Г л а в а п я т а я
ДЕДУШКА И ЛЕНИН
Иван Флегонтович Скуратов внезапно ощутил себя в чьем-то сне.
Нет, не как во сне он почувствовал себя, и не как бы во сне, а вот именно, в чьем-то сне.
Иван Флегонтович даже глянул в такое близкое нависшее тучами небо над Финляндским вокзалом, словно из-за этих ватных мешков мог показаться преогромный сияющий глаз, и тогда бы Иван Флегонтович точно уже убедился бы, что находится в чьем-то сне.
Никакого глаза, однако, не появилось, а вот папаха есаульская едва не полетела в грязь, под ноги обезумевшей от восторга толпы, напирающей на Ивана Флегонтовича со стороны Симбирской улицы. Громогласно играли оркестры, в такт им развевались красные знамёна, а на самом перроне, куда уже не пускали никого, а только членов ЦК, плескалось огромное расшитое золотом знамя ЦК РСДРП.
Отовсюду неслись революционные песни.
Товарищи в тюрьмах! В застенках холодных!
Мы с вами, вы с нами – хоть нет вас в колоннах!
- Стойте, товарищи, стойте! – закричал Иван Флегонтович, словно вся эта бурлящая толпа могла его услышать. – Надо бы трамвай пропустить, товарищи!
Глубоко в толпе надрывался колокольчик кондуктора, но толпа не торопилась расступаться, а только принялась с восторгом разглядывать огромный, выезжающий со стороны Симбирской улицы, прожектор – новинку военной техники образца одна тысяча девятьсот семнадцатого года. Прожектор полосовал снопом света по крышам, по столбам и по трамваям, и всякий, кого высвечивал этот ослепительный сноп, прикрывался рукою и восторженно чертыхался.
Прожектор, покачиваясь на ходу, высветил стоящие на площади перед вокзалом два броневика, окруженные революционными матросами, матросы, попадая в волны света, потрясали винтовками со штыками, как машут рукою случайно попавшие в кадр исторической хроники.
Иван Флегонтович, молодой забайкальский казак, держит в кармане помятой солдатской шинели бережно обернутый Георгиевский крест – царскую награду за подвиги на полях где-то громыхающей войны.
Однако Иван Флегонтович нынче не царский защитник, а революционный солдат Красной гвардии, о чем свидетельствует алая лента на папахе, алая повязка на рукаве шинели и мятая бумага ЦК РСДРП, что «податель сего, Скуратов Иван Флегонтович, является воином отряда латышских стрелков, боевой опоры Советской власти».
Сжимает Иван Флегонтович винтовку с примкнутым к ней штыком, поддерживает строгий большевистский порядок и выполняет приказ командира отряда.
Приказ немудрен и состоит из трех частей:
– препятствовать давке на площади;
– в здание вокзала пропускать исключительно по большевистским мандатам
– а уж на перрон, где срочно поставлены деревянные триумфальные арки, оплетенные красным с золотом бархатом, и вовсе пускать только членов ЦК и Петроградского комитета РСДРП.
И не знает Иван Флегонтович, что товарищ Ленин, которого он приставлен охранять этой холодной апрельской ночью, тревожно выглядывает из-за шторки в окно специального запломбированного вагона. Этот вагон доставляет высланных из Германии русских эмигрантов. А тревожится товарищ Ленин потому, что товарищ Крупская сетует рядом с вождем мировой революции:
- Нет, Володенька, не достать нам извозчика ночью! Вот при кровавом царском режиме они рядами стояли, звали наперебой. А теперь демократия и свобода – все на митингах, не до работы.
Едва же показался Финляндский вокзал, прожектор высветил две шеренги вооруженных матросов на перроне.
Товарищ Ленин осек стенающую супругу:
- Вон тебе извозчики! – кивает он на матросов. – Две шеренги! Там нас арестовывать пришли! Едем в Кресты под конвоем. Или расстреляют по дороге, чтобы пленных не кормить.
Надежде Константиновне Крупской стало плохо, и плохо было до самого прибытия на вокзал. А по прибытию стало еще хуже, потому что вооруженные матросы бросились со зверскими лицами срывать все пломбы на дверях их вагона.
Ленин же успел прочитать все надписи на плакатах, читал-то он быстрее, чем Иван Флегонтович, стоящий неподалеку в оцеплении, и уж гораздо лучше видел, чем Надежда Константиновна, которой ужас застил глаза.
