Только не очень давно я поняла, что моя сознательная жизнь прошла в искажённом мире. Советский мир – искажённый мир. И только, когда советская власть неожиданно для всех растаяла, как прошлогодний снег после всех репрессий, стали проявляться его истинные контуры, которые, конечно, снова стали искажаться уже по другим причинам. Но, ни одна страна в мире не существовала так, как Советский союз, где почти в каждой семье существовали семейные тайны.
Сижу в гостях у соседей Тамары Тарусовой, она задерживается. И сосед начинает показывать альбом Эрмитажа и там работы немецкого мастера-ювелира. Ну и что особенного? У меня дома тоже есть такой альбом. Оказывается – родной дед соседа по отцовской линии. Но у соседа русская фамилия. Оказывается – фамилия по бабушке. В советское время мать порвала и сожгла все документы. И теперь они никто, не родня, а в Германии ищут наследников родного дяди.
И моя мама только перед смертью призналась, что её мать из древнего священнического костромского рода, ведь Ипатьевский монастырь, где венчался на царство первый Романов – Михаил, расположен недалеко, под Костромой.
Интересная история одной моей знакомой. Идея создания – рождения пролетарской культуры всё ещё витала в воздухе. Так крановщица прислала свои рассказы в газету, потом в журнал, их стали публиковать, с ними она поступила в Литинститут. Потом приехала в Кишинёв и работала на радио. Только в XXI веке, с помощью брата издала свои настоящие книги. И что же собой представляла эта крановщица?
Оказалось, что она полька, что принадлежит к одной из известных польских фамилий, что семья была репрессирована, сослана, потом переместилась на Кубань, там поменяли фамилию. Выросла, пошла работать крановщицей и, как пролетарка, сделала карьеру. Ну, какая из неё пролетарка?
У всех были свои семейные тайны, кого ни копни.
***
Однажды летом я отдыхала в Доме творчества в Малеевке. Сидела за одним столом с Викторией Токаревой, мы подружились с ней. Знакомы были раньше. С нами отдыхал и Леонид Лавлинский, главный редактор журнала «Литературная учёба». В этом журнале как-то критик Ал. Михайлов поместил и статью обо мне. К пяти часам к Леонарду приходила молодая женщина богемного вида, поклонница поэзии Владимира Высоцкого и мы небольшой компанией слушали эти записи, пили вино. Крутился магнитофон, и вспоминалось многое. Иногда в субботу приезжала жена Лавлинского Надя, тоже поклонница Высоцкого.
Потом приехал Тимур Пулатов. Он был молодой, но уже секретарь Союза писателей СССР. Виктория, тут же, увидев за обедом Тимура, поздоровалась, представила меня, и преобразилась.
Ходила она в свободном сарафане, без макияжа и выглядела неплохо. Но в тот вечер, когда Тимур пригласил нас в гости, она надела нарядную французскую – как похвасталась – блузку, сделала лёгкий макияж, распушила свои роскошные чёрные волосы, прихватила бутылку коньяка и мы отправились в гости к секретарю правления Союза писателей СССР Тимуру Пулатову.
Тимур встретил нас приветливо, тоже что-то выставил на стол. Виктория была неотразима. И столько шарма! Я тоже, правда, приоделась и навела красоту.
Он только что получил премию за сценарий к фильму «Чёрная курица». Рассказал нам, что приехал в Москву, жил в студенчестве один. После Узбекистана, где полно родственников, он чувствовал себя одиноко и вот это чувство передал в этом сценарии – получилось.
Я вспомнила, как мне рассказывал молдавский композитор Евгений Дога: ему было одиноко как-то в московской гостинице, и там, в глубокой потерянности он и написал свой знаменитый вальс к кинофильму Эмиля Лотяну «Мой ласковый и нежный зверь».
Тимур знал этот вальс, сказал, что он гениален. Отец Тимура был узбеком, мать – русской. Насколько мне помнится – оба учёные, востоковеды.
