Ангел Петербурга

Душу города надламывать криком с вечерним звоном священного колокола. Из реки мертвецов тени обезличенные восстают в мощи своей, стоны хладные, словно уколы в средоточие разума проникают болью нестерпимой. Кажущаяся непобедимой громада прогресса трясется от ужаса пред непознанным, неизведанным и когда в порыве отчаяния, а может просто по случайности снизойдет глас творца вездесущего на кровоточащие уши агнцов, тогда исчезнет альков ее и освободится она в могуществе ангела. Выпорхнет тенью из чертога небесного и другим небом обретет себя – тем, что укрыло темный город на замерзших болотах. В час весеннего равноденствия, укроет плащом скорбящих и страх вберет в чашу, которая будет пролита в обозначенный книгами час. Растворится в колодцах-дворах эхом звучным, в фонарях желтым светом, в разведенных мостах духом белых ночей летних. В каждой кухонной песне, в каждом слове поэта, в каждом портрете, в звоне монет будут видеть ее поколения. В желтой краске домов, в золотых львах, в рассвете багровом, в смирении интеллигентов, в старом и новом обещании жить и прощении, и прощании. Ее истины не познает никто, птицей застынет в небе и тронет плечо твое осторожно. В открытом окне, под простыней, в дождь холодного лета или на трамвайном кольце, губы шепчут имя ее, и мы слышим имя ее, и мы знаем имя ее.