Все мы, живущие на Земле,
знакомы друг с другом…
и отделяют нас «от прямого касания»
максимум 5-6 человек.
Та осень в Саратове (осень 2000 года) выдалась без дождей и светлая. Кажется, в октябре вернулось бабье лето – октябрь был сухой и тёплый. Быть может, это сейчас в воспоминаниях та осень такая солнечная и счастливая. Наша память не оставляет для себя тяжёлых впечатлений в ярких солнечных красках, по крайней мере, в ощущениях. Иначе бы род человеческий давно бы «спёкся»…
Наш ведомственный автобус катил в ранний субботний рассвет с «песнЯми» и шутками. Выехали из Саратова очень рано, чтобы добраться до Тархан к открытию музея, не заезжая в Пензу. От Сторожовки до Петровска ехали почти в одиночестве. Только иногда нас обгоняли легковушки – транспорта было мало. Не доезжая до Пензы, мы должны были круто повернуть влево на Тамбов, и мне было поручено не пропустить этот поворот у какого-то моста. Я сидел на переднем сидении рядом с водителем и чувствовал себя почти штурманом: на коленях лежала карта, и сёла с деревеньками «перебегали» с карты прямо на дорогу. Сзади компания в десяток человек что-то бурно обсуждала, взрываясь от смеха. Они даже иногда «перекусывали». А я счастливый, что меня не тревожат, смотрел и смотрел на одетые золотом подлески, отдельные деревья, домики и поля… Возможно, это у меня в мозгах так «разыгралось счастье», а другие просто ехали без всякой «философии», чтобы было весело…
Мы ехали к Михаилу Юрьевичу Лермонтову!.. А по мне, просто к «Мише», так как по возрасту я уже был значительно старше его… со своим опытом жизни, правда, в нашем (не в его) времени. Он погиб, когда ему было всего-то 26 лет!.. По нашим временам – мальчишка! А сколько уже было им написано! И как!.. Удивляешься, когда понимаешь, что поэт может думать рифмами, как на отдельном иностранном языке. И, если есть поблизости бумага, то мысли можно просто записывать стихотворными строчками… ведь писались же письма в стихах! И этот «иностранный язык» доступен только гениям!.. Это относится и к художникам и к музыкантам. Как может рука рисовать так точно окружающий мир или впечатление о нём? Как Микеланджело знал, что мрамор нужно высекать до той определённой глубины, где покоится рука Давида, которую, между прочим, во время защиты Флоренции от папских воск отбили «недалёкие» защитники выкинутой скамьёй из окна Синьории. Кстати, он высек свою «Пиету» в 24 года! А жизнь Михаила Юрьевича была прервана в 26 лет другим «недалёким» на дуэли… хотя сам он был ой какой «задира»!..
Кругом так много людей похожих друг на друга или на каких-то персонажей из пьес, книг и кино. Мы уже давно привыкли смотреть на человека, отталкиваясь на знакомые образы, что почти всегда кого-то с кем-то портретно или по характеру сравниваем… и это происходит независимо от нашего сознания. Мы же иногда говорим, он скрытен, как Штирлиц, или гоняет, как Шумахер, или у него брови, как у Брежнева… а Михаила Лермонтова я часто представляю себе и по внешности, и по характеру похожим на артиста Николая Бурляева.
Но зачем это я про те свои мысли?.. Как писал Лермонтов: «Делись со мною, тем, что знаешь, и благодарен буду я. Но ты мне душу предлагаешь: на кой мне чёрт, душа твоя!..». Как кратко и как точно – это и есть свойство рифмы: открывать суть без многословия… Тогда же я ехал и, вероятно, был в состоянии, которое мгновенно описывается юным поэтом всего несколькими строчками: …«когда волнуется желтеющая нива», и «…тогда смиряется души моей тревога, тогда расходятся морщины на челе, – и счастье я могу постигнуть на земле, и в небесах я вижу бога». Он написал эти строчки обугленными спичками на оберточной бумаге в петербургской гауптвахте, куда был посажен за «Смерть поэта» в 1837 году, то есть в 24 года.
Конечно, о маршруте я в это время почти забыл, и водитель без моей помощи сам нашёл поворот от Пензы на Тамбов. Мы повернули для меня совсем неожиданно. Ещё более часа автобус несся по почти нормальной, без явных ухабов, дороге. Где-то чуть ранее девяти мы подъехали к Тарханам.
