Глава 1
ДЯДЯ ВАНЯ
Я открыл глаза и увидел высокий белый потолок, а потом чьи-то глаза и шевелящиеся губы. Чуть позже я услышал голос, точнее голоса. Краем глаз я разглядел сидящих и лежащих на кроватях мужчин, а себя упакованным в бинты.
-Ты меня слышишь?
Мое «да» я сам еле расслышал: так мне было больно. И от жалости к себе я заплакал и уже ничего больше не помнил.
В палате было около десятка коек. Рядом со мной лежал худой светловолосый дяденька,
который спросил:
-Хочешь, научу делать цепочки?
Я кивнул головой. Он взял в руки гвоздик, кусочек мягкой проволоки, сделал несколько витков на гвоздике.
-Попробуй сделать такие пружинки.
Мои руки еле держали гвоздик, пальцы не слушались. Я часто останавливался, а сосед по кровати дядя Ваня помогал моим пальцам.
- Ну, вот. Теперь соединим пружинки.
Я устал. Но три пружинки мы соединили, и я с удивлением понял, что у меня на руках цепочка.
Больница во время войны была переоборудована в госпиталь. В ней долечивались военные, а также шахтеры. Наш город был шахтерским. Больница называлась «Белой больницей». И как мне потом рассказывала моя мама, я родился сразу же, как только мама переступила порог этой больницы. Родился в коридоре - так она говорила.
Со временем я научился делать длинные цепочки, а дядя Ваня, где только мог, доставал проволоку. Даже обрывал старые провода у репродукторов.
Ночами мужчины вели взрослые разговоры о подругах. Мне эти разговоры были малопонятны, и я просыпался только от взрыва смеха в палате. Я был неинтересен этим мужчинам, кроме дяди Вани. Кроме того, я еле выживал после ожога крутым кипятком.
Их я помню только по ночным разговорам друг с другом.
Когда я возвратился домой и через некоторое время попросил маму передать привет от меня дяде Ване, она мне сказала, что дядя Ваня умер. Я долго плакал.
ВАНЬКА
Летом вдоль нашей улицы стали прокладывать водопровод. Траншеи рыли гладко выбритые мужчины, а охранял их небритый солдат со штыковой винтовкой. Временами моя бабушка говорила, чтобы я отнес копальщикам яйца или огурцы. После этого у нас в доме появился настенный коврик с непонятной вышивкой. Иногда мама разглаживала утюгом тоненькие носовые платочки также с непонятными буквами.
Улица заканчивалась вечно дымящимся терриконом. И однажды соседский мальчик Ванька Канин позвал меня с собой, чтобы залезть на эту дымящуюся гору. С собой он прихватил какую-то сумку. Мы вползли в едкий дым. Вокруг было много женщин, которые собирали черные камни и складывали их в мешки. Ванька тоже их собирал и учил меня:
-Это уголь. Маме не дают бирок.
Я не знал, что такое бирки. Но стал тоже собирать черные камни. Когда я принес их домой, мама рассмеялась и сказала, чтобы я отнес все Ваньке, потому что моему папе дают бирки, а у соседей папы нет.
Старший брат Ваньки искал другое. Вечером во дворе соседей что-то загремело. Потом бабушка рассказала, что мальчишки нашли динамит и бросили его в костер. А потом Ванька спросил меня, есть ли у меня медные трубочки. В стайке у отца этих трубочек рядом с мотоциклом было много. Одну из них я и взял. Во дворе у соседей я увидел яму, в ней горел костер. Ванька объяснил, что здесь старший брат чуть было сам не взорвался. На костре в чугунном котле что-то варилось. Переливающееся серым цветом месиво оказалось расплавленным свинцом. У моего приятеля на деревянной плашке было вырезано что-то наподобие нагана. Ванька взял напильник, отрезал кусок трубки, сделал надпил, приладил его к плашке и вылил свинец. Оказалось, что он изготовил поджигу. Мы брали спички, засыпали их в отверстие трубки, а потом поджигали. Все стреляло. Но Ванькин брат пошел дальше: он насыпал порох в трубку. У него оторвало кисть, его увезли в больницу, и я его больше не видел.
Было очень жарко. На терриконах змеился темножелтый дым. Наша улица была наполнена горячей пылью. В траншеях млели от жары копальщики, а охранник прятался в тени стаек. Как в любом шахтерском городе у нас практически не было деревьев, да и с водой всегда были проблемы. Чтобы искупаться, надо было ехать очень далеко. Поэтому любой водоем для нас был подарком. И подарок этот находился рядом с терриконами. Это были обвалы, заполненные водой. Вот туда мы и пошли купаться. Плавать я не умел. На берегу сидели ребята постарше нас. Мы смотрели, как они ныряли со склонов в воду и решили сами окунуться. В воде некоторые ребята держались за бревна, и я подумал, что в случае чего я смогу за них уцепиться. Я сразу ухватился за одно из них. С берега мне равнодушно сказали, что если я хочу научиться плавать, то должен работать ногами, заплыть на середину обвала, выпустить из рук бревно и попробовать добраться до берега.