Тимур заметил, что Виктория расставляет свои женские сети, пробует на нём своё незаурядное обаяние и деликатно сказал нам, что завтра приезжает его жена.
Мы выпили по рюмочке коньяку и, разочарованные, отправились спать. Собственно говоря, погрустневшей была Виктория.
– Классный мужик, – сказала она.
Мы расцеловались и разошлись по своим комнатам.
Виктория нуждалась в утешении. Позади были дружба, сотрудничество и, может быть, ещё что-то более сердечное, с кинорежиссёром Георгием Данелия. Вышли замечательные комедии по сценариям Виктории – «Джентльмены удачи», «Мимино». А спустя 20 лет Виктория стала писать рассказы о ценностях семьи. «Выше любви» – так называется фильм по её сценарию. Вот так мы мудреем.
Жизнь в Доме творчества шла дальше, но я заметила, что рядом ходила какая-то пожилая женщина, которая сверкала недобро на меня глазами. Я здесь была самая молодая. Я удивилась, сказала Виктории. Всезнающая Вика рассказала, что эта женщина, поверив в идею пролетарской литературы, поступив после технологического института на завод, написала производственный роман. Он был издан и получил Сталинскую премию III степени. Она вступила в Союз писателей СССР, а тут умер Сталин.
Идея пролетарской культуры хотя и осталась, но уже не в том чистом виде, видоизменилась. Короче, больше её никто никогда не публиковал. Так и осталась автором одного безвестного романа. Но как члену Союза писателей ей иногда давали в несезон путёвки – а Малеевка летом как раз и была – не сезон, а зимой знаменитости приезжали сюда кататься на лыжах и играть в бильярд.
Гуляя по аллеям, я познакомилась с этой женщиной. Она рассказала мне о своей трагической писательской судьбе. Так и работала инженером, но после работы садилась и писала. Одинокие вечера… надежды… отказы. Без писательской среды, без учёбы, всегда одна. А эти писатели…
Я посмотрела на Вику и всех нас другими глазами – заносчивые, языкастые всезнайки, уверенные в себе, никого не принимающие в свой круг. Аристократы. Жестоко. Я робко сказала этой женщине – но ведь они отдали своему ремеслу жизнь… талант.
Когда я заикнулась Вике о ней, она отмахнулась – пусть скажет спасибо, что дают путёвки.
Партия призывала писателей писать «датские стихи» – стихи к датам – 7 ноября, 9 мая и т.д. Это называлось «гражданские стихи». Писатели на призыв откликались неохотно. Правда, к 9 мая фронтовики писали. Зато читатели забрасывали стихами к датам все редакции. В Кишинёве, в русскоязычной прессе, под рубрикой «Творчество читателей» печатали только стихи Павла Колоскова. Оказалось, Павел работал в типографии, кажется бригадиром, мог поспособствовать выпуску газеты. Был нужный человек. Вообще он был замечательный человек, из Центральной России, кажется земляк Есенина, и в конце жизни выпустил вполне литературную удачную книгу стихотворений «Спасибо, мама!»... И когда мои молодые поэты обижались, почему печатают Колоскова, я туманно оправдывалась, хотя тайну его успеха знала.
Когда я работала литконсультантом по русской литературе, ко мне пришёл один человек. В прошлом таксист. Рабочий человек – подчеркнул он.
Принёс три тома прозы – с украинским акцентом, безграмотные, все слова то слитно, то раздельно. Рукопись была отпечатана на машинке через один интервал. Огромный труд. Я прочла первые страницы и ужаснулась. Что делать? Читать? Всю оставшуюся жизнь? И тогда я попросила писателя и друга Геннадия Сквиренко отрецензировать её. Наш главбух сказала: «Даю сто рублей».
Геннадий собрался в отпуск и деньги были кстати.
Таким образом, у меня оказалась рецензия писателя, прозаика и, оставив себе предусмотрительно копию, я вручила её автору вместе с увесистой рукописью.
