Одиссея

Александр Рамаевский
  Безнадёжно жаркий день в маленьком приморском курортном городишке Украины сменил прохладное утро. Улицу заполнили звуки дешёвых песенок из радиоприёмников и многочисленные семейства с резиновыми матрасами и кругами.
  Дима, парень семнадцати лет, стоял за прилавком, иногда, не очень старательно из-за жары, покрикивая: «А-арбузы!». Порой на полусонный выкрик с ошалелыми от радости глазами отзывался какой-нибудь член семейства. Могла отозваться девочка привезённая родителями с какого-нибудь севера России на море впервые и никогда до этого арбузов не видавшая нигде, кроме как на первой странице азбуки под буквой «А». Могла заинтересоваться мамочка, которой вдруг показалось, что чего-то в двух пакетах со съестным не хватает, или благодушный отец семейства с весьма округлыми чертами тела, который просто убеждён, что съестного мало…
  Интересно, а не ставят ли люди эти пакеты перед собой так, чтобы случайно вдруг моря не увидеть?
  Раз в несколько дней за арбузом среднего размера приходила бабушка, с которой Дима любил разговаривать. Бабушка называла Диму «Мой Димочка», при чём так ласково, что больше для любви к ней ничего и не требовалось. Так что всякие люди бывают.
 -А-арбузы!
  Дима не смотрел на время, потому что каждая минута оставшегося рабочего дня вызывала какую-нибудь неприятность в теле: или судорогу в ноге, или ноющее плечо, или дёргающийся глаз… В лица покупателей Дима не глядел также, потому что на контакт ни с кем идти не хотелось. К обеду переставал давать пробовать арбузы. И не потому что люди в обед голодные и с радостью будут пробовать все арбузы подряд, а потому что просто не хотелось. Хотелось воздуха, свежего утреннего или вечернего воздуха.
 -Млад чеоек, в какую цену арбузики?
  Перед Димой стоял мужчина, явно пытавшийся с самого утра со своими дружками достичь блаженства, и который, по характерному туману в глазах, успешно его достиг. По полной груди мужчины медленно, в ритм жаркого дня, катились капли пота.
 -Гривна пятьдесят.
  Мужчина отвернулся, затянув разочарованное «у».
 -За что тут гривна пятьдесят?!
  Мужчина стал активно, насколько позволяло блаженство, стучать по арбузам, ища сладкие. Вернее, мужчина думал, что ищет сладкие, хотя известные ему приметы сладкого арбуза были неверны, как и тысяч иных образованных граждан, разбирающихся в арбузах.
 -Этот сладкий?
  Мужчина указал пальцем на только что обсмотренный им со всех сторон арбуз. Да что ж ты, блаженный спрашиваешь, если разбираешься и так!
  Дима, не желая разговора с пьяным, соврал, что этот арбуз сладчайший.
 -Беру. Но гривна пятьдесят – это много. Вчера брал за гривну двадцать… За гривну двадцать возьму.
 -Даже в прошлом году гривну двадцать не стоили арбузы. Арбуз стоит гривну пятьдесят за килограмм.
 -Так, ладно, не выдумывай, взвесь.
  Дима был довольно сильно ошарашен и не знал как быть.
 -Гривна пятьдесят. Взвешиваю за гривну пятьдесят.
 -Слушай, пацан, хорош, шо ты мне мозги паришь…
 -Простите, я вам арбуз не продам. У нас обед. Закрыты мы.
 -Ты шо думаешь я дебил совсем?! – мужчина закричал, поднял арбуз и разбил его о землю.
  Прохожие обратили внимание на происходящее. Они глядели, как пьяный мужик крушит палатку парня, и говорили: «Ну и ну, что происходит, ну и ну…».
  Через пару минут у палатки оказался отец Димы. Он немного потолкался с пьяным и заставил того заплатить за разбитые арбузы.
 -Ну ты вообще, Дима. Сказал бы «иди отсюда» ему!
  Дима ничего не ответил отцу. Как он может так говорить, когда сам выгнал пьяного только изрядно с ним потолкавшись?
 -Сегодня вместо десятки пятёрка тебе. И то хорошо, нужно было бы вообще не давать ничего. Купец, понимаешь, тут!

  Золотой блеск, покрывавший предзакатный город, тускнел, дома окрашивались синими тонами, тень менялась местами со светом. Неугомонная природа преображалась с каждой секундой: вытягивались тени, будто ложились на ночной отдых; всё больше и больше свежело, всё сильнее и сильнее хотелось пить эту свежесть; всё вокруг казалось синим, даже птицы.
  Дима закончил работу. Вместе с отцом он перенёс арбузы домой.
 -Дима, ужин!
  Но парень отказался и ушёл на пляж.
  Вечером почти никого у моря нет. Редко бывает, что в спортивных целях пробежит девушка или пройдёт беззаботная молодёжь. Дима сел на песок и стал глядеть на волны.
  Наконец-то тихо и свежо.
  Ничего нового на море не происходило. Волны разворачивались на песок, море как будто громко выдыхало. Необыкновенным было небо. Солнце уже зашло, оставив после себя сине-фиолетовые разводы. Как жаль, что солнце заходит так редко! Смотреть бы на эти закаты и смотреть…
  Дима глядел на горизонт и представлял, что он – Одиссей, что он разбивает волны и измождёнными глазами высматривает свою родину, где ждут его любимые и любящие люди. Глаза смыкаются после бессонных ночей, но он выливает себе на голову ведро воды и продолжает упорно высматривать: облачко это или дым родного очага? Как хорошо ходить по родной траве, гулять по родной траве с любимой, с Пенелопой, быть на своём месте.
  Это совсем другое – дом, совсем другое.
  В кармане Димы лежала проклятая скомканная пятёрка. Вдруг она стала жечь ногу. Парень вытащил её и кинул в море.
  Было грустно от неизвестности – достигнет ли Одиссей дома. А ещё грустнее от того, что тысячи людей после жаркого дня приходят к морю и грустят, но всё как-то безрезультатно.