Воспоминания о Щучанской музыкальной школе.
Угораздило же меня родиться хоть и в глубинке, а в интеллигентной семье. Даже во втором поколении- ибо более интеллигентного человека, чем мой дедушка – портной Илларион Петрович Полуянцев, я в жизни не встречала. Папа работал директором 8-летней школы села Пивкино. Рядом находилась болшая военная база. Берия решил разместить часть ядерного потенциала страны за Уралом. После окончания Харьковского военного училища, Папа начинал там служить, потом уже ушел работать в систему образования. Мама работала там же учительницей. Тошно было почтальону идти на наш край села,- сумка оттягивала плечо: каждый день периодика. Мне «Веселые картинки», «Мурзилка», потом «Пионер». «Костер», «Пионерская правда», «Юность» с приложениями библиотеки приключений, а уж про родителей и говорить нечего: газеты обязательные «Правда», «Известия», «Труд», Учительская газета», журналы тонкие и толстые, специальные и художественные. Все это читалось и обсуждалось.Многие слыхом не слыхивали о Солженицыне в 60-годы, а Мама с Папой уже «Один день Ивана Денисовича» прочитали, оценили и поняли: ново, правдиво, талантливо, и главное- правда..
В 5 лет меня Мама меня научила читать. Я запоем читала детские книги, которых было множество, и никого не трогала. Вот как кот Бегемот: никого не трогаю, примусы починяю.
Но судьба настигла, поскольку Мама с Папой любили путешествовать, и поехали они в Маминой подруге в Ташкент за экзотикой и вообще повидаться, а там муж подруги возьми да и скажи
-У вашей девочки такой тонкий слух и память хорошая, а почему вы ее в музыкальную школу не отдадите?
Я была после этих слов обречена. Тем более у инспектора Тамары Ивановны дочка как-то для мамы протюкала «Турецкое рондо» и это тюканье окончательно решило мою судьбу. (Почему я пишу-протюкала, да потому что помню отлично, как безобразно плохо она играла, и как ужасно был расстроено пианино. Тем более 2 эпизод Рондо она и вовсе не играла.) Тамара Ивановна гордо глянула на Маму- дескать, ага! Маму это занозило.
Родители поехали на конференцию. Помню это слово кажется с рождения, потому что потом, после этой таинственной конференции (кстати, какое красивое слово на слух) они обсуждали и обсуждали какие-то проблемы и людей часами, не мешая мне заниматься своими делами: читать, строить домики и шить куколкам. Но на этой пресловутой конференции Мама узнала все про музыкальную школу и мы-таки поехали на вступительный экзамен в райцентр Щучье. А Щучье это не город, не поселок, а нечто среднее. Пожалуй, большая железнодорожная станция. Неказистый, и даже постылый городок. После Косулина, живописнейшей деревни на берегу Миасса, (там жила бабушка) мне он показался грязным и неуютным. В центре полуразрушенная церковь со снесенными куполами, 2-3-этажные здания разных учреждений: Райфо, Райпо, Районо, райисполком и т.д., универмаг, вниз по по одной из улиц поликлиника. Деревянные тротуары, необходимость которых я поняла сразу же, т.к. грязь в Щучье была глинистая и липла к подошвам огромными комьями. Старый ж-д вокзал с фанерными лавками и маленькими окошечками касс, обшитый в то время , как и все на ж-д коричневыми деревянными плашками. Горсад с будочкой газ.воды. Кинотеатр. Пожалуй и все. О, еще возле железнодорожных путей большой базар или , как тогда говорили, барахолка. Все.
Но Школа мне понравилась сразу- был пленительный запах дермантина, было светло и чисто. В коридоре, который как впоследствии оказалось служил и концертным залом, толпилось много родителей с детьми. Выяснилось, что очень большой конкурс, и пройти его не так-то просто. (!) Мама разговаривала с какими-то дядями и тетями, и вдруг вызвали меня
-Оля Голубь.
Я смело шагнула в кабинет директора школы, сейчас помню только ее имя и отчество- Нина Антоновна. Как охарактеризовала ее впоследствии бабушка- очень представительная женщина. Самостоятельная. Это в бабушкиных устах много значило. Директор сидела в центре комнаты за большим столом, рядом с ней еще было несколько человек, их я не запомнила.
Я поздоровалась и меня попросили что-нибудь спеть.
Спеть? Да, пожалуйста. И я добросовестно и с выражением затянула «По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах.» Песня, как известно длинная, драматичная, но меня не останавливали, да я бы и оскорбилась. Это не просто песня, это целая история. Допела и перевела дух. Слушатели спросили
-А еще какие ты знаешь песни?
Глядя ясными глазами, я начала перечислять застольный репертуар у бабушки с дедушкой, который знала досконально:
-«Хас-булат удалой», потом «Славное море, священный Байкал», потом «По Дону гуляет», потом «Сама садик я садила», потом «Зачем тебя я , милый мой, узнала» , “Кирпичики», «По тундре, по тундре» (отсидел дед-отчим, 58- я, отсидел муж Маминой сестры), еще «Позарастали стежки-дорожки», «Черемуха», «Буря мглою небо кроет», «Отцвели уж давно хризантемы в саду»и…и еще частушки.
У комиссии заблестели глаза.
-Какие же?
Я встала в позу, как учила Мама (она вела в школе танцевальный кружок, ездила в Челябинск на занятия детского ансамбля танца ЧТЗ и многое знала и умела. Кстати, только сейчас я понимаю, какими подвижниками социалистического воспитания были мои родители) –руки на талию, локти вперед, подбородок поднять - и лихо отбарабанила.
-Я на бочке сижу, бочка капает,
Никто замуж не берет, только лапают.
Комиссия «упала».
Верьте слову, смысла слова «лапают» я не понимала совершенно, но мой дядя Аркадий Илларионович очень любил, когда я пела эту частушку, хохотал и и обещал мне за концертные выступления красный велосипед. Комиссия мне велосипед не обешала, но смеялись от души. С недоумением я ждала, когда они перестанут смеяться, рассматривала красивый кабинет и ждала чего еще будет. Какая-то женщина, как мне показалось немыслимой элегантности, подошла к ф-но, постучала и попросила повторить. Я повторила. Потом вообще очень легкое задание- услышать два звука или один. И я помню, что меня это задание даже слегка возмутило и вызвало смутное подозрение- экзамен ли это вообще, или подвох? Шутки шутят? Я уже бегло читала, знала таблицу сложения и умножения , а тут?
-Ну все, молодец, иди. Скажи маме, что ты принята.
Я вышла слегка разочарованная, и сразу доложила, что да, меня приняли, а экзамен был вовсе не экзамен, а просто чепуха какая-то.
Молодой мужчина в военной форме с завистью посмотрел на меня и Маму и сказал, а вот моего сынишку не приняли, а вашу девочку из села и взяли. Мама обрадовалась еще больше- ну, конечно, вот других, ага, не приняли , а ее дочку приняли. Мама была горда и самолюбива. Но она как-то не очень задумывалась, что мне всего 7 лет, и живем мы в Пивкино, а школа в Щучье, а это 30 км на автобусе и зимой бывает вообще-то 30 градусов мороза, и ездить в школу нужно 2 раза в неделю, а потом еще приходилось оставаться ночевать у почти чужих людей, потому что музыкальная литература, сольфеджио и хор никак не умещались в расписание движения автобусов, а потом вставать в 5 утра и идти на автостанцию в этот холодный, неуютный автобус.
Потому меня по результатам экзаменов все-таки отдали в школу в 8 лет. Но обрекли на очень тяжелую жизнь, и спасало меня только то, как я сейчас понимаю, что я обладала прекрасной памятью и музыкальной и просто памятью, и была очень сообразительна. А преодолевать трудности нас учили постоянно и это было нормой. Иначе, зачем жить?
Родители съездили в Челябинск, привезли баян, пианино нам ставить было некуда, а баян в те годы был самым популярным инстументом, и папа немного играл на нем, во всяком случае выводил «На сопках Маньчжурии» и «Барыню» без срывов, купили кипу нот и .. .и как в конце повести Горького «Детство»- Ну, Ляксей, не медаль ты у меня на шее, а иди ка ты в люди. А иди-ка ты в музыкальную школу. И я пошла.
Школа, само здание мне очень нравилось- небольшая, всего 6 классов, я имею ввиду помещения, и коридор-зал. В них всегда было очень чисто и тепло. Правда портили вид решетки на окнах,т.к. школа размещалась в бывшем военкомате, но были красивые занавеси и ни кого эти решетки не смущали. А уборщице со смешной фамилией Недолько, которая жила тут же, в школе, даже нравились. Зимой, это особенно важно, зайти с мороза в теплую, необыкновенно пахнущую школу, окунуться в мир звуков и вежливых, красивых(все педагоги-женщины казались мне необыкновенными красавицами во главе с Ниной Антоновной)- это было волшебно.
Но вот мой собственный педагог- Валуев Леонид Павлович вызывал у меня опасения. Во-первых, у него был один глаз, во-вторых от него пахло папиросным дымом и второй палец на правой руке был желтый от никотина, в –третьих, он был немногословен и неулыбчив. Он не хвалил и не ругал, вел очень ровно уроки и никогда не говорил по методике № 1- сиди, играй, я щас приду. (Эти методики на наш школьный капустник я придумала сама: соответственно №2- иди домой и занимайся и прогрессивная №3- повтори еще раз.)
С Леонидом Павловичем мы очень быстро прошли Самоучитель Басурманова, был такой, в мягкой обложке, красный, с самым примитивным репертуаром. Уже в конце первой четверти я наяривала «Перевоз Дуня держала» и «Ах, Самара-городок» и «Полюшко-поле» (и только недавно узнала, что это мелодия из 4 симфонии Книппера, он оказывается очень был плодовитый композитор, писал симфонии, концерты, музыку к спектаклям и т.д., но в живых, увы, осталась только эта песня. История известная-Консуэло Веласкес-Бессаме Мучо, Огиньский-Полонез, Монти-Чардаш, Грибоедов- Вальс: авторы в общем-то одного произведения, но зато какого!Впрочем, это к слову), и начала становиться звездой школы.
На Новогоднем концерте играла вальс Вебера из оперы «Вольный стрелок» и, присутствовавшая на нем бабушка резюмировала
-Ольга была бы лучше всех, если бы не начало. Щось вначале було не тэ.
Ну все знают, вначале этого примитивного тирольского вальсочка кварты с форшлагом. Они –то и привели бабушку в сомнения. Потом по Самоучителю я выучила Карело-финскую польку, а это уже был хит. В конце второй четверти и в конце учебного года были соответственно Новогодний концерт и Отчетный. Сначала их проводили прямо в школе. Расставляли стулья в коридоре, выдвигали пианино- рояля в школе не было, ставили стул для солистов буквально перед носом зрителей- обычно публики было много, сзади даже стояли, и, когда все-таки сломали церковь и сделали из нее РДК, Отчетные концерты стали проходить в нем. Конечно, я играла в конце и опять приходилось оставаться ночевать. Не знаю почему, но аплодисменты меня как-то не очень радовали. Я стеснялась себя, была очень нескладной, сутулилась и до сих пор не могу понять тех женщин, которым успех нужен любой ценой.
(Мне кажется в этом есть что-то ненормальное. В погоне за славой Доронина выскоблила двойняшек, у которых уже было сердцебиение. Басилашвили ушел после этого, и правильно сделал. Где теперь эта Доронина? Мои дети ее уже не знают. Книппер-Чехова бросила мужа умирать и за Чеховым в Ялте ухаживала сестра, а она красовалась на сцене. Плисецкая не родила Щедрину ребенка- балет оказался дороже. Теперь она купается в лучах его славы, век балерины короток, и что? И ничего хорошего. Этот список бесконечен. Слава Богу, я не хотела успеха, цветов и прочей чепухи, и просто боялась толпы.)
Кроме этого каждый год общеобразовательная школа выставляла концертные номера на Смотр художественной самодеятельности. Удивительно, но эта традиция жива до сих пор. Тогда-это было понятно и уместно: мадам Фурцева совместно с Политбюро хотели все искусство страны перевести в самоделку. Для этого и создавалась сеть музыкальных школ, потом кульпросветучилищ, музыкальных , консерваторий и институтов культуры. Строились дворцы и дома культуры, в которых пролетариат и колхозное крестьянство должно было по замыслу партийных бонз заниматься искусством, петь, играть, плясать и декламировать. Как у Рязанова в фильме «Берегись автомобиля»- А не пора ли нам, товарищи, взяться за нашего Уильяма, так сказать, Шекспира.
И вот не было ни единого конкурса, подчеркиваю, ни единого, где бы я не играла «Польку», «Молдавеняску» и «Яблочко с вариациями». Мало того, еще и декламировала юморески. Мы ездили на эти смотры сначала в Чумляк, а потом в Щучье в крытом грузовом газоне и это было нормально. Мы учились не бояться трудностей. Нас никто с пути не собьет- нас Ленин ведет. И точка. И всегда нам присуждали второе место. И почему? Да все потому же- искусство должно принадлежать народу и быть массовым. А в нашей небольшой школе хормейстер-любитель, исключительно преданный своей работе Лев Павлович просто физически не мог выставить хор из 200 человек. Вот из-за отсутствия массовости нас и лишали 1 места. И как тут не стать диссидентом?
В музыкальной школе мой портрет повесили на Доску почета.Нина Антоновна специально для этой цели пригласила фотографа. Меня это совсем не радовало- у меня на фото не было большого белого банта с бархатными точечками, как у других девочек. И было обидно.
Но я добросовестно ездила на занятия, и занималась регулярно, хоть и немного. Во втором классе со мной стал ездить сын учительницы немецкого языка, Валерка, но скоро бросил- это было не его. А я даже и помыслить о том, чтобы бросить школу не могла, даже после того, как Мама чуть с ума не сошла от того, что мы с Валеркой потерялись. В очередной вторник автобуса долго не было, дул сильный ветер, поземка мела, мы стояли в яме, чтобы спрятаться от ветра и я смотрела и смотрела , как ветер гнет сухую траву, выступавшую из снега. Верьте слову- картинка жутковатая, мрачная. Какая-то в ней безысходность, тоска, а бабушка не придумала ничего лучшего, как посадила нас в попутку-бобик и даже не спросила у водителя- доедем ли мы до Щучья. Бобик приехал в Чумляк и нас попросили выйти, т.к. дальше этот замечательный автомобиль не идет. Мы безмятежно вышли и пошли в Щучье пешком по шоссе- машин не было, автобусов тоже, мороз и солнце день чудесный начал клониться к концу. Ноги тоже стали подмерзать, но мы упорно шли, да и что нам было делать? Топали км 5, а потом нас все-таки подобрал какой-то шофер, посадил в машину, и узнав нашу историю, все дорогу материл наших мам.
-Да язвить же их, до че додумались, а? ребятишек в каку-то….школу…..тудыть-растудыть. Впрочем, после холода да и устали мы порядочно, нам его табуированная речь была как речитатив из оперы. Мамани конечно спохватились, помчались на разъезд, на электричку и трясясь и рыдая нашли нас совершенно спокойных на уроках, хотя мы, разумеется, опоздали, но с нами все-равно позанимались.
А во втором классе началась новая жизнь, которая впоследствии и привела меня в класс замечательного педагога, композитора, редкого человека Владимира Яковлевича Подгорного, доцента Харьковской консерватории, автора многочисленных пьес для баяна и аккордеона. С гордостью могу сказать, что одну обработку «Фантазию на 2 украинские народные темы» он написал специально для нашего с Николаем Володьковым ансамбля. Но все это еще будет не скоро, а сейчас, как сказал наш светлый гений в «Моцарте и Сальери»: «труден первый шаг и длинен первый путь».Пришлось преодолевать первые невзгоды и «придавать рукам послушную сухую беглость».
В школу пришел новый преподаватель Александр Михайлович, я не помню его фамилию, он неразборчиво расписывался в дневнике, в отличие от Леонида П., но я его помню отлично. Высокий, стройный с правильными чертами лица, мне он казался писаным красавцем. Ну вот, хоть и писала Бронте про неприклекательную наружность мистера Рочестера, но мы-то, читавшие Джен Эйр, воображали себе красавца. И Александр Михайлович был именно красавец из книжек. И жена его тоже походила на куколку. Теперь-то я понимаю: он был действительно одаренный музыкант и замечательный педагог, а жена его ничем кроме миловидности не отличалась. Меня страшно возмущало: Александр Михайлович оставался после уроков позаниматься сам. Он только закончил консерваторию, был в отличной форме и любил музицировать, а она все время тащила его домой и не давала послушать то, что он играет. Потом она и уроки со мной прерывала
-Саша, ну хватит, домой пора.
Я ее тогда ненавидела и завидовала ей- она может каждый день с утра до вечера с ним разговаривать. А это счастье.
Естественно, меня сразу перевели к нему в класс. Конечно, Валуев не хотел меня отдавать, но возразить-то ему было нечего. Перспективная ученица, а у него непонятно какое образование. В те времена в музыкальных школах с кадрами была напряженка. И, как объяснила Нина Антоновна Маме- ничего особенного дать Валуев мне не может. Это правда. Леонид Павлович был добросовестным педагогом, но он не заботился совершенно о постановке: руки у меня были зажаты безобразно, не придавал нужного значения звукоизвлечению, репертуар в его классе был ограничен Самоучителем и школой Азария Иванова. Правильная аппликатура, если она выставлена, если нет, то как Господь на душу положит. Вот знаменитое Святослава Ростроповича- Играйте хоть носом, лишь бы звучало, что-то похожее. А главное- наизусть и в темпе. Все.
