Портрет буренки в макияже

               
             Ближняя провинция. Переходный период 9.

     В понедельник, на планерке, Миша меня по головке погладил. Вот, говорит, один-единственный корреспондент у нас, Борис Василич, не боится ноги за-мочить, из самых глухих углов материалы привозит - живые материалы, про живых людей. А другие товарищи все по кабинетам сидят, из носу чего-то выковыривают. Товарищи коллеги пыхтели носами в мою сторону, а мне-то, конечно, лестно было. Кажется, я побурел от счастья. Конечно, приязни меж нами от этой похвалы  не прибавится, но мне с ними детей не рожать. Я честно делаю свою работу. А командировочные дают приварок к зарплате. Это сегодня не кот начихал.
      Кстати, главный вроде оговорился, что теперь не только за строчки гонорары будут начислять, но и за фактуру, за качество материала. А "ноги мочить"... После китофлота, после Дальморепродукта было бы странно бояться промокнуть. Мне самому куда интереснее по "медвежьим углам" шастать, чем в кабинетах мух считать. Правда, потом ночами приходится корпеть, чтобы к утру, к очередному номеру статью выдать. Я, сам себе признаюсь, тугодум, и каждая строчка у меня со скрипом выходит. Легкость письма - она только на бумаге видна, а если бы к автору в голову заглянуть, как эта легкость вываривается... Хотя не факт, что статья твоя в завтрашнем номере выйдет, а не проваляется у редактора на столе неделю-другую. Политическая ситуация в стране, понимаешь, а ты опять про сельскую ниву. И невдомек просвещенной публике или вовсе до лампочки ей, что прежде, чем услышат они "кушать подано!", на сельской ниве некоторые процессы происходят.
 
     Месяца не прошло, как я рассказывал о военсовхозе «Камешковский», что в одноименном районе, о его директоре Шкуренко. И, казалось бы, зачем опять их беспокоить, когда есть масса других объектов и неосвещенных тем вокруг? Да я вообще-то и не собирался. Само как-то получилось. Экспромтом.
     Я правил свои стопы в деревню Брызгалово. Меня туда в райсовете настропалили. Уж больно, говорили, там новый глава сельского округа хорош: и молод, и умен, а уж перспективен!.. Вот я и клюнул и подался. Почему бы не познакомиться с перспективным главой?

