И вот Роза в Лондоне. Пока (13.05.) у неё есть время для подробного письма Косте:
" Это уже третье письмо
Понедельник,вечером
Я сижу одна в пресловутом Whitechapel — в ресторане и жду уже несколько часов (минуло 10). Настоящее дело начнётся завтра, до сих пор была, очевидно, предварительная потасовка, при которой присутствие моего сиятельства было не желательно. Я ещё никого не видела, и мне велено было сначала прийти сюда.Одному Богу известно, как долго нужно ещё будет ждать. В ужасном настроении проехала я бесконечные остановки в тёмном метро и вышла, подавленной и растерянной в совершенно незнакомом районе города. Здесь темно и грязно, тусклый свет фонарей отражается в лужах и канавах (весь день шёл дождь). В темноте то справа, то слева зловеще высвечиваются цветными огнями рестораны и бары, шайки пьяниц, пошатываясь бредут посредине улиц, лыбятся и горланят. Орут мальчишки-разносчики газет, цветочницы ужасной однозначной внешности, такие как изображал Пасцин, визжат в тёмных углах, трещат омнибусы, свистят кнутья кучеров. Это дикий хаос, и всё такое дико чужое, вечность я не могла найти проклятый отель. И моё сердце сжималось от боли. Почему, ну почему должна я в своей жизни проходить через сплошные колючие и режущие впечатления, тогда как во мне вечно плачет тоска по гармонии? Почему я всё по-новой оказываюсь там, где опасность и в таких ситуациях, в которых теряется собственное Я, потому что оно не может пробиться через натиск внешнего мира? Наконец, я нашла «Трёх монахинь». «Три монахини» - уже название так чертовски подозрительно. Харчевня ещё пуста; заметив за одним столом пару дам, я облегчённо вздыхаю. К сожалению, позже понимаю, что все гости с этими дамами знакомы и согласно привычке, на пару минут задерживаются у их столика. За стеной слышно варьете, совершенно определённого сорта, я слушаю все куплеты, после каждого взрывы аплодисментов вместе с топотом ног, как от дикого племени. К этому добавляются непрестанные входы и выходы — вот, в общем такая необычная картинка. Неожиданно во мне просыпается цыганская кровь, пронзительные аккорды большого ночного города с его демоническим волшебством затрагивают определённые струны в душе ребёнка большого города. Где-то в глубине просыпается неясное желание броситься в этот водоворот...Что бы на это сказал мой мальчик, с упрямой головой и глубокими тёмными глазами? Юноша, лицо которого излучает спокойствие и твёрдость, в душе которого ещё варится серый утренний туман,колышется туда сюда, как при чудесном горном ландшафте перед восходом солнца. Это всё ерунда, мой мальчик, иди спать или гулять.
Адьё! Р.Л.
Да, мой адрес: London NW. Fincheley R, 66 Goldhurst Terasse. Вполне можешь написать.
На случай если будет завтра (стихотворение 1619? 1649?)
Pack, clonds, away, and welcome day,
With night we banish sorrow;
Sweet airs, blow soft, mount, larks, aloft,
To give my Love good-morrow.
Wings from the wind to please his niend,
To give my Love good-morrow,
Bird, prime they wing,
Nightingale sing,
To give my Love good-morrow.
« London, 17.05.1907
пятница утром
Sweet airs, blow soft,
Mount, larks, aloft,
To give my Love good-morrow.
Любимый буби!
Только вчера дошла до приветственной речи*, потому что только вчера начался настоящий съезд. До этого были дебаты о порядке дня и т.п. Я говорила долго и коснулась всех горячих точек тактики; как утверждают, впечатление было небыкновенно сильным. Плеханов в ярости. Теперь вопрос, когда я смогу поехать домой.
Ещё пройдут два дня с докладами партийного руководства и фракции Думы, по которым я не собираюсь выступать. Первый пункт общего значения, где я бы могла напасть: отношение к буржуазным партиям; его однако будут обсуждать самое раннее во вторник или среду, потому что в воскресенье и понедельник церковь, в которой всё проходит, закрыта.. Что делать, оставаться или уезжать, это я сегодня решу, после того как договорюсь с моими людьми. Я тогда тебе сегодня же телеграфирую, чтобы на случай, если останусь, ты мог договориться с Фейсом из-за Троицы.
Как жаль, что тебя здесь нет! Эти многие умные и вдохновлённые лица, эти жаркие дебаты, этого скоро опять не увидишь. Между ними самое большое 18-ти летняя девушка с длинной русой косой, её глаза, когда она говорит, сверкают.. Вчера мне представился старик с длинными серебрянными волосами и бородой и с умными чёрными глазами, это патриарх "Народной воли", Аарон Сунделевич, он пробыл на катарге в Сибири 25 лет, ушёл юношей и вот вернулся старцем, великолепная фигура. У тебя было бы много эстетического духовного наслаждения всё это только видеть; это совсем другой мир, где нервы сильно натянуты, жизненный пульс становится сильным, живёшь, не прозябаешь, не то что во Фриденау. Что ты поделываешь, буби, ты вообще не собираешься писать?"
"17 мая 1907
Приеду лишь в среду на следущей неделе. Предупреди Гертруд. Письмо следует. Приветы"
" 19.
воскресенье
Любимый Буби!
Наконец, от тебя пришло две строчки, нет — пардон! - целых семь с половиной, мой немногословный возлюбленный, мой сладкий буб. Мою депешу ты позавчера ( в пятницу) уже получил; уехать до среды нет никакой возможности, потому что мне нужно по важному пункту распорядка дня даже написать отчёт. Вчера мне не удалось написать тебе пару слов. Надеюсь, что ты хотя бы с Фейсом что-нибудь предпримешь в выходные дни; сама я в высшей степени в нетерпении поскорее вернуться домой. Хочу у тебя найти покой. Мне так многое есть, что тебе рассказать, так много новых впечатлений! Буби, маленький Костик!
Р.»
На этот съезд , как представитель польской социал-демократической партии, приехал и Лео Йогишес.
« London 22.05.1907
Любимый!
Вчера Лео перехватил твоё письмо, открыл и прочитал. Он мне его не вернул, и я, чтобы предупредить катастрофу, не хочу его об этом просить. Не знаю, что ты там писал. Хочу тебя только предупредить, чтобы ты сюда больше не писал. Любимый, я так по тебе скучаю! Надеюсь, завтра сделать мой реферат** и послезавтра поеду домой. Я тебе ещё сообщу. Дорогой, не горюй! Целую тебя тысячу раз.
Р.»
* на съезде Роза представляла социал-демократическую партию Германии
** о роли буржуазии в революции