А прочитал товарищ Ленин, что все приветствия ему одному. Тут и братишки-морячки налетели обниматься. Несколько помятый Ильич довольно браво ступил на перрон, где к нему бежал командир революционных матросов товарищ Максимов.
- Смирно! На кра-ул! – пронесся крик по перрону, и матросы вытянулись во фронт, а за ними и все красногвардейцы на вокзале, и Иван Флегонтович вытянулся и звякнул прикладом по булыжнику привокзальной площади.
- Ленин! Ленин! – загремело по площади все громче и громче. Площадь устала ждать явления революционного мессии – а была по времени Пасха – люди стали махать платками и кепками, женские голоса смешались с мужскими. Особенно громко старались дети. Они голосили, кто во что горазд – кто кричал «Ленин!», кто «Ляля!».
- Товарищ Ленин! – матрос Максимов взял под козырек. – Революционная Красная гвардия! Советы рабочих и крестьян! Для защиты революции, товарищ Ленин! От мировой буржуазии!
Ленин, принимая рапорт, совсем неожиданно для себя тоже взял под козырек, а так как был он в буржуазном котелке, то получилось смешно и контрреволюционно.
- Есть у вас, товарищи, кепка? – обернулся Ленин к матросам. – Простая рабочая кепка – больше соответствует.
Какие же кепки у матросов – бескозырки. Еще смешней на ленинской голове!
- Качать его! – крикнули матросы, подняли Ленина, как есть, в буржуазном котелке, и стали его осторожно подбрасывать – тогда было модно качать героев. Керенского качали, Троцкого качали, только товарища Сталина не качали, потому что не ведали, кто такой.
Товарищ Ленин не ожидал качанья, попытался не выглядеть смешно и для этого сел по-турецки, а во время полетов повторял:
- Товарищи, тише, если можно. Не так высоко и ловите, пожалуйста!
Музыка играла громко, как только можно. Оркестры исполняли «Марсельезу», но в разном темпе и с разного места, и оттого что между ними не было единого дирижера, поднялась такая какофония, что Надежде Константиновне стало еще хуже, и ее тоже понесли на руках, но в сторону привокзальной аптеки, из которой испуганно выглядывал старенький провизор. Взволнованные матросы, одуревшие от громкой музыки и рева толпы, плохо соображали, и с тяжелой Надеждой Константиновной в руках походили на варягов с волосатым тараном.
А другие матросы подбрасывали товарища Ленина до самого входа на вокзал, и там опять поставили его на ноги, и он в своем буржуазном котелке, натянутом по уши, засеменил по коридору из членов ЦК в царскую комнату, отделанную золотом. Члены ЦК потянулись к нему обниматься, а некая красивая женщина (это была Коллонтай, но латышско-казацкий стрелок Иван Флегонтович ее не знал, и просто подумал, какая красивая женщина) некая красивая женщина Коллонтай преподнесла товарищу Ленину красные революционные гвоздики.
Матросы тут же заперли стеклянную входную дверь на вокзал, и далее Иван Флегонтович наблюдал только беззвучные рыбьи речи, которыми обменивались члены ЦК с товарищем Лениным. Люди с перрона все больше и больше прижимались к дверям, прилипали к оконным стеклам царской комнаты, но за толстыми двойными стеклами, похоже, ничего не умели разобрать. Ленина не было видно за тьмой давно нечесаных голов, бабьих платков, кепок и бескозырок.
- Скуратов! – окликнул Ивана Флегонтовича старый друг, солдат Артемий Уродовский. Окликнул громко, в самое ухо, только Иван Флегонтович даже не вздрогнул, оглохший от шума и ослепший от прожектора, то и дело бьющего по глазам. – Ты чего здесь делаешь, Скуратов?
Тогда было модно называть друг друга по фамилии – придавало весу вчерашним Ванькам да Темкам. Солдат Уродовский был самым грамотным бойцом в отряде латышских стрелков. Вечерами он развлекал товарищей рассказами о древнем острове, куда заказаны всем пути, и только избранные по тайным картам могут его отыскать. Будто бы остров этот все равно, что в небе висит – такая-то дымка у его подножия. А живут на этом солнечном острове сплошь и рядом счастливые люди, во дворцах и неслыханной роскоши, дружными семьями и знают вечную жизнь. Будто бы правят этим островом мудрецы, и только к самым великим нашего мира они иногда являются наяву. Тому было много свидетелей, известных историков и правителей, а все остальное про этот остров изложено в толстом рукописном фолианте, который солдат Уродовский, держит всегда при себе в солдатском мешке.
