1
Он не знал, кто его отец – человек, бросивший мать в начале беременности. Мать, суховатая вечно занятая женщина с ничего не выражающим лицом, также не сочла нужным сказать ему. Возможно, ей было больно затрагивать эту тему, или она полагала, для мальчика так будет лучше. Из отрывков ее разговоров с немногочисленными подругами он понял, что, возможно, его фамилия Бромштейн – но в паспорт парня из свидетельства о рождении плавно перетекла заурядная фамилия матери, Петрова. Узнав это, в подростковье он часами крутился перед зеркалом, стараясь обнаружить в себе еврейские черты. Беда была в том, что он толком не знал, какие это должны быть признаки.
Узкое лицо, глубоко посаженные глаза, угрюмый взгляд, нечетко выраженные скулы, М-образный контур губ, нескладная фигура с крепкими ногами впротивовес излишне худым почти женским рукам создавали впечатление классического подростка, каким и был пятнадцатилетний Юрий. Вопреки расхожим стереотипам об этнических признаках, он не картавил, не был прижимистым и не травил анекдоты направо и налево, не был хитрым и уклончивым, наоборот – всегда отличался излишней прямотой, порой служившей ему дурную службу.
Например, когда сестренка в детстве похитила мамину косметику и утащила мамин ридикюль во двор похвастаться девчонкам, а они из зависти и от дурного характера утопили мамину сумочку в луже, он первым сдал сестру. Так он поступал не раз, во дворе и в классе, искренне считая, что поступает правильно. То есть, чувства солидарности с товарищами он не испытывал, что всегда отличало его от сверстников. Однако, взрослые не любили его от этого больше остальных детей, и Юру это досадовало. Сестра была также от неизвестного отца, но – мальчик точно знал – она была ему сводной родственницей, то есть отцы у детей были разные. И, если до смерти сестры-подростка в автоаварии у Юры была собеседница, то после этого события Юра перестал общаться даже с одноклассниками. Все чаще на занятиях он мрачно сидел на предпоследней парте, думая о своем. Учебу еле тянул на тройки и четверки, пятерка была только по физкультуре, чему была своя причина.
На самом деле, к парню тянулся один друг, которого юноша держал при себе в качестве приятеля, пользуясь тем, что у него можно списать на контрольной по физике, которую не любил. Другом этим был еврейский паренек Ефим, чьи внешние черты и сообразительность, а также картавая речь как раз служили наглядным доказательством генетики, которую безуспешно выискивал в себе Юра. Ефим не скрывал свое происхождение, по субботам соблюдал шаббат и посещал синагогу, но кипу не носил «во избежание гонений», как он почтенно объяснял насмешливым хулиганам, поджидающим его после школы. После такого объяснения его обычно били – не сильно, чтобы родители Фимы не побежали в полицию, но давали понять, что выпячивать свое еврейство ему не следует. Если Юрий и Фима шли после школы вдвоем (бывало и такое), Юра обычно стоял в стороне во время таких избиений, опасаясь, что и ему перепадет. Но в глубине души парень становился уверен, что все евреи заслуживают избиения и гонений.
2
Второй серьезный вопрос после установления отцовства возник у Юры именно в связи с еврейством. Он не понимал, почему во всех неудачах – личных и общественных – люди как правило винили евреев. Что за причина приписывать это «богоизбранному народу»? Еще до избиений Фимы, он не раз слышал, как в окружении матери подруги-торговки часто шутили: «Если в кране нет воды – значит, выпили жиды», «ты что торгуешься как жидовка», «все из-за того, что власть в стране захватили евреи». Такие же неудачницы в жизни, как его мать, они нередко собирались по выходным на их запущенной кухне и, запираясь там для перекура, пьянства и обсуждения хахалей, вызывали любопытство подрастающего парня не только развязными манерами, но и вольностью суждений. Иногда они вспоминали его покойную сестру, тогда матери не хватало традиционных двух запойных дней, и пьянка продлевалась на полнедели, после чего она возвращалась в свой ларек и страшно ругалась с хозяином, считающим убытки. Он грозился ее уволить, но она знала, что он едва ли найдет ей замену на такую зарплату и беззастенчиво пользовалась этим. Товарки же матери неизменно приходили по выходным и всегда приносили выпить; туалет в выходные был постоянно занят, а мать отсутствовала в жизни сына, да и он привык уже занимать себя сам.