– Вы думаете, дамочка, что это вам так сойдёт с рук? Я буду жаловаться! Есть ещё инстанции. Вы меня, рабочего человека, хотите задвинуть? Не выйдет. Я во Франции опубликуюсь! На Запад пойду, если меня отфутболиваете вы.
Ого! Две идеи таки завладели народными массами: рабочему человеку у нас везде дорога и не пройдет у нас, можно напечататься на Западе. Выслушала я его хладнокровно.
Прихожу на работу после гриппа, а там записка под дверью: «Аллочка, немедленно звони в ЦК». И телефон. Звоню.
– Ой, Алла Аркадьевна, мы вас уже неделю ищем, все сроки прошли, мы обязаны отвечать на письмо в течение 10 дней!
–А в чём дело?
–Вы знаете Шашкова?
–Да. Это мой автор. А что случилось?
–Алла Аркадьевна, он на вас жалуется.
–У меня есть рецензия на его роман.
–Ой, просим, дайте нам её!
–Хорошо. Отдам перепечатать, у меня копия.
Смотрю в окно – приезжает чёрная «волга», из неё выходит молодой человек в чёрном костюме – отдаю рецензию.
Через неделю звонок из правительства – знаю ли я Шашкова? Через час – подъезжает чёрная «волга», выходит молодой человек в чёрном костюме - отдаю рецензию.
Звонок из КГБ. Просящий тон – знаю ли я такого автора – Шашкова?
–Знаю. Есть рецензия на его роман прозаика Сквиренко.
–Сейчас к вам подъедут.
– Простите, у меня один экземпляр, а инстанций много, - отвечаю я.
– Мы размножим.
– Даёте слово?
– Слово офицера.
Подъезжает чёрная «волга», выходит молодой человек в чёрном костюме, вручаю рецензию. Через час мне привозят 5 копий. Видимо, прониклись серьёзностью момента.
История с Шашковым длится. Как-то на одном из мероприятий, ко мне подходит наш куратор из КГБ.
– Алла Аркадьевна, нас замучил, откровенно говоря, ваш Шашков, каждый день приходит, полковник уже распорядился, чтобы прапорщик его не пускал под разными предлогами, так он в ЦК жалобу написал, что наша контора не принимает рабочего человека. В самом деле, мы не имеем права не пускать советского человека в КГБ.
Он каждый день скандалит на проходной. Нельзя ли его роман обсудить? Он этого добивается.
– Что вы! Кто его станет читать? Это ведь Сквиренко за сто рублей согласился. Его рецензия сплошной эвфемизм, специально для инстанций, а на самом деле это безграмотное, бездарное произведение идиота.
– А он говорит, что во Франции опубликуют…
– Спите спокойно. Ни одного идиота издателя он во всём мире не найдёт. Ваш полковник читал хотя бы страницу?. Нет? Так пусть прочтёт первые пять страниц. И пусть посоветует ему обратиться в Союз писателей СССР. Там есть литконсультация. И больше этим делом не занимайтесь. Скажите – не наша компетенция.
Он обрадовался.
Вся эта фикция насчёт пролетарской культуры, литературы вылилась в карикатуру в образе Шашкова. Конечно, темой литературы может быть всё, что угодно – завод, колхоз, золотые прииски. Но это, прежде всего, должна быть литература. И задача её – раскрыть душу человека, хотя и это звучит плоско.
***
Все постулаты надуманные рухнули, все мы очутились в другом мире, который был так нам знаком. У людей,которых мы так хорошо знали, порой оказывались на самом деле совсем другие национальности, родня, биография, фамилия, политические взгляды и пристрастия. Всё было другим.
Конечно, перекосы начались и в другую сторону – записались в дворянское собрание ради престижа, кто-то, что-то и присочинил, создавая мифы нового времени, но всё-таки это был момент истины. Людям не надо было больше лгать, многое скрывать и большинство почувствовало, как много всего вдруг потеряно безвозвратно.
Но как же получается так, что граждане, которые хотят перемен в своей стране к лучшему, получают хаос, ужас, распад? Кто же разворачивает всю ситуацию гибельно для народа? Приводит к жертвам во имя светлого будущего.