Если бы я знал, что меня ждет! Я сразу пошел ко дну! Работая руками и ногами, я кое-как высунул голову из воды и увидел, что мое бревно уплыло безнадежно далеко. После нескольких попыток поплыть я стал специально погружаться на дно, чтобы сильно оттолкнуться от него, набрать воздуха и двигаться, отталкиваясь по направлению к берегу. Сколько воды мне пришлось проглотить, я не знаю. Но на склоне обвала мне показалось, что из меня исторгаются какие-то лягушки и водяные жуки.
Моих младших братьев звали Боря и Саша. Самый младший Саша только-только начал ходить и говорить, но был настолько подвижным и любопытным, что пока родители занимались во дворе нашего дома какими-то работами, сумел найти в комоде родителей трофейный пистолет и патроны. А на стене висела винтовка. Вот к этой винтовке и подходили патроны. Я взял табуретку, затолкал её под кровать так, чтобы ножки смотрели наружу, зарядил винтовку и сказал братьям:
-Ложитесь рядом со мной и смотрите, как я попаду в ножку табуретки.
В ножку я не попал. Но сообразил быстро повесить винтовку на место, открыть окна, чтобы не пахло порохом, увести братьев в детскую комнату и, заикаясь от страха, сказать прибежавшему папе, что это Ванька Канин выстрелил из поджиги и убежал
Дом моего приятеля находился напротив нашего, и мы часто играли то у меня, то у него. Его мама постоянно выпаривала одежду шахтеров. Вот и в этот раз клубы пара стояли в комнатах дома, и она не заметила, что я нахожусь рядом, когда стала переливать кипяток из одного чугунка в другой. Я дико закричал, и она мне сказала, чтобы я бежал домой. Помню, что борясь с болью, я с ревом ходил по комнатам дома, а мои братья тоже с ревом ходили за мной гуськом.
ПАМЯТЬ
В синий вьюжный вечер папа с мамой вместе со мной пошли в гости. Закутанный в шаль, я семенил сначала под гору, потом на гору. Папа постоянно брал меня на руки, мама говорила что-то, и мы, наконец, пришли. Лестница, мокрая шаль на глазах, великанские с меня ростом сапоги с мехом до колен какого дяденьки. Он снимает с меня шаль, голубые глаза смотрят на меня:
-Какой кучерявый. Похож на Ленина.
-Не говори ерунды, Эська, -это говорит тетенька, снимающая с меня валенки.
-Меня зовут тетя Муся, а это дядя Эся, - продолжает она и кивает головой в сторону дяденьки.
Это был 1943 год, мне еще нет и четырех лет, моим родителям, да и хозяевам было около тридцати. Моя тетя (по отцу) была замужем за немцем, которого переселили из Тбилиси в Сибирь. Как много позднее я узнал, его дед еще задолго до Революции командовал на Кавказе кавалерийским полком.
А сейчас в центе внимания трехлетний мальчик. Его просят рассказать что-нибудь.
Он говорит, говорит, говорит. Что-то ест. А потом просыпается, когда папа ставит его около большого, вышиной с дом, сугроба. Мальчик видит, что папа прячется за другим сугробом, но делает вид, что никого не видит и капризно громко плачет. И здесь я впервые рассмотрел сердитый орлиный профиль папы, узкие серые глаза. И услышал:
-Забери этого плаксу.
Летом папа чинит мой трехколесный велосипед и свой мотоцикл. У моего трехколесного велосипеда постоянно откручиваются какие-то винтики:
-Пап, ну опять открутился…
-Кто открутился?
-В-е-л-о-с-и-п-е-д…
И я опять изо всех сил кручу педали, за велосипедом поднимается, как мне кажется, густая пыль, все на меня смотрят. Ни у кого не было велосипедов. Когда я выходил с ним на улицу, ко мне подбегали мальчики и девочки, дотрагивались до него и просили дать покататься. Я счастлив и катаюсь, катаюсь до тех пор, пока у велосипеда не откручивается другой винтик.
Сразу за калиткой во дворе дома земля была утоптана и здесь летом часто ставили стол и стулья. А дальше находилась стайка, и прямо к ней был пристроен турник. Когда папа подтягивался или качался на нем, столб, к которому был прикреплен лом, тоже покачивался. Я тоже пытался подтягиваться, когда папа поднимал меня и велел браться за лом. Но мои пальцы не могли охватить эту железяку, они, раз за разом, размыкались, и крепкие руки подхватывали меня.
-Где же ты, моя Сулико?...
Я слышу эту песню, когда втаскиваю во двор в очередной раз развинченный велосипед. У меня содраны коленки, на лбу синеет шишка, во рту скрипит пыль. Старенькая няня ведет меня в сени, моет меня и чем-то смазывает коленки. Мне хочется спать, но еще больше хочется посмотреть на тетю, которая поет про Сулико. Это тетя Сара. Она по воскресеньям приходит к нам и берется за аккордеон, который мне подарил дядя Сережа, мамин брат. Вместе с тетей Сарой поет моя мама. Они сидят за столом, папа возится с мотоциклом и с моим велосипедом.
Дядя Сережа во время войны был сапером. Мне нравились его награды и погоны с одной большой звездочкой. И я часто спрашивал маму, когда он снова придет к нам. Но он уехал в какой-то Казахстан что-то строить. Много позднее я узнал, что он участвовал в строительстве космического центра Байконура.