Высыпали, потягиваясь, шумной толпой из автобуса и… сразу притихли – так красиво и по осеннему «сладко» было вокруг от упавшей, шуршащей под ногами листвы и ещё желто-красного парка с прудами и мостиком. Было так тихо, что слышно, как покрякивали утки на дальних прудах…
Дворянское имение, древние вязы и липы, дорожки и мостик, заборчики купален на ближнем от нас озере хранят память о той жизни, когда усадьба принадлежала бабушке поэта. Она приобрела её в 1794 году. Когда-то чембарские помещики обратились с челобитной к Петру I в начале 18 века о выделении им местных пустующих земель. Среди них был Яков Долгоруков. Отсюда и первое название села – Долгоруково. Потом его называли Никольское (по престолу сельской церкви). А после перестройки храм был освящён именем Михаила Архангела. Затем село стало называться в конце XVIII века в обиходе, и в церковных книгах Тарханами, потому что местные крестьяне, сейчас бы сказали, занимались бизнесом: скупали сало, мед, овчины, деготь и продавали их по рынкам и на ярмарках, что называлось „тарханство“. Именно так называл село и Михаил Юрьевич Лермонтов. Зимою 1836 года он пишет Святославу Раевскому в Петербург: «Я теперь живу в Тарханах, в Чембарском уезде... у бабушки».
По музею-усадьбе ходили с экскурсоводом. Всегда удивляет то, как экскурсоводы умеют «переместить» тебя мысленно в то время, о котором рассказывают, и окружающие вещи становятся для тебя свидетелями того времени. Однако чаще, на самом деле, эти вещи, может быть, и из той эпохи, но не принадлежали именно тем, о ком рассказывают. К исторически семейным экспонатам, наверное, можно отнести только бабушкин платок, бюро-секретер и курительные приборы типа кальяна, а также отдельные листки, написанные рукой поэта, кстати, ну и почерк же у него был!.. А на самом деле в 1908 году в барской усадьбе «случился» пожар. Пострадал мезонин (второй этаж дома), сгорела большая часть мебели, а остальную мебель, вероятно, растащили «хозяйственные» крестьяне. Воровство в России среди «низкого народа» чаще возводилось не во грех, а в геройство, а потом, после «революции» на всё буржуазное всем было "наплевать". На первом этаже усадьбы вообще устроили амбар, и только в 1939 году властями было принято решение об устройстве музея-усадьбы. Они, наконец, проснулись – иваны, не помнящие родства!..
Конечно, так было (ну… "наплевать"!) не повсеместно, но в большинстве случаев. Например, мебель в Ясной поляне сберегли оригинальную. Вспоминаю, что когда я был там, в доме Льва Николаевича Толстого, на втором этаже, и когда все ушли по проходным комнаткам дальше, я сел на низенький стульчик самого Льва Николаевича. Тут откуда ни возьмись, как из-под земли, выросла смотрительница дома и стала причитать: «Как это можно?! Садиться на историческую ценность кому попало!». Мол, этого стульчика касалась попа самого Толстого!.. Вот и в этот раз, уже в Тарханах, тихая, милая женщина проникновенно рассказывала и о бабушке Миши, Елизавете Алексеевне Арсеньевой, которая, быть может, и сидела именно в «этом» кресле. И о Мишеле, который выбегал именно на «этот» балкон, и уже посматривал на крепостных девок (они все ему очень нравились)… Кстати, он приезжал к бабушке перед службой на Кавказе, и, говорят, что именно она отправила его в Москву от греха подальше… Так вот, говорила наша экскурсовод, мебель из усадьбы искали по всем деревням округи и отбирали у удивлённых крестьян, считавших её давно своей семейной собственностью. Например, письменный стол изумительной работы по дереву был найден в 1939 году на чердаке одного крестьянина совсем рядом, и, конечно, его посчитали собственностью барыни – не может такой стол быть в семье у бедного землепашца-крестьянина!.. А при реставрации бюро, тоже возвращённого в усадьбу из «одного буржуйского дома», в потайном ящике нашли неотправленные письма майора Мартынова к Лермонтову!.. В бабушкиной комнате в изголовье кровати висит картина, которую Миша нарисовал в 13 лет (многие думают сначала, что это не иначе как Айвазовский, ан нет…).
