С какого возраста мы начинаем помнить себя, осознавать? Вы никогда не задумывались об этом? А я вот еще совсем маленькой удивлялась, когда рассказывала маме кое-какие свои воспоминания, а она говорила, что, мол не может такого быть, я не могу этого помнить, но, тем не менее, все, что я говорила, соответствовало действительности. Родилась я в маленьком приграничном городке под Ленинградом – Светогорске. Это был городок вокруг Целлюлозно-бумажного комбината, где все друг друга знали. Переехали мы в Иркутск, когда мне было 4 года. Кажется, какие воспоминания могли у меня сохраниться?
Конечно это отрывки, но такие яркие, такие эмоциональные и, главное, в части их мамы не было со мной рядом. Это я к тому, что нельзя сказать, мол это она мне рассказала, а я теперь выдаю за свои воспоминания…
Мама много раз рассказывала, что мы жили раньше в уютном двухэтажном доме, который считался самым теплым в городке. И именно в этом доме, когда жильцов расселили, открыли детский садик. Вот в этот садик я и начала ходить, когда мне исполнилось 3 года. Я помню раннюю весну, широкую дорогу с густыми высокими зарослями вербы по обочинам. Мы идем утром вдвоем с мамой и она несет большие, просто огромные (так мне казалось) ножницы. Время от времени, мама выпускает мою руку, подходит к деревьям и отрезает веточки вербы. Я с восторгом рассматриваю маленьких пушистых «котят» на веточках. Утро серое и хмурое, но так хорошо рядом с мамой, такие серенькие мохнатенькие комочки на веточках в ее руке, такие нежные листики только-только начинают пробиваться из почек. И когда я рассказываю маме об этом, уже лет в 10-12, она с удивлением говорит: «Я никогда тебе не рассказывала такого… Откуда ты знаешь? Да, перед вербным воскресеньем я нарезала веточки вербы, когда отводила тебя в сад».
Помню, как однажды воспитательница попросила меня, трехлеточку, сбегать на второй этаж и позвать воспитательницу из старшей группы. Это было целое приключение! Огромная широкая деревянная лестница была расположена в центре здания. Я выбежала из своей группы и стала подниматься вверх. Примерно на середине лестницы мне стало как-то не по себе… Когда я поднялась на второй этаж, я уже была маленькой испуганной птичкой, которая не знала, куда идти, в какую дверь, кого искать? Это было похоже на сказку: пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Несколько закрытых дверей на площадке второго этажа и абсолютная давящая тишина. Вот что я помню. Может быть в саду был тихий час? Не знаю! На этом мои воспоминания обрываются, оставляя в памяти только этот страх одиночества, огромную лестницу, закрытые двери и меня, не умеющую еще совладать с этим страхом.
Следующий фрагмент относится к жаркому летнему дню. Веселую стайку детей младшей группы в разноцветных летних одежках воспитательница выстраивает парами и выводит за территорию детского сада. Мы идем по заросшей травой дорожке куда-то далеко-далеко, потом нам дорогу перегораживает колючая проволока в три ряда натянутая на деревянные колья. Нам надо пролезть между нижним и вторым рядом, а воспитательница лишь чуть придерживает проволоку со второго ряда и подгоняет каждого. Я больно обдираю ножку с внутренней стороны бедра и одновременно цепляю спину сквозь тонкое полотно сарафана. И вот наконец, мы все на полянке, огороженной с трех сторон густыми зарослями, а с четвертой той самой проволокой. Я смотрю на нее и с ужасом понимаю, что возвращаться надо будет опять тем же путем и другой дороги нет. Всю прогулку я думаю только об этом, все время поглядывая на глубокие царапины на ноге… Воспитательница постелила одеялко, сняла кофточку, оставшись в белье, и достала книжку. Она наслаждалась солнцем, ароматом цветов и трав. Мы бегали по полянке и были предоставлены сами себе. Помню только цветовую гамму: синее-синее небо, ослепительно-зеленая высокая сочная трава, яркие цветы и много бабочек.
Уже много лет спустя, услышав знаменитое «А на нейтральной полосе цветы необычайной красоты», я, вспоминая рассказы мамы о жизни в приграничном городке, о том, что папа даже в гости не мог сходить, не доложившись по телефону, что он, такой-то такой-то, начальник цеха такого-то будет с 19-00 до 21-00 находиться по адресу такому-то, я вдруг начала понимать, куда нас водила гулять воспитательница детского сада!
И, когда я рассказывала маме об этих прогулках, она говорила, что такого просто быть не может! Но я не могла все это придумать, вплоть до ощущения саднящей боли в разодранных ногах и спине…
Перед Новым годом, воспитательница шепотом договаривалась с некоторыми родителями, которые могут придти днем и во время сон-часа украсить сцену в актовом зале для утренника. Наша младшая группа не имела отдельной спальни, и раскладушки нянечка расставляла в актовом зале, пока мы обедали. И вот как-то накануне праздника, я долго не могла заснуть. Я увидела, как несколько мам, сняв пальто и обувь, пробираются на цыпочках между рядами раскладушек к сцене. Они раскладывали там сугробы из ваты, наряжали елку, громко перешептываясь и оглядываясь на нас, не разбудили ли кого. Я лежала плотно зажмурив глаза, хотя так хотелось вскочить из постели, подбежать к маме и попросить ее не уходить, а забрать меня пораньше, раз уж она все равно уже пришла… А на сцене тем временем вырос целый лес в сугробах ватных, под деревьями, украшенными снежно-ватными полосками были расставлены какие-то звери. Все было сказочно красиво и таинственно. Когда все проснулись, мне никто не поверил, что это сделали наши мамы! Но я-то это точно знала! И было так обидно, что никто не верит…
Пожалуй, это все воспоминания той поры. Нет, еще одно! Зимой все населения городка собиралось по выходным на большой горе, полого спускающейся к речке. Много лет спустя я узнала, что это была Вуокса. Мы с мамой стояли с санками наверху, а брат мой, которому тогда было лет 7 или 8, на лыжах спускался вниз. Мама истошно орала: «Женя, на речку не выезжай! Сворачивай! Сворачивай». Она до жути боялась, что он спустится до самой речки и как все, продолжит свой путь по льду. Этот ее панический страх передавался и мне. Она и мне не разрешала на санках спускаться с горы, чтоб я не выехала на речку. И сама катала меня, бежала рядом с санками, не выпуская веревку из рук, а потом тянула в гору, запыхавшись, поправляя выбившиеся волосы, румяная и веселая. Народу на горе много, кажется весь городок собрался тут. Мама все время с кем-то переговаривается, постоянно оглядывается, а где же мой братишка и время от времени выкрикивает «Женя, сворачивай»!!!
А потом была дорога в Иркутск. Я не помню ничего, кроме того, что мы заезжали к родственникам в Ленинград, где мне разрешили заглянуть в комнатку с детской кроваткой, в которой лежала крохотная (годовалая) моя троюродная сестренка Марина…
Вот так избирательна память. Я даже не помню, летели мы самолетом или ехали на поезде? И спросить уже некого, ни папы, ни мамы уже нет рядом…