- Идем, я тебе на Ленина покажу! – кричит теперь солдат Уродовский. – Проведу как можно поближе!
- Как это к Ленину?! – встревожился Иван Флегонтович. – Как проведешь?! А что же пост теперь – бросить? Мы, казаки, постов не бросаем.
- Да снят он, Скуратов, твой пост! - отмахнулся солдат Уродовский. – По прибытию товарища Ленина вся третья линия снята. Товарищ Ленин побежит с другого выхода, где броневики и автомобили. Хочешь взглянуть? Пойдем! Там у меня друг самокатчик. Стоит на срочных депешах. Скажешь, что самокатчик, с депешей к товарищу Чхеидзе.
- Самокатчик? А где мой самокат? Там же наши стоят, Уродовский! Они-то знают, какой я самокатчик!
Но оба уже проталкивались к черному ходу, где стояли суровые латышские стрелки, товарищи Ивана Флегонтовича по оружию.
Путь им преградил старший стрелок по фамилии Пельш.
- Скураттов, ты куда? – с характерным придыханием спросил стрелок.
Его товарищи русского языка не знали, и потому сердито смотрели на Скуратова. Латыши не любили новых вводных, они любили исполнять уже известный приказ.
- У него пакет, - зачастил солдат Уродовский. – Своих не узнаешь, товарищ Пельш?! У него же пакет к руководителю ЦК товарищу Чхеидзе.
И он для верности похлопал Скуратова по шинели на груди, будто бы за отворотом действительно скрывался таинственный пакет.
- На третьей линии у самокатчика отобрал, - развел руками Уродовский. – Самокатчиков велено не пропускать.
- Давай! – старший стрелок протянул за пакетом руку, но тут из комнаты выбежал взъерошенный человек и мигом отдал ему задание:
- Срочно своего командира! Ленин речь сказать хочет. С прожектора. Или с броневика.
- Командир товарищ Берзиньш находится с вами. В комнате! – удивился Пельш, но взъерошенный человек посыпал вниз по ступенькам, высматривая кого-то еще.
- Идем, - сурово кивнул Скуратову старший стрелок. – Сам отдашь товарищу Берзиньшу.
Сквозь неохотно расступившуюся охрану Иван Флегонтович, а с ним и солдат Уродовский протиснулись в ярко освещенную царскую комнату, в которой стоял какой-то маленький рыжеволосый человечек в модном котелке, окруженный крупными и уверенными людьми, наперебой убеждающими его.
- … для защиты революции, - услышал Иван Флегонтович. - … не разъединение, а сплочение демократии… никаких фракций… приветствуемый…сомкнутыми рядами… закрепление революционных завоеваний… приветствуемый…Исполком надеется… эти цели … приветствуемый… защита от посягательств…
Старший стрелок по фамилии Пельш сосредоточился на поисках командира, в шуме и гвалте оторвавшись от двух приятелей.
- Слушай, а кто здесь Ленин? – неловко спросил Иван Флегонтович на ухо Уродовскому. Ему казалось, что если откроется, что он товарища Ленина не знает, так тут же все накинутся на него, да тут же и вытолкают взашей из царской комнаты. – Вот этот? «Защита от посягательств»?
- Это Зиновьев, - ответил всезнающий Уродовский. – А который его отталкивает – Чхеидзе.
- А Ленин кто?
- А Ленин рыжий. На которого все кричат.
Иван Флегонтович коротко по-бабьи вздохнул – вот он какой, Ленин, маленький и беззащитный.
- Так может быть их всех тут разогнать? – нахмурился Иван Флегонтович, который не раз поднимался в атаку на немцев. - Чтобы на Ленина не кричали!
- Это ты Ленина не знаешь! – успокоил его Уродовский. – А я его на митингах слушал! На Ленина где сядешь – там и слезешь!
Пельш отыскал товарища Берзиньша и принялся докладывать ему, показывая то на Ивана Флегонтовича, то на Уродовского. Товарищ Берзиньш кивал, взглядывая на Ивана Флегонтовича и Уродовского, а после сделал Ивану Флегонтовичу приглашающий знак.
