Сквозь шорохи, прибой я жду пробивающий листву луч прожектора. Раскладушка вздрогнет в саду, пробуя своими полыми трубами и дрожью перестукивание колес. Я лежу на спине и жду, когда же экспресс остановится поглазеть на нас. Она смеется не над моей застенчивостью, пытаясь залучить в раскрытые ладони лунный шарик и настигающий нас свет.
- Ты останешься… не уедешь… - убеждение и вопрос.
- Я не оставлю тебя.
Она качнется навстречу, не переменив позы лотоса и хватаясь за вишневые ветки, набирая услышанный ритм. Я зажмурился. Сейчас она взмахнет гривой, и я вскрикну от брызнувших соленых капель и острого песка, растираемого телами. Журчащий смех переливается во мне, и все мои сияющие глупые лица выплескиваются новым фейерверком. Налетевший, поглотивший нас шквал остывает клокочущим биением единого сердца.
- Это у тебя или у меня?
- У нас…
Я жду двадцать первое лето, когда мне, бледному и белобрысому, полетит в лицо сорванный на ходу махровый сарафанчик и, догоняя шоколадную непоседу, я поймаю этот белый флаг, раздеваясь и ныряя следом в черные волны…
Я жду в кафе, парусом врезавшимся в море, что первые отдыхающие заговорят, хотя всегда относился с пренебрежением к охотницам за курортными романами. Глаза ее подруги пронизывают холодом. Она же одергивает сына, севшего на шляпу, и смотрит мимо, вернее, сквозь меня, впитывая простор за моей спиной. Как это глупо: я расплываюсь в улыбке, не будучи знаком с нею. Она старше меня на возраст сына, который полюбит и меня, и мое мороженное. Я жду, потому что это случится.
- На ловца и зверь бежит, - она наклонилась к Валентине и с отточенной любезностью указала мне, метавшемуся с подносом, на свободное место под своей шляпой, белой шляпой.
- Сезон открыт, нет времени, - извинился я благодарно. - Я работаю барменом в кафе, в мае вернулся из армии. – Зачем-то поясняя то, что им известно.
- Очаровашечка-мальчик.
Коса рассыпалась, сочувственно кивая на мои не загорелые руки. Я начал объяснять – почему так принято у местных, чем насмешил ее, хохотливую от природы. Она лукаво сокрушалась, что ей, видимо, не суждено купаться при луне по некоторым обстоятельствам, которые я смело взялся устранить.
Я жду, что вот-вот проглянет незамеченная прежде уловка, но нет и тени в моих воспоминаниях. В первую ночь, неудержимо-хохотливую, мы забыли о поцелуях. Она не стала моей первой женщиной, она осталась единственной, той, которую я жду всегда. Счастливая без нарядов и причесок. Ее деревянные сабо легко покоряют мои излюбленные высоты, и лунная дорожка стремится к ней, затягивая прогулку до рассвета, необычайно ласкового в тот июнь. Я не смог уснуть, повторяя имя: Аксюта. Мы стали близки, даже не догадываясь о том, не задумываясь, что можно быть еще ближе.
За стойкой бара я готовлю кофе и жду, что она расскажет о себе. Но посетители выпивают твой кофе, Аксюта. Эйфория бессонной ночи продолжается, эйфория ожидания. Лето в разгаре, а отпуск кончается, даже если менять билеты неоднократно. Я жду, что ты придумаешь новую ложь.
- Я снял эту дачу на все лето, а в поселке пустует квартира. Тебе не придется работать. А школа здесь хорошая. Неужели твой мир лучше?..
Кто же тот сумасшедший, что отпустил тебя? Кто-то безумный проводил тебя на московский скорый. Это не я, круживший тебя над пропастью… Разве это я перебираю в памяти плывущие в глазах синие и красные огни на стальных стрелах опустевших, отгремевших путей?
И, отгоняя эти круги, плывшие перед глазами месяцы ожидания, я бегу под жутким ливнем в начало октября, и не узнаю своей шальной девчонки, все еще смуглой. Мой двойник отстранился от ледяных поцелуев, не умея простить обилие колец на долгожданных руках, высокий разрез на узкой красной юбке, обнажившей вытянутую ногу на тонком каблуке чужой – столичной дамы, выходящей из машины у моего дома. Мы все еще спорим, забыв о нашем лете. Спорим, ничуть не щадим друг друга.
- Женщина-компьютер! – возмутился я.
- Мальчишка негодный! – взорвалась ты.
Осенью она была пристально красивой и ненужно запрограммированной. На миг показалась отталкивающей и все-таки взбалмошной, кинувшейся в море вслед за мной. Вода так не обжигала, как обжигали ее слова. Не было щенячьего восторга от мудрой бабы! Не было. Я уже был взрослым и знал, что Москва меня не ждет. Да и ей там не было сладко. Это я тоже понял.
