. Вокруг двигались какие-то люди с тележками, и девочка с удивлением увидела свою бабушку, широко открывающую рот, словно рыба. Видимо, Маргарита Александровна что-то кричала Марике, но музыка звучала громко, в полную силу, так, что заглушала все остальные звуки мира.
   Марика обернулась и увидела вдалеке стоящего неподвижно Тагира и сидящую у его ног Петрарку. Мальчик и собака глядели вслед девочке с желтым чемоданом и, кажется… плакали?..
   — Никуда я с тобой не поеду. Я тебя… не-на-ви-жу! — вдруг закричала Марика в лицо бабушке, и музыка вмиг смолкла.
   — Перестаньте кричать!! — Маргарита Александровна побагровела.
   — Я тебя ненавижу! И не смей говорить мне «вы»! Я — девчонка! Я — маленькая сопливая девчонка! И я хочу бегать босиком, есть мороженое на улице и кричать, когда мне захочется! Поняла? А ты, ты превратила мою жизнь в издевательство, а не жизнь! Зачем мне твои манеры, накрахмаленные кофточки, зачем мне музыка твоя?!
   Марика, уже плохо соображая, что делает, распахнула чемодан, и разноцветные сборники нот высыпались на заплеванную мостовую.
   — Зачем ты мне нот столько напихала?! — кричала Марика. — Я все это наизусть давно знаю! У меня же руки отвалились их таскать!!.
   В порыве ярости она выбросила все ноты из чемодана, захлопнула чемодан, в котором остались только пара пакетов с бельем и тапочки, и вскочила на ноги, тяжело дыша.
   — Вы высказались, Марика Викторовна? — сказала Маргарита Александровна ледяным тоном.
   Марика не отвечала.
   — Стало быть, вы не желаете ехать со мной в Харьков? — спросила бабушка.
   — Не желаю, — сказала Марика.
   — Прекрасно, — Маргарита Александровна побледнела. — В таком случае, прошу запомнить: у вас больше нет бабушки.
   Она повернулась на каблуках и пошла прочь вдоль вокзала.
   Когда Тагир и Петрарка подошли к Марике, они застали девочку сидящей на асфальте. Она поднимала с земли поочередно нотные листы и сборники, стирала с них грязь руками, потом прижимала ноты к груди и только после аккуратно складывала их обратно в чемодан.
   — Что ты наделала, девочка? — Тагир сел рядом с ней на корточки.
   — Это… чемодан сам расстегнулся, — сказала Марика. — Как такие чемоданы продают?..
   — Что ты наделала… — Тагир нахмурился.
   Неотвязчивые темные мысли не давали ему покоя, и сейчас он предчувствовал беду.

*
   Стояла звездная ночь. Марика, Тагир и Петрарка сидели на крыше одного из домов на Сретенке и смотрели на светящуюся огнями Москву.
   — Я надоела тебе, да? — спросила Марика.
   — Нет, — ответил Тагир чуть слышно.
   — А хочешь, завтра пойдем в кино? А? Я приглашаю! Я теперь богачка! Я ж сережки могу продать!.. Хочешь?
   Тагир не отвечал.
   — Тагир, ну что с тобой? — Марика заволновалась, глядя на своего совершенно расстроенного друга. — Ты знаешь, я… я… мне так хорошо с тобой… — прошептала она и, обвив тонкой рукой талию Тагира, прижалась к нему.
   Тагир помолчал, потом сказал:
   — Понимаешь, я должен убить человека.
   — А?.. — Марика широко открыла рот.
   — Понимаешь, я должен убить человека, — повторил Тагир. — А я не могу.
   — Кого?.. Зачем убить?.. — Марика вдруг затряслась всем телом, и в лунном свете ее глаза стали похожи на стеклянные блюдца.
   — Не мо-гу, — Тагир ниже опустил голову.
   — Да зачем тебе убивать человека?
   — Братья сказали.
   — Вот те братья твои, да?
   — Да.
   — Они что, чокнутые? — Марика отстранилась от Тагира и с вызовом уставилась на него.
   — Не, не чокнутые.
   — Братья сказали!.. А они не сказали тебе ограбить банк?!
   — Банк я бы ограбил.
   — Предложи им банк! Они согласятся.
   — Ты не понимаешь, — сказал Тагир. — Все серьезно.
   — А кого надо убить? Банкира? — Марика перешла на шепот.
   — Нет, Михалыча.
   — А, Михалыча… — и Марика, решив, что это шутка, рассмеялась.
   Тагир вдруг размахнулся и влепил Марике звонкую пощечину.
   — Ты не понимаешь! — вскричал он. — Нет ничего дороже жизни человека!!
    Марика схватилась рукой за щеку.
   — Есть одна только жизнь! И кто имеет право решать, кому жить, а кому нет?!
   — Тагир, миленький, успокойся!..
   — Все цепляются за жизнь, как могут!!. Все люди, все хотят жить!!. Даже если это нищие бомжи, или алкаши… или бездомные, как мы с тобой!!.
   Он замолчал. Марика порывисто бросилась в его объятия, прижала его к сердцу.
   — Успокойся! Успокойся, мой ми-лый, — зашептала она. — Все решится как-нибудь… Ты скажи своим братьям, что не можешь этого сделать, и все.
   — Да что ты говоришь такое!! — Тагир нервно рассмеялся.
   — Ты скажи им! Правда! Что ж они, не люди?
   Тагир ничего не отвечал, только мотал головой, точно пытался отогнать кошмар.
   — У них ведь тоже есть мамы, дети, — сказала Марика. — Что ж они, не люди?
   — Ладно, — Тагир крепко прижал к себе подругу, глубоко вдохнул ночной воздух.
   — Скажешь? — спросила Марика.
   — Скажу, — Тагир поднял голову вверх. — Смотри, какие звезды сегодня огромные… Как сияют.
   — Да-а, — Марика тоже подняла голову и стала разглядывать звезды. — Где-то там есть и наша с тобой звезда, да?..
   Петрарка тоже задрала кверху голову и уставилась на звезды.
   В темноте зазвучало фортепиано. Чудесная печальная музыка, сочиненная Паном Генрихом. Музыка любви и разлуки.
   Звездный небосвод казался необъятным. Он был так огромен, что, казалось, медленно надвигался на нас.
   Спокойная красивая мелодия пела, разливаясь, над сонным городом. Все полнее и громче звучало фортепиано, словно стремилось слиться с небом.
   В окнах гас свет, во дворах царил покой, и даже шумной Сретенки не стало слышно в этот поздний час.
   В эту ночь благодать снизошла на город. И даже стало казаться, что в итоге, конечно же, все будет непременно хорошо.