Мой аккордеон называют четвертушкой. Черные и белые клавиши под пальцами тети Сара исполняют уже знакомую песню, но я не понимаю ни слова. Мама говорит, что тетя Сара поет на грузинском языке. Для меня это открытие, потому что я думал, что другой язык-это у наших соседей, и говорили они на татарском языке. Мой папа и моя тетя Муся часто общались с ними. А за разговорами дома мама и папа называли соседа,- деда с белой бородой и тюбетейкой на голове,- Муллой.
Тетя Сара дает мне в руки аккордеон, надевает ремешки на мои плечи и учит меня нажимать клавиши. Песня у меня не получается, и тетя Сара говорит папе:
-Миш! А ему надо учиться играть.
-Угу,- сказал папа и покосился на меня.
С аккордеоном за плечами и держась за руку папы, я иду через наш огород мимо сеновала. За оградой находится большой красный кирпичный дом:
-В эту школу скоро будешь ходить,- говорит папа.
Сразу за школой я вижу высокое сооружение с большими колесами наверху. Папа говорит, что это клети. Здесь много чумазых людей в сапогах, с фонариками у лба. От фонариков тянутся провода к сумкам на боку. Многие здороваются с папой. А мы идем через рельсы, по которым только что медленно прошел поезд с большими бревнами на вагонах. Запахло свежими дровами, а папа сказал, что бревна используются для стоек.Мне это было непонятно, но я промолчал.
Мы спускаемся- к дороге, и я снова шагаю вдоль рельс- это трамвайные рельсы, объяснил мне папа.
-Пап, а когда я прокачусь на трамвае?
-Много захотел!
Я захлюпал носом, а папа сердито потянул меня дальше.
Мы подошли к длинному деревянному дому. Около одной открытой двери на лесенке сидел человек в серой майке и играл, как потом мне сказали, на баяне.
-Вот, привел к тебе ученика.
Через некоторое время я стал один ходить к Борису Ивановичу, научился играть одной правой рукой «Тонкую рябину». А потом услышал разговор папы с моим учителем. И мой учитель сказал, что меня больше интересуют его кошки, чем игра на аккордеоне. С Борисом Ивановичем я встретился снова, когда поступил в музыкальную школу.
Иногда мама давала мне в руки талоны на хлеб и велела занимать очередь в магазин. Магазин находился сразу за железной дорогой. Вместе с моим братом Борькой мы долго стоим в очереди, и от нечего делать я спускаюсь под откос. Был солнечный день. В эту раннюю весну в траншее между откосом и дорогой, по которой шли машины, набралось много воды, на поверхности были бревна. Я встал на одно из них, оно закрутилось, и я с головой провалился в траншею. Мне удалось с силой оттолкнуться от дна, головой попасть в щель между бревен и обхватить их руками.
-Борька,- закричал я.
Мой брат подбежал и сразу заплакал.
-А-а-а,- кричал я.
Мне помогли вылезти и посоветовали бежать домой. С моей фуфайки текла вода, с шапки на лицо тоже. Около школы я наказал Борьке, чтобы он сказал маме, а не папе, что я стою за дверью. Борька звонит, открывает папа. Борька говорит:
-А мама дома?- и начинает плакать.
И тут папа замечает лужу, заглядывает за дверь и тащит меня домой. Меня растирают водкой, дают что-то горькое, и я засыпаю.
Глава 2
У БАБУШКИ
Наш дом папа продал, и мы переехали в центр города к бабушке. Бабушка жила в длинном деревянном доме, в котором было много небольших квартир. Они выходили дверьми во все четыре стороны дома. Наша квартира состояла из двух больших комнат, сеней и чулана. В первой комнате находилась большая печь, полати, на которых спал Вовка, и бабушкина кровать. Был еще стол, за которым мы обедали, и потом я делал уроки. Вторая большая комната была перегорожена. За перегородкой спали папа и мама, а в светлой половине стояли три кровати для меня и моих братьев.
Лучистые глаза бабушки грели меня. Она любила усаживать меня на колени, а когда я отчаянно сопротивлялся, потому что я ведь был уже второклассником, усаживала рядом с собой. Она гладила меня по голове и рассказывала, что её сын Вовка работает на шахте и еще внештатным милиционером, что в доме много ребят, с которыми можно дружить, что в огороде есть малина и морковка. А на сеновале уже нет сена, потому что коров забрали.
В сентябре я должен пойти учиться во второй класс. А сейчас я говорю Борьке и Сашке:
-Айда за морковкой.