Началась новая действительно трудовая жизнь. Теперь я ждала вторника и пятницы, особенно пятницы- сольфеджио, музлитература и в конце специальность. Вы только представьте себе. В школе уже становится тихо. Уборщица начинает понемногу убирать классы. Везде притушен свет, из дальнего класса звуки ф-но, а я иду в кабинет директора- уютный, светлый и теплый на урок к Александру М. Он сразу понял уровень моих способностей и полностью изменил репертуарную политику. 6-8 этюдов на различные виды техники, полифония, (на музлитературе о Бахе я слыхала, но никаким боком не предполагала, что и я могу играть его Прелюдии, Арии и Менуэты.), пьесы советских композиторов (вот это не всегда нравилось, да и все со мной согласятся, такую фигню иногда помещали в сборниках- ни уха, ни рыла. Как-то случайно, уже будучи педагогом узнала, что «Этюд» написанный Б.Маругой для аккордеона- нелогичный, неприятный, корявый и вообще бесформенный, составитель сборника поместил за красную рыбу. Маруга работал в Мурманске, был директором музыкального училища, принимал иногда Московских гостей, одаривал, и ария Московского гостя заканчивалась обещанием напечатать предлагаемою им чепуху. Ну, наши реалии все знают: не украдем, так купим, не купим, так отберем…), Вариации, Сонатины.
Все это на меня обрушилось, после того, как он мне задал Рондо из Сонатины фа-мажор Бетховена . В пятницу он со мной его разобрал, а во вторник я принесла Рондо наизусть. Оно мне нравилось чрезвычайно, оно пленяло, я могла его повторять бесконечно.
Теперь я представляю, как Адександр М. сказал себе- Ага, и составил план на пол-года, который не всякий ученик и за 2 года сделает.
Но ведь и гулять хотелось, и я сообразила- все-таки сообразительная была. От школы никуда не деться, это раз. Учиться дочери директора нужно отлично по определению, это два, нужно каждый день заниматься, учить сольфеджио, музлитературу и партии ансамбля баянистов. Александр М. сразу же создал коллектив, это три. А друзья на коньках и лыжах, на горке и карусели, которые мой же Папа и сделал со старшеклассниками, а летом все ребятишки нашего края гоняют в лапту. Как быть? Неперка. И я поняла- если мне от школы так или иначе не отвертеться, то нужно использовать время на уроках по полной, т.е. внимательно слушать, запоминать все, что скажут, часть письменных заданий сделать на большой перемене и я тогда буду свободна как птица. Так я и делала. Потому пояснения учителя о том, что вся история суть есть борьба классов и множество прочей чепухи я запомнила еще в школе на уроках и на всю жизнь, кроме всего остального. Теперь я говорю об этом своим ученикам в самой доходчивой манере, когда они жалуются мне, что делают уроки до 12 часов ночи. Вот этого я, да и , пожалуй, остальные мои одноклассники не делали никогда. Еще чего не хватало! Уроки до ночи учить?! Ек –макарек, мы что? Раненые?- так бы и откомментировали.
Александр М. расписал партии для оркестра, разобрал их со своими учениками, заставил других преподавателей выучить партии с баянистами своих классов, и начал репетиции. Программа была очень приличная: Григ «Смерть Озе», Глинка «Марш Черномора», Каччини «Аве Мария», Фантазия на русские темы.! Как все стоящие дирижеры на репетициях он нас тиранил и кончал. Я его понимаю- один неверный звук и нонаккорд из гармонии Грига исчезает, а вся прелесть Озы именно в красоте гармонии и в развитии, как, впрочем, все у Грига. Он раздражался, швырял палочку, повторял, объяснял и т.д.- все знакомо всем и известно, не стоит повторять. СДЕЛАЛ! Ура. И вот тут его настиг удар, полный нокаут, а их в те времена райкомы и обкомы раздавали направо и налево, только подставляйся- надвигалось многомесячное празднование 50-летней годовщины Октября. Поступило соответствующее указание из райкома- репертуар должен быть идейным, политически грамотным и партийным!!! Караул! Срочно! Скорей! Все меняем! «Марш коммунистической молодежи мира» учить, отрабатывать, репетировать, короче- лечь костьми. Нина Антоновна с трагическим лицом приходила на репетиции и все время беспокойно спрашивала Александра Михайлович -как идут дела. А как они могли идти? Ничего хорошего. Как назло в партитуре 4 бемоля и кто-нибудь обязательно про них забудет. Александр Михайлович похудел и извелся. Но нас все-таки доконал - выучили мы этот марш, я ненавижу его всей душой до сих пор и всю музыку Мурадели скопом, потому что потом мы еще учили Бухенвальдский набат. Грига, Глинку и Каччини отменили и мы к ним в 3 классе уже не возвращались. А жаль. Сейчас про это вспоминать смешно и грустно, но так было.
Все это можно было пережить.Но вот когда по школе пошел слух- Александр Михайлович уезжает с женой в Молдавию, где тепло и виноград, мир у меня в глазах померк. А как же я?
Это было настоящее горе. Я до последнего надеялась, что они не уедут. Но его Наталья Николаевна, греясь у печки, постоянно рассказывала- ах, Оргеев, ах, там тепло, ах, уже в мае поспевает черешня, ах, там Сашины родственники такие зажиточные, ах да ох без конца и края. У меня терпение лопалось, но я молчала, только думала про себя
-Подумаешь,черешня, у нас в лесу щавель тоже в мае, и медуницы, и березовый сок; и вообще, шла бы с учениками заниматься, а то только и делает, что про свою Молдавию талдычит. Александр Михайлович ничего не говорил, но занимался со мной все больше. Раз в неделю мне все-время приходилось оставаться ночевать и поскольку я никуда не торопилась, то уроки продолжались по 2,5-3 часа. Когда у меня начало что-то получаться , Александр М. стал таскать меня по семинарам и на открытые уроки. В Курган, в Шумиху, в Чумляк. Я стеснялась ужасно, вся сжималась, волновалась, и до сих пор не знаю хорошо я играла или плохо, так как Александр М. на этих мероприятиях обязательно делал замечания, иногда самые неожиданные, особенно, когда заходила речь о Бахе. Наверное ему хотелось показать себя, потому что я отлично помню Арию, и Прелюдию, и я все делала, как он говорил на уроках и иногда на этих семинарах просто не могла понять- чего он еще от меня хочет. Но он был молод и ему хотелось донести до коллег все тонкости исполнения Баха, а я терялась. Это было очень тяжело. Потом мы возвращались домой на электричке и он говорил, глядя на мое убитое лицо, что все хорошо, а его дура жена добавляла
-Не надо было тебе, Оля, челку выпускать, эта челка тебе все глаза закрывала. Тем более, тебе же говорит педагог- не смотри на клавиатуру, а ты смотришь.
-Боже мой, да я эту Арию с закрытыми глазами, ночью спросонок сыграю и не ошибусь, и челку я подстригла, чтобы Александру М. понравиться, и на клавиатуру смотрю вовсе не оттого, что боюсь не попасть на нужную клавишу.…Но можно было такое сказать?...
Когда Александр М сказал мне, что урок последний, прощальный, я думала, что у меня сердце остановится. Ничего я не могла говорить, а, если бы заговорила, то наверняка заплакала. Возвращалась из школы чудесным майским днем, а на на душе у меня была осень. Тосковала я по взрослому, да наверное и взрослые так не переживают подобные события, как дети. Что там говорить, если бы Ромео было 30 лет, то никакой трагедии бы и не было. Детское горе очень глубоко. Конечно я узнала адрес, и писала письма поначалу, и Александр М. отвечал, но все это уже было не то. И школа без него осиротела. Ну, во всяком случае, мне так казалось.
В школу пришел молодой преподаватель, только после училища. Он посмотрел мой прошлогодний дневник, послушал , а я за лето специально для Мамы выучила Турецкое Рондо Моцарта , как я уже сейчас понимаю в жутком переложении, и играла его в таком темпе, как будто за мной гналась стая бешеных собак, покачал головой, поулыбался и … и задал, как все молодые преподаватели офигенную программу-Вариации, Обработки, какие-то писаные ноты, транскрипцию «Жаворонка» Глинки, Этюды, все это он сам играл в училище. Я воспрянула духом. Увы, скоро он ушел в армию и я осталась без педагога. Школу пришлось оставить.
Я прозанималась неполных четыре года.
В Крыму, куда переехали родители, поступила в 5 класс Белогорской музыкальной школы, к преподавателю Ивану Константиновичу Мартиди, греку по национальности. В Крыму жили кроме русских и украинцев- греки, болгары, караимы, гагаузы, а теперь, естественно, татары. Мама и Папа хотели, чтобы я поступала после 10-летки в мединститут, но, когда они летом уехали в отпуск в Косулино, к родне, я сама поступила в Симферопольское музыкальное училище. Иван Константинович подготовил со мной очень приличную программу: Этюд Чапкия, Вариации Горенко на тему украинской песни «Ихав козак за Дунай», Испанский танец Шостаковича, Военный марш Шуберта, Инвенцию Баха до-минор, Сонатину Чимарозы.
Возможно и не поступила бы, я плохо написала труднейший музыкальный диктант (педагог по сольфеджио в 5 классе у меня была самая никудышняя, вот просто хуже не бывает. Она нас ничему толком не научила. Всю теорию музыки мы выучили с подружкой по Вахрамееву сами), но директор школы Марат Кивович Ицкович, чудесный человек и музыкант, родом из Томска, каким-то образом поспособствовал нашему с подругой поступлению. Тем более, подруга была его ученицей и превосходно играла на аккордеоне.
В музыкальном училище я училась в классе прекрасного педагога, строгого и очень добросовестного Карпычева Валентина Петровича, выпускника Киевской консерватории, класса профессора Марка Гелиса, а потом поступила в ХГИК в класс Потапова Павла Кирилловича. (друга Подгорного Владимира Яковлевича), а потом перешла уже к Подгорному В.Я. Вот такой путь открыла для меня Щучанская музыкальная школа. Я могла бы еше многое написать о школе, но боюсь, что это будет скучным.
ВРЕМЯ
Когда я анализирую, почему мне так нравилась музыкальная школа, и что из-за нее приходилось попадать на какое-то время в невыносимые иногда условия (вместе с Валеркой, мы приходили ночевать к его тете, она жила далеко, за вокзалом, а муж этой тети Зины часто приходил домой пьяным и ночью скандалил. Чужой дом, диванчик, ночные крики перемежающиеся матом, потом подъем в 5 утра и поход на автостанцию, а потом – еще в школу дома, и могут спросить. Украшал этот период только многотомник Библиотеки для детей и юношества, оранжевый в твердом переплете, настоящее богатство, который стоял у них на этажерке и я по вечерам читала. Зина работала в универмаге и имела возможность при том товарном голоде кое-что стоящее покупать.)
То понимаю, вот что: первое, я была очень послушна, да и попробовала бы я ослушаться отца- человека резкого, нетерпимого и очень работоспособного. Дисциплина, учеба, помощь в домашних хлопотах и никаких возражений. Это сейчас недалекие родители твердят нам, преподавателям- ах, он не хочет. Меня не спрашивали, слава Богу, чего я хочу, а заставляли делать то, что надо делать.
Но главное все таки - время. Это были последние годы правления Хрущева. «Нет ни одного хорошего дела, которое бы этот лысый дурак не испортил»,- такую нелестную характеристику дал Никите С. известный и популярный писатель Бушков в книге «Россия, которой не было». И он во многом прав. Пока интеллигенция Московская и Питерская переживала эйфорию оттепели, разоблачение культа и соответствующие этому события, крестьян Хрущев неуклонно и со страшной последовательностью загонял в торбу. Сначала он прислушивался к Маленкову, который настойчиво призывал укреплять и развивать личное крестьянское хозяйство. Но потом, когда оппозиции вместе с Маленковым просто не стало, он почувствовал себя царьком и стал творить чудеса. Такие, как в сказке: чем дальше, тем страшнее. У крестьян забрали скот, оставляли только по одной корове и свинье, в больших семьях это была катастрофа. Зарплат, как таковых в колхозах и совхозах не было- гроши; люди выживали от продажи молока и мяса. Но и этого их лишали. Потом у них отрезали приусадебные участки. За огородами буйно зеленел бурьян. Кстати- конопля. Но никому она на фиг не была нужна. Людям была нужна картошка, капуста, люцерна для скотины. Потом стали сеять кукурузу. Часто она подмерзала и поля становились поверху черными, стали сажать в поздние сроки и она едва успевала вырасти. Годилась только на силос, от которого потом страшно страдали коровы на фермах. Молодежь рванула на целину. 4 года небывалые урожаи, львиная доля которых просто сгнила, т.к. не было ни элеваторов, ни транспорта вывезти хлеб. Это в кино про Бровкина все замечательно, а на самом деле целина через время превратилась в пустыню, подвергшись ветряной эрозии. И как следствие- многие
взрослые и дети- крестьяне жили очень бедно. Это потом при Брежневе начали понемногу подниматься. А тогда больно и страшно вспомнить, как некоторые дети были худо одеты: фуфайки, кирзовые сапоги, серая мышиного цвета школьная форма. В некоторые семьи форму покупала школа! Иначе ребенку просто не было в чем в эту школу идти. Бледные, с явными признаками недоедания. Это сейчас мы дошли до такой степени достатка, ну ТВ в этом уверено безусловно, что без конца и края рассказывают и показывают экзотические блюда, соусы и прочую хрень. Ах, соус бешамель! Бесстыдство! Господа на ТВ немного путают жвачных животных и своих зрителей. Страшно интересно смотреть на эту экзотику и слушать советы, и как правильно жрать и как потом похудеть.
Ребята, а я видела- два брата-близнеца из Петрушино жили на квартире, хотели учиться, а в Петрушино была только начальная школа, и, между прочим выучились, так вот они к чаю могли только одну ложечку сахара взять, больше нельзя- на дальше не хватит. А нам все трындят про соусы и лучших друзей девушек, хотя уверена, и сейчас есть дети, которые не досыта едят. Да только олигархам, бандитам, укравшим у них деньги, до них дела нет…
Неряшливые, потому что просто не было у людей условий и денег на мыло, одеколон, зубной порошок. У некоторых девочек постоянно вши. Медсестра не успевала проверять головы. Замученные и раздраженные родители от безысходности вымещали отчаяние на детях, и соответственно жестокость и мат, как норма жизни семьи у детей, алкоголь. Отплясал Никита, любитель поплясать на державных попойках: Никита, пляши! Самодержец приказывал и он отрывал гопака для ублажения Самого, а будучи сам царьком, то коленца отделал на крестьянских косточках по полной программе, а .. а музыкальная школа- это был другой мир. Мир, где музыка, где красиво одетые молодые женщины, где у Нины Антоновны дома пианино и хрустальная ваза на полированном столе, где не ругаются, а наоборот все очень вежливы, встречают всегда доброжелательной улыбкой, а девочки приходят в немыслимых нарядах.
Я была не из бедной семьи, у меня все было, но я видела своих одноклассников, бывала у них дома и была наблюдательна.
БЫТ.
Это еще нужно учесть, вспоминая письма Чехова, что за Уралом и в Сибири «люди чистоплотны, гораздо чистоплотнее украинцев»- писал он в Сахалинских письмах. «Правда, подавая мне ложку одна баба вытерла ее о задницу, но в целом чистоплотность удивительная.» И это правда. Несмотря на тяжелую трудовую жизнь уральцы и зауральцы и сибиряки живут по сравнению с русскими из средней полосы очень чисто. Скоблили, если некрашеные полы и столы, крашеные мыли и расстилали половики, на окнах горели герани в кринках. Дома обычно ставили пятистенки, в них была горница и изба. В избу входили из утепленных сеней, т.к. мороз шутить не любит. Слева, как правило была большая русская печь с 2 голбчиками: что похожее на полки купе поезда, верхний соединялся большим брусом с полатями. И когда, я помню подружка Танька просила повезти ее тоже в Челябинск к Гале большой, у них была и Галя маленькая, то тетя Юля (мама) всегда ей отвечала: поедешь, поедешь с печи на полати, по бруску дорога. В нижнем голбчике был люк для того, чтобы спуститься в подполье, а с левой стороны- лавки вдоль стен, иногда диван, и большой стол в углу, а возле жерла печи столешница. По стенам над окнами полки для кухонного скарба закрытые ситцевыми занавесками. Такое убранство избы было почти у всех. А вот в горницах было по разному, в зависимости от достатка. Условного, разумеется. Еще было сохранено в сознании- на себя работать не по расписанию, а чертоломить до упаду. И чертоломили- дров заготовь, сена накоси, картошки насади и накопай и для себя и для чушки в стайке, и каждый Божий день с утра и до позднего вечера крутились те, кто хотел и умел достойно жить. А все меньше таких людей становилось- как же так? упирался, надрывался, чистил навоз, сено и солому зародами поставил, а пришли и коров увели, одну, самую плохонькую оставили! Об этом как-то рассказал по ТВ Стоянов, известный актер из программы «Городок». У них тоже забрали корову, а он жил тогда в предместье Одессы. Согнали всех животных на станцию «Одесса-Товарная», погрузили в вагоны, а потом как-то подзабыли про буренок, которых уже давно следовало подоить. Коровы сначала мычали, а потом просто начали кричать. Бедные животные бились в грязных вагонах, и мычали, в домах маленькие дети бесполезно просили молока. И все затыкали уши, чтобы не слышать ужасающих криков животных, а хозяйки плакали, , и голосили, как по покойникам. Вот как это было понимать нормальному человеку. И сказать ничего нельзя. Что остается?-В России нельзя не пить. В России никогда! подчеркиваю не работал Закон. Даже Русская Правда Ярослава Мудрого очень отдаленно напоминала действительно правду. Гнобили людей ни за понюшку табаку! что там говорить, и так все уже все знают.
