Однажды на глаза Люсе попалось брачное объявление такого рода: «Одинокий мужчина 45 лет, верующий, ищет женщину не старше… и т.д.». Народ, таких как Люся, называет просто и грубо - «мать-одиночка». Надоело ей, что люди относятся к ней с пренебрежением, вот и теперь решив, что этот кандидат ей подходит, она пишет ему письмо, которое не будем приводить дословно, ну разве что пару строчек: «…я в меру упитанная женщина, живу с ребёночком на квартире с подселением. В конце указала номер телефона».
Спустя некоторое время звонит и назначает ей встречу на остановке у парка, тот мужчина из объявления, описав себя таким образом: - Высокий, волосы белые.
Люся помчалась на свидание; простояв некоторое время на остановке, ища взглядом высокого блондина и не обнаружив такового, разочарованная вернулась домой. Позже мужчина позвонил, интересуясь, почему она не пришла, выяснив недоразумение, назначил новую встречу, уже у Люси.
В назначенное время является сутулый товарищ в шляпе, из-под которой виднелись седые (белые!) волосы, с зажатыми в кулаке четырьмя (!) тюльпанами. Пройдя в комнату, он оценивающим взглядом осмотрел обстановку сначала в одной, потом в другой комнате, и видимо придя к выводу, что дама с такой обстановкой ему подойдёт, завел разговор о себе любимом. Говорил он с акцентом. Пока товарищ осматривался, Люся побежала набирать воду в вазу, набирая, стукнула вазой о кран. Цветы были поставлены в вазу на сервант, чайник на стол. Началось чаепитие с застольной беседой, после чего товарищ, назовём его Аликом, начал приставать к Люсе. Люся возмущённо отмахивалась от него, тогда он предложил ей… деньги!.. Вспыхнув, Люся доходчиво объяснила мужичку, что она не проститутка. В это время послышался грохот – упала, разбившись на мелкие кусочки ваза; красные тюльпаны лежали в осколочной луже. Грохот отвлёк Алика от объекта страсти.
На следующий день звонок в двери. На пороге Алик с ма-а-аленьким кулёчком, который он протягивает Люсе: - Это Вашей дочке! Женщина после некоторого колебания, подумав: – «Вот ведь - о моей доченьке вспомнил» - и, решив что «дорог не подарок, а дорого внимание» запускает его. Дежурное чаепитие с беседой, в которой он упоминает о своей дочке.
Периодически чаепития повторялись, после каждого число детей возрастало, достигнув четырёх, впрочем, его старшая дочь жила у своей бабушки. Сердце Люси трепетало - ей стало жалко вдовца, и она решила посмотреть на бедных сироток.
Дети молчаливо сидели на грязном обшарпанном диване, отец поочерёдно представил их: старшему Игорю было 17 лет, Ване - четырнадцать, младшей Анечке девять лет. Пожалела их Люся - в доме явно ощущалось отсутствие женской руки. Позднее она обнаружила, что занавески висят на проволоке, огород не прополот, двор не прибран.
Вот и взялась Люська устранять все эти недостатки. Чистила, прокопчённую кухонную посуду, плиту, пропалывала огород, стирала, гладила, строчила на машинке новые занавески; бряцая спицами перед телевизором, вязала детям – кому шапочку, кому жилет, готовила бесконечные завтраки и ужины до и после работы. Еда исчезала почти моментально. Дети, отвыкшие от домашней еды, расхватывали пирожки, пока они ещё были горячими. Большая сковорода с картошкой мигом пустела, супы съедались без остатка. Люсе нравился их аппетит, только вот не нравились ей упрёки её гражданского мужа. Почему гражданского? – Алик предлагал оформить их отношения, но она решила не спешить, особенно после первого незаслуженного упрёка. Люся любила готовить супы с прозрачным мясным бульоном, а Алику, как выяснилось позже, нравились супы, заправленные мучной зажаркой. Съев третью тарелку супа, и раздраженно отодвинув ее в сторону, Алик сквозь зубы процедил:
- Дожила до сорока лет, а готовить не умеешь!
Люся побледнела, руки у неё опустились.
- Покажи, как надо…
Он и показал: сварил бульон из супового набора, насыпал туда рис и макароны, нарезанную на весу картошку, потом ел это варево, нахваливая и приговаривая, что вот так надо готовить.
С тех пор каждый день укоры: это надо делать так, а вот это - эдак.
- Долго тесто делаешь!