Как прежде хаяли древнюю Россию, так теперь оплёвывают и Советский Союз, похерив в сознании людей даже её несомненные завоевания. Неужели всегда только ложью рождается новый искажённый мир?
Как-то перед избранием Владимира Владимировича Путина первый раз Президентом России, корреспондент НТВ, спросил какую-то тётку:
– Вас не смущает, что Путин работал в разведке?
– Не смущает. Дураков в разведку не берут.
***
Когда я работала в Союзе писателей, некоторые члены ЦК ко мне хорошо относились, приглашали куда-то, на более закрытые мероприятия, но я отвечала холодной вежливостью.
Как-то Даниленко, по-моему, он в ЦК курировал культуру, целый перерыв в конференции гулял со мной на глазах у всех писателей, дал свой телефон – домашний! – но я никогда по нему не позвонила. Опять же Грибоедов – минуй нас, Боже, и барский гнев и барская любовь!
Наверно мои коллеги меня считали просто неумной, нерасторопной, не умеющей жить, не использующей все возможности. Пусть. Я всё равно с юности придерживаюсь этой линии. Что даёт мне мой труд, то и моё. А лишнего мне не надо.
Когда сменилась власть, моё поведение нисколько не изменилось.
Конечно, на фоне книг Солженицына, Шаламова и других лагерников, мои беды кажутся бледной тенью, но всякий живой человек свой гвоздь в ботинке переживает острее, чем то, что касается других. Таковы мы, люди.
Прошло много времени. Нет уже «родной советской власти» со всем её плохим и хорошим.
Иногда я думаю – чего это КГБ вечно ко мне приставало? Менее всего меня волновала политика, никаким борцом против советской власти я не была, хотя сейчас об этом модно заявлять. Я всегда сознавала, что слишком наивна, чтобы что-то в этом понимать и об этом высказываться.
В Москве у меня неприятностей не случалось. Только один раз, когда я в Ленинку принесла список книг Есенина, который просил прислать их ему на фронт в 1916 году, там заинтересовались. Наутро даже вызвал к себе ректор Литинститута Владимир Пименов и очень осторожно спросил, – что это за книги, которые я выписала? Я честно ответила – список Есенина. Книги мне так и не выдали – мол, только кандидатам наук.
Но думая о 80-х годах прошлого века, когда все уже знали правила игры, когда весь Союз тихо спивался, а «сухой закон» Горбачёва получил несуразные формы «сухих свадеб» и молдаване жаловались на вырубку виноградников. Когда хирурги «под мухой» делали операции, а оператор упал прямо за камерой в прямом эфире, и всем было на всё наплевать, я думаю, что чтение мной запрещённых книг было подарком службам. Надо же было отрабатывать зарплату. Кто высказывался по Афганистану? Кого это интересовало? Все твёрдо знали – это дело Кремля. Не плюй против ветра.
В конце концов, стараниями всех органов получили страну, которая развалилась без единого выстрела, как карточный домик. Правда, тут же появились многочисленные «горячие точки», но никто даже не понял, что случилось, и чем это грозит каждому человеку, какой катастрофой. Привыкли жить сознанием, что жизнь в стране идёт без народного участия.
Интересно, что все события в бывшем Советском Союзе развивались по единому сценарию – значит, этот сценарий был. Разработанный. Может быть, на столетие вперёд. И недаром появился Егор Гайдар, чтобы ограбить огромную страну.
Где же были те люди, которые так любили «родную советскую власть»? Где была многомиллионная армия коммунистов? Где была армия? Страна распадается!
Я поражаюсь всё-таки, что сформировалась партия неокоммунистов. Но они мне непонятны. Они за рынок, за религию. Строят храмы. Что это за коммунисты? Какой коммунизм при рынке?
Понимаю, что коммунисты вновь к власти в Молдове пришли на полном отчаянии народа, когда за него взялись с хваткой рептилоидов.