Я до сих пор отношусь к крестьянам с уважением, и , если вижу на рынке изработанную тетку или бабку, то никогда! не торгуюсь. Жизнь деревни я наблюдала в своем селе, в красивейшем Косулино, а вот, когда мы остались ночевать у Маминого дяди в Челябинске, то это непонятно мне было просто до оторопи: дядя работал мастером на ЧТЗ, у него была квартира, т.н. полуторка, это да. Красивая улица со сталинским ампиром, тоже хорошо. На улице торгуют мороженым, пломбир в вафельных стаканчиках - просто счастье. Но вечером я поняла, что жить в городе не всем одинаково. То, что на улице Цвилинга дамы в мехах и белых бурочках, у Мамы таких не было, мы ходили зимой в хороших валенках-чесанках, которые катал брат Маминой сестры, то, что магазины, неоновые огни, театр, цирк - это одно. А вот у дяди, как оказалось, совсем другое: холодно, спать негде, один старый диван с полкой, и весь потерт. Голодно, Мама просто по простодушию не догадалась купить в гастрономе что-нибудь к ужину. И где ей было догадаться, когда Челябинские гости по 3-4 дня ели и пили у нас, как на Лукулловом пиру. На ужин был только жидкий чай с черным хлебом и противными конфетами-подушечками. Слабое освещение, темные углы, хриплое радио, которое все время талдычило о блюмингах и мартенах. Все это было страшно. Дядя выпил водки с этими слипшимися подушечками, и начал Маме рассказывать о себе. Нестерпимо хвастать- да я –шта, да мы-шта. (когда Ельцина слушала, так потом дядю и вспоминала.) Клинический типичный случай- говорит мой муж-врач в таких ситуациях. Выпить не просто так, а повыпендриваться.
Меня отправили к соседям, там была девочка моего возраста- 5 лет, Кира. У них тоже было несмотря на ковер на стене голо, тускло, холодно. Ни книг, ни картин на стенах. (У бабушки была большая столовая, «зал» с картинами и трюмо в красном дереве, горка с фарфоровой посудой, и на стенах фотографии и даггеротипы в рамочках. А в дедушкиной мастерской настоящее богатство- машинка «Зингер», на педали которой было отлично качаться, манекены и множество лоскутов, шкатулок с нитками и «тюрючков». Дома у нас уже были ковры и ковровые дорожки, сервант и шкафы,китайские вазы и этажерки с книгами, кроме всего прочего. А тут?) На таком же диване, на полке сидели куклы, играть ими было нельзя. Только подержать. Я отлично помню, как мне там было страшно, тоскливо, неуютно. Потом мы легли спать на полу и было жестко и холодно. Я была послушная девочка и не жаловалась, но начала тихонько плакать. А Мама была очень решительна, смела, расторопна и сердобольна. Она встала, подняла меня, утешила, мы оделись и поехали на вокзал трамваем. Электричек уже не было, но она договорилась с машинистом и нас посадили в товарный вагон. Горела свечка, стукали колеса -было жутковато, но все-равно лучше, чем у дяди. Мы вышли на нашем разъезде, добраться домой уже не было никакой возможности, телефонов не только мобильных, простого телефона у нас дома не было, и папа не мог за нами приехать. Все-таки-6 км и зима , и ночь. Мы пошли к Маминой знакомой старушке. Боже мой, в их маленьком домике было тепло и чисто. Полосатые половички на чистом полу, белые, вышитые ришелье задергушечки на окнах, чисто выбеленная горячая печка, вкусный запах сдобы. Да Рай земной. Нас накормили горячим молоком с шаньгами и яблочным вареньем. Больше такого варенья из райских яблочек я нигде не пробовала. Потом уже узнала- нужно варить обязательно с хвостиками, только тогда оно будет таким ароматным. Бабулька все-время что-то приговаривала
-Ой-ой-куда на ночь-то глядя. Утречком, Веронька, утречком…И гладила меня морщинистой рукой по голове.
-А Василий муки-то добыл. Слава Богу. Правда. Маленько лежалая, а все одно- мука. Как вот без нее обойдешься-то, не постряпашь ничо…
И мы улеглись на лежанке у печки спать. Я успокоилась.
С тех пор я не любила пролетариат, вот, как профессор Преображенский. Даже боялась.
И благодаря Щучанской музыкальной школе не имела с ним дела никогда!
Но вот исходя из такого быта, когда власти гнобили и издевались над людьми, а писатели пописывали, как хорошо и счастливо мы живем, а композиторы писали насквозь лживую музыку, (где-то они теперь?!), а любимцы царьков, таких, как Уланова или Лемешев просто сказочно богато жили, в нашей детской среде совершенно не ценилось умение играть, или читать стихи, или петь, или лучше всех учиться, нет и еще раз нет. Среди девочек было важно иметь не просто резиновые сапоги, а цветные. Не одно пальто, хоть и говорили мы «пальтушка», а два или три. Не платок, старую шаль на голову, а шапочку. Умение играть в лапту, и в штандеры, кататься с горки не на санках , а на коньках, иметь не книги и игрушки, а чугунок с сечками (осколки битой посуды с рисунком).
И ничего этого у меня не было. Хорошее пальто, но сшитое дедушкой, платок на голову и валенки, а потом еще очки. Полная неуверенность в себе. Жизнь семьи представлялась, как поле трудов и преодолений и мои успехи воспринимались, как нечто совершенно естественное. Все трудятся и ты трудись. Никто не хвалил и не восторгался мною. Ну отличница, ну и что? Ну, на смотрах играю и читаю. И на Олимпиаде областной одна я из всей команды решила 3 задачи, а остальные вообще ни одной и что? И ничего. Гордился мною только Мамин брат дядя Аркаша. Все. Это жизнь? Детей нужно захваливать, как это делают еврейские мамы. Обязательно авансы в виде восхищения, восторга, похвалы, ласки, особенно девочкам. Свинцовые мерзости жизни они еще узнают. Поэтому, чтобы ребенок был уверен в себе, он должен знать, что он лучший и единственный. Но с лучшего и требовать, как с лучшего. И уделять внимание. Впрочем, все эти рассуждения не очень относятся к музыкальной школе. Просто я хочу сказать- я была предоставлена сама себе, после всего обязательного: уроков, музыки, помощи по дому, я брала проигрыватель в виде чемоданчика и часами слушала музыку, а потом читала.
Сейчас наша старшая дочь ведущая преподаватель в музыкальном училище. Она блестяще, нисколько не преувеличиваю, закончила Киевскую консерваторию. В классе великолепного преподавателя Б.Г.Федорова, а это школа Гинзбурга. (Замечу: Гинзбург учился у Гольденвейзера, Гольденвейзер у Зилотти, Зилотти и Листа и Пабста, Лист у Черни, а Черни у Бетховена пока тот не оглох, и Сальери, вот такая хронология. Многие пианисты Московской консерватории пра-пра-пра-правнуки Листа и Бетховена, я уж не говорю про Блуменфельда). Она постоянно играет сольно и с оркестром, но близко не знает музыку так , как знаю ее я. Мне все время хотелось в другой мир- и этот другой мир была музыка.
А кроме того Александр М. научил меня подбирать на слух. В Челябинске в новом Дворце спорта проходил какой-то песенный фестиваль. Пел Эдуард Хиль. Мы ездили на концерт, и слушали по ТВ. У нас уже был телевизор «Рубин», а у Михаила Прохоровича малюсенький «Рекорд». Челябинский канал крутил этот фестиваль день и ночь. Молодой, голосистый, артистичный, улыбчивый Хиль пел про то- как хорошо быть генералом, а Шаинский тогда придумал песенку про Ладу. Александр М. набросал на нотной бумаге начало, остальное нужно было подобрать самой. И я,естественно, подобрала и сначала с удовольствием играла. А потом меня начали, как в фильме сказано «терзать смутные сомнения». Как-то подозрительно быстро мне эти песенки надоели, а «Рондо Антониды» нет, и подобрать точно, особенно вступление, я никак не могла. 17 сонату Бетховена я просто запилила, также как и «Аллегретто», а песни, которые пел тогда Ободзинский опротивели также быстро, как и то, что хмуриться не надо, Лада. Интуитивно я поняла, что одно дело слушать «Пиковую даму», я знала ее наизусть или «Аиду» и совсем другое- популярные песни.
Я уже много лет, работая в музыкальной школе, постоянно играю примеры из классики на любые свои рассуждения, и часто встречаю, печально часто, совершенно равнодушный взгляд. Замылила попса у детей ухо, и кажется навсегда. Пример. Ученица играет на блокфлейте (я преподаю сейчас блокфлейту и аккордеон, 15 лет отработала концертмейстером в ансамбле танца, играла на ф-но, потому отбренчать могу многое.) «Арагонскую хоту» Глинки. А я и Арагонскую хоту и Испанское каприччио Римского, и Бизе знаю и люблю. Когда-то я прочла «Наполеона» Тарле. Тарле наш земляк (херсонец). Он кроме всего в этой книге писал о характере испанцев. Они одни не позволили Наполеону оккупировать всю Испанию и разделить ее на королевства и герцогства для его родни и генералов., т.е. о мужестве, стойкости, храбрости и т.д. О цыганской касте певцов и плясунов, которые пришли в Европу из Индии и оказали громадное влияние на музыку вообще. Далее коррида, вспоминаю Хемингуэя. Девочка уже большая, дочка моей ученицы. Посещает собрания Евангелистов, слушает там какую –то музыку, хоралы наверное примитивные, не знаю. Но слышит хорошо. Я продолжаю растекаться мыслею по древу-играть Увертюру и Марш Тореадора из «Кармен» фрагмент «Альборады» Римского, испанский танец Чайковского и Шостаковича. И что? И как дети говорят: ноль на массу. Ученица стоит с тухлыми глазами, и просто не понимает о чем я. То есть мечу бисер перед свиньями, как они там у себя в собрании по Библии учат.
-Катя, ты хоть знаешь где Испания?
-?
-А Наполеона знаешь?
-?
-Ну, а музыка тебе понравилась?
-Да. (добросовестно врет, т.к. слушала совершенно равнодушно или вообще не слушала, а думала о своем)
-Катя, что сейчас читаешь по литературе?
-Этого....Пушкина. На украинском языке!!!
Теперь уже я таращу глаза.
-Пушкина на украинском, и что?!
-Та забула шо.
Программы украинских общеобразовательных школ ужасны. Нечто бессвязное и бездарное. Но и наши теоретики никак не хотят изучить пристально Казиника и работать по его рекомендациям. Теперь мы на Украине смело можем сказать, что не американцы тупые, как ошибочно думает Задорнов, а мы. Караул.
Конечно «Хоту» мы разобрали, и бьемся над выразительностью, но попса и наша система полностью лишили детей права на хорошую музыку и вообще искусство. Произошла необратимая смена системы понятий: что хорошо, а что плохо….И вот этим замыленным ухом они ничего не слышат, кроме-бумц, бумц. Я помню себя, когда мы репетировали «Смерть Озе» у меня сердце просто обмирало от красоты гармонии. Одна и та же фраза и каждый раз расцвечена мрачными, но красивейшими и разными аккордами. А когда, у меня девочка играла «Песню Сольвейг», что только я ей не говорила - и НИЧЕГО. Выучила, сдала на академе на хорошую оценку и привет- уже забыла. Вот это меня в нашей огромной школе, где занимаются более 700 детей заботит больше всего. Почему в провинциальной «музыкалке», в глубинке меня научили понимать и любить классическую музыку с детства, дня нет, чтобы я не слушала кого-нибудь из своих любимцев? Соседи по даче уже привыкли к симфонической музыке, а современные дети предпочитают Агилеру, Потапа, и еще каких-то незнакомых мне певцов, с их бессмысленным повторением одной и той же фразы? Трудный вопрос и ответ на него конечно неоднозначный.
И сейчас вспоминая музыкальную школу города(? ) или поселка Щучье я испытываю огромную благодарность всем моим преподавателям, уже сейчас понимая, что они многого не знали и не умели, но путем проб и ошибок занимались с нами не за страх, а за совесть. Спасибо им.
Ольга Голубь (Полюх) январь 2013 г.
Воспоминания о Щучанской музыкальной школе.
Угораздило же меня родиться хоть и в глубинке, а в интеллигентной семье. Даже во втором поколении- ибо более интеллигентного человека, чем мой дедушка – портной Илларион Петрович Полуянцев, я в жизни не встречала. Папа работал директором 8-летней школы села Пивкино. Рядом находилась болшая военная база. Берия решил разместить часть ядерного потенциала страны за Уралом. После окончания Харьковского военного училища, Папа начинал там служить, потом уже ушел работать в систему образования. Мама работала там же учительницей. Тошно было почтальону идти на наш край села,- сумка оттягивала плечо: каждый день периодика. Мне «Веселые картинки», «Мурзилка», потом «Пионер». «Костер», «Пионерская правда», «Юность» с приложениями библиотеки приключений, а уж про родителей и говорить нечего: газеты обязательные «Правда», «Известия», «Труд», Учительская газета», журналы тонкие и толстые, специальные и художественные. Все это читалось и обсуждалось.Многие слыхом не слыхивали о Солженицыне в 60-годы, а Мама с Папой уже «Один день Ивана Денисовича» прочитали, оценили и поняли: ново, правдиво, талантливо, и главное- правда..
В 5 лет меня Мама меня научила читать. Я запоем читала детские книги, которых было множество, и никого не трогала. Вот как кот Бегемот: никого не трогаю, примусы починяю.
Но судьба настигла, поскольку Мама с Папой любили путешествовать, и поехали они в Маминой подруге в Ташкент за экзотикой и вообще повидаться, а там муж подруги возьми да и скажи
-У вашей девочки такой тонкий слух и память хорошая, а почему вы ее в музыкальную школу не отдадите?
Я была после этих слов обречена. Тем более у инспектора Тамары Ивановны дочка как-то для мамы протюкала «Турецкое рондо» и это тюканье окончательно решило мою судьбу. (Почему я пишу-протюкала, да потому что помню отлично, как безобразно плохо она играла, и как ужасно был расстроено пианино. Тем более 2 эпизод Рондо она и вовсе не играла.) Тамара Ивановна гордо глянула на Маму- дескать, ага! Маму это занозило.
Родители поехали на конференцию. Помню это слово кажется с рождения, потому что потом, после этой таинственной конференции (кстати, какое красивое слово на слух) они обсуждали и обсуждали какие-то проблемы и людей часами, не мешая мне заниматься своими делами: читать, строить домики и шить куколкам. Но на этой пресловутой конференции Мама узнала все про музыкальную школу и мы-таки поехали на вступительный экзамен в райцентр Щучье. А Щучье это не город, не поселок, а нечто среднее. Пожалуй, большая железнодорожная станция. Неказистый, и даже постылый городок. После Косулина, живописнейшей деревни на берегу Миасса, (там жила бабушка) мне он показался грязным и неуютным. В центре полуразрушенная церковь со снесенными куполами, 2-3-этажные здания разных учреждений: Райфо, Райпо, Районо, райисполком и т.д., универмаг, вниз по по одной из улиц поликлиника. Деревянные тротуары, необходимость которых я поняла сразу же, т.к. грязь в Щучье была глинистая и липла к подошвам огромными комьями. Старый ж-д вокзал с фанерными лавками и маленькими окошечками касс, обшитый в то время , как и все на ж-д коричневыми деревянными плашками. Горсад с будочкой газ.воды. Кинотеатр. Пожалуй и все. О, еще возле железнодорожных путей большой базар или , как тогда говорили, барахолка. Все.
Но Школа мне понравилась сразу- был пленительный запах дермантина, было светло и чисто. В коридоре, который как впоследствии оказалось служил и концертным залом, толпилось много родителей с детьми. Выяснилось, что очень большой конкурс, и пройти его не так-то просто. (!) Мама разговаривала с какими-то дядями и тетями, и вдруг вызвали меня
-Оля Голубь.
Я смело шагнула в кабинет директора школы, сейчас помню только ее имя и отчество- Нина Антоновна. Как охарактеризовала ее впоследствии бабушка- очень представительная женщина. Самостоятельная. Это в бабушкиных устах много значило. Директор сидела в центре комнаты за большим столом, рядом с ней еще было несколько человек, их я не запомнила.
Я поздоровалась и меня попросили что-нибудь спеть.
Спеть? Да, пожалуйста. И я добросовестно и с выражением затянула «По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах.» Песня, как известно длинная, драматичная, но меня не останавливали, да я бы и оскорбилась. Это не просто песня, это целая история. Допела и перевела дух. Слушатели спросили
-А еще какие ты знаешь песни?
Глядя ясными глазами, я начала перечислять застольный репертуар у бабушки с дедушкой, который знала досконально:
-«Хас-булат удалой», потом «Славное море, священный Байкал», потом «По Дону гуляет», потом «Сама садик я садила», потом «Зачем тебя я , милый мой, узнала» , “Кирпичики», «По тундре, по тундре» (отсидел дед-отчим, 58- я, отсидел муж Маминой сестры), еще «Позарастали стежки-дорожки», «Черемуха», «Буря мглою небо кроет», «Отцвели уж давно хризантемы в саду»и…и еще частушки.
У комиссии заблестели глаза.
-Какие же?
Я встала в позу, как учила Мама (она вела в школе танцевальный кружок, ездила в Челябинск на занятия детского ансамбля танца ЧТЗ и многое знала и умела. Кстати, только сейчас я понимаю, какими подвижниками социалистического воспитания были мои родители) –руки на талию, локти вперед, подбородок поднять - и лихо отбарабанила.
-Я на бочке сижу, бочка капает,
Никто замуж не берет, только лапают.
Комиссия «упала».