- А как надо? - вопрошала терпеливая Люся, наблюдая затем очередную демонстрацию кулинарного шедевра от вдовца: в миску с мукой он налил воду и бросил туда кусочек дрожжей.
- Вот так!
Ни через час, ни через два, ничего не происходит, не получилось у него тесто!
Еда нужна была каждый день, и её должно было быть МНОГО. Алик покупал муку, сахар, картошку, суповые наборы. Денег Люсе он не давал. Колбаса, окорок, первые помидоры, печенье, конфеты и прочие вкусности, которые она килограммами покупала, выстояв долгие очереди, заканчивались в тот же вечер. Люся тратила на них всю зарплату, всё своё свободное время.
Хорошо ещё, что уборка дома (мытьё или подметание пола) была возложена на Игоря и Ваню, когда они приходили после четырёх часов дня из интерната для слаборазвитых детей. Анечку после летних каникул оставляли там круглосуточно, и домой забирали только на выходные. Да, дети Алика были умственно отсталые…. Хотя Ванечка прекрасно рисовал, а у Анечки был красивый почерк, только Игорь был немногословен, часто сидел, задумавшись с ничего не говорящим взглядом; любил он только младшую сестренку. Люсину Галинку не любили, но терпели - она была юркая, смышленая, привязчивая девчушка, полюбившая своим маленьким сердечком Алика и всю ребятню; бегала за ними как хвостик.
Как-то, собирая бельё для стирки, на спинке Галиного платьица Люся увидела отпечаток ноги. Дочка не жаловалась, только однажды она заболела и мать отнесла её в свою комнату, чтобы ухаживать за ней. Алик был страшно недоволен, когда она среди ночи вставала с постели, чтобы проверить температуру или дать лекарство дочери, и женщине приходилось долго уговаривать его, чтобы он разрешил ей подойти к ребёнку. На следующий день отнесли Галинку к врачу на приём. Слава Богу, воспаления не было! Лечила её Люся долгие десять дней.
Позднее, когда Люся с дочкой окончательно ушла от Алика, Галинка призналась маме, что тогда дети посадили её в бочку с холодной водой. Сколько она там просидела, малышка сказать не могла, ведь ей было только четыре годика. Когда ошарашенная Люська спросила у дочери, почему же она сразу не рассказала ей, та сказала, что боялась бабы-яги, которая могла утащить её, если она расскажет обо всём маме.
– Кто сказал тебе такую ерунду? – спросила Люська.
- Игорь с Аней…
Жили на два дома: будни проводили у Алика, выходные у неё.
Поначалу Люся, закончив готовку, читала детям сказки, но однажды, муж, вернувшись с работы, сказал ей:
- Зачем ты зря тратишь время на книги? Пусть сами играют!
- Детей надо развивать! – возразила Люся.
- Сами разберутся! Их в интернате учат! – настаивал Алик.
Вот и стала она читать книги только Галинке, пока ехала с ней в садик или из садика - в автобусе.
Старшие дети ездили в интернат на другом автобусе.
А потом начался кризис. Витрины всех магазинов опустели. Продукты стали выдаваться по талонам. На одного человека в месяц было положено: один килограмм сахара, двести граммов сливочного масла, зато две бутылки водки, которые лично Люсе и даром не были нужны, и что-то там ещё.
Отоварившись, в одном магазине, Люся поспешила домой, занести продукты и бежать опять – за хлебом, который продавали по одной булке в руки, если надо больше, то бери с собой ребёнка – дадут и на него. - Недостаток продуктов восполнялся хлебом. Вернувшись, стала накрывать на стол. Масла нет.
- Масло не видел? - спрашивает она у Вани, который один был дома, - Я его, вроде, в холодильник положила.
- Я съел.
- Всё?! – изумилась Люся.
- А что? - В голубых Ваниных глазах высвечивалось недоумение.
Обессиленная она, молча, опустилась на диван. Как объяснить ребёнку, что правительство больше не даст этого самого масла до следующего месяца?
На Ванин день рождения на базаре купили два килограмма отборных сочных груш, которые, по словам Алика, Ванечка очень любил.
- Вот Ваня, груши! – опрометчиво было сказано ему.
Ваня один стал уплетать эти груши, никого не угощая. Пресытившись, он выбросил за калитку, едва надкушенные фрукты (просто детей не приучали делиться!); обнаружив их там, Люся рассказала про это мужу, тот ничего предосудительного в этом не нашёл. Остальные дети остались без фруктов.