Но прошло немного времени, благодаря технологиям Запада, неолиберальные аутсайдеры политики вновь превратились волшебным образом в победителей – в Альянс.
В 90-х годах прошлого века молдавский художник Михаил Бруня написал карикатуру – очень смешную – на Брежнева с подписью «Зря скулили, товарищи». Мой редактор газеты «Гражданский мир» долго хохотал, и поместил её в разделе «юмор».
Отклики пошли сразу.
На мой взгляд – женский, наивный – социализм рухнул в сознании советских людей, особенно молодых, когда Хрущёв покаялся на ХХ партсъезде. Наши отцы, которые всё это знали на собственной шкуре, всё-таки сделали свой серьёзный выбор, спасли свою Родину в войну. А молодёжь – к которой в ту пору принадлежала и я, – не сделавшая ещё никакого серьёзного судьбоносного выбора, ужаснулась. Пока тебя убивают – ты мученик, ты свят, когда ты начинаешь убивать – пусть даже ради самой прекрасной идеи – ты палач.
Хрущёв наивно надеялся, что когда «партия признает свои ошибки», то народ простит. Но молодёжь не умеет прощать. Тем более, что каждая десятая семья была затронута репрессиями. Оползень тронулся… Процесс пошёл…
Ни мои деды, ни родители, ни я невиновны в репрессиях, но в республике Молдова это был главный аргумент против Советского Союза, социализма, компартии, против России, нас, русских. И что тут возразить?
Что за короткий исторический срок были построены замечательные города, создана промышленность, которая сейчас разрушена, музеи, театры, Академия наук? Кровь людская не водица. Она – вопиёт.
Вторым ударом по социализму была книга Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Даже беспощадные, гениальные рассказы Варлаама Шаламова не сыграли такой роли. Почему? Рассказы Шаламова – это открытие личностного, индивидуального страдания. А писатель Солженицын, с аналитической точностью математика и исследователя, показал сознательное, идейно подготовленное, планомерное и систематические истребление советской властью всей русской аристократии, дворянства, купечества, казачества, зажиточного крестьянства, священства. Даже Гитлер так не «чистил» свою страну. Прочитав эту книгу, сомнений не оставалось – так всё и было задумано – уничтожение традиционного жизненного уклада России. И что это в большой степени удалось.
И третий фактор – отсталость Советского Союза в быту. В оборонке были достижения, в космосе, но сама жизнь…
Например, не было детской индустрии. Хотя сейчас перегибают палку, обхаивают пионерские лагеря: мол, были заорганизованные. Конечно, мне нравился фильм «Добро пожаловать», но всё детство я ездила в лагеря на Украине, и там было всё хорошо. Кормили нас вкусно, без ГМО. Можно много хорошего сказать об этом. У меня даже есть свои «Взвейтесь кострами синие ночи!»
На взрослый взгляд – дети присмотрены, на природе…
В новом времени вышли фильмы об этих лагерях – директор ворует, спит с кем-то, пионервожатая беременная. Но причём здесь дети? Пионерские лагеря? Это просто взрослая жизнь и она была и есть везде одна и та же.
Но – недаром говорили – что такое «Съезд колхозников»? Это десять дней, которые потрясли «Детский мир».
Не существовало и индустрии для женщин. Какое уродливое было женское бельё! В тюрьме его шили, что ли?
Когда мужчины пришли с войны, женщины ушли с работы и стали рожать детей. Мужчины в окопах стосковались по семье, хотели уюта и тепла.
К 60-м годам женщины работали, мужчины работали, родители получали пенсию. Каждый обеспечивал сам себя. А дети? Это была дополнительная трата. Оттого чаще всего у интеллигенции был один ребёнок.
Женщины к этому времени не были довольны мужчинами, мужчины уставали от женского недовольства. А сколько одиноких женщин!
Жизнь никуда не двигалась – купил мебель, с ней живёшь всю жизнь. 10-15 лет ждали квартиру, получив, несмотря на все перемены в жизни, больше рассчитывать было не на что. Мужчины не могут без движения, без перемен. Они хуже переносят стрессы, слом карьеры, застой. Настоящий мужчина – это действие.