Верьте слову, смысла слова «лапают» я не понимала совершенно, но мой дядя Аркадий Илларионович очень любил, когда я пела эту частушку, хохотал и и обещал мне за концертные выступления красный велосипед. Комиссия мне велосипед не обешала, но смеялись от души. С недоумением я ждала, когда они перестанут смеяться, рассматривала красивый кабинет и ждала чего еще будет. Какая-то женщина, как мне показалось немыслимой элегантности, подошла к ф-но, постучала и попросила повторить. Я повторила. Потом вообще очень легкое задание- услышать два звука или один. И я помню, что меня это задание даже слегка возмутило и вызвало смутное подозрение- экзамен ли это вообще, или подвох? Шутки шутят? Я уже бегло читала, знала таблицу сложения и умножения , а тут?
-Ну все, молодец, иди. Скажи маме, что ты принята.
Я вышла слегка разочарованная, и сразу доложила, что да, меня приняли, а экзамен был вовсе не экзамен, а просто чепуха какая-то.
Молодой мужчина в военной форме с завистью посмотрел на меня и Маму и сказал, а вот моего сынишку не приняли, а вашу девочку из села и взяли. Мама обрадовалась еще больше- ну, конечно, вот других, ага, не приняли , а ее дочку приняли. Мама была горда и самолюбива. Но она как-то не очень задумывалась, что мне всего 7 лет, и живем мы в Пивкино, а школа в Щучье, а это 30 км на автобусе и зимой бывает вообще-то 30 градусов мороза, и ездить в школу нужно 2 раза в неделю, а потом еще приходилось оставаться ночевать у почти чужих людей, потому что музыкальная литература, сольфеджио и хор никак не умещались в расписание движения автобусов, а потом вставать в 5 утра и идти на автостанцию в этот холодный, неуютный автобус.
Потому меня по результатам экзаменов все-таки отдали в школу в 8 лет. Но обрекли на очень тяжелую жизнь, и спасало меня только то, как я сейчас понимаю, что я обладала прекрасной памятью и музыкальной и просто памятью, и была очень сообразительна. А преодолевать трудности нас учили постоянно и это было нормой. Иначе, зачем жить?
Родители съездили в Челябинск, привезли баян, пианино нам ставить было некуда, а баян в те годы был самым популярным инстументом, и папа немного играл на нем, во всяком случае выводил «На сопках Маньчжурии» и «Барыню» без срывов, купили кипу нот и .. .и как в конце повести Горького «Детство»- Ну, Ляксей, не медаль ты у меня на шее, а иди ка ты в люди. А иди-ка ты в музыкальную школу. И я пошла.
Школа, само здание мне очень нравилось- небольшая, всего 6 классов, я имею ввиду помещения, и коридор-зал. В них всегда было очень чисто и тепло. Правда портили вид решетки на окнах,т.к. школа размещалась в бывшем военкомате, но были красивые занавеси и ни кого эти решетки не смущали. А уборщице со смешной фамилией Недолько, которая жила тут же, в школе, даже нравились. Зимой, это особенно важно, зайти с мороза в теплую, необыкновенно пахнущую школу, окунуться в мир звуков и вежливых, красивых(все педагоги-женщины казались мне необыкновенными красавицами во главе с Ниной Антоновной)- это было волшебно.
Но вот мой собственный педагог- Валуев Леонид Павлович вызывал у меня опасения. Во-первых, у него был один глаз, во-вторых от него пахло папиросным дымом и второй палец на правой руке был желтый от никотина, в –третьих, он был немногословен и неулыбчив. Он не хвалил и не ругал, вел очень ровно уроки и никогда не говорил по методике № 1- сиди, играй, я щас приду. (Эти методики на наш школьный капустник я придумала сама: соответственно №2- иди домой и занимайся и прогрессивная №3- повтори еще раз.)
С Леонидом Павловичем мы очень быстро прошли Самоучитель Басурманова, был такой, в мягкой обложке, красный, с самым примитивным репертуаром. Уже в конце первой четверти я наяривала «Перевоз Дуня держала» и «Ах, Самара-городок» и «Полюшко-поле» (и только недавно узнала, что это мелодия из 4 симфонии Книппера, он оказывается очень был плодовитый композитор, писал симфонии, концерты, музыку к спектаклям и т.д., но в живых, увы, осталась только эта песня. История известная-Консуэло Веласкес-Бессаме Мучо, Огиньский-Полонез, Монти-Чардаш, Грибоедов- Вальс: авторы в общем-то одного произведения, но зато какого!Впрочем, это к слову), и начала становиться звездой школы.
На Новогоднем концерте играла вальс Вебера из оперы «Вольный стрелок» и, присутствовавшая на нем бабушка резюмировала
-Ольга была бы лучше всех, если бы не начало. Щось вначале було не тэ.
Ну все знают, вначале этого примитивного тирольского вальсочка кварты с форшлагом. Они –то и привели бабушку в сомнения. Потом по Самоучителю я выучила Карело-финскую польку, а это уже был хит. В конце второй четверти и в конце учебного года были соответственно Новогодний концерт и Отчетный. Сначала их проводили прямо в школе. Расставляли стулья в коридоре, выдвигали пианино- рояля в школе не было, ставили стул для солистов буквально перед носом зрителей- обычно публики было много, сзади даже стояли, и, когда все-таки сломали церковь и сделали из нее РДК, Отчетные концерты стали проходить в нем. Конечно, я играла в конце и опять приходилось оставаться ночевать. Не знаю почему, но аплодисменты меня как-то не очень радовали. Я стеснялась себя, была очень нескладной, сутулилась и до сих пор не могу понять тех женщин, которым успех нужен любой ценой.
(Мне кажется в этом есть что-то ненормальное. В погоне за славой Доронина выскоблила двойняшек, у которых уже было сердцебиение. Басилашвили ушел после этого, и правильно сделал. Где теперь эта Доронина? Мои дети ее уже не знают. Книппер-Чехова бросила мужа умирать и за Чеховым в Ялте ухаживала сестра, а она красовалась на сцене. Плисецкая не родила Щедрину ребенка- балет оказался дороже. Теперь она купается в лучах его славы, век балерины короток, и что? И ничего хорошего. Этот список бесконечен. Слава Богу, я не хотела успеха, цветов и прочей чепухи, и просто боялась толпы.)
Кроме этого каждый год общеобразовательная школа выставляла концертные номера на Смотр художественной самодеятельности. Удивительно, но эта традиция жива до сих пор. Тогда-это было понятно и уместно: мадам Фурцева совместно с Политбюро хотели все искусство страны перевести в самоделку. Для этого и создавалась сеть музыкальных школ, потом кульпросветучилищ, музыкальных , консерваторий и институтов культуры. Строились дворцы и дома культуры, в которых пролетариат и колхозное крестьянство должно было по замыслу партийных бонз заниматься искусством, петь, играть, плясать и декламировать. Как у Рязанова в фильме «Берегись автомобиля»- А не пора ли нам, товарищи, взяться за нашего Уильяма, так сказать, Шекспира.
И вот не было ни единого конкурса, подчеркиваю, ни единого, где бы я не играла «Польку», «Молдавеняску» и «Яблочко с вариациями». Мало того, еще и декламировала юморески. Мы ездили на эти смотры сначала в Чумляк, а потом в Щучье в крытом грузовом газоне и это было нормально. Мы учились не бояться трудностей. Нас никто с пути не собьет- нас Ленин ведет. И точка. И всегда нам присуждали второе место. И почему? Да все потому же- искусство должно принадлежать народу и быть массовым. А в нашей небольшой школе хормейстер-любитель, исключительно преданный своей работе Лев Павлович просто физически не мог выставить хор из 200 человек. Вот из-за отсутствия массовости нас и лишали 1 места. И как тут не стать диссидентом?
В музыкальной школе мой портрет повесили на Доску почета.Нина Антоновна специально для этой цели пригласила фотографа. Меня это совсем не радовало- у меня на фото не было большого белого банта с бархатными точечками, как у других девочек. И было обидно.
Но я добросовестно ездила на занятия, и занималась регулярно, хоть и немного. Во втором классе со мной стал ездить сын учительницы немецкого языка, Валерка, но скоро бросил- это было не его. А я даже и помыслить о том, чтобы бросить школу не могла, даже после того, как Мама чуть с ума не сошла от того, что мы с Валеркой потерялись. В очередной вторник автобуса долго не было, дул сильный ветер, поземка мела, мы стояли в яме, чтобы спрятаться от ветра и я смотрела и смотрела , как ветер гнет сухую траву, выступавшую из снега. Верьте слову- картинка жутковатая, мрачная. Какая-то в ней безысходность, тоска, а бабушка не придумала ничего лучшего, как посадила нас в попутку-бобик и даже не спросила у водителя- доедем ли мы до Щучья. Бобик приехал в Чумляк и нас попросили выйти, т.к. дальше этот замечательный автомобиль не идет. Мы безмятежно вышли и пошли в Щучье пешком по шоссе- машин не было, автобусов тоже, мороз и солнце день чудесный начал клониться к концу. Ноги тоже стали подмерзать, но мы упорно шли, да и что нам было делать? Топали км 5, а потом нас все-таки подобрал какой-то шофер, посадил в машину, и узнав нашу историю, все дорогу материл наших мам.
-Да язвить же их, до че додумались, а? ребятишек в каку-то….школу…..тудыть-растудыть. Впрочем, после холода да и устали мы порядочно, нам его табуированная речь была как речитатив из оперы. Мамани конечно спохватились, помчались на разъезд, на электричку и трясясь и рыдая нашли нас совершенно спокойных на уроках, хотя мы, разумеется, опоздали, но с нами все-равно позанимались.
А во втором классе началась новая жизнь, которая впоследствии и привела меня в класс замечательного педагога, композитора, редкого человека Владимира Яковлевича Подгорного, доцента Харьковской консерватории, автора многочисленных пьес для баяна и аккордеона. С гордостью могу сказать, что одну обработку «Фантазию на 2 украинские народные темы» он написал специально для нашего с Николаем Володьковым ансамбля. Но все это еще будет не скоро, а сейчас, как сказал наш светлый гений в «Моцарте и Сальери»: «труден первый шаг и длинен первый путь».Пришлось преодолевать первые невзгоды и «придавать рукам послушную сухую беглость».
В школу пришел новый преподаватель Александр Михайлович, я не помню его фамилию, он неразборчиво расписывался в дневнике, в отличие от Леонида П., но я его помню отлично. Высокий, стройный с правильными чертами лица, мне он казался писаным красавцем. Ну вот, хоть и писала Бронте про неприклекательную наружность мистера Рочестера, но мы-то, читавшие Джен Эйр, воображали себе красавца. И Александр Михайлович был именно красавец из книжек. И жена его тоже походила на куколку. Теперь-то я понимаю: он был действительно одаренный музыкант и замечательный педагог, а жена его ничем кроме миловидности не отличалась. Меня страшно возмущало: Александр Михайлович оставался после уроков позаниматься сам. Он только закончил консерваторию, был в отличной форме и любил музицировать, а она все время тащила его домой и не давала послушать то, что он играет. Потом она и уроки со мной прерывала
-Саша, ну хватит, домой пора.
Я ее тогда ненавидела и завидовала ей- она может каждый день с утра до вечера с ним разговаривать. А это счастье.
Естественно, меня сразу перевели к нему в класс. Конечно, Валуев не хотел меня отдавать, но возразить-то ему было нечего. Перспективная ученица, а у него непонятно какое образование. В те времена в музыкальных школах с кадрами была напряженка. И, как объяснила Нина Антоновна Маме- ничего особенного дать Валуев мне не может. Это правда. Леонид Павлович был добросовестным педагогом, но он не заботился совершенно о постановке: руки у меня были зажаты безобразно, не придавал нужного значения звукоизвлечению, репертуар в его классе был ограничен Самоучителем и школой Азария Иванова. Правильная аппликатура, если она выставлена, если нет, то как Господь на душу положит. Вот знаменитое Святослава Ростроповича- Играйте хоть носом, лишь бы звучало, что-то похожее. А главное- наизусть и в темпе. Все.
Началась новая действительно трудовая жизнь. Теперь я ждала вторника и пятницы, особенно пятницы- сольфеджио, музлитература и в конце специальность. Вы только представьте себе. В школе уже становится тихо. Уборщица начинает понемногу убирать классы. Везде притушен свет, из дальнего класса звуки ф-но, а я иду в кабинет директора- уютный, светлый и теплый на урок к Александру М. Он сразу понял уровень моих способностей и полностью изменил репертуарную политику. 6-8 этюдов на различные виды техники, полифония, (на музлитературе о Бахе я слыхала, но никаким боком не предполагала, что и я могу играть его Прелюдии, Арии и Менуэты.), пьесы советских композиторов (вот это не всегда нравилось, да и все со мной согласятся, такую фигню иногда помещали в сборниках- ни уха, ни рыла. Как-то случайно, уже будучи педагогом узнала, что «Этюд» написанный Б.Маругой для аккордеона- нелогичный, неприятный, корявый и вообще бесформенный, составитель сборника поместил за красную рыбу. Маруга работал в Мурманске, был директором музыкального училища, принимал иногда Московских гостей, одаривал, и ария Московского гостя заканчивалась обещанием напечатать предлагаемою им чепуху. Ну, наши реалии все знают: не украдем, так купим, не купим, так отберем…), Вариации, Сонатины.
Все это на меня обрушилось, после того, как он мне задал Рондо из Сонатины фа-мажор Бетховена . В пятницу он со мной его разобрал, а во вторник я принесла Рондо наизусть. Оно мне нравилось чрезвычайно, оно пленяло, я могла его повторять бесконечно.
Теперь я представляю, как Адександр М. сказал себе- Ага, и составил план на пол-года, который не всякий ученик и за 2 года сделает.
Но ведь и гулять хотелось, и я сообразила- все-таки сообразительная была. От школы никуда не деться, это раз. Учиться дочери директора нужно отлично по определению, это два, нужно каждый день заниматься, учить сольфеджио, музлитературу и партии ансамбля баянистов. Александр М. сразу же создал коллектив, это три. А друзья на коньках и лыжах, на горке и карусели, которые мой же Папа и сделал со старшеклассниками, а летом все ребятишки нашего края гоняют в лапту. Как быть? Неперка. И я поняла- если мне от школы так или иначе не отвертеться, то нужно использовать время на уроках по полной, т.е. внимательно слушать, запоминать все, что скажут, часть письменных заданий сделать на большой перемене и я тогда буду свободна как птица. Так я и делала. Потому пояснения учителя о том, что вся история суть есть борьба классов и множество прочей чепухи я запомнила еще в школе на уроках и на всю жизнь, кроме всего остального. Теперь я говорю об этом своим ученикам в самой доходчивой манере, когда они жалуются мне, что делают уроки до 12 часов ночи. Вот этого я, да и , пожалуй, остальные мои одноклассники не делали никогда. Еще чего не хватало! Уроки до ночи учить?! Ек –макарек, мы что? Раненые?- так бы и откомментировали.
Александр М. расписал партии для оркестра, разобрал их со своими учениками, заставил других преподавателей выучить партии с баянистами своих классов, и начал репетиции. Программа была очень приличная: Григ «Смерть Озе», Глинка «Марш Черномора», Каччини «Аве Мария», Фантазия на русские темы.! Как все стоящие дирижеры на репетициях он нас тиранил и кончал. Я его понимаю- один неверный звук и нонаккорд из гармонии Грига исчезает, а вся прелесть Озы именно в красоте гармонии и в развитии, как, впрочем, все у Грига. Он раздражался, швырял палочку, повторял, объяснял и т.д.- все знакомо всем и известно, не стоит повторять. СДЕЛАЛ! Ура. И вот тут его настиг удар, полный нокаут, а их в те времена райкомы и обкомы раздавали направо и налево, только подставляйся- надвигалось многомесячное празднование 50-летней годовщины Октября. Поступило соответствующее указание из райкома- репертуар должен быть идейным, политически грамотным и партийным!!! Караул! Срочно! Скорей! Все меняем! «Марш коммунистической молодежи мира» учить, отрабатывать, репетировать, короче- лечь костьми. Нина Антоновна с трагическим лицом приходила на репетиции и все время беспокойно спрашивала Александра Михайлович -как идут дела. А как они могли идти? Ничего хорошего. Как назло в партитуре 4 бемоля и кто-нибудь обязательно про них забудет. Александр Михайлович похудел и извелся. Но нас все-таки доконал - выучили мы этот марш, я ненавижу его всей душой до сих пор и всю музыку Мурадели скопом, потому что потом мы еще учили Бухенвальдский набат. Грига, Глинку и Каччини отменили и мы к ним в 3 классе уже не возвращались. А жаль. Сейчас про это вспоминать смешно и грустно, но так было.
Все это можно было пережить.Но вот когда по школе пошел слух- Александр Михайлович уезжает с женой в Молдавию, где тепло и виноград, мир у меня в глазах померк. А как же я?
Это было настоящее горе. Я до последнего надеялась, что они не уедут. Но его Наталья Николаевна, греясь у печки, постоянно рассказывала- ах, Оргеев, ах, там тепло, ах, уже в мае поспевает черешня, ах, там Сашины родственники такие зажиточные, ах да ох без конца и края. У меня терпение лопалось, но я молчала, только думала про себя
-Подумаешь,черешня, у нас в лесу щавель тоже в мае, и медуницы, и березовый сок; и вообще, шла бы с учениками заниматься, а то только и делает, что про свою Молдавию талдычит. Александр Михайлович ничего не говорил, но занимался со мной все больше. Раз в неделю мне все-время приходилось оставаться ночевать и поскольку я никуда не торопилась, то уроки продолжались по 2,5-3 часа. Когда у меня начало что-то получаться , Александр М. стал таскать меня по семинарам и на открытые уроки. В Курган, в Шумиху, в Чумляк. Я стеснялась ужасно, вся сжималась, волновалась, и до сих пор не знаю хорошо я играла или плохо, так как Александр М. на этих мероприятиях обязательно делал замечания, иногда самые неожиданные, особенно, когда заходила речь о Бахе. Наверное ему хотелось показать себя, потому что я отлично помню Арию, и Прелюдию, и я все делала, как он говорил на уроках и иногда на этих семинарах просто не могла понять- чего он еще от меня хочет. Но он был молод и ему хотелось донести до коллег все тонкости исполнения Баха, а я терялась. Это было очень тяжело. Потом мы возвращались домой на электричке и он говорил, глядя на мое убитое лицо, что все хорошо, а его дура жена добавляла
-Не надо было тебе, Оля, челку выпускать, эта челка тебе все глаза закрывала. Тем более, тебе же говорит педагог- не смотри на клавиатуру, а ты смотришь.
