Однако, статья, вопреки ожиданиям, не наделала шума. Словно ее и не было. Городок молчал.
Его публикации, Андрей знал по опыту, практически никогда не оставались не замеченными. Статья, бывало, еще находилась в наборе, а знакомые типографские рабочие, они были первыми читателями, при встрече в редакции уже пожимали руки: молодец! хорошо написал! А когда газета появлялась в рознице, то нередко в автобусе или на остановке он слышал восторженные отзывы читателей о своих материалах.
Особой была реакция объектов критики. Они угрожали, строчили большие жалобы в горсовет, иногда приходилось судиться… А сейчас – тишина.
– Если бы ее опубликовали в "Вестнике", то эффект был бы намного больше, – сказал с досадой Яковлев товарищу, когда они встретились, чтобы обсудить итоги работы. – Газета новая, ее еще толком никто не знает. – Закурил. Глотая жадно сигаретный дым, добавил: – Грустно и, вообще, я бы сказал, что все идет плохо! Сколько сил потрачено на расследование! Но все получается впустую…
– He расстраивайся, – сказал ему Косарев.– Просто, народ спит. Мы, конечно, при данных обстоятельствах, много сделать не можем, но потихоньку будем его тормошить.
– В том – то и дело, что спит. Когда не надо. А выборы начнутся, посулят подачку, наобещают с три короба, а то и подкупят – вмиг проснется народ.
– Эти продажные еще не народ.
– А кто народ? Те, кто не просыхают от пьянства или те, кто не хотят работать? А может, те народ, кто объявляет голодовку, когда вовремя не платят зарплату, вместе того, чтобы взять булыжник и этим булыжником огреть буржуя?
– Что ты так разошелся! – Юрий Михайлович дружески улыбнулся. – Успокойся, пройдет время, люди разберутся, что к чему.
– Да я спокоен. Только обидно, как не крути. Нам поддержка нужна, чтобы бороться за простых людей, рабочих. Поддержка их же самих. А ее нет. Как еще доказать, что мы занимаясь политикой, идем в депутаты, или создаем профсоюзы, не для того, чтобы сесть в мягкие кресла…
Яковлев остановился и полез в карман еще за одной сигаретой.
– Много куришь, – глядя на осунувшееся лицо Андрея, сказал ему по-отечески Косарев, – И так уже ветром качает.
– Я вот о чем мечтаю… – кое-как подкурив сигарету, Андрей закашлялся при первой затяжке.… – Чтобы РКРП пришла к власти, пока я жив. Хочу посмотреть на возрождение новой жизни. Но сам я о власти не мечтаю. Не мечтаю о кабинете и и мягком кресле. Я, как это не банально звучит, хочу видеть вокруг спокойные и счастливые лица. А сейчас... от одного только вида руин, что остались от предприятия в моем поселке, да что в поселке, такая картина повсеместно в городах и селах, жить не хочется. Тоска! больно видеть, как одни спиваются, другие жиреют на людском горе, а третьи вкалывают на жирных котов, чтобы…
Он не успел договорить, как Косарев тронул его за плечо:
– Смотри, твой "друг" едет.
Андрей не сразу понял, кого тот имел в виду, и стал вертеть головой из стороны в сторону
– Плохой из тебя разведчик, – широко улыбнулся Юрий Михайлович. – Прямо смотри, очки Статенина я еще издалека увидел.
Черная "Волга" почти поравнялась с товарищами, и Яковлев уже хорошо мог видеть, кто сидит на переднем сиденье рядом с водителем. Это был действительно Статенин. Через лобовое стекло на него смотрели темные очки главврача, они скрывали глаза, но Яковлев чувствовал – они направлены на него. Эти сжатые в презрительной усмешке тонкие губы отдавали смертельным холодом, отчего Андрей невольно поежился.
– Сволочь! – выругался! Яковлев так, чтобы тот, хотя бы по губам смог понять, что он сказал.
Машина пронеслась мимо, от нее остался лишь шлейф дыма.
Дома Ольга передала письмо, которое почтальон принес накануне его возвращения. Письмо было толстым, судя по штемпелю, пришло из инспекции по труду. Он тут же вскрыл его. В нем лежали ответ некоего госинспектора Иванова, объяснительные записки Завьялова и Прохорова.
Внимательно читая каждый документ, он то вставал, то садился, не находя места. На лице его ходили желваки.
– Это просто издевательство! – воскликнул он, прочитав до конца содержимое письма. – Я ожидал всякой несуразной отписки, но такого... Оля, хочешь послушать, какой мне пришел ответ из области по жалобе Прохорова?
– Ну и что там пишут?
Достав из общей кипы бумаг лист с гербовой печатью, стал читать:
"По Вашей информации о несчастном случае, произошедшем с Прохоровым, проведена проверка с выездом на место. Установлено, что данный несчастный случай произошел не на производстве и не подпадает под "Положение о расследовании и учете несчастных случаев на производстве. Госинспектор В.В.Иванов".
Яковлев перешел к чтению объяснительной записки Завьялова:
– "У меня на работе травмы никакой не произошло. Прохоров выполнял у меня разовые поручения, за что я с ним расплачивался по окончании работы. Завьялов". – Андрей сделал паузу, после чего произнес: – Ну, эта "объяснительная" ерунда по сравнению с новым объяснением Прохорова. Вот, послушай: "У себя дома я решил отремонтировать электропилу. После того, как я ее отремонтировал, решил ее опробовать. Поставил ножи, отрегулировал их и решил построгать доску. Я прижал доску к работающему станку, как только доска коснулась ножей, ее подбросило, а я хотел поймать ее руками, но рука попала под ножи. В это время подскочил товарищ и оторвал мою правую руку. Она была в крови. Товарищ немедленно отвел меня в больницу, где мне была оказана медицинская помощь. С моих слов записано правильно, в чем и расписываюсь. Прохоров".
– Я тебя предупреждала, что никто тебе спасибо не скажет. А вот подставить или предать...
Яковлев вздохнул: – Теперь понятно, почему он избегает встречи со мной. Видно, купили его за медный грош…
– А ты думал!
– Хотя я бы не стал заранее делать такие выводы, – высказал он тут же сомнение Яковлев. – Может, его заставили это сделать. Тем более писал он не своей рукой, подсунули готовый ответ и все дела.
– Ну, пусть его заставили подписать, можно же было прийти, рассказать, а не бегать от тебя.
– Тут ты права. И заниматься в дальнейшем данным делом не имеет смысла. У меня есть опыт и могу сказать, что ничего из всей этой истории выжать не удастся. Даже если он не добровольно подписал бумагу, те, кто заставил его это сделать, не отступятся. И на суде он скажет, как они захотят.
Прокручивая в памяти события последних дней, где, пожалуй, единственным результатом труда явилась публикация в газете о мытарствах Филиппова. Яковлев не испытывал удовлетворения. По большому счету ничего существенного сделано не было, что бы он мог сказать самому себе: я добился торжества справедливости. Напротив, везде торжествовала неправда. Малодушие одних, предательство других и безнаказанность третьих – все это порождало порочный круг, разорвать который он пока был не в силах.