Во время запоев матери он лез на любимые сайты, посвященные евгенике и «еврейскому вопросу» и пытался понять, почему так плохо жить. Ему было пятнадцать, но он уже ненавидел общественное устройство до такой степени, что хотел взорвать это общество прилежно одетых офисных клерков, серой толпы спешащего по утрам на работу народа, лицемерных посетительниц бутиков с накладными ногтями и обязательно с той-терьерами под мышкой, а также наглыми рожами политиков в телепрограммах. Не привлекали его и бунтари-рокеры именно в силу того, что и рок перестал быть бунтующим, а стал таким же размеренно-правильным и лицемерным, как и те, кто спонсировал трансляцию рок-концертов по тиви. Одно время он увлекался туризмом, но прекратил занятия после того как девочка, которая нравилась ему в турсекции, стала гулять с другим, школьным очкариком, но выносливым походником, объездившим всю область. Он жалел, что не умеет драться, вернее, боится; он избил бы этого хлюпика так, что оставил бы от него мокрое место. Как назло, девочка хорошела с каждым днем, а неуверенность Юры росла вместе с его озлобленностью.
Однажды подвыпившая мамина подруга в отсутствие матери (та вышла за водкой) пыталась соблазнить Юру; он в ужасе оттолкнул дородную торговку, та презрительно засмеялась:
- Ты чё же, мальчик еще?
От нее пахло переработанным спиртом и старым луком, а глаза полупьяно закрывались, скрывая похотливый блеск.
Тогда он перестал находиться дома, пока мать пьянствовала.
Он долго бродил по улицам, покупая на карманные деньги консервы и хлеб, а также коробку сока, которые потом ел где-нибудь в случайном подъезде. Обычно он забирался на последний этаж и мрачно смотрел, как над знакомым с детства городом опускался занавес заката; это зрелище не радовало его и не внушало ему романтических чувств.
3
В тот дождливый день он опять оказался на последнем этаже заброшенной многоэтажки. Власти города обещали снести ее уже пять лет назад – но она по-прежнему занимала промежуток между двумя районами, где даже в вечернее время не рисковали выгуливать питомцев бывалые собачники. Дело в том, что в здании собирались своеобразные личности.
А именно – старый дом оккупировали неонацисты. Эта шайка городских отщепенцев состояла из еще учащейся и подрабатывающей молодежи, имеющей радикальные взгляды. Были двое учащихся в вузе на юристов, но в основном выходцы из техникумов и ПТУ. Одним из старшеклассников вскоре стал и Юра.
Вначале они застукали его сидящим где-то на лестничном пролете с батоном и томатным соком. Долго ржали над его растерянным лицом, заставили проскандировать «Хайль Гитлер!» и поцеловать свастику, после чего втолкнули в комнату, где располагался их штаб, где постоянно дежурил кто-то из молодежи. Освещенные мобильниками схемы и карты, старые книги и распечатки из интернета, оживленные лица и ощещение какой-то идеи – вот то, что невольно привлекло Юрия. Он тогда провел с ребятами весь вечер прежде чем вернуться домой, и многое передумал и решил для себя. Ему казалось, он понял причину мирового зла: стоит только очистить страну от мрази (да, он усвоил достаточно крепких слов от новых товарищей) – и все заживут по-новому. Да, и его мать, и тысячи похожих на нее женщин перестанут делать аборты и родят новое крепкое работящее племя. Он забыл, как самый вид спешащего по утрам на работу народа бесил его; отныне это не была больше «работающая масса»; это стали «наши и не наши». Так было проще.
Он твердо усвоил, что за все отвечает генетика. Если ты «чист», тебе повезло. Ты создашь здоровое полноценное потомство; иначе лучше не жить. Ну или искупать свое несовершенство борьбой с более нечистокровными. Хачи и евреи заполонили мир. Они на рынках и в правительстве; пользуются благами Родины; нагло разглядывают нас на улицах; задираются и заступаются друг за друга целыми кланами и диаспорами; это источник бандитизма и преступности; они спят с нашими женщинами и портят наш генофонд. Пора спасать страну от всемирного заговора!