*
   Прозрачным московским утром Тагир вышел из подъезда одного из домов на Сретенке. Он огляделся по сторонам и пошел по двору.
   Следом за ним из подъезда вынырнули Марика и Петрарка. Они бесшумно направились вслед за Тагиром, но Тагир обернулся.
   — Я что вам сказал? Сидеть дома!! — закричал он девочке и собаке. — Ну-ка быстро!
   Марика и Петрарка остановились и продолжали стоять, виновато глядя на юношу.
   Тагир развернулся и пошел дальше по длинному двору.
   Марика и Петрарка сделали еще пару шагов за ним, тогда Тагир снова повернулся и закричал:
   — Не ходите за мной!! Домой идите!!
   Занавеска в окне третьего этажа отодвинулась, и озадаченное лицо Василисы показалось за стеклом.
   Из-за дома бесшумно выкатился черный мерседес с затемненными стеклами.
   — Бегите домой! Быстро!! — закричал Тагир Марике и Петрарке, сам оставшись стоять на дороге.
   Но Марика и Петрарка не сдвинулись с мест.
   Василиса нахмурилась, увидев мерседес, и прижалась лбом к стеклу.
   Мерседес остановился, и его затемненные стекла поползли вниз.
   Тагир приблизился к черной машине и стал что-то говорить.
   Марика сделала несколько шагов к машине и снова остановилась.
   Тагир продолжал говорить, когда раздался хлопок. И юноша упал на землю.
   Марика открыла рот, рванула к черной машине и что-то закричала людям, сидящим в ней.
   Снова раздался хлопок, и Марика, схватившись рукой за левый бок, упала на землю рядом с Тагиром.
   В черной машине стекла бесшумно поползли вверх, и через пару мгновений машина скрылась за домом.
   Василиса, растрепанная, в халате, бежала через двор. Петрарка бросилась ей навстречу, скуля.

   В тишине они лежали рядом на земле, голова к голове, обратив взоры в небо. Словно запечатленные кистью художника: серый асфальт, красная одежда, придающая торжественности их общему облику, растрепанные черные волосы и два молодых и прекрасных лица. И руки, их сплетенные пальцы, тонкие молодые руки, всё еще, кажется, полные силы, между двух лиц. Казалось, они были живы — так одухотворены были их прекрасные лики.
   Словно кукольное, девичье личико с чуть-чуть выдающимися скулами казалось вылепленным из снега в контрасте с темными волосами. Высокий безмятежный лоб, тонкие, немного удивленные, черные брови, чуть изогнутые ближе к вискам, карие бездонные глаза, обрамленные густыми ресницами, изящный носик и бледные, нежные губки, чуть подернутые улыбкой.
   Черные взъерошенные волосы Тагира сейчас слились с волосами его подруги, и, может быть, поэтому дети на «портрете» казались единым целым... Напряженный лоб юноши, в едва заметных морщинах, густые брови «вразлет», огромные, смелые черные глаза, изысканный орлиный нос, мужественные крепкие губы и скулы, четко очерченные божьей рукой. Загорелое лицо и загорелая рука, сжимающая в своей бледную девичью руку с остриженными под корень ноготками.
   Петрарка склонилась к лежащим на земле детям и лизнула их сплетенные руки. Она не дождалась никакой реакции на свой порыв и бесшумно прильнула всем телом к ногам возлюбленной пары.
   Дети неотрывно смотрели в небо и не видели людей, что собрались рядом с ними и что смотрели сейчас на них, не говоря ни слова.
   Василиса… Две старушки в платочках… Михалыч… Алла и Вика…  Васька-косяк… Бармен Руслан… Раиса и Валентин… Николай Иванович Сергеев… Ольга… Некрасов… Небритый дед в пиджаке… Женщина в шляпе с розами… Мальчишки-беспризорники… Сгорбленная старушка в шляпке… Двое нищих…
   Люди продолжали смотреть на детей и молчали.
   И тяжелая густая тишина поглотила все звуки Земли.

*   *   *


2005 г.