Несколько месяцев вкалывала женщина, не жалея себя, на износ. Долго так продолжаться не могло. - Люськино здоровье стало сдавать. Однажды у неё прихватило сердце, и она легла спать раньше обычного времени.
- Что развалилась? – стягивал её с кровати Алик, - Иди, работай!
Тут-то до бедняжки и дошло, что она нужна была ему как рабочая сила! Что-то, пробормотав про сердце, она, попросив валидол, попыталась опять лечь.
- Это не сердце! Это лёгкие! – с апломбом изрёк её «муж» (работавший то ли столяром, то ли слесарем на заводе), подняв указательный палец выше головы.
Люська заболела, её шатало, она еле волочила ноги.
И вот, однажды она услышала разговор Игоря с отцом.
- Она не наркоманка? Кофе пьёт. Шатается. Вдруг умрёт? - Спрашивал сын.
- Может быть и наркоманка… Только главная наркоманка – её подруга - она чаще кофе пьёт.
Люся любила кофе и с удовольствием пила его раньше, но не более одной чашечки в день, пока сердце не разболелось; и уж конечно не считала себя кофеманкой, а уж наркоманкой тем более!
- Боже мой, с кем я связалась? - запоздало подумала она, – Он же ограниченный, тупой мужлан!
Ей уже не хотелось, бежать домой, сломя голову, как раньше. Вообще не хотелось домой. - Люськино терпение закончилось, и она наконец-то решила расстаться с ним. Целую неделю наслаждалась Люся своей свободой! - Красила раму на веранде в своей квартире; консервировала помидоры, баклажаны и прочее.
Соседка, глядя на неё, однажды спросила:
- Тебе не тяжело носить столько? У тебя уже руки ниже колен опустились!
- Так для семьи стараюсь! - бодрилась Люсьена.
Но, зайдя в квартиру, пристально посмотрела на себя в зеркало: рабочая кобыла, грубо сказать, кляча смотрела на неё оттуда. И куда это делась та – «в меру упитанная женщина»?
Конец свободы настал очень зримо. - После работы она обнаружила дома Алика со всеми детишками.
Разум говорил ей: - Не начинай всё сначала!
А что-то непонятное, тёмное, заставляло её вернуться, да и детей было жалко.
К Новому году готовились с энтузиазмом: были закуплены подарки, запаслись продуктами. Дети с удовольствием помогали: чистили и резали картошку для салатов, относили уже приготовленные на стол.
Сытые, довольные дети смотрели по телевизору новогодний концерт; уставшая Люся сидела за праздничным столом, подперев голову рукой. Она вздрогнула, когда Алик залепил ей пощёчину.
- За что?!
- А почему ты так сидишь?
- Устала…
- Устала?! От чего?!. - Всё делали дети! Ты ни-че-го не делала! О чём ты думаешь?!. – темнее грозовой тучи, нависал над ней Алик.
Незаслуженная пощёчина, злые слова с яростью, обрушившиеся на Люськину голову, вывели её из состояния равновесия и, оскорблённая до глубины души, она выскочила на улицу - в чём была; а было на ней нарядное платье с короткими рукавчиками, которое она когда-то сама покупала и связанная ею жилетка, на ногах тапочки. Забежав за угол дома, женщина уселась в нишу пристройки, и некоторое время пряталась там. Потом ей в голову пришла мысль, что там её легко могут найти, и она пошла прочь от дома.
Одинокий прохожий, увидев легко одетую Люську, спросил сочувственно:
- И что же это с тобой случилось, бедняжка?
Женщина шарахнулась от него в сторону. Она всё шла и шла, куда глаза глядят; устав села в сугроб за дорогой. Сидела она там, до тех пор, пока не услышала скрип шагов и разговор идущих мужчин. Это был Алик со старшим сыном. Они разыскивали её!
- Куда она могла деться? - спрашивал Игорь
- Да, чёрт её знает, где её носит! Кроме брата идти ей не к кому…
Когда затих звук шагов, озябшая Люська помчалась домой. Ключей у неё не было; на звонок в двери никто не реагировал - дети уснули. Стучать женщина не решилась, боясь перепугать детишек - так и стояла, прислонившись к двери, пока не вернулись те двое. Алик, открыв дверь, затолкал Люську в квартиру и стал бить её. Люськино терпение закончилось и она, молча, стала отбиваться.
