В чистом поле огромный диск солнца медленно поднимался из-за горизонта. В траве пела перепёлка «фить–пирю», «фить-пирю». Тёплый ветерок летал по широким просторам, заглядывая, то в канавку, то в рощу, то в узкую щель двери припаркованной к обочине нашей машины. Нежно пробежится по колоскам ржи и весело поднимется в небо. Затем вновь опустится на землю, с шумом завернётся в трубочку, поднимая с дороги клубы пыли.
Начало июня. Земля приходит в себя после зимней стужи, прогреваясь под тёплым солнцем. Нежная зелень приятно радует глаз. Наш старенький автомобиль, марки «Эмка», опять поломался, и мы вынуждены ждать, пока отец починит его. Где купил он это чудо, я не знаю, но все дни и порой даже ночи он проводил за починкой этой мужской игрушки. Не смотря ни на что, покупкой своей он был горд. Да, и престижно все же. Какой ни есть, а автомобиль. В те времена это было неким богатством. Да, что автомобиль обыкновенная стиральная машина, телевизор с линзой считался достатком в доме. Мы жили не богато, но к тому времени не бедствовали, как это было ранее.
Пока отец ремонтировал наше авто, я молча любовалась восходом солнца. Его огромный, красный диск медленно поднимался из-за горизонта. Я ранее никогда не видела подобного чудо. Диск казался таким большим, что у меня захватывало дух. Среди простора полей он выглядел, необыкновенным и фантастическим. Но прошло немного времени и он устремился ввысь, уменьшаясь в размерах. Эта картина в последствии на долгие годы оставалась, да и остаётся в моей памяти, как одно из чудес проявления Матушки Природы.
Каждое лето меня вместе с сестрой отец отвозил к прабабушке в деревню на каникулы. Там у неё был небольшой кирпичный дом с русской печкой и пятьдесят соток огорода. Часть огорода засаживали подсолнухами и чесноком, а часть была под небольшим садиком, в котором росли яблони. Особенно помню китайки. Когда был жив наш прадедушка, то в этом садике он разводил пчёл. Но к тому времени, прадеда уже не было в живых. Садик пришёл в запустение и лишь один шалаш, построенный им, напоминал о его существовании. Та часть, которая была засажена чесноком нам приходилось обрабатывать и убирать, а затем и сдавать его в заготконтору, где за него нам платили деньги. В то время - это была хорошая финансовая помощь нашей семье.
Деревенька была глухая. В ней не было даже электричества, а уж тем более радио или телевизора. По вечерам мы зажигали лампу, а иногда и свечи. Утро в деревне начиналось рано в четыре часа. Почти с каждого двора выгоняли коров на пастбище. Потом люди уходили на работу в поля. Помнится, нас с сестрой как-то раз взяла с собой (крёстная моей прабабушке) тётя Шура в поле. Надо было прополоть свёклу. Она была ещё очень маленькой, и разыскать её в сорной траве было нелегко. Грядка, по своим размерам, оказалась очень длинной. От чего у меня удивлённо округлились глаза.
- Сколько же в ней метров?- спросила я у тёти Шуры.
- Один километр,- ответила она, мне улыбаясь, а потом добавила. - Что страшно?
- Да, не очень,- слукавила я.
- А давай наперегонки,- сказала мне сестра.
- Давай,- откликнулась я.
Мы присели на корточки и стали выдёргивать сорную траву. Через несколько минут у нас заболела спина, а впереди ещё был почти километр. Сестра быстро уходила вперёд, а я двигалась медленно, потому что старалась выдернуть каждый травинку, разумеется кроме самой свёклы. К концу грядки мы были полностью измотаны. Спина одеревенела, руки и ноги болели от усталости. Вот так мы впервые попробовали тяжёлый труд крестьянина. И надо сказать этот урок труда мне запомнился на всю жизнь. А дома, то есть у прабабушки, нас ждала очередная работа. Нам приходилось полоть чеснок. Грядки, конечно, были не такие длинные, как в поле, но их было достаточно много. А когда он выпускал стрелки, то его надо было шинковать, так называли эту работу в нашей деревне, т.е. обрывать эти стрелки. После того, когда чеснок созревал, его предстояло выкопать, обрезать и высушить. И только тогда его можно было везти на продажу. Правда, на всю эту работу уходило почти всё лето.
В свободное время мы бегали на речку, которая протекала за зарыгой (так называли посадки деревьев за огородами). Речушка была небольшая, сильно заросшая и только в одном месте немного расширялась. Там за рекой стояли развалины бывшей барской усадьбы. Одичалые плодовые деревья обрамляли этот скелет прошлого. Мы часто переплывали туда и там бродили, в надежде отыскать что-нибудь интересное. Но там мы ничего не находили кроме высокой крапивы и травы. Глядя на это "прошлое", я представляла себе бывшую усадьбу, которая была на этом всхолмлённом месте, где когда-то кипела жизнь помещика Ивана Строителя, чьим именем была и названа наша деревня.
Вокруг простирались поля ржи. В небе пели жаворонки. Запахи разнотравья наполняли всю грудь.
- Красота-то, какая,- думала я.
Напротив прабабушкиного сада было местечко в реке, которое называли «Бездонка». Местные жители говорили, что в этом месте в реке нет дна. Не знаю, правда ли это на самом деле или нет, но меня это почему-то очень пугало. Видимо потому, что говорилось об этом месте, как о таинственном и мистическом. Другие говорили, что туда попала бомба во время войны и там образовалась воронка. Я, конечно, верила тогда всякой мистике и тайны, так как увлекалась разными удивительными историями.
