-Мне нужно принять ванну с солью, мои ноги болят.
-У нас нет соли.
-Но у меня болят ноги.
Виктор, почесав затылок, потупив взгляд, покачавшись с ноги на ногу, решил идти за солью. Завизжала железная дверь.
-Я пошел.
Прямая пыльная дорога, сухая крошка асфальта, удушье кралось с самой земли, как дремучая змея, обвив ногу, ползла выше, к самой шее. Уже зацвело что-то желтое, издали кажется, что акация. Под ботинками хрустят самоцветы пивных осколков. А небо, небо чистейшее, лазурное, девственное, на него нельзя долго смотреть- слепит глаза. Вот она, ирония- чистота приносит боль.
Вдоль дороги шуршит в противоположную сторону старик: в шляпе, серый потертый пиджак, брючки в полосочку. Приятный, опрятный и ветхий, как крыша деревенского дома. В руке чемодан- отголосок советского благополучия, напоминание о давних поездках в Калининград, Винницу, Ленинград, а дальше- сибирский Томск, Лангепас, Астана. Виктор перешел дорогу, остановился перед стариком.
-Мне ужасно тоскливо, спасите меня.
Старик покачал головой, белесой бородкой, редкими ресницами, вздохнул глубоко, будто огромная, мощная волна выкатилась из него прямо на плечи Виктора. Щелкнул медный замок, распахнулся чемодан.
-Полезай, что уж там.
-Я сейчас не могу, мне нужно сходить за солью, ноги болят.
-Догонишь тогда, если надумаешь. Мне еще долго идти, прямо и прямо, не сворачивая. Не люблю сворачивать. Так-то.
Виктор кивнул несколько раз, потоптался, быстрым шагом засеменил за солью, угрюмо глядя под ноги.
Появились дома, обычные такие, пятиэтажные. На одном висит табличка "дом образцового поведения и культуры". Табличка очень ему нравится. Кусты сирени, свежие, зеленые; в листве щебечут мелкие пташки. А как же приятен ветер, запутался в волосах на затылке и воет испугано, как попавший в капкан зверек. Но, как и все дикое, успевает удрать восвояси. Неспешно прохаживаются старики и старухи, с гордыми высушенными лицами, и молодые тоскливые фигуры. И все кругом серое, все, что очеловечено,- серое и безобразное. Безобразная дорога, дома, фонарные столбы, сами люди. Виктор развернулся на каблуке, свернул за угол и вдруг обратился всем своим сознанием и физикой в девочку Варвару. Она, не останавливаясь ,продолжала путь, оглядывая ботинки и при этом возмущенно фыркая.
Все пыльные, ужасные.
Она вошла сквозь стеклянные двери, бродила мимо стеллажей, ища соль. Йодированная или обычная?
-Возьму обе, узнаем какая эффективнее.
А далее длинная очередь, живая, визжащая, шепчущаяся, возмущенная и возмутительно медленная. Люди топчутся, перебирают свои будущие покупки; кто-то наглый юркнул перед Варей, но не выстоял и минуты- пролез далеко вперед. Все задыхались от скуки, качались с ноги на ногу, как уставшие гуси. Варвара провалилась в толпе, глубоко в мрачность, где калейдоскоп, извиваясь, шутливо крутил ее из одной заводи воспоминаний в другую. Тут же привожу стенограмму далекого диалога:
-До того как на меня все это снизошло, вот то, что я по колено в воде стою, я к воде абсолютно равнодушна была. Все, что мне нравилось в воде,- это фильмы катастрофы, где что-то тонет , и не Титаник, а вообще,- самолет падает в воду и люди пытаются спастись или еще что-то, где они все тонут. Но потом, когда на меня снизошло, я ощутила себя в воде, я поняла, что мне дико хочется захлебнуться. Мне хочется вдохнуть это все: ощущения, от которых я умру. Это единственный минус- смерть. Но вот эта темная вода, эти пузырьки воздуха, поднимающиеся вверх. Это так прекрасно! Я действительно, если бы хотела умирать, хотела бы захлебнутся. И мне все равно,что мой труп был бы не очень презентабельным, но это очень.
-Мне кажется страшно сгореть.
-А я бы хотела, чтобы меня кремировали.
-Вот да, и я. А живьём сгорать больно и как-то не так.
-Вот в этом плане я считаю себя буддисткой, в буддизме же принято сжигать тела?
-Не только.
-Ну, все равно.
-Да, есть у этого преимущество. Тебя не будут жрать черви, тебя можно разделить на части, развеять в твоих любимых местах, в абсолютно разных точках планеты.
-Именно это меня и привлекает.
-А еще можно снюхать часть.
-Нет, у меня еще нет человека, которому я бы позволила отдать часть себя.
-Это каннибализм, интересно?
-Ну, знаешь, я бы приравняла. Подышать человеком.
-Я дышу тобой. Хахаха, то есть фраза :"я дышу тобой"- это каннибализм.
-Вот я это и сказала.
-То есть, если я увижу строчку :"я дышу тобой" -я могу обвинить автора в каннибализме.
-Запомни это, я хочу развернуть эту мысль.
-Я записываю на диктофон.
-Ну, хорошо, мысль отличная, нужно не забыть про нее. Ведь все пишут : "я дышу тобой" подразумевая запахи, ощущения и прочую чепуху. А дышать прахом- это намного глубже, это доверие- дать кому-то сделать это.
-Это, конечно, извращение какое-то, но так интересно. Представь: перед тобой дорожка праха человека и ты ее вдыхаешь в себя.
-Это, я скажу тебе, любовь.
-Вам пакет нужен?
-А? Да, да.
Стенограмма оборвалась. Растерянная Варя вышла на улицу, взъерошенная, с пакетом в левой руке. Торопливо она ушла в сторону дома, мимолетно слетел ее лик, слетели вместе с ветром русые волосы, тоскливые серые глаза, бледные губы. Растворилась, смешалась с клубом пыли, из которого вышел Виктор, все так же смотрящий себе под ноги. Рассеялся свет, стал усталым и не таким прозрачным.
-Вот соль. Теперь твои ноги не будут болеть.
-Будут, но не так сильно. Куда ты уходишь?
-Мне ужасно тоскливо, я хочу прогуляться.
-Иди.
Натянув шапку, он бежал в противоположную сторону, все думал- догонит ли старика или старик ему показался, а, может быть, уже прошла вечность, и все испарилось? Он бежал прямо, ни разу не сворачивая, вспоминая фразу старика о том, что тот не любит сворачивать. Дорога поднималась и опускалась, небо опускалось и начинало чернеть, а впереди ничего.
-Я бегу уже слишком долго, все обман, все обман.
Стоило было ему подумать об этом, как мелькнула тень, проявился силуэт; черный рот улыбающегося старика и разинутая пасть чемодана. Он прыгнул в него с разбегу и провалился в неясную глубь. Старик захлопнул чемодан на замок и с той же медлительностью продолжил свой путь, прямо и прямо, все время прямо.