И вот мы сидим на мостках сеновала, обтираем руками землю и упиваемся сладким хрустом морковки. Особенно сладкий вкус оказался у морковки, вытащенной из грядки соседей. Почему-то дяденька из квартиры, напротив которой мы сидим, кричит на нас. Но мы только смеемся и предлагаем ему морковку покрупнее. Потом прибегает папа и тащит меня домой. В руках у него ремень. Он берет меня под мышки и хлещет меня этим ремнем. Я вырываюсь, кричу, что убегу из дома. А в это время домой заходит Сашка и говорит:
-А Борька забор держит…
Мы все бежим в огород и видим, что Борька лежит на земле, придавленный забором. Это он сокращал путь от соседнего огорода к нашему. Бабушка одной рукой приподняла забор, а другой поставила на ноги Борьку. Потом отобрала ремень у папы. А папа еще долго кричал, что старшему дураку он давал свою кровь после ожога, а тот так ничего и не понял и поэтому ему назло полез в чужой огород, да еще прихватил собой двух других дураков. А второй дурак почему-то залез под забор. И ему неудобно перед соседями. А тут еще и Вовка (Вовку недавно побили какие-то хулиганы). Тут уж бабушка не вытерпела и говорит:
-Миша, ты пьян!
-А ты меня поила?- истошно закричал он и попытался вырвать у нее ремень, Но моя могучая бабушка обхватила его руками, повалила на пол и придавила своим телом.
-Она меня чуть не раздавила,- жаловался он потом маме.
К вечеру папа успокоился, мама взяла в руки балалайку, а папа гитару. Я любил, когда они пели. Это мама научила папу играть на гитаре. «Домик над рекою, в окнах огонек…»-я мысленно представлял, как «в доме не дождутся с ловли рыбака…».Мои братья уже спали, а я сидел рядом с бабушкой и долго слушал как рыбак «обещал вернуть через два денька…», пока не заснул.
Мама играла на всех музыкальных инструментах, даже на моем заброшенном аккордеоне. И вот однажды я увидел, как она что-то рисует.
-Мам, а почему ты рисуешь так много аккордеонных клавиш?
Мама развернула длинные разрисованные листы, положила их на бабушкину кровать. Пододвинула к ней табуретку, открыла большую книгу и сказала:
-Это самоучитель игры на пианино. Я хочу научиться играть на нем.
-А где пианино?
-Вот,- и мама кивнула в сторону листов.
В ШКОЛУ
Мама сидит напротив меня. Она только что пришла с работы. На ней черный костюм с белой кофтой. В карих глазах прячется веселинка, на щеках радостные ямочки, темные волосы уложены волнами, а пальцы сохранили следы туши: она работает копировщицей в тресте. Там же работает и папа. Мама говорит:
-Сейчас мы будем собираться в школу. Ты не забыл, что завтра первое сентября?
Мы переходим дорогу, слева и справа большие заборы. Пахнет углем, за открытыми воротами слева я вижу большую кучу угля. Здесь же за воротами стоит двухэтажный дом.
–Это твоя школа, - говорит мама.
-Вот уборная, на переменках будешь бегать сюда,- она указала рукой на большую деревянную коробку
-Но здесь так воняет…
-Все сюда ходят.
Мы поднимаемся на второй этаж по крутой лестнице. Мама почему-то назвала её душегубкой. Шум, беготня. Я крепко держусь за мамину руку. К нам подходит высокая тетенька вся в черном. Черные волосы на голове гладко зачесаны назад и стянуты гребешком. Она поздоровалась с мамой, мне сказала, что ее зовут Евгенией Игнатьевной.
На уроках я сидел за первой партой с мальчиком Толей. Мы оба были самыми маленькими среди детей, держались вместе и подружились.
-Ты любишь читать?- спросил он меня.
Я ответил, что люблю только морковку. Он рассмеялся и однажды позвал меня с собой в библиотеку. Мне показалось, что библиотека находится на краю города- так долго мы шли: вышли на улицу, где стоял кинотеатр. Около него толпился народ. Толька сказал, что показывают трофейное кино.
-А вон там есть пещеры,- он показал на горы вдали, которые сначала я принял за терриконы. В этот осенний день они показались мне сине-коричневыми. Потом мы шли вдоль трамвайной линии, прошли стадион. Нам пришлось перебегать на другую сторону дороги, и мы чуть не попали под грузовик. Шофер высунулся из машины и закричал, что все расскажет отцу. Я спросил:
-Какому отцу?
-Конечно, твоему. Мой сейчас работает на Шпицбергене.
Я не знал, что такое Шпицберген. Но еще больше огорчился от того, что опять папа будет ругаться. В библиотеке меня тоже узнали:
-Витя, ты пришел записаться?
И мне пришлось кивнуть головой. Толька сдавал книгу «Чудо-дерево». Эту книжку взял после него я. Честно говоря, она мне не понравилась, хотя Толька очень хвалил её. Зато от книги Виталия Бианки про зверей я был в восторге- эту книгу я взял в следующий заход.
Библиотекаршу звали тетя Нина. Она жила в нашем же доме в одной из трех квартир со стороны длинной части дома. Мы жили с торцевой стороны, на которую приходилось две квартиры. Тетя Нина познакомила меня со своим сыном, который учился в девятом классе школы десятилетки. Я же учился в школе четырехлетке. Сына тети Нины тоже звали Толей. Я ему захлебываясь рассказывал все истории про зверей из книги Бианки. А он про корабли и подводные лодки. Мы до самых холодов ходили с ним к его другу Вовке Романенко, который во дворе дома в тазиках с водой и деревянных бочках показывал, как плавают и всплывают модели подводных лодок. Много лет спустя, когда я приехал в город своего детства, мы встретились на переходе железнодорожных путей, и он сказал, что нам навряд ли еще удастся свидеться, потому что он работает во Владивостоке, а сюда приехал по печальному поводу. Толя после окончания десятого класса уехал учиться в Ленинград.