Очень интересно экскурсовод рассказывала и о семейных отношениях Лермонтовых-Арсеньевых. И что бабушка (Елизавета Алексеевна) терпеть не могла отца Миши (поэтому он в Тарханах никогда и не был), а брак дочери Марии – матери Миши – вообще считала ошибкой. Характер у неё был «жуткий» — не зря в ней текла столыпинская кровь. Когда она решила построить у своего дома церковь (по тогдашним законам она не имела права в пределах поместья её строить – можно было только в селе за барской землёй), она приписала себе десяток лет и добилась у Священного синода разрешения на строительство храма – разжалобила их своей старостью! Домовая церковь была названа в честь её дочери Марии (храм Марии Египетской), умершей от чахотки в 21 год. А сельская церковь Михаила Архангела расположена в километре от особняка, там же находится и семейный склеп Лермонтовых, а затем была выстроена и часовня над склепом. Только через 9 месяцев после гибели поэта, благодаря хлопотам совсем ослепшей от слез бабушки, тело Лермонтова было перевезено из Пятигорска в Тарханы и 23 апреля 1842 года было захоронено в этом склепе, над которым в том же году её же усилиями была воздвигнута и часовня. А в 1939 году «антихристами» от власти при создании музея поэта было решено открыть склеп и выставить свинцовый гроб поэта на всеобщее обозрение… Не стоит рассказывать сколько проблем (у «дураков» они всегда вырастают на ровном месте) было вокруг этого склепа: то его стали заливать подземные воды из-за неправильно вырытых трубопроводов отопления склепа, то сама часовня стала заваливаться и пошли трещины по стенам из-за подмытого фундамента. И вот в 2013 году, наконец-то, принято решение о закрытии склепа. Его замуруют и да упокоятся в нём и сама бабушка, и отец, и мать, и сам Михаил Юрьевич к своему 200 летнему юбилею (в июле 2014 года) со дня рождения.
Я как-то задержался на склепе и часовне… и вот почему: только мы выстроились в цепочку, чтобы зайти в часовню, а я, как всегда, «в первых рядах» уже зашёл в неё и стал спускаться в склеп, как подъехали две чёрные автомашины (по прошествии лет уже и не помню их марки), и из них выскочила охрана…
Отвлекусь на минутку. Как-то в декабре 2011 года я слышал рассказ Генриха Боровика по телевизору об одной фотографии, сделанной им не так давно (всё относительно в «археологии») – где-то, как я понял, в семидесятых годах двадцатого века. На фото были Александр Фёдорович Керенский в преклонном возрасте в Штатах или где-то ещё, не помню, и жена Генриха Боровика. Можно было бы не поверить, что премьер министр временного правительства дореволюционной России дожил до наших дней!.. Но фотодокумент – есть документ!.. Генрих Авиэзерович (Боровик) – прекрасный рассказчик, и его рассказ о той встрече надо бы ему записать и опубликовать как мемуары!.. А я пишу о своей мимолётной встрече, но уже с другим премьер министром…
Так вот, охрана очень культурно и с уважением оттеснила нашу цепочку… и из второго авто вышел сам Евгений Максимович Примаков (как потом рассказывали товарищи-очевидцы). Когда я стоял уже внизу, у свинцового гроба Михаила Юрьевича, вдруг по второй «склеповской» лесенке спускается ко мне Евгений Максимович!.. А я, как будто каждый день его вижу, говорю: «Здравствуйте, Евгений Максимович!». И сосредоточенно, словно стараясь разобрать структуру свинца, стою и смотрю на «саркофаг» Михаила Юрьевича. Недолго он стоял молча. Пальцем провёл по завитку чёрной решётки, будто счищая с неё пылинки, и голосом с хрипотцой заговорил как бы сам с собой. Он говорил, что вот стоим мы тут на уровне костей-мощей Лермонтова и говорим о нём… а для чего памятники делаются?!.. Образ необходимо создавать и поддерживать, чтобы помнили о той или иной персоне. И это для того, чтобы этот образ материализовался в чём-то для всех одинаково. И это уже сама «история», и это уже сама «культура»!.. Культура и история России!.. Он говорил медленно низким голосом с хрипотцой, как бы подводя под чем-то итог… А голову поворачивал ко мне вместе с корпусом, и мне показалось в сумерках склепа, что он уже сам памятник себе!.. Памятник человеку, сумевшему своей волей повернуть страну от «экономического обрыва». Просто и чётко представлявшего себе ситуацию, способного дать импульс (как в механике) историческому процессу. Повернувшего свой самолёт, летевший в Америку на встречу первых лиц двух государств, не дав угробить страну «пьяному» президенту…
Он ушёл из склепа первым, чуть кряхтя и опираясь на свои же колени – ступеньки были крутоваты. А потом поднялся и я. И жизнь потекла своим чередом: экскурсия в храм Михаила Архангела, прогулка на озеро, «перекус» на берегу…
Кстати, ни столетие со дня рождения (1914 год), ни столетие со дня гибели (1941 год) Михаила Юрьевича Лермонтова не праздновались из-за начала 1-ой Мировой войны и Великой Отечественной войны. Вот и думайте…
04.04.2014 Саратов