Я не хоронил тебя и не обязан верить твоему разъяренному бывшему. Чушь какая, истекла кровью в поезде. Так не бывает. Почему я должен верить ему, даже если ты молчишь. С тех пор ни строчки. Зачем? Но ты не покидаешь, единственная и неотделимая от меня. Я могу только гадать – какая ты в столичной жизни. Какой будешь, если я найду тебя? Ты из тех редчайших женщин, которые не вынимают душу, а живут в ней, радуя и увлекая в непостижимые виражи, где я, нагой и безгрешный, жду твоего внезапного прыжка. Еще одно мое безликое слово, погашенное ветерком, твой безумный взгляд и губы, впивающиеся одновременно с оплетающими меня руками и ногами… Мы падаем на песок, в ночные волны? В мерцающее млечное море, покинуть которое невозможно. Нам легко, беспечно. И все на свете с тех самых пор кажется смешным и невесомым. Ты уходишь под воду, не исчезая, не отпуская меня. Ты очень властная, Аксюта. И твое имя только маска. Именно это я хотел сказать тебе при встрече.
Гипнотизирующий взгляд с портрета на Арбате. Сцепленные на коленях пальчики. Это очень ты… И еще, я уверен, что твой сын учится в Плехановском, по твоему повелению. Один из моих студентов так пристально изучает меня и молчит, словно вспоминая лето на море – перед школой. «А как же иначе?» – отвечаешь ты. Иначе у меня не получилось, я сожалею, что не послушался тебя сразу. Лишь спустя пять лет, я прибыл в твой город. Что ж, твой план удачен. И я удачлив, во всем удачлив. Этот город стал моим, как ты. Твои любимые улочки нападают на меня внезапно. Оказалось, ты успела очень многим поделиться со мной.
Я также строен, светел. Я еду по делам, преуспеваю, успеваю, жду… Я болтаю с дамой, похожей на тебя. Сейчас я скажу ей, что Анну Керн можно называть кем угодно, это ничего не изменит, ибо она подарила «чудное мгновение». И этот образ уже никто не забудет. Я не выношу слов «связь», «курортный роман». Мужчины страстно нуждаются в женщине, умеющей вдохновить. Затем их назовут одаренными. Нас связующая ниточка никем не оборвана, ничем не омрачена. А сейчас попутчица сочтет оскорбление за комплимент: «Женщина-компьютер», - ослепительно улыбаюсь я.
- Забавно, - она резко отстраняется от солнечного луча, - такое я слышу впервые.
У нее твой тон и манеры, которые я не принял по осени. Игра?.. Нет, сколько ни стремлюсь, но не могу заподозрить тебя в игре. И сквозь первоначальное противление мадам начинает нравиться мне. Но она – не ты… Знаешь, Аксюта, мне никогда не нравилось твое имя. Здесь ошибка или твоя хитрость? Может быть, случайная плутовка поможет разгадать тебя?
- Не волнуйтесь, мадам, я женат и счастлив, подрастают дети. Я исполняю долг и роль мужчины в этой жизни, застыв в том чудесном мгновении всей душой.
Я на весь мир смотрю сквозь мое двадцать первое лето, нескончаемое, там никогда не наступит осень и шторма. Все сложилось так, как ты мне предписала, просто я не смеюсь тем – неприлично заразительным, твоим смехом. Не получается, Аксюта. Я помню, как плакал твой сын, не желая расставаться со мной, но не ты, осторожно взвешивающая каждое слово: «Буду писать, обязательно приеду»… - «Я жду, жду, жду», - кивал я заторможено.
Я замечаю, что слишком откровенен с попутчицей, уже составившей любовный гороскоп. Астрологическая психотерапия не новость, согласно которой ты можешь вернуться, а я не скрываюсь, я жду именно этого, если быть серьезным. Гадалка уверяет, что ты не разводилась, она клонит к пошлому объяснению. Я не терплю таких заключений от многочисленных утешителей. Все слишком разумно, душа не хочет принять это благополучие без тебя.
Я все понимаю и жду невероятной встречи, которую Москва способна случайно подарить, запутавшись в расчетах. Я не боюсь оставить семью и обмануться. Я прощу навязанную ложь о тебе, лишь бы ты встретилась, пусть была скупа и блудлива в прежней жизни – до меня, не желая помнить меня в своем бездушном городе. Знаешь, Аксюта, очарованный мальчишка все еще живет в двадцать первом лете, обещая мне банальную встречу где-нибудь на переходе в метро.
Я жду. Но знаешь, милая, я войду в твой дом, дверь мне откроет изумительная девочка, я уверен, это наша дочь. А ты ничуть не удивишься, потому что ты – это ты. Такие не стареют, не исчезают… «Очаровашечка-мальчик! А ты наконец-то повзрослел!» - смеясь заметишь ты, радостно принимая объятия.