После уроков Евгения Игнатьевна подозвала меня к своему столу и сказала:
-Вот Вова Николаев. У него плохо с таблицей умножения. Пусть он с тобой позанимается.
Я вспыхнул от удовольствия, мне нравилось кому-то объяснять непонятное. Вова всегда был одет в солдатскую гимнастерку, носил сапоги и был на голову выше всех ребят. Он был года на четыре-пять старше всех нас. Мы все сторонились его. Но мне поручили позаниматься с ним! И мы после уроков пошли к нему домой. Он жил в таком же доме, как и наш. У него был младший брат. Жили они вместе с мамой. В квартире стояли только стол, стулья и три кровати. Пахло вареной в мундирах картошкой. По дороге я придумал, как лучше учить с Вовой таблицу умножения: я попросил его начертить несколько незаполненных таблиц. Потом списать сначала первую из них с последнего листа школьной тетради, потом написать, что вспомнит и так, пока не выучит наизусть хотя бы одну. Память у него была плохая, но через некоторое время он стал получать тройки по арифметике. Таблицы он рисовал на желтых листах оберточной бумаги, и я выпросил у папы чистую для него бумагу. Рядом с квартирой Николаевых, оказывается, находилась квартира Евгении Игнатьевны. Она жила одна с дочерью. Часто мама просила меня передать ей бирки для угля. Она всегда смущенно брала их и просила передать папе «спасибо».
ЗАПАХ КНИГ
Я часто простужался. И мама отвела меня в «Белую больницу»- мы дошли до конца улицы, пересекли дорогу около обвалов и вышли к большому белому зданию.
-Вот ты опять попал сюда,- сказала с сожалением тетенька в халате.
-Ну, пойдем,-и повела меня по коридору.
-Сейчас я вырежу тебе гланды,- сказала другая тетя и усадила меня в кресло. Мама меня заранее предупредила, что мне предстоит, поэтому я послушно открыл рот, а медсестра, которая привела меня, помогла мне справиться со страхами.
Обратно домой нас везли на телеге с мягкими рессорами- это мне сказала мама. Пахло лошадью и сеном. Телегу качало, и я не заметил, как мы приехали домой.
Выпал белый снег. Точнее, надуло много снега, потому что была долгая метель. Для нашего шахтерского города белый снег был радостным событием, потому что через некоторое время он становился черным. В этот день мама сказала, что напротив школы есть трестовская библиотека, и я могу записаться туда – мама договорилась. С завязанным шарфом горлом я прохожу мимо забора и вхожу в ворота справа, где как и в левых воротах лежит гора угля, а рядом стоит тачка, в которой этот уголь завозят в трестовскую библиотеку. Я увидел надпись «Библиотека» и вошел в комнату.
-Что тебе, мальчик?
-Записаться.
-Но здесь не детская библиотека.
-Ладно, я не знал,- и я пошел к выходу.
-Стой, стой,- остановила она меня,- как твоя фамилия?
Я назвал свою фамилию, и она сказала, что приготовила для меня только что полученную книгу. Книга была обернута белой бумагой, очень приятно пахла. Она была совсем не растрепана, как те книжки, которые я брал в детской библиотеке. И называлась она «Как закалялась сталь».
-Мам, а что такое сталь, а что такое закалялась?
-Читай…
И меня с первых страниц захватила история Павки Корчагина. Особенно мне нравилось, как он учился драться. Из моего класса эту книжку никто не читал. Даже мой друг Толька.
Как в тумане у меня стал складываться ответ на вопрос, который я задал маме.
-Мам, сталь потому, что он такой защитник со щитом?
-Наверное, да.
-А как закалять щит?
-Спроси папу.
Но папа свободен был только по воскресеньям: добыча угля и все, что строилось вокруг этого, требовали полной отдачи сил и времени. И я долго не смог получить вразумительного ответа на этот вопрос, пока не стал чаще общаться с дядей Эсей и тетей Мусей.
Глава 3
СНЕЖНЫЙ ДОМ
Из школы в сторону моего дома вместе со мной ходил Алька. Он жил на улице Калинина- он мне сразу сказал об зтом. Улица находилась ниже нашей, дальше шла улица Болотная. Дальше в низине местами были трудно проходимые места. А выше стояли дома, похожие на наши. За ними был городской базар.
-Давай строить у вас в огороде снежный дом,- говорит он,- во-он снега у вас сколько, позовем Лося.
Юрка Лосев тоже жил на той же улице только в трехэтажном серо-черном доме. Его папа и мама всегда с улыбкой встречали меня, когда я стал ходить к Юрке, чтобы помастерить вместе с ним моторчики.
Снега выпадало много. А в этот год он доходил до второго этажа сеновала. Мы лопатами рыли норы, снег отбрасывали туда, где потом будет крыша комнаты. Так планировал Алька. Рукавицы у нас дубели от снега, они съеживались, мои кисти мерзли, и я дул на них, чтобы стало теплее. Время от времени я уходил домой. Папа, если был уже дома, строго говорил:
-Раздевайся и сушись.