- Помоги! – пискнула Люська, обращаясь к Игорю, молча наблюдавшему за потасовкой, – Он же убьет меня!
- Если я помогу Вам, он убьет меня.
Вырвавшись, Люська дрожащими руками включила газовую колонку и заперлась в ванной. Она стояла под горячим душем и тряслась от пережитого унижения.
В ванну вломился Алик, поволок её на диван; началось очередное унижение. Люська лежала как бревно, не участвуя и не сопротивляясь; у Алика проявились садистские наклонности. Люська безмолвствовала, когда он говорил, что подобрал её из милости с нагулянным, неизвестно от кого ребенком, что она ш…а, переходящая из одних рук в другие.
Столько бранных слов! За всю свою жизнь, сорокалетняя Люська не слышала ничего подобного в свой адрес.
Только один раз она вяло спросила у него:
- И зачем же ты женился на такой… плохой?
Услышав в ответ, что он захотел её исправить, Люська ухмыльнулась, благо было темно, и этот садист не мог увидеть этого.
Алик продолжал выговариваться: и что живёт-то она с ним из милости; и что кормит он её с ребёнком.
- Он кормит? – возмутилась про себя Люська, - Да у неё вся зарплата уходила на еду и оплату счетов! Никогда, ни у кого Люська не жила на иждивении; работала с восемнадцати лет! - Вслух же предложила:
- Давай разбежимся!
- Если ты уйдешь от меня, я сделаю так, что ни один мужчина не подойдёт к тебе!
С этой новогодней ночи Люська день и ночь размышляла, как бы ей избавиться от него. И вот, однажды, она купила новый замок, пригласила с работы сотрудника, чтобы тот поменял старый на новый, договорившись с ним, чтобы он никого не впускал в квартиру; так он и поступил, не впустив Алика, когда тот попытался войти.
- Хозяйка не велела никого впускать!
- Так ведь и я хозяин! – заявил Алик.
- Я вас не знаю! Мне было велено звонить в милицию, - схитрил мастер.
Обескураженный Алик ушёл.
Он несколько раз пытался поговорить с Люськой с глазу на глаз, но она не пускала его даже на порог. Знала, что если он войдёт, то её вынесут. Один раз он даже привёл какую-то старушку.
- Открой, милая, - шепелявила та за дверями, – я молитву прочитаю, чтобы у вас всё было хорошо.
- Нет! - коротко произнесла Люся и отошла от дверей, не реагируя на звонки, стук и уговоры.
По телефону Алик сказал ей, что у неё осталась купленная им мука. Отдай, говорит, сыну. Люська согласилась. Но, когда Игорь пришёл и попросил открыть ему дверь, открывать не стала, опасаясь, что тот пришёл не один, только сказала:
- Подойди к окну, я сброшу!
Положив пакет с мукой в наволочку, Люська вышвырнула ее из окна.
- У Вас ещё наша антенна, - напомнил Игорь.
Антенна полетела туда же.
Больше никакие запасы их не связывали. Люська, услышав знакомый голос по телефону, бросала трубку. Двери не открывала.
Люськино замужество продлилось год с небольшим, на больший срок мужества не хватило.
Через несколько лет, на остановке, Люся увидела, как Алика тянет за собой пухленькая женщина средних лет; он тоже увидел её. Шёл и оглядывался, оглядывался, пока Люська не села в автобус. Опять стал звонить телефон, в трубку только дышали.
Ещё через несколько лет к Люське, бесцеремонно оттолкнув её в сторону, ворвались милиционеры, осмотрели всю квартиру.
- Где он?
- Кто?! – вопрошала ошалевшая Люська.
Они назвали фамилию Алика. На Люськины слова, что она не видела его несколько лет, и с чего это они взяли что он у неё, ей ответили, что так сказал сын разыскиваемого. Милиционеры ушли, сказав ей, чтобы она пришла в такое-то отделение милиции, написать объяснительную записку.
Выглянув в окно, Люся увидела повзрослевшего Ванюшку, который садился в милицейский Газик.
Когда она пришла в РОВД, то поинтересовалась, по какому поводу ищут Алика. Ей ответили, что он во всесоюзном розыске - подозревается в изнасиловании какой-то старушки в извращённой форме.
Говорила же Люська, что он садист!
Люсьена с тех самых пор живёт одна – или мужчин боится, или Алик исполнил своё обещание, или следует словам Омара Хайяма: «Быть лучше одному, чем вместе с кем попало!»…
24 февраля 2014 года.