-Боже мой, да я эту Арию с закрытыми глазами, ночью спросонок сыграю и не ошибусь, и челку я подстригла, чтобы Александру М. понравиться, и на клавиатуру смотрю вовсе не оттого, что боюсь не попасть на нужную клавишу.…Но можно было такое сказать?...
Когда Александр М сказал мне, что урок последний, прощальный, я думала, что у меня сердце остановится. Ничего я не могла говорить, а, если бы заговорила, то наверняка заплакала. Возвращалась из школы чудесным майским днем, а на на душе у меня была осень. Тосковала я по взрослому, да наверное и взрослые так не переживают подобные события, как дети. Что там говорить, если бы Ромео было 30 лет, то никакой трагедии бы и не было. Детское горе очень глубоко. Конечно я узнала адрес, и писала письма поначалу, и Александр М. отвечал, но все это уже было не то. И школа без него осиротела. Ну, во всяком случае, мне так казалось.
В школу пришел молодой преподаватель, только после училища. Он посмотрел мой прошлогодний дневник, послушал , а я за лето специально для Мамы выучила Турецкое Рондо Моцарта , как я уже сейчас понимаю в жутком переложении, и играла его в таком темпе, как будто за мной гналась стая бешеных собак, покачал головой, поулыбался и … и задал, как все молодые преподаватели офигенную программу-Вариации, Обработки, какие-то писаные ноты, транскрипцию «Жаворонка» Глинки, Этюды, все это он сам играл в училище. Я воспрянула духом. Увы, скоро он ушел в армию и я осталась без педагога. Школу пришлось оставить.
Я прозанималась неполных четыре года.
В Крыму, куда переехали родители, поступила в 5 класс Белогорской музыкальной школы, к преподавателю Ивану Константиновичу Мартиди, греку по национальности. В Крыму жили кроме русских и украинцев- греки, болгары, караимы, гагаузы, а теперь, естественно, татары. Мама и Папа хотели, чтобы я поступала после 10-летки в мединститут, но, когда они летом уехали в отпуск в Косулино, к родне, я сама поступила в Симферопольское музыкальное училище. Иван Константинович подготовил со мной очень приличную программу: Этюд Чапкия, Вариации Горенко на тему украинской песни «Ихав козак за Дунай», Испанский танец Шостаковича, Военный марш Шуберта, Инвенцию Баха до-минор, Сонатину Чимарозы.
Возможно и не поступила бы, я плохо написала труднейший музыкальный диктант (педагог по сольфеджио в 5 классе у меня была самая никудышняя, вот просто хуже не бывает. Она нас ничему толком не научила. Всю теорию музыки мы выучили с подружкой по Вахрамееву сами), но директор школы Марат Кивович Ицкович, чудесный человек и музыкант, родом из Томска, каким-то образом поспособствовал нашему с подругой поступлению. Тем более, подруга была его ученицей и превосходно играла на аккордеоне.
В музыкальном училище я училась в классе прекрасного педагога, строгого и очень добросовестного Карпычева Валентина Петровича, выпускника Киевской консерватории, класса профессора Марка Гелиса, а потом поступила в ХГИК в класс Потапова Павла Кирилловича. (друга Подгорного Владимира Яковлевича), а потом перешла уже к Подгорному В.Я. Вот такой путь открыла для меня Щучанская музыкальная школа. Я могла бы еше многое написать о школе, но боюсь, что это будет скучным.
ВРЕМЯ
Когда я анализирую, почему мне так нравилась музыкальная школа, и что из-за нее приходилось попадать на какое-то время в невыносимые иногда условия (вместе с Валеркой, мы приходили ночевать к его тете, она жила далеко, за вокзалом, а муж этой тети Зины часто приходил домой пьяным и ночью скандалил. Чужой дом, диванчик, ночные крики перемежающиеся матом, потом подъем в 5 утра и поход на автостанцию, а потом – еще в школу дома, и могут спросить. Украшал этот период только многотомник Библиотеки для детей и юношества, оранжевый в твердом переплете, настоящее богатство, который стоял у них на этажерке и я по вечерам читала. Зина работала в универмаге и имела возможность при том товарном голоде кое-что стоящее покупать.)
То понимаю, вот что: первое, я была очень послушна, да и попробовала бы я ослушаться отца- человека резкого, нетерпимого и очень работоспособного. Дисциплина, учеба, помощь в домашних хлопотах и никаких возражений. Это сейчас недалекие родители твердят нам, преподавателям- ах, он не хочет. Меня не спрашивали, слава Богу, чего я хочу, а заставляли делать то, что надо делать.
Но главное все таки - время. Это были последние годы правления Хрущева. «Нет ни одного хорошего дела, которое бы этот лысый дурак не испортил»,- такую нелестную характеристику дал Никите С. известный и популярный писатель Бушков в книге «Россия, которой не было». И он во многом прав. Пока интеллигенция Московская и Питерская переживала эйфорию оттепели, разоблачение культа и соответствующие этому события, крестьян Хрущев неуклонно и со страшной последовательностью загонял в торбу. Сначала он прислушивался к Маленкову, который настойчиво призывал укреплять и развивать личное крестьянское хозяйство. Но потом, когда оппозиции вместе с Маленковым просто не стало, он почувствовал себя царьком и стал творить чудеса. Такие, как в сказке: чем дальше, тем страшнее. У крестьян забрали скот, оставляли только по одной корове и свинье, в больших семьях это была катастрофа. Зарплат, как таковых в колхозах и совхозах не было- гроши; люди выживали от продажи молока и мяса. Но и этого их лишали. Потом у них отрезали приусадебные участки. За огородами буйно зеленел бурьян. Кстати- конопля. Но никому она на фиг не была нужна. Людям была нужна картошка, капуста, люцерна для скотины. Потом стали сеять кукурузу. Часто она подмерзала и поля становились поверху черными, стали сажать в поздние сроки и она едва успевала вырасти. Годилась только на силос, от которого потом страшно страдали коровы на фермах. Молодежь рванула на целину. 4 года небывалые урожаи, львиная доля которых просто сгнила, т.к. не было ни элеваторов, ни транспорта вывезти хлеб. Это в кино про Бровкина все замечательно, а на самом деле целина через время превратилась в пустыню, подвергшись ветряной эрозии. И как следствие- многие
взрослые и дети- крестьяне жили очень бедно. Это потом при Брежневе начали понемногу подниматься. А тогда больно и страшно вспомнить, как некоторые дети были худо одеты: фуфайки, кирзовые сапоги, серая мышиного цвета школьная форма. В некоторые семьи форму покупала школа! Иначе ребенку просто не было в чем в эту школу идти. Бледные, с явными признаками недоедания. Это сейчас мы дошли до такой степени достатка, ну ТВ в этом уверено безусловно, что без конца и края рассказывают и показывают экзотические блюда, соусы и прочую хрень. Ах, соус бешамель! Бесстыдство! Господа на ТВ немного путают жвачных животных и своих зрителей. Страшно интересно смотреть на эту экзотику и слушать советы, и как правильно жрать и как потом похудеть.
Ребята, а я видела- два брата-близнеца из Петрушино жили на квартире, хотели учиться, а в Петрушино была только начальная школа, и, между прочим выучились, так вот они к чаю могли только одну ложечку сахара взять, больше нельзя- на дальше не хватит. А нам все трындят про соусы и лучших друзей девушек, хотя уверена, и сейчас есть дети, которые не досыта едят. Да только олигархам, бандитам, укравшим у них деньги, до них дела нет…
Неряшливые, потому что просто не было у людей условий и денег на мыло, одеколон, зубной порошок. У некоторых девочек постоянно вши. Медсестра не успевала проверять головы. Замученные и раздраженные родители от безысходности вымещали отчаяние на детях, и соответственно жестокость и мат, как норма жизни семьи у детей, алкоголь. Отплясал Никита, любитель поплясать на державных попойках: Никита, пляши! Самодержец приказывал и он отрывал гопака для ублажения Самого, а будучи сам царьком, то коленца отделал на крестьянских косточках по полной программе, а .. а музыкальная школа- это был другой мир. Мир, где музыка, где красиво одетые молодые женщины, где у Нины Антоновны дома пианино и хрустальная ваза на полированном столе, где не ругаются, а наоборот все очень вежливы, встречают всегда доброжелательной улыбкой, а девочки приходят в немыслимых нарядах.
Я была не из бедной семьи, у меня все было, но я видела своих одноклассников, бывала у них дома и была наблюдательна.
БЫТ.
Это еще нужно учесть, вспоминая письма Чехова, что за Уралом и в Сибири «люди чистоплотны, гораздо чистоплотнее украинцев»- писал он в Сахалинских письмах. «Правда, подавая мне ложку одна баба вытерла ее о задницу, но в целом чистоплотность удивительная.» И это правда. Несмотря на тяжелую трудовую жизнь уральцы и зауральцы и сибиряки живут по сравнению с русскими из средней полосы очень чисто. Скоблили, если некрашеные полы и столы, крашеные мыли и расстилали половики, на окнах горели герани в кринках. Дома обычно ставили пятистенки, в них была горница и изба. В избу входили из утепленных сеней, т.к. мороз шутить не любит. Слева, как правило была большая русская печь с 2 голбчиками: что похожее на полки купе поезда, верхний соединялся большим брусом с полатями. И когда, я помню подружка Танька просила повезти ее тоже в Челябинск к Гале большой, у них была и Галя маленькая, то тетя Юля (мама) всегда ей отвечала: поедешь, поедешь с печи на полати, по бруску дорога. В нижнем голбчике был люк для того, чтобы спуститься в подполье, а с левой стороны- лавки вдоль стен, иногда диван, и большой стол в углу, а возле жерла печи столешница. По стенам над окнами полки для кухонного скарба закрытые ситцевыми занавесками. Такое убранство избы было почти у всех. А вот в горницах было по разному, в зависимости от достатка. Условного, разумеется. Еще было сохранено в сознании- на себя работать не по расписанию, а чертоломить до упаду. И чертоломили- дров заготовь, сена накоси, картошки насади и накопай и для себя и для чушки в стайке, и каждый Божий день с утра и до позднего вечера крутились те, кто хотел и умел достойно жить. А все меньше таких людей становилось- как же так? упирался, надрывался, чистил навоз, сено и солому зародами поставил, а пришли и коров увели, одну, самую плохонькую оставили! Об этом как-то рассказал по ТВ Стоянов, известный актер из программы «Городок». У них тоже забрали корову, а он жил тогда в предместье Одессы. Согнали всех животных на станцию «Одесса-Товарная», погрузили в вагоны, а потом как-то подзабыли про буренок, которых уже давно следовало подоить. Коровы сначала мычали, а потом просто начали кричать. Бедные животные бились в грязных вагонах, и мычали, в домах маленькие дети бесполезно просили молока. И все затыкали уши, чтобы не слышать ужасающих криков животных, а хозяйки плакали, , и голосили, как по покойникам. Вот как это было понимать нормальному человеку. И сказать ничего нельзя. Что остается?-В России нельзя не пить. В России никогда! подчеркиваю не работал Закон. Даже Русская Правда Ярослава Мудрого очень отдаленно напоминала действительно правду. Гнобили людей ни за понюшку табаку! что там говорить, и так все уже все знают.
Я до сих пор отношусь к крестьянам с уважением, и , если вижу на рынке изработанную тетку или бабку, то никогда! не торгуюсь. Жизнь деревни я наблюдала в своем селе, в красивейшем Косулино, а вот, когда мы остались ночевать у Маминого дяди в Челябинске, то это непонятно мне было просто до оторопи: дядя работал мастером на ЧТЗ, у него была квартира, т.н. полуторка, это да. Красивая улица со сталинским ампиром, тоже хорошо. На улице торгуют мороженым, пломбир в вафельных стаканчиках - просто счастье. Но вечером я поняла, что жить в городе не всем одинаково. То, что на улице Цвилинга дамы в мехах и белых бурочках, у Мамы таких не было, мы ходили зимой в хороших валенках-чесанках, которые катал брат Маминой сестры, то, что магазины, неоновые огни, театр, цирк - это одно. А вот у дяди, как оказалось, совсем другое: холодно, спать негде, один старый диван с полкой, и весь потерт. Голодно, Мама просто по простодушию не догадалась купить в гастрономе что-нибудь к ужину. И где ей было догадаться, когда Челябинские гости по 3-4 дня ели и пили у нас, как на Лукулловом пиру. На ужин был только жидкий чай с черным хлебом и противными конфетами-подушечками. Слабое освещение, темные углы, хриплое радио, которое все время талдычило о блюмингах и мартенах. Все это было страшно. Дядя выпил водки с этими слипшимися подушечками, и начал Маме рассказывать о себе. Нестерпимо хвастать- да я –шта, да мы-шта. (когда Ельцина слушала, так потом дядю и вспоминала.) Клинический типичный случай- говорит мой муж-врач в таких ситуациях. Выпить не просто так, а повыпендриваться.
Меня отправили к соседям, там была девочка моего возраста- 5 лет, Кира. У них тоже было несмотря на ковер на стене голо, тускло, холодно. Ни книг, ни картин на стенах. (У бабушки была большая столовая, «зал» с картинами и трюмо в красном дереве, горка с фарфоровой посудой, и на стенах фотографии и даггеротипы в рамочках. А в дедушкиной мастерской настоящее богатство- машинка «Зингер», на педали которой было отлично качаться, манекены и множество лоскутов, шкатулок с нитками и «тюрючков». Дома у нас уже были ковры и ковровые дорожки, сервант и шкафы,китайские вазы и этажерки с книгами, кроме всего прочего. А тут?) На таком же диване, на полке сидели куклы, играть ими было нельзя. Только подержать. Я отлично помню, как мне там было страшно, тоскливо, неуютно. Потом мы легли спать на полу и было жестко и холодно. Я была послушная девочка и не жаловалась, но начала тихонько плакать. А Мама была очень решительна, смела, расторопна и сердобольна. Она встала, подняла меня, утешила, мы оделись и поехали на вокзал трамваем. Электричек уже не было, но она договорилась с машинистом и нас посадили в товарный вагон. Горела свечка, стукали колеса -было жутковато, но все-равно лучше, чем у дяди. Мы вышли на нашем разъезде, добраться домой уже не было никакой возможности, телефонов не только мобильных, простого телефона у нас дома не было, и папа не мог за нами приехать. Все-таки-6 км и зима , и ночь. Мы пошли к Маминой знакомой старушке. Боже мой, в их маленьком домике было тепло и чисто. Полосатые половички на чистом полу, белые, вышитые ришелье задергушечки на окнах, чисто выбеленная горячая печка, вкусный запах сдобы. Да Рай земной. Нас накормили горячим молоком с шаньгами и яблочным вареньем. Больше такого варенья из райских яблочек я нигде не пробовала. Потом уже узнала- нужно варить обязательно с хвостиками, только тогда оно будет таким ароматным. Бабулька все-время что-то приговаривала
-Ой-ой-куда на ночь-то глядя. Утречком, Веронька, утречком…И гладила меня морщинистой рукой по голове.
-А Василий муки-то добыл. Слава Богу. Правда. Маленько лежалая, а все одно- мука. Как вот без нее обойдешься-то, не постряпашь ничо…
И мы улеглись на лежанке у печки спать. Я успокоилась.
С тех пор я не любила пролетариат, вот, как профессор Преображенский. Даже боялась.
И благодаря Щучанской музыкальной школе не имела с ним дела никогда!
Но вот исходя из такого быта, когда власти гнобили и издевались над людьми, а писатели пописывали, как хорошо и счастливо мы живем, а композиторы писали насквозь лживую музыку, (где-то они теперь?!), а любимцы царьков, таких, как Уланова или Лемешев просто сказочно богато жили, в нашей детской среде совершенно не ценилось умение играть, или читать стихи, или петь, или лучше всех учиться, нет и еще раз нет. Среди девочек было важно иметь не просто резиновые сапоги, а цветные. Не одно пальто, хоть и говорили мы «пальтушка», а два или три. Не платок, старую шаль на голову, а шапочку. Умение играть в лапту, и в штандеры, кататься с горки не на санках , а на коньках, иметь не книги и игрушки, а чугунок с сечками (осколки битой посуды с рисунком).
И ничего этого у меня не было. Хорошее пальто, но сшитое дедушкой, платок на голову и валенки, а потом еще очки. Полная неуверенность в себе. Жизнь семьи представлялась, как поле трудов и преодолений и мои успехи воспринимались, как нечто совершенно естественное. Все трудятся и ты трудись. Никто не хвалил и не восторгался мною. Ну отличница, ну и что? Ну, на смотрах играю и читаю. И на Олимпиаде областной одна я из всей команды решила 3 задачи, а остальные вообще ни одной и что? И ничего. Гордился мною только Мамин брат дядя Аркаша. Все. Это жизнь? Детей нужно захваливать, как это делают еврейские мамы. Обязательно авансы в виде восхищения, восторга, похвалы, ласки, особенно девочкам. Свинцовые мерзости жизни они еще узнают. Поэтому, чтобы ребенок был уверен в себе, он должен знать, что он лучший и единственный. Но с лучшего и требовать, как с лучшего. И уделять внимание. Впрочем, все эти рассуждения не очень относятся к музыкальной школе. Просто я хочу сказать- я была предоставлена сама себе, после всего обязательного: уроков, музыки, помощи по дому, я брала проигрыватель в виде чемоданчика и часами слушала музыку, а потом читала.