Это была реальная деятельность, и впервые Юра чувствовал себя нужным.
4
После девятого класса Юра решил пойти в технарь на юридический. Ребята из ячейки предупредили его: лучше изучать право, тогда всегда сможешь отмазаться, если что. Как ни странно, даже в техникуме парень нашел «своих», с которыми на занятиях они обменивались злобными картинками на «нерусей» с похабными подписями.
Однажды на паре по истории в теме Великой Отечественной войны затронули вопросы нацизма. Молодая учитель напомнила про «неугасимый подвиг наших предков», после чего Юрий поднял руку.
- Вы знаете, что это всё фальсификация?
«Что – всё?», не поняла та. «Про подвиг дедов и прочую лабуду». Группа начала переглядываться, предчувствуя интересное. «Это всё брехня. Не было там никакого нацизма, просто обычные зачистки. Так это же в интересах нации. Вот вы какой национальности?» - «Я русской», ответила учительница. – «А вот я не уверен (группа уже заходилась хохотом). Если покопаться, то страну еще чистить и чистить, так что надо было и тогда позволить великой Германии сперва устранить жи… евреев и хачей всяких, а потом…»
- Э, ты чё сказал? – Вскинулись на последней парте Ашот и Гегик.
Учительница задумчиво посмотрела на группу и только собралась с мыслями, как прозвенел звонок. Группа выбежала в столовую, нерусская часть студентов неприязненно проводила Юрия взглядом и подошла к преподавателю. «Вот дебил, да?», понимающе спросил невысокий армянин с ямочками на щеках. Учитель рассеянно кивнула и отметив в голове «надо поставить на заметку», пошла в учительскую, однако, уже к обеду забыла о разговоре.
На перемене парень рассказывал некоторым заинтересованным инцидентом о «фальсификации Нюрнбергского процесса» («Смотри источник на сайте»), о полезном оздоровлении нации зачистками, о теории рас и прочем. Проходящий мимо директор гаркнул: «Всем в класс!» и дискуссия стихла.
К Юрию прикрепилась слава оригинала.
5
На втором курсе парня впервые взяли «на дело». Речь шла о «еврейской чистке». Одному из группы наци страшно мешал сосед – еврейский парень Даня. Даниил также увел девушку нациста, был довольно красив, но главное – «не чист». Было решено подстеречь его после занятий в институте и слегка попугать.
Молодняк рассыпался по вечерней улице. Издалека показалась фигура паренька с сумкой под мышкой, которую он придерживал левой рукой, а правой курил втихаря от родителей. Неожиданно сбоку вышел его конкурент, но его нельзя было узнать: команда была в масках из чулков. Парень остановился.
- От таких как ты, страдает наша страна! – выкрикнул наци. – Ты считаешь, ты лучше всех? Мало таких как ты сжигали и стреляли, теперь вы еще и в Россию приперлись.
Парень попятился. Сзади выросло еще трое. Постепенно и остальные подтягивались со всех сторон.
– Что вы делаете? Все на одного…
Ему не дали договорить, больно ударив; сумку распотрошили, а сигарету потушили о ладонь. Затем долго яростно пинали и плевали в лицо. Он не сопротивлялся, дрожал, лежал на земле и стонал. Какой-то прохожий издалека увидел избиение, но опасливо ускорил шаги и скрылся вдали.
Напоследок студенту обнажили спину и прутом выцарапали на спине свастику, а из волос вырвали клок «для коллекции». Он остался лежать на вечернем холоде, униженный и окровавленный. Зачетка была заляпана кровью и землей.
В ту ночь Юрию приснился сон, в которой сам фюрер пожимал ему руку – но после пожатия на ладони осталась какая-то вязкая субстанция, типа клея, которую он никак не мог смыть. Неожиданно лицо фюрера сменилось вечно озабоченным лицом директора техникума, а потом равнодушным лицом матери. Во сне отчетливо виделся лежащий на опустевшей улице в крови студент, на которого испуганно смотрел Фима из окна дома напротив.
В городской газете после случая написали, что «Возвращающемуся с учебы студенту сломали несколько ребер, вызвали внутреннее кровотечение в области живота и едва спасли в реанимации. Полиция ищет подонков». Странно – но вместо удовлетворения от зачистки Юрий ощутил какое-то опустошение, как провал в никуда.