Иван Флегонтович шумно глотнул и в ужасе посмотрел на Уродовского.
– Пакет! – прошептал Иван Флегонтович. – Пакета нет! Спасай, Уродовский!
Вот тут-то и приключилось совершенно неожиданное, но историческое событие, оставшееся во всех воспоминаниях старых большевиков и основательно перелопаченное классиками советского киноискусства!
Товарищ Ленин яростно покрутил головой в поисках народной аудитории, глянул на толпы любопытных за глухими двойными рамами…
И в порыве ораторского вдохновения повернулся к Ивану Флегонтовичу и Уродовскому – двум самым явным солдатам и рабочим в этой царской комнате.
Ленин выбросил руку в их сторону, отчего Иван Флегонтович шатнулся как от взрыва, и торопливо закартавил:
- Дорогие товарищи, солдаты, матросы и рабочие! Я счастлив приветствовать в вашем лице победившую русскую революцию, приветствовать вас как передовой отряд всемирной пролетарской армии... Грабительская империалистская война есть начало войны гражданской во всей Европе... Недалек час, когда по призыву нашего товарища Карла Либкнехта народы обратят оружие против своих эксплуататоров — капиталистов... Заря всемирной социалистической революции уже занялась... В Германии все кипит... Не нынче — завтра, каждый день — может разразиться крах всего европейского империализма. Русская революция, совершенная вами, положила ему начало и открыла новую эпоху. Да здравствует всемирная социалистическая революция!
Иван Флегонтович взмок за всех товарищей солдат, матросов и рабочих.
Иван Флегонтович снял папаху и вытер ею просветленный лик.
- Товарищ Ленин, - молвил Иван Флегонтович, наблюдая нимб над головою вождя.
Сердце Ивана Флегонтовича молотило, как никогда под пулями, глаза его резало, как никогда под германскими газами.
Старший стрелок по фамилии Пельш аккуратно кивал на каждую фразу знаменитой ленинской речи, а командир отряда товарищ Берзиньш с огненным блеском в очках взирал на Ивана Флегонтовича, думая, не сделать ли его теперь своим заместителем.
В голове Ивана Флегонтовича звенело все громче и громче – вот оно, второе пришествие Христа, мелькнула страшная и торжественная мысль – и на каждое взмах революционного мессии Иван Флегонтович молитвенно повторял, прижимая к груди папаху:
- Товарищ Ленин! Товарищ Ленин!
- Цель победившей всемирной социалистической революции – чтобы простые люди, как вы взяли власть! Чтобы в созданном нами рабоче-крестьянском государстве все вы жили в роскоши и во дворцах! Чтобы каждый работал, сколько мог и получал, сколько ему надо… здоровой и приятной жизни привержены все… никаких болезней и голода… одной счастливой семьей…
Далее у Ивана Флегонтовича все громче и громче звенело в ушах, потому что товарищ Ленин неизбежно поворачивался к нему. Он даже несколько раз взглянул на Ивана Флегонтовича, будто бы тоже наслушался сказок солдата Уродовского и искал теперь поддержки у Скуратова.
- Вот вы, товарищ! – Ленин сделал шаг к Ивану Флегонтовичу. – Как вас зовут, например?
От этого вопроса бравому казаку кавалеру Георгиевского креста Ивану Флегонтовичу Скуратову стало дурно, глаза его остекленели и от звона в ушах он перестал соображать и слышать…
…Пришел в себя Иван Флегонтович, когда уже вождь мировой революции вихрем пронесся мимо, в узкие двери из царской комнаты, увлекая за собою наэлектризованный поток. Солдат Уродовский растворился вместе с ним, будто бы один из мудрецов заветного острова. Иван Флегонтович озирался по сторонам, его толкали и с чем-то поздравляли.
- Молодчага! – ухнул по плечу товарищ Берзиньш. – Зайдешь ко мне завтра утром! Поздравляю!
И товарищ Берзиньш умчал, поправляя на ходу кобуру и очки, а за ним слились его латышские стрелки, и только Пельш на бегу восторженно оглядывался на Ивана Флегонтовича, делая ему приветственные знаки.
На улице Иван Флегонтович тряс обезумевшей головой, прижимая окропленную папаху к груди и отвечая на поздравления свидетелей дурацким образом:
- Воистину воскрес!