Сейчас наша старшая дочь ведущая преподаватель в музыкальном училище. Она блестяще, нисколько не преувеличиваю, закончила Киевскую консерваторию. В классе великолепного преподавателя Б.Г.Федорова, а это школа Гинзбурга. (Замечу: Гинзбург учился у Гольденвейзера, Гольденвейзер у Зилотти, Зилотти и Листа и Пабста, Лист у Черни, а Черни у Бетховена пока тот не оглох, и Сальери, вот такая хронология. Многие пианисты Московской консерватории пра-пра-пра-правнуки Листа и Бетховена, я уж не говорю про Блуменфельда). Она постоянно играет сольно и с оркестром, но близко не знает музыку так , как знаю ее я. Мне все время хотелось в другой мир- и этот другой мир была музыка.
А кроме того Александр М. научил меня подбирать на слух. В Челябинске в новом Дворце спорта проходил какой-то песенный фестиваль. Пел Эдуард Хиль. Мы ездили на концерт, и слушали по ТВ. У нас уже был телевизор «Рубин», а у Михаила Прохоровича малюсенький «Рекорд». Челябинский канал крутил этот фестиваль день и ночь. Молодой, голосистый, артистичный, улыбчивый Хиль пел про то- как хорошо быть генералом, а Шаинский тогда придумал песенку про Ладу. Александр М. набросал на нотной бумаге начало, остальное нужно было подобрать самой. И я,естественно, подобрала и сначала с удовольствием играла. А потом меня начали, как в фильме сказано «терзать смутные сомнения». Как-то подозрительно быстро мне эти песенки надоели, а «Рондо Антониды» нет, и подобрать точно, особенно вступление, я никак не могла. 17 сонату Бетховена я просто запилила, также как и «Аллегретто», а песни, которые пел тогда Ободзинский опротивели также быстро, как и то, что хмуриться не надо, Лада. Интуитивно я поняла, что одно дело слушать «Пиковую даму», я знала ее наизусть или «Аиду» и совсем другое- популярные песни.
Я уже много лет, работая в музыкальной школе, постоянно играю примеры из классики на любые свои рассуждения, и часто встречаю, печально часто, совершенно равнодушный взгляд. Замылила попса у детей ухо, и кажется навсегда. Пример. Ученица играет на блокфлейте (я преподаю сейчас блокфлейту и аккордеон, 15 лет отработала концертмейстером в ансамбле танца, играла на ф-но, потому отбренчать могу многое.) «Арагонскую хоту» Глинки. А я и Арагонскую хоту и Испанское каприччио Римского, и Бизе знаю и люблю. Когда-то я прочла «Наполеона» Тарле. Тарле наш земляк (херсонец). Он кроме всего в этой книге писал о характере испанцев. Они одни не позволили Наполеону оккупировать всю Испанию и разделить ее на королевства и герцогства для его родни и генералов., т.е. о мужестве, стойкости, храбрости и т.д. О цыганской касте певцов и плясунов, которые пришли в Европу из Индии и оказали громадное влияние на музыку вообще. Далее коррида, вспоминаю Хемингуэя. Девочка уже большая, дочка моей ученицы. Посещает собрания Евангелистов, слушает там какую –то музыку, хоралы наверное примитивные, не знаю. Но слышит хорошо. Я продолжаю растекаться мыслею по древу-играть Увертюру и Марш Тореадора из «Кармен» фрагмент «Альборады» Римского, испанский танец Чайковского и Шостаковича. И что? И как дети говорят: ноль на массу. Ученица стоит с тухлыми глазами, и просто не понимает о чем я. То есть мечу бисер перед свиньями, как они там у себя в собрании по Библии учат.
-Катя, ты хоть знаешь где Испания?
-?
-А Наполеона знаешь?
-?
-Ну, а музыка тебе понравилась?
-Да. (добросовестно врет, т.к. слушала совершенно равнодушно или вообще не слушала, а думала о своем)
-Катя, что сейчас читаешь по литературе?
-Этого....Пушкина. На украинском языке!!!
Теперь уже я таращу глаза.
-Пушкина на украинском, и что?!
-Та забула шо.
Программы украинских общеобразовательных школ ужасны. Нечто бессвязное и бездарное. Но и наши теоретики никак не хотят изучить пристально Казиника и работать по его рекомендациям. Теперь мы на Украине смело можем сказать, что не американцы тупые, как ошибочно думает Задорнов, а мы. Караул.
Конечно «Хоту» мы разобрали, и бьемся над выразительностью, но попса и наша система полностью лишили детей права на хорошую музыку и вообще искусство. Произошла необратимая смена системы понятий: что хорошо, а что плохо….И вот этим замыленным ухом они ничего не слышат, кроме-бумц, бумц. Я помню себя, когда мы репетировали «Смерть Озе» у меня сердце просто обмирало от красоты гармонии. Одна и та же фраза и каждый раз расцвечена мрачными, но красивейшими и разными аккордами. А когда, у меня девочка играла «Песню Сольвейг», что только я ей не говорила - и НИЧЕГО. Выучила, сдала на академе на хорошую оценку и привет- уже забыла. Вот это меня в нашей огромной школе, где занимаются более 700 детей заботит больше всего. Почему в провинциальной «музыкалке», в глубинке меня научили понимать и любить классическую музыку с детства, дня нет, чтобы я не слушала кого-нибудь из своих любимцев? Соседи по даче уже привыкли к симфонической музыке, а современные дети предпочитают Агилеру, Потапа, и еще каких-то незнакомых мне певцов, с их бессмысленным повторением одной и той же фразы? Трудный вопрос и ответ на него конечно неоднозначный.
И сейчас вспоминая музыкальную школу города(? ) или поселка Щучье я испытываю огромную благодарность всем моим преподавателям, уже сейчас понимая, что они многого не знали и не умели, но путем проб и ошибок занимались с нами не за страх, а за совесть. Спасибо им.
Ольга Голубь (Полюх) январь 2013 г.
Воспоминания о Щучанской музыкальной школе.
Угораздило же меня родиться хоть и в глубинке, а в интеллигентной семье. Даже во втором поколении- ибо более интеллигентного человека, чем мой дедушка – портной Илларион Петрович Полуянцев, я в жизни не встречала. Папа работал директором 8-летней школы села Пивкино. Рядом находилась болшая военная база. Берия решил разместить часть ядерного потенциала страны за Уралом. После окончания Харьковского военного училища, Папа начинал там служить, потом уже ушел работать в систему образования. Мама работала там же учительницей. Тошно было почтальону идти на наш край села,- сумка оттягивала плечо: каждый день периодика. Мне «Веселые картинки», «Мурзилка», потом «Пионер». «Костер», «Пионерская правда», «Юность» с приложениями библиотеки приключений, а уж про родителей и говорить нечего: газеты обязательные «Правда», «Известия», «Труд», Учительская газета», журналы тонкие и толстые, специальные и художественные. Все это читалось и обсуждалось.Многие слыхом не слыхивали о Солженицыне в 60-годы, а Мама с Папой уже «Один день Ивана Денисовича» прочитали, оценили и поняли: ново, правдиво, талантливо, и главное- правда..
В 5 лет меня Мама меня научила читать. Я запоем читала детские книги, которых было множество, и никого не трогала. Вот как кот Бегемот: никого не трогаю, примусы починяю.
Но судьба настигла, поскольку Мама с Папой любили путешествовать, и поехали они в Маминой подруге в Ташкент за экзотикой и вообще повидаться, а там муж подруги возьми да и скажи
-У вашей девочки такой тонкий слух и память хорошая, а почему вы ее в музыкальную школу не отдадите?
Я была после этих слов обречена. Тем более у инспектора Тамары Ивановны дочка как-то для мамы протюкала «Турецкое рондо» и это тюканье окончательно решило мою судьбу. (Почему я пишу-протюкала, да потому что помню отлично, как безобразно плохо она играла, и как ужасно был расстроено пианино. Тем более 2 эпизод Рондо она и вовсе не играла.) Тамара Ивановна гордо глянула на Маму- дескать, ага! Маму это занозило.
Родители поехали на конференцию. Помню это слово кажется с рождения, потому что потом, после этой таинственной конференции (кстати, какое красивое слово на слух) они обсуждали и обсуждали какие-то проблемы и людей часами, не мешая мне заниматься своими делами: читать, строить домики и шить куколкам. Но на этой пресловутой конференции Мама узнала все про музыкальную школу и мы-таки поехали на вступительный экзамен в райцентр Щучье. А Щучье это не город, не поселок, а нечто среднее. Пожалуй, большая железнодорожная станция. Неказистый, и даже постылый городок. После Косулина, живописнейшей деревни на берегу Миасса, (там жила бабушка) мне он показался грязным и неуютным. В центре полуразрушенная церковь со снесенными куполами, 2-3-этажные здания разных учреждений: Райфо, Райпо, Районо, райисполком и т.д., универмаг, вниз по по одной из улиц поликлиника. Деревянные тротуары, необходимость которых я поняла сразу же, т.к. грязь в Щучье была глинистая и липла к подошвам огромными комьями. Старый ж-д вокзал с фанерными лавками и маленькими окошечками касс, обшитый в то время , как и все на ж-д коричневыми деревянными плашками. Горсад с будочкой газ.воды. Кинотеатр. Пожалуй и все. О, еще возле железнодорожных путей большой базар или , как тогда говорили, барахолка. Все.
Но Школа мне понравилась сразу- был пленительный запах дермантина, было светло и чисто. В коридоре, который как впоследствии оказалось служил и концертным залом, толпилось много родителей с детьми. Выяснилось, что очень большой конкурс, и пройти его не так-то просто. (!) Мама разговаривала с какими-то дядями и тетями, и вдруг вызвали меня
-Оля Голубь.
Я смело шагнула в кабинет директора школы, сейчас помню только ее имя и отчество- Нина Антоновна. Как охарактеризовала ее впоследствии бабушка- очень представительная женщина. Самостоятельная. Это в бабушкиных устах много значило. Директор сидела в центре комнаты за большим столом, рядом с ней еще было несколько человек, их я не запомнила.
Я поздоровалась и меня попросили что-нибудь спеть.
Спеть? Да, пожалуйста. И я добросовестно и с выражением затянула «По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах.» Песня, как известно длинная, драматичная, но меня не останавливали, да я бы и оскорбилась. Это не просто песня, это целая история. Допела и перевела дух. Слушатели спросили
-А еще какие ты знаешь песни?
Глядя ясными глазами, я начала перечислять застольный репертуар у бабушки с дедушкой, который знала досконально:
-«Хас-булат удалой», потом «Славное море, священный Байкал», потом «По Дону гуляет», потом «Сама садик я садила», потом «Зачем тебя я , милый мой, узнала» , “Кирпичики», «По тундре, по тундре» (отсидел дед-отчим, 58- я, отсидел муж Маминой сестры), еще «Позарастали стежки-дорожки», «Черемуха», «Буря мглою небо кроет», «Отцвели уж давно хризантемы в саду»и…и еще частушки.
У комиссии заблестели глаза.
-Какие же?
Я встала в позу, как учила Мама (она вела в школе танцевальный кружок, ездила в Челябинск на занятия детского ансамбля танца ЧТЗ и многое знала и умела. Кстати, только сейчас я понимаю, какими подвижниками социалистического воспитания были мои родители) –руки на талию, локти вперед, подбородок поднять - и лихо отбарабанила.
-Я на бочке сижу, бочка капает,
Никто замуж не берет, только лапают.
Комиссия «упала».
Верьте слову, смысла слова «лапают» я не понимала совершенно, но мой дядя Аркадий Илларионович очень любил, когда я пела эту частушку, хохотал и и обещал мне за концертные выступления красный велосипед. Комиссия мне велосипед не обешала, но смеялись от души. С недоумением я ждала, когда они перестанут смеяться, рассматривала красивый кабинет и ждала чего еще будет. Какая-то женщина, как мне показалось немыслимой элегантности, подошла к ф-но, постучала и попросила повторить. Я повторила. Потом вообще очень легкое задание- услышать два звука или один. И я помню, что меня это задание даже слегка возмутило и вызвало смутное подозрение- экзамен ли это вообще, или подвох? Шутки шутят? Я уже бегло читала, знала таблицу сложения и умножения , а тут?
-Ну все, молодец, иди. Скажи маме, что ты принята.
Я вышла слегка разочарованная, и сразу доложила, что да, меня приняли, а экзамен был вовсе не экзамен, а просто чепуха какая-то.
Молодой мужчина в военной форме с завистью посмотрел на меня и Маму и сказал, а вот моего сынишку не приняли, а вашу девочку из села и взяли. Мама обрадовалась еще больше- ну, конечно, вот других, ага, не приняли , а ее дочку приняли. Мама была горда и самолюбива. Но она как-то не очень задумывалась, что мне всего 7 лет, и живем мы в Пивкино, а школа в Щучье, а это 30 км на автобусе и зимой бывает вообще-то 30 градусов мороза, и ездить в школу нужно 2 раза в неделю, а потом еще приходилось оставаться ночевать у почти чужих людей, потому что музыкальная литература, сольфеджио и хор никак не умещались в расписание движения автобусов, а потом вставать в 5 утра и идти на автостанцию в этот холодный, неуютный автобус.
Потому меня по результатам экзаменов все-таки отдали в школу в 8 лет. Но обрекли на очень тяжелую жизнь, и спасало меня только то, как я сейчас понимаю, что я обладала прекрасной памятью и музыкальной и просто памятью, и была очень сообразительна. А преодолевать трудности нас учили постоянно и это было нормой. Иначе, зачем жить?
Родители съездили в Челябинск, привезли баян, пианино нам ставить было некуда, а баян в те годы был самым популярным инстументом, и папа немного играл на нем, во всяком случае выводил «На сопках Маньчжурии» и «Барыню» без срывов, купили кипу нот и .. .и как в конце повести Горького «Детство»- Ну, Ляксей, не медаль ты у меня на шее, а иди ка ты в люди. А иди-ка ты в музыкальную школу. И я пошла.
Школа, само здание мне очень нравилось- небольшая, всего 6 классов, я имею ввиду помещения, и коридор-зал. В них всегда было очень чисто и тепло. Правда портили вид решетки на окнах,т.к. школа размещалась в бывшем военкомате, но были красивые занавеси и ни кого эти решетки не смущали. А уборщице со смешной фамилией Недолько, которая жила тут же, в школе, даже нравились. Зимой, это особенно важно, зайти с мороза в теплую, необыкновенно пахнущую школу, окунуться в мир звуков и вежливых, красивых(все педагоги-женщины казались мне необыкновенными красавицами во главе с Ниной Антоновной)- это было волшебно.
Но вот мой собственный педагог- Валуев Леонид Павлович вызывал у меня опасения. Во-первых, у него был один глаз, во-вторых от него пахло папиросным дымом и второй палец на правой руке был желтый от никотина, в –третьих, он был немногословен и неулыбчив. Он не хвалил и не ругал, вел очень ровно уроки и никогда не говорил по методике № 1- сиди, играй, я щас приду. (Эти методики на наш школьный капустник я придумала сама: соответственно №2- иди домой и занимайся и прогрессивная №3- повтори еще раз.)
С Леонидом Павловичем мы очень быстро прошли Самоучитель Басурманова, был такой, в мягкой обложке, красный, с самым примитивным репертуаром. Уже в конце первой четверти я наяривала «Перевоз Дуня держала» и «Ах, Самара-городок» и «Полюшко-поле» (и только недавно узнала, что это мелодия из 4 симфонии Книппера, он оказывается очень был плодовитый композитор, писал симфонии, концерты, музыку к спектаклям и т.д., но в живых, увы, осталась только эта песня. История известная-Консуэло Веласкес-Бессаме Мучо, Огиньский-Полонез, Монти-Чардаш, Грибоедов- Вальс: авторы в общем-то одного произведения, но зато какого!Впрочем, это к слову), и начала становиться звездой школы.
На Новогоднем концерте играла вальс Вебера из оперы «Вольный стрелок» и, присутствовавшая на нем бабушка резюмировала
-Ольга была бы лучше всех, если бы не начало. Щось вначале було не тэ.
Ну все знают, вначале этого примитивного тирольского вальсочка кварты с форшлагом. Они –то и привели бабушку в сомнения. Потом по Самоучителю я выучила Карело-финскую польку, а это уже был хит. В конце второй четверти и в конце учебного года были соответственно Новогодний концерт и Отчетный. Сначала их проводили прямо в школе. Расставляли стулья в коридоре, выдвигали пианино- рояля в школе не было, ставили стул для солистов буквально перед носом зрителей- обычно публики было много, сзади даже стояли, и, когда все-таки сломали церковь и сделали из нее РДК, Отчетные концерты стали проходить в нем. Конечно, я играла в конце и опять приходилось оставаться ночевать. Не знаю почему, но аплодисменты меня как-то не очень радовали. Я стеснялась себя, была очень нескладной, сутулилась и до сих пор не могу понять тех женщин, которым успех нужен любой ценой.
(Мне кажется в этом есть что-то ненормальное. В погоне за славой Доронина выскоблила двойняшек, у которых уже было сердцебиение. Басилашвили ушел после этого, и правильно сделал. Где теперь эта Доронина? Мои дети ее уже не знают. Книппер-Чехова бросила мужа умирать и за Чеховым в Ялте ухаживала сестра, а она красовалась на сцене. Плисецкая не родила Щедрину ребенка- балет оказался дороже. Теперь она купается в лучах его славы, век балерины короток, и что? И ничего хорошего. Этот список бесконечен. Слава Богу, я не хотела успеха, цветов и прочей чепухи, и просто боялась толпы.)