6
Затаившись на время, группа все же активизировалась примерно раз в сезон. Собирались и шли вечером в темные закоулки избивать нерусских. Так продолжалось вплоть до окончания Юрой техникума.
От неонацистов пострадали молодой хирург поликлиники, раввин синагоги, начинающий скрипач, женщина-пожарный и двое детей. Юра привык наблюдать смену эмоций на лице потенциальных жертв: сперва беззаботность – затем остолбенелый взгляд – потом вспышка безудержного страха – затем отчаяние и безропотность – потом только мольба в расширенных глазах – а когда жертва уже лежала на земле, глаза закрывались. У одного из несчастных они закрылись навсегда. Молодые бандиты скрылись тогда с места преступления быстрее взмаха воронова крыла.
Это была девушка. Собственно, они не избили ее, а просто изнасиловали. Она была то ли таджичкой, то ли узбечкой (какая разница, раз нечистая). И отдалась им как-то обреченно-безропотно. И так же тихо осела на пол после того, как они разорвали на ней одежду. И так же тихо отошла к Аллаху после второго же отморозка, поскольку у нее было слабое сердце. Тот недоуменно слез с нее и крикнул товарищам:
- Сучка сдохла!
Банда мгновенно рассыпалась. Юрий бежал вместе со всеми, сердце колотилось до самого дома. В своем подъезде он остановился, тяжело дыша. Зловещее предчувствие вошло в него и уже не отпускало клешней его загубленную душу. Мать опять была пьяна. Интернет отключили за неуплату. Заниматься ничем не хотелось, и, стянув у матери бутылку, он впервые за долгое время напился, наплевав на «чистоту своей нации». Он вспоминал ее лицо, такое же неприятное ему, как раньше, но осознавая свою и ее причастность к роду человеческому и хотел убежать на край света и понимал, что это невозможно. В соседней комнате пьяно материлась мать.
7
Случай вызвал общественный резонанс. О происшедшем писали газеты и показывало местное телевидение. Юрий некоторое время не ходил в свою наци-группу. Не посещал он и занятия в техникуме. Чаще уходил за город или к реке, где долго смотрел на воду и пытался успокоиться.
Но звонок их лидера резко встряхнул его:
«Ты что, забыл – что мы должны делать? Приходи сегодня, есть что обсудить».
Вечером в том же здании группа в пятнадцать человек обсуждала, как они будут послезавтра «мочить хачей». В ход пойдут биты и арматура. Юрий слушал вполуха и ловил себя на ощущении необъяснимой смутной тревоги. Жаль, что он ненавидел спиртное – это помогло бы ему сейчас забыться… может быть!
В это же время в другом конце города на мусульманском кладбище состоялась встреча родственников и друзей погибшей девушки. Это было большое собрание людей со скорбными лицами. Трудяги города, его руки, не боящиеся самой тяжелой и черной работы – торговцы и уборщики, грузчики и подсобные рабочие, они пришли после дневных трудов обсудить, что делать. Просочился слух (кто-то прочел в соц.сетях), что скоро неонацисты придут к ним на рынок «травить чёрных». В связи с этим родственники убитой Айсель привезли на кладбище несколько больших сумок, которые с трудом выгрузили из микроавтобуса.
- Вот вам. – После тяжелого молчания сказал Наджиб, отец девушки. – Если за вами придут, вы сможете защищаться.
Присутствующие расстегнули сумки и взяли себе по профессиональному оружию, которое раздобыл старик.
Тем же вечером учительница истории из техникума Юрия укладывая спать маленького сынишку, успокаивала его привычной фразой: «Мама всегда будет с тобой», вдруг поймала себя на мысли, что каждое слово в этой фразе лживо, ибо все так хрупко и неопределенно. От этой мысли она расплакалась, и никак не могла успокоиться.
В одном из домов города пожилая некрасивая женщина очнулась от запоя и попыталась остановить сына-подростка, который собрался выходить.
- Куда? Зачем тебе эта палка? – спросила она про биту.
Не отвечая, он вышел и закрыл дверь.
Она долго смотрела ему вслед, пока он угрюмо плелся к месту сходки нацистской банды. В руках у них были биты и железные пруты. Они шли на правое дело.