Поэтому подспудно все хотели перемен. В конце девяностых трансляции заседаний Верховного Совета СССР смотрели как захватывающий сериал, не подозревая о своём будущем.
Был ещё один фактор – агрессивное меньшинство. Оно знало, чего хотело лучше остального населения, которое было приучено к тому, что всегда кто-то думает за них, всегда надеялось на Кремль. Не было сформировано гражданское общество.
Но что любопытно. Прошло всего двадцать лет, всего одно поколение. И вдруг по собственной инициативе, в условиях возникшей на Украине анархии, при поддержке абсолютного большинства населения, без подсказки из Москвы, Крым сам провел референдум и за неделю присоединился к России. Оказалось, в условиях свободы, без «руководящей и направляющей», 97 процентов его населения превратились в граждан! Меня это потрясло.
И какая могла быть вера в коммунизм, когда дочь первого коммуниста Иосифа Сталина бежит за границу. Даёт интервью и отказывается говорить по-русски. «Я не этническая русская и хочу говорить на языке той страны, в которой живу». В доме престарелых в Америке.
Когда сын борца за коммунизм Никиты Хрущева, сломавшего и уничтожившего столько судеб, Сергей Хрущёв получает американское гражданство и говорит: «Я счастлив».
Если Генеральный секретарь Компартии Советского Союза Горбачёв, первый президент Советского Союза, объявляет себя социал-демократом, а впоследствии рекламирует пиццу.
Кому на Руси было жить хорошо? Все знали. Верхушке партии и торговле.
Так не должно быть. А как? Рынок всё отрегулирует?
А мораль? Нравственность? А культура? И откуда же взялись грабители-олигархи?
Хотя вечно меня в чём-то подозревали, я ни на какие митинги 90-х годов не ходила!
Тогда ходил такой анекдот. Выходят с митинга Медведь и Волк. Волк в запале ещё кипит: «Демократия, многопартийность…». А наивный Медведь говорит: «Послушай, Волк, пока мы митинговали, Лиса весь лес приватизировала».
Политика кнута и пряника далеко не всегда срабатывает. Как показала жизнь – стоит ослабеть кнуту, как все неблагодарно забывают про пряник!
Прошло 20 лет со дня провозглашения независимости Молдовы. Как-то услышала, как двое молдаван беседовали. Зашла речь о развале Союза. И один сказал другому: « Мы мало любили свою родину». Я вдруг почувствовала: «как он прав!» Мало знали. Мало любили. Но и сегодня живём этим наследством. Назвал Президент США её «империей зла», и мы подхватили, не с трибуны, так в разговоре. А ведь империя – это огромное содружество народов, это большие возможности, это великое пространство. Быть народным артистом СССР – это значит, что тебя знают и любят 350 миллионов человек! И сейчас ещё слушают Эдиту Пьеху и Софию Ротару.
Отчего я пишу это? Чтобы пожаловаться читателю?
Нет, мне просто хочется осознать, что же это было? Со мной, со страной. Я жила как бы в параллельном очарованном мире, и мне было трудно усвоить лексику партийных резолюций. Но среди бойцов против советской власти я не состояла!
Жизнь старшего поколения была пронизана скрытым страхом, и мы это чувствовали. Как писал Пастернак: «А в наше время воздух пахнет смертью, окно раскрыть, как жилы отворить». Они несли в себе это знание. А мы – нет. Мы, молодежь, совались, куда попало, даже из простой любознательности.
Мой отец прошёл войну, он верил в советскую власть, но умер он глубоко разочарованным человеком. Мама носила в себе образ разрушенного деревенского естественного мира. Но никогда даже дома против власти не высказывалась.
Василий Белов написал свою небольшую гениальную книгу «Лад». Русские люди, читайте, и чтите её! Она о том потерянном мире деревни.