Я с видимой неохотой переодевался, потому что уж очень мне не хотелось снова идти рыть снег. И я с удовольствием начинал читать про то, как Павка строит узкоколейку. А мои друзья тем временем строили дом.
-Юрка, поливай снег водой. Витька, дай Лосю ведро и пусть он таскает воду,- командовал
Алька.
Дней через пять мы сидели тесно прижавшись друг к другу в снежной норе. Тут Юрка ехидно спросил:
-И много ты книг прочитал, пока мы с Алькой строили дом?
-А-а меня не отпускали,- оправдывался я.
-Все, Алька, пойдем отсюда.
Они выползли из норы. И я сразу услышал, как мои друзья со смехом прыгают на крыше дома. Юрка был тяжелее Альки, поэтому крыша под ним после нескольких прыжков провалилась, а Лось чуть не сел на меня верхом. Я как бешенный молотил его кулаками, заливался злыми слезами. Но громадный Юрка легко отодвинул меня, Алька через дыру в крыше помог ему выбраться. А я еще долго выбирался из разрушенного дома, потому что крыша была ледяная, а выходы были обрушены.
-Я буду колотить вас палкой,- вслух говорил я, когда входил в сени.
-Кого ты будешь колотить?- спросила мама.
-Да, так.
ЛЫЖИ
Следующий день был солнечным, было начало весны. Я посмотрел на следы снежных развалин, вздохнул. Вытащил из завалов обледенелый прут и пошел по улице, чтобы найти злодеев. Навстречу мне шел Алька, рот у него был до ушей. Я остановился и выставил навстречу свое оружие.
-Витька, давай забросим эту палку и пойдем к Юрке. Он зачем-то зовет нас.
И вот мы уже втроем громко смеемся, когда Алька в лицах рассказывает юркиной маме,
как мы строили дом.
-Посмотрите, это моторчик- Юрка с гордостью говорит, что сделал его сам.
-А из чего ты его сделал?- спросил я.
-Вырезал детали из консервной банки, намотал проволоку. Вот еще батарейку купил.
Потом он показал «Книгу вожатого», где было написано, как делать моторчики, и дал ее почитать мне. Я научился делать моторчики. И, конечно, не один раз куски консервных банок резали мне руки.
У Юрки, оказывается, был день рождения. Его папа привез в подарок новые лыжи. Старые лыжи достались мне. Катались мы на обвалах. Обвалы были глубокими. Но мы не задумываясь, катались по склонам. Часто падали, зарываясь в снег и ломая лыжи. Юрка не ходил туда. Он предпочитал кататься в городе, скатываясь с насыпи дороги в сторону железнодорожных путей. Моим товарищем по лыжам был Вовка Николаев. Его дом был в двух шагах от обвалов, и мы часто отогревались у него, потом занимались математикой. Я неплохо научился съезжать с гор- так мы говорили, когда катались в обвалах. Научился я и быстро бегать на лыжах. Поэтому, когда учительница физкультуры сказала, что на соревнование между школами по лыжам она от нашего класса берет Вовку, тот сказал, что Витя тоже хорошо бегает. Учительница странно посмотрела на меня- ведь я был один из самых маленьких в классе.
-Ты хочешь идти на соревнования?- спросила она.
Но как же мне не хотеть? Я много чего хотел!
-Ага,- кивнул головой я.
Мы с учительницей идем из школы пешком. Вовка несет мои и свои лыжи. Проходим цирк, железную дорогу. Ветер дует в наше лицо, начинается пурга. И, наконец, мы выходим в поле, где проложена лыжня. Учительница объясняет нам порядок соревнований, мы ничего не запоминаем, но Вовка говорит, что я обязательно разберусь во всем во время бега. Сначала на старт выходит Вовка, он не в первый раз выступает за школу. Потом бегу я. Пальто держит учительница. Снег с ветром сыплет в глаза. Да еще и солнце проглядывает сквозь снег. Я еле вижу, кто передо мной. Меня догоняет и обгоняет какой-то высокий мальчик. И я сержусь, что меня обгоняют, и изо всех сил колочу палками по снегу. На повороте я его обгоняю. Но уже на финиш мы приходим вместе. Учительница подает мне пальто и хвалит меня, а Вовка достает кусок черного хлеба и картошку в мундирах и дает мне. Вкусная была картошка! Учительница остается, а мы потихоньку плетемся домой.
Глава 4
ТАПОЧКИ
Наступило жаркое лето. Я с унынием вспоминал обвалы около терриконов. Но они были так далеки от дома бабушки. А у тех обвалов, где мы зимой катались на лыжах, были такие крутые склоны, что никто там не купался. И еще мальчишки говорили, что там много утопленников. А мы их боялись. Поэтому в нашем огороде мы из деревянных бочек, наполненных водой, поливали друг друга. Начинала созревать кислица и горох, и мы на корню с братьями все подъедали. Папа откуда-то принес нам резиновые мячики. Соседские мальчишки тут же предложили поиграть с ними в футбол.
-А что это такое,- спросил я.