Кроме этого каждый год общеобразовательная школа выставляла концертные номера на Смотр художественной самодеятельности. Удивительно, но эта традиция жива до сих пор. Тогда-это было понятно и уместно: мадам Фурцева совместно с Политбюро хотели все искусство страны перевести в самоделку. Для этого и создавалась сеть музыкальных школ, потом кульпросветучилищ, музыкальных , консерваторий и институтов культуры. Строились дворцы и дома культуры, в которых пролетариат и колхозное крестьянство должно было по замыслу партийных бонз заниматься искусством, петь, играть, плясать и декламировать. Как у Рязанова в фильме «Берегись автомобиля»- А не пора ли нам, товарищи, взяться за нашего Уильяма, так сказать, Шекспира.
И вот не было ни единого конкурса, подчеркиваю, ни единого, где бы я не играла «Польку», «Молдавеняску» и «Яблочко с вариациями». Мало того, еще и декламировала юморески. Мы ездили на эти смотры сначала в Чумляк, а потом в Щучье в крытом грузовом газоне и это было нормально. Мы учились не бояться трудностей. Нас никто с пути не собьет- нас Ленин ведет. И точка. И всегда нам присуждали второе место. И почему? Да все потому же- искусство должно принадлежать народу и быть массовым. А в нашей небольшой школе хормейстер-любитель, исключительно преданный своей работе Лев Павлович просто физически не мог выставить хор из 200 человек. Вот из-за отсутствия массовости нас и лишали 1 места. И как тут не стать диссидентом?
В музыкальной школе мой портрет повесили на Доску почета.Нина Антоновна специально для этой цели пригласила фотографа. Меня это совсем не радовало- у меня на фото не было большого белого банта с бархатными точечками, как у других девочек. И было обидно.
Но я добросовестно ездила на занятия, и занималась регулярно, хоть и немного. Во втором классе со мной стал ездить сын учительницы немецкого языка, Валерка, но скоро бросил- это было не его. А я даже и помыслить о том, чтобы бросить школу не могла, даже после того, как Мама чуть с ума не сошла от того, что мы с Валеркой потерялись. В очередной вторник автобуса долго не было, дул сильный ветер, поземка мела, мы стояли в яме, чтобы спрятаться от ветра и я смотрела и смотрела , как ветер гнет сухую траву, выступавшую из снега. Верьте слову- картинка жутковатая, мрачная. Какая-то в ней безысходность, тоска, а бабушка не придумала ничего лучшего, как посадила нас в попутку-бобик и даже не спросила у водителя- доедем ли мы до Щучья. Бобик приехал в Чумляк и нас попросили выйти, т.к. дальше этот замечательный автомобиль не идет. Мы безмятежно вышли и пошли в Щучье пешком по шоссе- машин не было, автобусов тоже, мороз и солнце день чудесный начал клониться к концу. Ноги тоже стали подмерзать, но мы упорно шли, да и что нам было делать? Топали км 5, а потом нас все-таки подобрал какой-то шофер, посадил в машину, и узнав нашу историю, все дорогу материл наших мам.
-Да язвить же их, до че додумались, а? ребятишек в каку-то….школу…..тудыть-растудыть. Впрочем, после холода да и устали мы порядочно, нам его табуированная речь была как речитатив из оперы. Мамани конечно спохватились, помчались на разъезд, на электричку и трясясь и рыдая нашли нас совершенно спокойных на уроках, хотя мы, разумеется, опоздали, но с нами все-равно позанимались.
А во втором классе началась новая жизнь, которая впоследствии и привела меня в класс замечательного педагога, композитора, редкого человека Владимира Яковлевича Подгорного, доцента Харьковской консерватории, автора многочисленных пьес для баяна и аккордеона. С гордостью могу сказать, что одну обработку «Фантазию на 2 украинские народные темы» он написал специально для нашего с Николаем Володьковым ансамбля. Но все это еще будет не скоро, а сейчас, как сказал наш светлый гений в «Моцарте и Сальери»: «труден первый шаг и длинен первый путь».Пришлось преодолевать первые невзгоды и «придавать рукам послушную сухую беглость».
В школу пришел новый преподаватель Александр Михайлович, я не помню его фамилию, он неразборчиво расписывался в дневнике, в отличие от Леонида П., но я его помню отлично. Высокий, стройный с правильными чертами лица, мне он казался писаным красавцем. Ну вот, хоть и писала Бронте про неприклекательную наружность мистера Рочестера, но мы-то, читавшие Джен Эйр, воображали себе красавца. И Александр Михайлович был именно красавец из книжек. И жена его тоже походила на куколку. Теперь-то я понимаю: он был действительно одаренный музыкант и замечательный педагог, а жена его ничем кроме миловидности не отличалась. Меня страшно возмущало: Александр Михайлович оставался после уроков позаниматься сам. Он только закончил консерваторию, был в отличной форме и любил музицировать, а она все время тащила его домой и не давала послушать то, что он играет. Потом она и уроки со мной прерывала
-Саша, ну хватит, домой пора.
Я ее тогда ненавидела и завидовала ей- она может каждый день с утра до вечера с ним разговаривать. А это счастье.
Естественно, меня сразу перевели к нему в класс. Конечно, Валуев не хотел меня отдавать, но возразить-то ему было нечего. Перспективная ученица, а у него непонятно какое образование. В те времена в музыкальных школах с кадрами была напряженка. И, как объяснила Нина Антоновна Маме- ничего особенного дать Валуев мне не может. Это правда. Леонид Павлович был добросовестным педагогом, но он не заботился совершенно о постановке: руки у меня были зажаты безобразно, не придавал нужного значения звукоизвлечению, репертуар в его классе был ограничен Самоучителем и школой Азария Иванова. Правильная аппликатура, если она выставлена, если нет, то как Господь на душу положит. Вот знаменитое Святослава Ростроповича- Играйте хоть носом, лишь бы звучало, что-то похожее. А главное- наизусть и в темпе. Все.
Началась новая действительно трудовая жизнь. Теперь я ждала вторника и пятницы, особенно пятницы- сольфеджио, музлитература и в конце специальность. Вы только представьте себе. В школе уже становится тихо. Уборщица начинает понемногу убирать классы. Везде притушен свет, из дальнего класса звуки ф-но, а я иду в кабинет директора- уютный, светлый и теплый на урок к Александру М. Он сразу понял уровень моих способностей и полностью изменил репертуарную политику. 6-8 этюдов на различные виды техники, полифония, (на музлитературе о Бахе я слыхала, но никаким боком не предполагала, что и я могу играть его Прелюдии, Арии и Менуэты.), пьесы советских композиторов (вот это не всегда нравилось, да и все со мной согласятся, такую фигню иногда помещали в сборниках- ни уха, ни рыла. Как-то случайно, уже будучи педагогом узнала, что «Этюд» написанный Б.Маругой для аккордеона- нелогичный, неприятный, корявый и вообще бесформенный, составитель сборника поместил за красную рыбу. Маруга работал в Мурманске, был директором музыкального училища, принимал иногда Московских гостей, одаривал, и ария Московского гостя заканчивалась обещанием напечатать предлагаемою им чепуху. Ну, наши реалии все знают: не украдем, так купим, не купим, так отберем…), Вариации, Сонатины.
Все это на меня обрушилось, после того, как он мне задал Рондо из Сонатины фа-мажор Бетховена . В пятницу он со мной его разобрал, а во вторник я принесла Рондо наизусть. Оно мне нравилось чрезвычайно, оно пленяло, я могла его повторять бесконечно.
Теперь я представляю, как Адександр М. сказал себе- Ага, и составил план на пол-года, который не всякий ученик и за 2 года сделает.
Но ведь и гулять хотелось, и я сообразила- все-таки сообразительная была. От школы никуда не деться, это раз. Учиться дочери директора нужно отлично по определению, это два, нужно каждый день заниматься, учить сольфеджио, музлитературу и партии ансамбля баянистов. Александр М. сразу же создал коллектив, это три. А друзья на коньках и лыжах, на горке и карусели, которые мой же Папа и сделал со старшеклассниками, а летом все ребятишки нашего края гоняют в лапту. Как быть? Неперка. И я поняла- если мне от школы так или иначе не отвертеться, то нужно использовать время на уроках по полной, т.е. внимательно слушать, запоминать все, что скажут, часть письменных заданий сделать на большой перемене и я тогда буду свободна как птица. Так я и делала. Потому пояснения учителя о том, что вся история суть есть борьба классов и множество прочей чепухи я запомнила еще в школе на уроках и на всю жизнь, кроме всего остального. Теперь я говорю об этом своим ученикам в самой доходчивой манере, когда они жалуются мне, что делают уроки до 12 часов ночи. Вот этого я, да и , пожалуй, остальные мои одноклассники не делали никогда. Еще чего не хватало! Уроки до ночи учить?! Ек –макарек, мы что? Раненые?- так бы и откомментировали.
Александр М. расписал партии для оркестра, разобрал их со своими учениками, заставил других преподавателей выучить партии с баянистами своих классов, и начал репетиции. Программа была очень приличная: Григ «Смерть Озе», Глинка «Марш Черномора», Каччини «Аве Мария», Фантазия на русские темы.! Как все стоящие дирижеры на репетициях он нас тиранил и кончал. Я его понимаю- один неверный звук и нонаккорд из гармонии Грига исчезает, а вся прелесть Озы именно в красоте гармонии и в развитии, как, впрочем, все у Грига. Он раздражался, швырял палочку, повторял, объяснял и т.д.- все знакомо всем и известно, не стоит повторять. СДЕЛАЛ! Ура. И вот тут его настиг удар, полный нокаут, а их в те времена райкомы и обкомы раздавали направо и налево, только подставляйся- надвигалось многомесячное празднование 50-летней годовщины Октября. Поступило соответствующее указание из райкома- репертуар должен быть идейным, политически грамотным и партийным!!! Караул! Срочно! Скорей! Все меняем! «Марш коммунистической молодежи мира» учить, отрабатывать, репетировать, короче- лечь костьми. Нина Антоновна с трагическим лицом приходила на репетиции и все время беспокойно спрашивала Александра Михайлович -как идут дела. А как они могли идти? Ничего хорошего. Как назло в партитуре 4 бемоля и кто-нибудь обязательно про них забудет. Александр Михайлович похудел и извелся. Но нас все-таки доконал - выучили мы этот марш, я ненавижу его всей душой до сих пор и всю музыку Мурадели скопом, потому что потом мы еще учили Бухенвальдский набат. Грига, Глинку и Каччини отменили и мы к ним в 3 классе уже не возвращались. А жаль. Сейчас про это вспоминать смешно и грустно, но так было.
Все это можно было пережить.Но вот когда по школе пошел слух- Александр Михайлович уезжает с женой в Молдавию, где тепло и виноград, мир у меня в глазах померк. А как же я?
Это было настоящее горе. Я до последнего надеялась, что они не уедут. Но его Наталья Николаевна, греясь у печки, постоянно рассказывала- ах, Оргеев, ах, там тепло, ах, уже в мае поспевает черешня, ах, там Сашины родственники такие зажиточные, ах да ох без конца и края. У меня терпение лопалось, но я молчала, только думала про себя
-Подумаешь,черешня, у нас в лесу щавель тоже в мае, и медуницы, и березовый сок; и вообще, шла бы с учениками заниматься, а то только и делает, что про свою Молдавию талдычит. Александр Михайлович ничего не говорил, но занимался со мной все больше. Раз в неделю мне все-время приходилось оставаться ночевать и поскольку я никуда не торопилась, то уроки продолжались по 2,5-3 часа. Когда у меня начало что-то получаться , Александр М. стал таскать меня по семинарам и на открытые уроки. В Курган, в Шумиху, в Чумляк. Я стеснялась ужасно, вся сжималась, волновалась, и до сих пор не знаю хорошо я играла или плохо, так как Александр М. на этих мероприятиях обязательно делал замечания, иногда самые неожиданные, особенно, когда заходила речь о Бахе. Наверное ему хотелось показать себя, потому что я отлично помню Арию, и Прелюдию, и я все делала, как он говорил на уроках и иногда на этих семинарах просто не могла понять- чего он еще от меня хочет. Но он был молод и ему хотелось донести до коллег все тонкости исполнения Баха, а я терялась. Это было очень тяжело. Потом мы возвращались домой на электричке и он говорил, глядя на мое убитое лицо, что все хорошо, а его дура жена добавляла
-Не надо было тебе, Оля, челку выпускать, эта челка тебе все глаза закрывала. Тем более, тебе же говорит педагог- не смотри на клавиатуру, а ты смотришь.
-Боже мой, да я эту Арию с закрытыми глазами, ночью спросонок сыграю и не ошибусь, и челку я подстригла, чтобы Александру М. понравиться, и на клавиатуру смотрю вовсе не оттого, что боюсь не попасть на нужную клавишу.…Но можно было такое сказать?...
Когда Александр М сказал мне, что урок последний, прощальный, я думала, что у меня сердце остановится. Ничего я не могла говорить, а, если бы заговорила, то наверняка заплакала. Возвращалась из школы чудесным майским днем, а на на душе у меня была осень. Тосковала я по взрослому, да наверное и взрослые так не переживают подобные события, как дети. Что там говорить, если бы Ромео было 30 лет, то никакой трагедии бы и не было. Детское горе очень глубоко. Конечно я узнала адрес, и писала письма поначалу, и Александр М. отвечал, но все это уже было не то. И школа без него осиротела. Ну, во всяком случае, мне так казалось.
В школу пришел молодой преподаватель, только после училища. Он посмотрел мой прошлогодний дневник, послушал , а я за лето специально для Мамы выучила Турецкое Рондо Моцарта , как я уже сейчас понимаю в жутком переложении, и играла его в таком темпе, как будто за мной гналась стая бешеных собак, покачал головой, поулыбался и … и задал, как все молодые преподаватели офигенную программу-Вариации, Обработки, какие-то писаные ноты, транскрипцию «Жаворонка» Глинки, Этюды, все это он сам играл в училище. Я воспрянула духом. Увы, скоро он ушел в армию и я осталась без педагога. Школу пришлось оставить.
Я прозанималась неполных четыре года.
В Крыму, куда переехали родители, поступила в 5 класс Белогорской музыкальной школы, к преподавателю Ивану Константиновичу Мартиди, греку по национальности. В Крыму жили кроме русских и украинцев- греки, болгары, караимы, гагаузы, а теперь, естественно, татары. Мама и Папа хотели, чтобы я поступала после 10-летки в мединститут, но, когда они летом уехали в отпуск в Косулино, к родне, я сама поступила в Симферопольское музыкальное училище. Иван Константинович подготовил со мной очень приличную программу: Этюд Чапкия, Вариации Горенко на тему украинской песни «Ихав козак за Дунай», Испанский танец Шостаковича, Военный марш Шуберта, Инвенцию Баха до-минор, Сонатину Чимарозы.
Возможно и не поступила бы, я плохо написала труднейший музыкальный диктант (педагог по сольфеджио в 5 классе у меня была самая никудышняя, вот просто хуже не бывает. Она нас ничему толком не научила. Всю теорию музыки мы выучили с подружкой по Вахрамееву сами), но директор школы Марат Кивович Ицкович, чудесный человек и музыкант, родом из Томска, каким-то образом поспособствовал нашему с подругой поступлению. Тем более, подруга была его ученицей и превосходно играла на аккордеоне.
В музыкальном училище я училась в классе прекрасного педагога, строгого и очень добросовестного Карпычева Валентина Петровича, выпускника Киевской консерватории, класса профессора Марка Гелиса, а потом поступила в ХГИК в класс Потапова Павла Кирилловича. (друга Подгорного Владимира Яковлевича), а потом перешла уже к Подгорному В.Я. Вот такой путь открыла для меня Щучанская музыкальная школа. Я могла бы еше многое написать о школе, но боюсь, что это будет скучным.
ВРЕМЯ
Когда я анализирую, почему мне так нравилась музыкальная школа, и что из-за нее приходилось попадать на какое-то время в невыносимые иногда условия (вместе с Валеркой, мы приходили ночевать к его тете, она жила далеко, за вокзалом, а муж этой тети Зины часто приходил домой пьяным и ночью скандалил. Чужой дом, диванчик, ночные крики перемежающиеся матом, потом подъем в 5 утра и поход на автостанцию, а потом – еще в школу дома, и могут спросить. Украшал этот период только многотомник Библиотеки для детей и юношества, оранжевый в твердом переплете, настоящее богатство, который стоял у них на этажерке и я по вечерам читала. Зина работала в универмаге и имела возможность при том товарном голоде кое-что стоящее покупать.)
То понимаю, вот что: первое, я была очень послушна, да и попробовала бы я ослушаться отца- человека резкого, нетерпимого и очень работоспособного. Дисциплина, учеба, помощь в домашних хлопотах и никаких возражений. Это сейчас недалекие родители твердят нам, преподавателям- ах, он не хочет. Меня не спрашивали, слава Богу, чего я хочу, а заставляли делать то, что надо делать.