Вечера мы всегда ждали. Наряжались, делали прически и выходили на улицу, где собиралась вся местная молодёжь, и под гармошку пели частушки, устраивали танцы и рассказывали всякие небылицы. Было интересно и весело. Так гуляли мы до утра. Прабабушка на нас злилась, что мы пропадали по всем ночам, а утром отсыпались вместо того, чтобы работать на огороде. Мы, конечно, огорчались, что она нас не понимала. Ведь мы были молодые и приехали в деревню на летние каникулы, а нас заставляли работать, как взрослых людей. Однажды, когда мы пололи чеснок, у моей сестры случился даже солнечный удар. Я тогда жутко испугалась за неё. Врачей в деревне не было, а ближайшая больница находилась далеко от нас. И было страшно, если не дай Бог, случилось бы что-то серьёзное.
Иногда мы ходили за четыре километра в племсовхоз, смотреть фильмы и на танцы. Правда, это было не часто, так как было далеко, а иногда к нам приезжали ребята на грузовой машине из других деревень.
Тогда было ещё веселее. Обижать никого не обижали, дружили, смеялись, шутили, пели частушки.
Хорошо было, когда солнышко светило ярко и денёчки стояли тёплыми. Надо заметить, что в то время это было нормой, не то, что сейчас. Ну, а если шли дожди, то это было просто жуть. Земля там чернозёмная и когда намокала, то становилась, как масло. На улицу выйти было не возможно. Грязь прилипала, словно жвачка. Было так скользко,что ноги разъезжались в разные стороны. А если приходилось в такое время ехать на машине, то пиши, пропало. Колёса буксовали в грязи так, что сдвинуться с место было не возможно. И если удавалось это сделать, то через несколько метров машину разворачивало на триста шестьдесят градусов, и удержать руль было крайне трудно. Только трактор мог свободно везде проехать. Но тракторов в ту пору было мало, и найти его в случае, если ты застрял, не так просто.
Прабабушка нам по утрам пекла чёрный хлеб и пампушки. Так назывались пышные булочки с золотистой корочкой. Она была мастерица печь, и моя мама всегда с любовью вспоминала её знаменитые пампушки. Действительно, хлеб, вынутый из печи, пампушки с мёдом это что-то не забываемое. А когда прабабушка варила из петуха щи в русской печке, дух от них шёл на всю избу. А вкус, никогда не забудешь.
Скотины у неё не было, а лишь только осталась возле дома пристройка большого хлева, где содержалась прежде живность. Когда я заходила туда, то представляла себе корову, овец, кур и с необъяснимой грустью смотрела на опустевшее подворье. Совсем недавно здесь была жизнь, а сегодня всё пришло в упадок. Пустые загоны для скотины уныло веяли холодом и запустением. Жаль.
Как-то раз нас тётя Шура попросила помочь взбить масло. Я тогда впервые увидела этот агрегат. Это был длинный деревянный прямоугольник с крышкой. В крышке была проделана дырочка, из которой торчала круглая палочка, уходящая вовнутрь. На конце этой палочки крепился небольшой четырёхугольник. В деревянную колбу наливалось молоко, а может быть сливки, и в ручную взбивалось, до образования масла. Оно получалось просто необыкновенное. Сладкое и таяло во рту.
Домашнее масло, парное молоко. Где бы ещё я попробовала такое, если не в деревне. Сейчас этого практически нет или если есть, то очень мало и до нас оно не доходит, а если учитывать плохую экологию, то и вовсе становится грустно, что мы не имеем возможности есть натуральные и вкусные продукты. Прогрессивная химия шагает вперёд и не всегда в ногу со здоровьем.
А ещё я помню кислое молоко в погребе у тёти Шуры, белое, белое, студенистое. Кроме молока там стояли деревянные бочки с солёными огурцами, помидорами, в бутылях ржаной квас. Иногда прабабушка делала окрошку с этим квасом. Ставила на стол горячую картошку и холодное кислое молоко. Как же это было вкусно. Жаль, что не осталось рецептов приготовления кваса, засола овощей и сквашивания молока. Мы же были тогда молодые и нам это было вроде бы и не к чему. Да, теперь и такого сырья не сыщешь.
В огороде, где рос чеснок, стоял амбар. Там мы с сестрой жили. В амбаре стояла кровать и два больших сундука. Через тропинку простирался огород тёти Шуры, на котором так же стоял амбар. Возле него росло большое дерево черёмухи. Мы с сестрой и сыном тёти Шуры, Иваном, часто забирались на это дерево и ели там черёмуху.
Были в деревни и праздники. К примеру, на Троицу мы драили пол амбара, скоблили некрашеные доски ножом, и застилали его зелёной травой. Украшали своё жилище веточками берёзы. В деревне этот праздник отмечали особенно, к нему готовились все и праздновали его весело. Наряжались в красивые яркие платья, накрывали столы, пели, плясали под гармошку. Устоять было невозможно, чтобы не пуститься в пляс. Как правило в этот день сияло солнышко и его свет распространялся на всех. Люди щедро одаривали своими улыбками всех кого знали, а в деревне знали друг друга все и про всё.
По будням вечерами народ занимался домашним хозяйством. Доили коров, а потом гнали через сепараторы молоко.
Так проходили наши летние каникулы.
Сейчас деревня опустела, говорят, что там изменилось всё до неузнаваемости. Деревня опустела, прабабушкин дом почти развалился. Меняются времена, меняются люди. Жаль, что вместе с молодостью ушли и эти воспоминание в прошлое.
Мудрецы говорят, что память – это одновременно лекарство и яд. Но я думаю, что когда человек вспоминает о чём-то приятном, то оно, безусловно, всегда является лекарством от уныния и тоски. Ты переносишься, как в машине времени, туда, где тебе было хорошо. Вот и сейчас я побывала в своей юности. И на душе у меня стало светлее.
Фото из интернета