И Валька, мальчик с соседней улицы, объяснил, что такое гол, что такое пендель, что такое аут и что такое ворота.
-А остальное станет понятно в игре.
Мы на улице отметили кирпичами ворота, разделились на две команды: Борьку я поставил в ворота, Сашку усадил на бревно, а сам стал пинать мяч, стараясь попасть в ворота. В первый же день от мяча ничего не осталось. Да и мои тапочки развалились так, что пальцы стали торчать наружу. От черной пыли черными стали мои трусы и майка. У брата под глазом был синяк. Сашке тоже досталось- его свалили с бревна, когда стали бороться за мяч около бревна. Один чумазый и оборванный, а двое других,- зареванные,- заявились домой. Бабушка всплеснула руками, мама шлепнула меня по попке рукой и отправила мыться к бочке с водой.
На другой день бабушка взяла меня за руку и повела на базар.
-Мы сейчас подойдем к сапожнику, и он починит твои тапочки
Я, как, зачарованный смотрел, как сапожник берет нитки, куском черной смолы смазывает их. Затем он берет шило с крючком на конце, прокалывает дырку в подошве и коже тапочек, вытягивает петлю и продевает другой конец нитки через нее. Затем два конца нитки натягивает и получается стежок. Он сделал много стежков, пока починил тапочки.
-А как вы делаете крючок у шила?- спросил я.
-Берешь шило, молоток. А теперь смотри.
Он положил на обух топора кончик шила, а молотком в другой руке стал бить по кончику, пока кончик не расплющился. Затем взял напильник и сделал вырез в расплющенном кончике шила.
-На. Дарю.
Бабушка рассчиталась. По дороге домой я говорил бабушке, что теперь сам могу чинить тапочки. Дома бабушка в чулане нашла шило, молоток и напильник. В этом чулане позднее я находил еще много нужного для себя. А потом я спросил:
-Бабушка, я помню, когда я был маленьким, здесь в чулане сидел дяденька в очках и пахло дымом.
-Да.- Бабушка помолчала и сказала, что это отец Вовки и не родной мне дедушка умер перед нашим переездом в этот дом. А пахло дымом потому, что он делал из дерева плечики.
Теперь проблем с тапочками ни у меня, ни у моих братьев не было.
ДАЧА-ЧУМЫШ
Как-то вечером папа достал из кармана бумаги и показал их мне:
-Это путевки в пионерлагерь. Поедешь на второй и третий сезон.
-А куда?
-На Чумыш. Ты там был на даче, когда ходил в детский сад.
Чумыш был для нас волшебным словом, потому что это означало речку, густой зеленый лес, высокую сочную траву и ужасных ос. Мы с братом Борькой уже однажды были на Чумыше. Когда нас впервые привезли туда, я поразился травам с шишечками, кузнечикам. Мы стояли около забора, а из дома напротив вышла тетенька с мальчиком за руку, подошла к нам и сказала, что мальчика тоже зовут Витей, а его бабушка, Юлия Николаевна, уже ждет нас. А я, Пана Михайловна, буду воспитательницей.
Но это было так давно!
А сейчас я еду на грузовике. Мама закрывает меня шалью, чтобы меня не продуло и как можно меньше я запылился. Нас в то время возили в пионерлагеря на грузовиках. Когда мы въехали после долгой тряски в лес, слева и справа за заборами было много домов и разных площадок и беседок, где уже какие-то ребята кто качался и крутился на длинных веревках (потом я узнал, что это гигантские шаги), кто пинал большой мяч, а кто читал в беседках. Меня встретили у ворот. Мама дала мне с собой чемоданчик с бельем, поцеловала меня и сказала, что будет приезжать по воскресеньям.
Воспитатель Петр Иванович показал мне койку недалеко от окна, сказал, что наш отряд- это пятый отряд. И завтра мы идем собирать землянику для полдника.
После ужина мы укладывались спать. Петр Иванович проследил, чтобы все улеглись и ушел в свою комнату. Я заснул. Проснулся от того, что в комнате ребята громко рассказывают страшные истории про привидения и лунатиков. В наши окна как раз светила луна, и я решил добавить страху. Когда в комнате немного смолкло, я замычал, встал на койку, посмотрел на луну и медленно пошел в одних трусах к выходу. Я шел и махал руками. Не было слышно ни одного голоса. Я обошел вокруг дома и снова вернулся на койку. Ребята уже вызвали пионервожатую. И тут я понял, что переборщил. Но продолжил игру, когда Надя, так звали пионервожатую, присела на мою кровать и осторожно потрогала мой лоб.
-А, кто это?- продолжал притворяться я.
-Тебе что-нибудь приснилось?
-Волки приснились.
Надя пробыла около меня, пока все не заснули. В том числе и я.
БУРУНДУК
Когда на следующий день мы пошли за ягодой, рядом со мной шел мальчик Никита. Он заговорил о зверях. Мне это понравилось, и я стал пересказывать истории из книги Бианки. Я говорил так увлеченно, что к нам пристраивались поближе ребята. И в первую очередь Петр Иванович. Он меня спросил:
-А Бианки? Это он написал «Белый клык»?
Я сказал, что не знаю.
Мы вышли за территорию пионерлагерей.