Но главное все таки - время. Это были последние годы правления Хрущева. «Нет ни одного хорошего дела, которое бы этот лысый дурак не испортил»,- такую нелестную характеристику дал Никите С. известный и популярный писатель Бушков в книге «Россия, которой не было». И он во многом прав. Пока интеллигенция Московская и Питерская переживала эйфорию оттепели, разоблачение культа и соответствующие этому события, крестьян Хрущев неуклонно и со страшной последовательностью загонял в торбу. Сначала он прислушивался к Маленкову, который настойчиво призывал укреплять и развивать личное крестьянское хозяйство. Но потом, когда оппозиции вместе с Маленковым просто не стало, он почувствовал себя царьком и стал творить чудеса. Такие, как в сказке: чем дальше, тем страшнее. У крестьян забрали скот, оставляли только по одной корове и свинье, в больших семьях это была катастрофа. Зарплат, как таковых в колхозах и совхозах не было- гроши; люди выживали от продажи молока и мяса. Но и этого их лишали. Потом у них отрезали приусадебные участки. За огородами буйно зеленел бурьян. Кстати- конопля. Но никому она на фиг не была нужна. Людям была нужна картошка, капуста, люцерна для скотины. Потом стали сеять кукурузу. Часто она подмерзала и поля становились поверху черными, стали сажать в поздние сроки и она едва успевала вырасти. Годилась только на силос, от которого потом страшно страдали коровы на фермах. Молодежь рванула на целину. 4 года небывалые урожаи, львиная доля которых просто сгнила, т.к. не было ни элеваторов, ни транспорта вывезти хлеб. Это в кино про Бровкина все замечательно, а на самом деле целина через время превратилась в пустыню, подвергшись ветряной эрозии. И как следствие- многие
взрослые и дети- крестьяне жили очень бедно. Это потом при Брежневе начали понемногу подниматься. А тогда больно и страшно вспомнить, как некоторые дети были худо одеты: фуфайки, кирзовые сапоги, серая мышиного цвета школьная форма. В некоторые семьи форму покупала школа! Иначе ребенку просто не было в чем в эту школу идти. Бледные, с явными признаками недоедания. Это сейчас мы дошли до такой степени достатка, ну ТВ в этом уверено безусловно, что без конца и края рассказывают и показывают экзотические блюда, соусы и прочую хрень. Ах, соус бешамель! Бесстыдство! Господа на ТВ немного путают жвачных животных и своих зрителей. Страшно интересно смотреть на эту экзотику и слушать советы, и как правильно жрать и как потом похудеть.
Ребята, а я видела- два брата-близнеца из Петрушино жили на квартире, хотели учиться, а в Петрушино была только начальная школа, и, между прочим выучились, так вот они к чаю могли только одну ложечку сахара взять, больше нельзя- на дальше не хватит. А нам все трындят про соусы и лучших друзей девушек, хотя уверена, и сейчас есть дети, которые не досыта едят. Да только олигархам, бандитам, укравшим у них деньги, до них дела нет…
Неряшливые, потому что просто не было у людей условий и денег на мыло, одеколон, зубной порошок. У некоторых девочек постоянно вши. Медсестра не успевала проверять головы. Замученные и раздраженные родители от безысходности вымещали отчаяние на детях, и соответственно жестокость и мат, как норма жизни семьи у детей, алкоголь. Отплясал Никита, любитель поплясать на державных попойках: Никита, пляши! Самодержец приказывал и он отрывал гопака для ублажения Самого, а будучи сам царьком, то коленца отделал на крестьянских косточках по полной программе, а .. а музыкальная школа- это был другой мир. Мир, где музыка, где красиво одетые молодые женщины, где у Нины Антоновны дома пианино и хрустальная ваза на полированном столе, где не ругаются, а наоборот все очень вежливы, встречают всегда доброжелательной улыбкой, а девочки приходят в немыслимых нарядах.
Я была не из бедной семьи, у меня все было, но я видела своих одноклассников, бывала у них дома и была наблюдательна.
БЫТ.
Это еще нужно учесть, вспоминая письма Чехова, что за Уралом и в Сибири «люди чистоплотны, гораздо чистоплотнее украинцев»- писал он в Сахалинских письмах. «Правда, подавая мне ложку одна баба вытерла ее о задницу, но в целом чистоплотность удивительная.» И это правда. Несмотря на тяжелую трудовую жизнь уральцы и зауральцы и сибиряки живут по сравнению с русскими из средней полосы очень чисто. Скоблили, если некрашеные полы и столы, крашеные мыли и расстилали половики, на окнах горели герани в кринках. Дома обычно ставили пятистенки, в них была горница и изба. В избу входили из утепленных сеней, т.к. мороз шутить не любит. Слева, как правило была большая русская печь с 2 голбчиками: что похожее на полки купе поезда, верхний соединялся большим брусом с полатями. И когда, я помню подружка Танька просила повезти ее тоже в Челябинск к Гале большой, у них была и Галя маленькая, то тетя Юля (мама) всегда ей отвечала: поедешь, поедешь с печи на полати, по бруску дорога. В нижнем голбчике был люк для того, чтобы спуститься в подполье, а с левой стороны- лавки вдоль стен, иногда диван, и большой стол в углу, а возле жерла печи столешница. По стенам над окнами полки для кухонного скарба закрытые ситцевыми занавесками. Такое убранство избы было почти у всех. А вот в горницах было по разному, в зависимости от достатка. Условного, разумеется. Еще было сохранено в сознании- на себя работать не по расписанию, а чертоломить до упаду. И чертоломили- дров заготовь, сена накоси, картошки насади и накопай и для себя и для чушки в стайке, и каждый Божий день с утра и до позднего вечера крутились те, кто хотел и умел достойно жить. А все меньше таких людей становилось- как же так? упирался, надрывался, чистил навоз, сено и солому зародами поставил, а пришли и коров увели, одну, самую плохонькую оставили! Об этом как-то рассказал по ТВ Стоянов, известный актер из программы «Городок». У них тоже забрали корову, а он жил тогда в предместье Одессы. Согнали всех животных на станцию «Одесса-Товарная», погрузили в вагоны, а потом как-то подзабыли про буренок, которых уже давно следовало подоить. Коровы сначала мычали, а потом просто начали кричать. Бедные животные бились в грязных вагонах, и мычали, в домах маленькие дети бесполезно просили молока. И все затыкали уши, чтобы не слышать ужасающих криков животных, а хозяйки плакали, , и голосили, как по покойникам. Вот как это было понимать нормальному человеку. И сказать ничего нельзя. Что остается?-В России нельзя не пить. В России никогда! подчеркиваю не работал Закон. Даже Русская Правда Ярослава Мудрого очень отдаленно напоминала действительно правду. Гнобили людей ни за понюшку табаку! что там говорить, и так все уже все знают.
Я до сих пор отношусь к крестьянам с уважением, и , если вижу на рынке изработанную тетку или бабку, то никогда! не торгуюсь. Жизнь деревни я наблюдала в своем селе, в красивейшем Косулино, а вот, когда мы остались ночевать у Маминого дяди в Челябинске, то это непонятно мне было просто до оторопи: дядя работал мастером на ЧТЗ, у него была квартира, т.н. полуторка, это да. Красивая улица со сталинским ампиром, тоже хорошо. На улице торгуют мороженым, пломбир в вафельных стаканчиках - просто счастье. Но вечером я поняла, что жить в городе не всем одинаково. То, что на улице Цвилинга дамы в мехах и белых бурочках, у Мамы таких не было, мы ходили зимой в хороших валенках-чесанках, которые катал брат Маминой сестры, то, что магазины, неоновые огни, театр, цирк - это одно. А вот у дяди, как оказалось, совсем другое: холодно, спать негде, один старый диван с полкой, и весь потерт. Голодно, Мама просто по простодушию не догадалась купить в гастрономе что-нибудь к ужину. И где ей было догадаться, когда Челябинские гости по 3-4 дня ели и пили у нас, как на Лукулловом пиру. На ужин был только жидкий чай с черным хлебом и противными конфетами-подушечками. Слабое освещение, темные углы, хриплое радио, которое все время талдычило о блюмингах и мартенах. Все это было страшно. Дядя выпил водки с этими слипшимися подушечками, и начал Маме рассказывать о себе. Нестерпимо хвастать- да я –шта, да мы-шта. (когда Ельцина слушала, так потом дядю и вспоминала.) Клинический типичный случай- говорит мой муж-врач в таких ситуациях. Выпить не просто так, а повыпендриваться.
Меня отправили к соседям, там была девочка моего возраста- 5 лет, Кира. У них тоже было несмотря на ковер на стене голо, тускло, холодно. Ни книг, ни картин на стенах. (У бабушки была большая столовая, «зал» с картинами и трюмо в красном дереве, горка с фарфоровой посудой, и на стенах фотографии и даггеротипы в рамочках. А в дедушкиной мастерской настоящее богатство- машинка «Зингер», на педали которой было отлично качаться, манекены и множество лоскутов, шкатулок с нитками и «тюрючков». Дома у нас уже были ковры и ковровые дорожки, сервант и шкафы,китайские вазы и этажерки с книгами, кроме всего прочего. А тут?) На таком же диване, на полке сидели куклы, играть ими было нельзя. Только подержать. Я отлично помню, как мне там было страшно, тоскливо, неуютно. Потом мы легли спать на полу и было жестко и холодно. Я была послушная девочка и не жаловалась, но начала тихонько плакать. А Мама была очень решительна, смела, расторопна и сердобольна. Она встала, подняла меня, утешила, мы оделись и поехали на вокзал трамваем. Электричек уже не было, но она договорилась с машинистом и нас посадили в товарный вагон. Горела свечка, стукали колеса -было жутковато, но все-равно лучше, чем у дяди. Мы вышли на нашем разъезде, добраться домой уже не было никакой возможности, телефонов не только мобильных, простого телефона у нас дома не было, и папа не мог за нами приехать. Все-таки-6 км и зима , и ночь. Мы пошли к Маминой знакомой старушке. Боже мой, в их маленьком домике было тепло и чисто. Полосатые половички на чистом полу, белые, вышитые ришелье задергушечки на окнах, чисто выбеленная горячая печка, вкусный запах сдобы. Да Рай земной. Нас накормили горячим молоком с шаньгами и яблочным вареньем. Больше такого варенья из райских яблочек я нигде не пробовала. Потом уже узнала- нужно варить обязательно с хвостиками, только тогда оно будет таким ароматным. Бабулька все-время что-то приговаривала
-Ой-ой-куда на ночь-то глядя. Утречком, Веронька, утречком…И гладила меня морщинистой рукой по голове.
-А Василий муки-то добыл. Слава Богу. Правда. Маленько лежалая, а все одно- мука. Как вот без нее обойдешься-то, не постряпашь ничо…
И мы улеглись на лежанке у печки спать. Я успокоилась.
С тех пор я не любила пролетариат, вот, как профессор Преображенский. Даже боялась.
И благодаря Щучанской музыкальной школе не имела с ним дела никогда!
Но вот исходя из такого быта, когда власти гнобили и издевались над людьми, а писатели пописывали, как хорошо и счастливо мы живем, а композиторы писали насквозь лживую музыку, (где-то они теперь?!), а любимцы царьков, таких, как Уланова или Лемешев просто сказочно богато жили, в нашей детской среде совершенно не ценилось умение играть, или читать стихи, или петь, или лучше всех учиться, нет и еще раз нет. Среди девочек было важно иметь не просто резиновые сапоги, а цветные. Не одно пальто, хоть и говорили мы «пальтушка», а два или три. Не платок, старую шаль на голову, а шапочку. Умение играть в лапту, и в штандеры, кататься с горки не на санках , а на коньках, иметь не книги и игрушки, а чугунок с сечками (осколки битой посуды с рисунком).
И ничего этого у меня не было. Хорошее пальто, но сшитое дедушкой, платок на голову и валенки, а потом еще очки. Полная неуверенность в себе. Жизнь семьи представлялась, как поле трудов и преодолений и мои успехи воспринимались, как нечто совершенно естественное. Все трудятся и ты трудись. Никто не хвалил и не восторгался мною. Ну отличница, ну и что? Ну, на смотрах играю и читаю. И на Олимпиаде областной одна я из всей команды решила 3 задачи, а остальные вообще ни одной и что? И ничего. Гордился мною только Мамин брат дядя Аркаша. Все. Это жизнь? Детей нужно захваливать, как это делают еврейские мамы. Обязательно авансы в виде восхищения, восторга, похвалы, ласки, особенно девочкам. Свинцовые мерзости жизни они еще узнают. Поэтому, чтобы ребенок был уверен в себе, он должен знать, что он лучший и единственный. Но с лучшего и требовать, как с лучшего. И уделять внимание. Впрочем, все эти рассуждения не очень относятся к музыкальной школе. Просто я хочу сказать- я была предоставлена сама себе, после всего обязательного: уроков, музыки, помощи по дому, я брала проигрыватель в виде чемоданчика и часами слушала музыку, а потом читала.
Сейчас наша старшая дочь ведущая преподаватель в музыкальном училище. Она блестяще, нисколько не преувеличиваю, закончила Киевскую консерваторию. В классе великолепного преподавателя Б.Г.Федорова, а это школа Гинзбурга. (Замечу: Гинзбург учился у Гольденвейзера, Гольденвейзер у Зилотти, Зилотти и Листа и Пабста, Лист у Черни, а Черни у Бетховена пока тот не оглох, и Сальери, вот такая хронология. Многие пианисты Московской консерватории пра-пра-пра-правнуки Листа и Бетховена, я уж не говорю про Блуменфельда). Она постоянно играет сольно и с оркестром, но близко не знает музыку так , как знаю ее я. Мне все время хотелось в другой мир- и этот другой мир была музыка.
А кроме того Александр М. научил меня подбирать на слух. В Челябинске в новом Дворце спорта проходил какой-то песенный фестиваль. Пел Эдуард Хиль. Мы ездили на концерт, и слушали по ТВ. У нас уже был телевизор «Рубин», а у Михаила Прохоровича малюсенький «Рекорд». Челябинский канал крутил этот фестиваль день и ночь. Молодой, голосистый, артистичный, улыбчивый Хиль пел про то- как хорошо быть генералом, а Шаинский тогда придумал песенку про Ладу. Александр М. набросал на нотной бумаге начало, остальное нужно было подобрать самой. И я,естественно, подобрала и сначала с удовольствием играла. А потом меня начали, как в фильме сказано «терзать смутные сомнения». Как-то подозрительно быстро мне эти песенки надоели, а «Рондо Антониды» нет, и подобрать точно, особенно вступление, я никак не могла. 17 сонату Бетховена я просто запилила, также как и «Аллегретто», а песни, которые пел тогда Ободзинский опротивели также быстро, как и то, что хмуриться не надо, Лада. Интуитивно я поняла, что одно дело слушать «Пиковую даму», я знала ее наизусть или «Аиду» и совсем другое- популярные песни.
Я уже много лет, работая в музыкальной школе, постоянно играю примеры из классики на любые свои рассуждения, и часто встречаю, печально часто, совершенно равнодушный взгляд. Замылила попса у детей ухо, и кажется навсегда. Пример. Ученица играет на блокфлейте (я преподаю сейчас блокфлейту и аккордеон, 15 лет отработала концертмейстером в ансамбле танца, играла на ф-но, потому отбренчать могу многое.) «Арагонскую хоту» Глинки. А я и Арагонскую хоту и Испанское каприччио Римского, и Бизе знаю и люблю. Когда-то я прочла «Наполеона» Тарле. Тарле наш земляк (херсонец). Он кроме всего в этой книге писал о характере испанцев. Они одни не позволили Наполеону оккупировать всю Испанию и разделить ее на королевства и герцогства для его родни и генералов., т.е. о мужестве, стойкости, храбрости и т.д. О цыганской касте певцов и плясунов, которые пришли в Европу из Индии и оказали громадное влияние на музыку вообще. Далее коррида, вспоминаю Хемингуэя. Девочка уже большая, дочка моей ученицы. Посещает собрания Евангелистов, слушает там какую –то музыку, хоралы наверное примитивные, не знаю. Но слышит хорошо. Я продолжаю растекаться мыслею по древу-играть Увертюру и Марш Тореадора из «Кармен» фрагмент «Альборады» Римского, испанский танец Чайковского и Шостаковича. И что? И как дети говорят: ноль на массу. Ученица стоит с тухлыми глазами, и просто не понимает о чем я. То есть мечу бисер перед свиньями, как они там у себя в собрании по Библии учат.
-Катя, ты хоть знаешь где Испания?
-?
-А Наполеона знаешь?
-?
-Ну, а музыка тебе понравилась?
-Да. (добросовестно врет, т.к. слушала совершенно равнодушно или вообще не слушала, а думала о своем)
-Катя, что сейчас читаешь по литературе?
-Этого....Пушкина. На украинском языке!!!
Теперь уже я таращу глаза.
-Пушкина на украинском, и что?!
-Та забула шо.
Программы украинских общеобразовательных школ ужасны. Нечто бессвязное и бездарное. Но и наши теоретики никак не хотят изучить пристально Казиника и работать по его рекомендациям. Теперь мы на Украине смело можем сказать, что не американцы тупые, как ошибочно думает Задорнов, а мы. Караул.
Конечно «Хоту» мы разобрали, и бьемся над выразительностью, но попса и наша система полностью лишили детей права на хорошую музыку и вообще искусство. Произошла необратимая смена системы понятий: что хорошо, а что плохо….И вот этим замыленным ухом они ничего не слышат, кроме-бумц, бумц. Я помню себя, когда мы репетировали «Смерть Озе» у меня сердце просто обмирало от красоты гармонии. Одна и та же фраза и каждый раз расцвечена мрачными, но красивейшими и разными аккордами. А когда, у меня девочка играла «Песню Сольвейг», что только я ей не говорила - и НИЧЕГО. Выучила, сдала на академе на хорошую оценку и привет- уже забыла. Вот это меня в нашей огромной школе, где занимаются более 700 детей заботит больше всего. Почему в провинциальной «музыкалке», в глубинке меня научили понимать и любить классическую музыку с детства, дня нет, чтобы я не слушала кого-нибудь из своих любимцев? Соседи по даче уже привыкли к симфонической музыке, а современные дети предпочитают Агилеру, Потапа, и еще каких-то незнакомых мне певцов, с их бессмысленным повторением одной и той же фразы? Трудный вопрос и ответ на него конечно неоднозначный.
И сейчас вспоминая музыкальную школу города(? ) или поселка Щучье я испытываю огромную благодарность всем моим преподавателям, уже сейчас понимая, что они многого не знали и не умели, но путем проб и ошибок занимались с нами не за страх, а за совесть. Спасибо им.
Ольга Голубь (Полюх) январь 2013 г.