Эту книгу я читаю с наслаждением. Она воскрешает во мне мир, который я знаю по рассказам бабушки Ксении и мамы. Мама удивлялась – «Кто написал такую книгу? Неужели ещё кто-то помнит мир её детства.»
Конечно, на автора «Лада» – великолепное название! – именно этого не достаёт России XX-го, и боюсь, XXI-го века! – обрушился град обвинений – патриархальщина и т.д. Что ещё можно ожидать от писателей, которые называют себя русскими, но не любят ни русский фольклор, ни русский мир, ни его людей.
Я жила и живу в противоречивое время. Но оглядываясь назад, я вижу, что многое я любила в своём времени. И актёров, и музыкантов, и писателей, да и просто разных людей. Любила всё то, великое, что было создано моим народом в Советском Союзе в ХХ веке. А оно было! Было!! Не говоря уже о том, в чём я не компетентна – в космосе, в технике, в военном деле, – но и в культуре.
Ныне же коммерциализация охватила всё. Самое яркое явление – шоу-бизнес. Самое нахальное. Но и это чепуха. А вот приватизированные пляжи, леса, реки – природа. А ведь она тысячи лет кормила народ. Природа, а не правительство.
Наверно, жизнь всё сбалансирует. Я в это верю. Неужели мы будем и в XXI веке жить в социально уродливом мире?
В революцию 90-х годов прошлого века был такой случай. В Союз писателей Молдавии привозят газету «Колокол», отпечатанную по слухам в Литве, на латинице, тогда на неё ещё не перешли. В фойе на первом этаже стоит прозрачный ящик, куда наши прижимистые писатели бросают по 25 рублей за номер, я тоже бросаю 1 рубль и беру газету для Веры Львовны. Газета «Правда» в это время стоит 2 копейки.
В эти дни я иду с мамой по рынку, в мясном павильоне у продавца крестьянского вида, молдаванина, стопка этих газет – в них он заворачивает мясо.
Рассказываю Вере Львовне Малевой, бывшему парторгу Союза писателей и моему другу. Она усмехается – это жизнь. Дали газету крестьянам бесплатно, а они латиницы не знают… Но у крестьян ничего даром не пропадёт.
Народ и революция. Но именно народу пришлось выпить эту чашу до дна. Тогда все надеялись на лучшее. И надо ждать и ждать этого лучшего, светлого будущего. «Не нам, так нашим детям» – так думает народ. Так ему внушают.
Господь говорит – чем держится человек? Любовью.
Чего человек не знает? Того, что с ним завтра будет. Без чего человек жить не может? Без отца и матери может, а без Бога – нет.
Но война на Днестре, хоть и трёхдневная, всё-таки разделила Молдову надвое. И никто не может предсказать результаты революции.
* * *
Цензура, цензура… Что с неё взять? Моя сокурсница по КГУ Мария Руссу – ныне – это поэтесса Мариетта Руссо. Наш сокурсник Владимир Потёмкин в шутку ей сказал на заре её поэтической карьеры – что за Мария Руссу? Полно таких. Мариетта Руссо – это звучит! Мария взяла этот звучный псевдоним. Она, бедняга, после госуниверситета работала в цензуре. «О, кошмар! Женский коллектив, одно начальство – лысое, занудное. Сидишь и читаешь сутками. Такая мура, отвечаешь за каждое слово. Начальство запугивает. Не хочу вспоминать. А ты говоришь: цензура».
Верю ей. Кошмар!
Мариетта молдаванка, пишущая на двух языках, в 90 годах, увидев на голове памятника А.С.Пушкину ведро, кинулась к гражданам в парке с криками: «Вы позорите нашу нацию!». Но все отворачивались. Только какой-то военный помог ей снять это ведро. В то время это был гражданский поступок.
Мариетта мне рассказывала:
– Ты себе не представляешь, как я перенервничала. Какой это позор!
Каждый год 10 февраля и 6 июня, иногда при большом стечении народа, вместе с другими поэтами, Мариетта Руссо читает свои стихи на двух языках, посвященные А.С.Пушкину.