     От поселка Карла Маркса, куда я на перекладных – повезло – добрался, дорога к Брызгалову аккурат мимо фермы идет. Летом она как-то вокруг ее сторожко огибает, а теперь прямо мимо фермерских ворот, как под носом, пролегла. Грех и не заглянуть было.
     На подходе к ферме в силосной яме   тракторишко копошился. Специальный такой тракторишко, с хватательным приспособлением. Выхватит из кучи пук и ну его трясти – никак встряхнуть не может. Силос, обычно такой сочный и до тошноты ароматный, казался сейчас суховатым. И даже мало вонючим. Однако ферма снаружи производила впечатление основательного благополучия: крепкие, без изъянов, выбеленные стены, добротная кровля из шифера и основательная же ограда-загон из сосновых жердей.
     Внутри, едва я шагнул за дверь, встретились два гражданина, явно из местных.  Первый невысокий такой, ладно кроенный, в кепке до бровей, другой - гренадерского роста, простоволосый, в огромных валенках с калошами. Оба - в ватниках фасона шестидесятых - где только раздобыли?
     Мне бы, говорю я, заведующего или зоотехника повидать.
     - А для чего? - вопросили они хором.
     - Для разговора.
     - А кто вы такой?
     – Из газеты я.  Из "Призыва".
     – Ни хрена себе! Это с какой радости областная газета к нам? - удивился крепыш.
     - А документик, извините, имеется? - спросил "гренадер".
     Показал документик, познакомились, в большую светлую комнату прошли. Тот, что пониже, оказался зоотехником по кормам – Михаил Петров. Другой, Владимир Александрович Гинин – бригадир, то есть главный тут начальник.
     Ну, говорят, спрашивайте, а мы отвечать будем. Только сначала руководству доложимся. И тут же звонят тому же директору Шкуренко: так, мол, и так, мы тут в такой ситуации и что нам можно рассказывать и чего нельзя? И я понял, что все - нельзя. Предприятие военное – военная тайна, сами понимаете, тут у нас дисциплина и субординация. И по всем щекотливым вопросам обращайтесь туда, к «самому».
     Я представил себе Анатолия Иосифовича Шкуренко на другом конце провода, в поселке Дружба, который недовольно морщится: какого рожна этому собкору еще нужно? Ведь обо всем ему здесь, в кабинете, обсказал, так нет, он еще и на ферму прется.
     Я говорю, мне вообще-то военных стратегически секретных данных не надо. Вы только скажите, поголовье у вас не сокращается? А то кругом, слышно, проруха. Корма-то у вас есть?
     С какой бы стати, говорят, наше поголовье сокращалось. Оно наоборот выросло – с пятисот до пятисот шестидесяти голов, – выдали все-таки секретную тайну.
     - Наше дело, - продолжал бригадир Гинин, - чтобы люди были довольны, зарплату вовремя получали, и чтобы коровы были сыты. И с тем и с другим пока справляемся довольно успешно.
     Меж тем коровы – когда открывалась дверь, слышно было – мычали почему-то очень громко. Будто кричали протестующе. Сытые коровы, подумалось мне, так кричать не должны бы. Но я мог и ошибаться. Откуда мне, дилетанту, знать, почему они так шумят?
     Поскольку производственная тема оказалась вроде бы исчерпана – о скромных надоях мне сам Шкуренко говорил, и потому у подчиненных я спрашивать не стал – разговор в другое русло пошел. Я обратил внимание на табличку за спиной бригадира: «С бригадиром не разговаривай». Это что говорю, как в троллейбусе: не разговаривай с водителем, а то уедет куда не положено?
     - Нет, - говорит Владимир Александрович, - это я у Ильфа и Петрова позаимствовал. Вот эту, например – тоже: «Проси мало. Говори тихо. Давай много. Уходи быстро».
     - И как, помогает?
     - А как же! Это - мое, можно сказать, кредо. А вообще-то я - художник. Это вот все мои работы.
      По стенам в комнате густо развешаны гипсовые орнаменты и барельефы, вполне профессионально исполненные, какие в магазинах продают. И целая галерея, штук двадцать, портретов… коров. И уж такие они все симпатичные, просто лапушки, топ-модели с рожками, этакие «мисс Буренки» с наклеенными ресницами. И все под собственными именами: Зойка, Графиня, Куколка, Петровна, - не коровьи какие-то имена.
     - Я еще, - говорит бригадир, - занимаюсь отделкой жилья. Кстати, у вас нет таких знакомых, которым квартиру нужно отделать? Я вот у себя в Усолье – я там с семьей живу – взял старый магазин. Так народ теперь на экскурсии ходит, диву дается: неужто из того, что было, можно было сделать такое?
      - А вы где-то учились на художника? – спросил я.
      - Да нет, это я так, от природы.
      – А работой здесь довольны?
      - Вполне. По мне, лишь бы деньги платили – я любую работу делать буду: хоть навоз убирать, хоть корма подавать, хоть ямы копать. Я ведь как приехал из Казахстана два года скотником работал. Хоть названия этого не люблю – вроде со скотиной равняют. Я предпочел бы называть рабочими животноводства. Кстати, у нас их не достает. Может, дадите где объявление?
     - А почему бы и нет? Напишу вот – думаю, потянется народ. А вы про Казахстан... Вы со Шкуренко вместе приехали?
     - Да, он там тоже совхозом командовал. Порядок был, и народ пахал, как папы Карлы.
     - А здесь?
     - А здесь вообще-то народ работать не хочет, - раздумчиво произнес бригадир. – Ему бы только остаканиться. А работают пусть другие.
     В комнате, где мы говорили, с потолка обильно текла вода. На столике, под окошком...  "Бардачок в рундучках", - пришло мне на ум любимое изречение любимого старшины в мореходке. Среди стаканов и бутылок лежали кисти и тюбики с красками, огрызки хлеба, сыра и рыбьи головы.
     - Не опасаетесь, что зальет? – спросил я, кивнув на водяную струю.
     - Это нам электрики сотворили, - ответил бригадир. - Проводку вели, пробили крышу, а толком не заделали. Ну, да нам ремонт обещают сделать…
     Вопросы были исчерпаны, и я решил не отвлекать более от работы занятых людей. Вежливо откланялся, пожал руки и пожелал хозяевам большого счастья в личной жизни. Провожая меня, бригадир сказал: «Уж через двор я вас не поведу, там не очень…того».
      А мне и самому через двор не хотелось. В помещении стоял надрывный рев, пахло силосом и навозом с примесью каких-то лекарств вроде йода. Выйдя наружу и обогнув строение, я увидел в загоне при ферме группу буренок числом около 15, по спортивному худощавых, с залепленными навозными бляхами животами и унылыми физиономиями, без макияжа, совсем не похожими на портреты работы бригадира Гинина. Они без энтузиазма жевали какую-то бурую массу, брошенную на снег, и, похоже, не помышляли о наполнении вымени, которое у большинства из них поусохло и высоких надоев не обещало.
     А мы-то все на изобилие надеемся…