Как хорошо пахло сосной. Солнце пробивалось сквозь зеленые иглы золотыми лучами. Между этими большими деревьями в тени стояли коровы и жевали траву.
Бородатый пастух с натянутой на голову до ушей шляпой стоял около большой сосны. На нем был длинный плащ, на плечах висел большой кнут. Язык пламени на сосне лизал небольшое дупло, из которого вытекала желтая смола. Он собрал ее в стакан, погасил огонь.
-Я из нее делаю серу,- ответил он на мой немой вопрос.
Потом он снял плащ и сапоги и улегся рядом с деревом.
Пока мы переходили маленькую речку, я несколько раз оглядывался на пастуха, так мне хотелось спросить, что же это за сера.
Мы поднимаемся по склону. Ветер колышет запашистое многотравье. Легкие облака временами заслоняют солнце. Слышен стрекот кузнечиков. Пчелы перелетают с одного цветка на другой. И тут я вижу ягоду. Да не одну. Их я сразу отправляю в рот. Аромат вкуса сибирской земляники запомнился мне на всю жизнь! Мы наелись и потом насобирали ее целое ведро. Ягоду несет Петр Иванович. Мы подходим к нашему забору и вдруг слышим крики:
-Вот он, лови.
Это наши ребята увидели бурундука и стали бегать за ним. Побежал и я. Генка из нашего отряда показывает мне зверька в своей руке. Я бью по его руке и сам схватываю бурундука. Теперь я герой! Этому герою бурундук кусает палец, но он доносит зверька до клетки зоокружка.
А Никита говорит:
-Ты что, на самом деле дурачок?
-Сам дурак,- говорю ему и убегаю лечить палец и жалеть самого себя.
На следующий день я узнал, что зверька отпустили.
ФУТБОЛ
Рано утром нас будил горн. На линейке я стоял самым последним в ряду - меньше меня ростом никого больше не было. Все мальчики кроме меня носили красные галстуки. Я только перешел в четвертый класс, а в пионеры принимали в пятом классе. Мои товарищи по отряду перешли в шестой класс.
Красные галстуки развевались на ветру, старший пионервожатый поднимал руку ко лбу, все пионеры тоже вскидывали руки. Горнист, барабанщик и знаменосец вносили и уносили знамя. После этого мы шли в столовую и потом разбегались заниматься своими делами, не выходя за ограду пионерлагеря. Стучать палочками как барабанщик я умел давно, и когда я показал Наде, как это умею делать я, она иногда ставила меня вместе с горнистом выносить знамя.
На этот раз ко мне с большим мячом в руках подошел Валька, который в городе на нашей улице учил меня играть в футбол. Он, оказывается, был в старшем третьем отряде.
- Пойдем в мою команду. Мы здесь играем с первым отрядом.
-Только переобуйся в ботинки,- добавил он, посмотрев на мои ноги.
Мальчик Витя бегает от ворот до ворот, пытается перехватывать любые мячи. Его толкают чужие и свои, которые кричат, чтобы он отдал мяч. Но он не хочет отдавать. Валька ругается.
Когда у нас в комнате никого нет, приходит Валька и говорит:
-Спрячь к себе, а потом отдашь,- и дает мне резиновую камеру от футбольного мяча.
Я открываю свой чемодан, беру наволочку и заталкиваю туда камеру.
А после полдника в отряде суматоха. Никита говорит, что надо всем открыть свои чемоданы, а он посмотрит, кто украл камеру от футбола. Мне стало нехорошо.
-Никита,- говорю я,- давай начнем с меня.
-А-а,- машет он рукой,- ты -то причем?
Но я открываю чемодан, демонстративно все перекладываю. То, что в наволочке, он не замечает. Ни у кого в отряде камеру он не находит и говорит:
-Вот ворюги из третьего отряда!
Я не хочу держать у себя камеру. Валька просит, чтобы я еще ее подержал. Но я оборачиваю ее в листы лопуха и около фанерного Гулливера отдаю камеру ему. Больше в лагере я с ним в футбол не играл.
Хороший уголок двора был около высоченного Гулливера. Здесь росли лопухи, в листьях которых можно было прятаться. Иногда я приходил туда, чтобы меня никто не видел, и все думал, кто же такой Гулливер? Петр Иванович говорил, что читал когда-то про Гулливера и лилипутов. Но уже ничего не помнит. Лилипутов я видел в цирке, но при чем тут Гулливер? И на долгое время он в моем представлении был просто здоровенным деревянным дядькой.
Невдалеке от Гулливера стояли два высоких бревна. Поперек сверху на опорах из ломиков, как это я рассмотрел, было положено еще одно бревно, а к нему были прикреплены веревки и снизу к ним большая доска.
-Мальчик, хочешь покачаться с нами на качелях?- это спросили меня кучер и повариха однажды вечером.
Я усаживаюсь на доску посередине. Они становятся по краям. От качания у меня захватывает дух. Через некоторое время я кричу, чтобы качели остановили. Я уже лежу на доске и крепко обнимаю ее. После остановки я на коленях ползу в кусты. У меня началась рвота. Кучер отвел меня к врачу, и я всю ночь провел на кровати в медицинском пункте.