Из-под нависших бровей и очков в толстой роговой оправе скрываются суровые и угрюмые глаза доктора. Она что-то с важным видом выстукивает по клавишам, словно давя невидимую блоху, которая перепрыгивает с одной клавиши на другую, дразня: «не поймаешь, не поймаешь!». Доктор поднимал ладонь, долго всматривался в клавиатуру, прицеливался и шлепал по очередной букве, но снова безрезультатно – блохе опять удавалось ускользнуть.
За ширмой, ведущей в смотровую зловеще выглядывает пугающее кресло, такое же (только поновей), как в районной больнице, которое Надя видела, когда всех старшеклассниц возили на профосмотр. Глядя на него, Надю даже передергивает, так оно ей ненавистно. В углу кабинета, у окна, стоит новенький шкаф. В другом углу располагается сам доктор, периодически давя блоху и внимательно изучая монитор. Справа, на стене висит плакат с призывом делать все прививки и с устрашающими последствиями для тех, кто их не сделает. Рядом с плакатом висит рентгеновский снимок больного туберкулезом.
- С чем пожаловали?
Неожиданный вопрос застает Надю за разглядыванием черного пятнышка у чахоточного больного. Надюша поворачивает миленькое лицо к доктору. Та по-прежнему ловит невидимую блоху.
Щелк. Щелк.
Надя думает, что зычный голос ей показался и продолжает разглядывать нездоровый орган.
- С чем пожаловали, я спрашиваю. Что молчите? – затем голос несколько смягчается, - У меня пациенты, быстрее рожайте, девушка.
На этот раз не было никаких сомнений – говорил доктор. Она даже приподнимает свои глаза и внимательно смотрит на прибывшую пациентку. Но только глаза. Голова остается без движения – наклонена в сторону клавиатуры, на которой, по-видимому, блоха строила ей рожицы. Получался этакий бульдожий взгляд исподлобья, точь-в-точь, как у соседского пса, который в прошлом месяце покусал младшего братика Кирюшу.
От такой картины у Наденьки внутри все сжимается. С потупленным взором она разглядывает, как пальцы правой руки нещадно теребят левый указательный.
- Гм…хм… А…
- Ты что, немая? Я по немому не понимаю, - рука приподнимается над монитором и кистью показывает жест, призывающей покинуть помещение, - иди, в следующий раз приходи, только сурдопереводчика с собой прихвати.
Надя хочет встать и немедленно удалиться, но так сильно волнуется, что оказывается не все так все просто, как хочется. К тому же от неподвижного сиденья у нее онемела нога. Воцарилось молчание.
Щелк. Щелк.
Снова взгляд исподлобья. Теперь с прищуром.
- Еще и глухая. Господи, кто только не придет по этой записи через интернет, - и тяжело вздыхает.
- Я не глухая, просто нога онемела, я встать не могу, - у Надюши непроизвольно текут слезы.
От стола со вздохом откалывается Глыба и идет на Титаник, уже захлебывающийся от слез и представляющий что с ним будет, когда Глыба соединиться с ним. Наде становится совсем плохо.
«Сейчас вышвырнет», - думается ей.
Но Глыба спокойно подплывает, вежливо берет Наденьку под ручки, уводит за ширму и усаживает на смотровое кресло.
- Руки то целые? Раздевайся.
Надя послушно расстегивает пуговицы на кофточке.
- Нет, ну дуреха! Ты что, у гинеколога ни разу не была?
- Была, но давно, еще в школе, - раздается оглушающий шепот.
- И что заставляли верхнюю одежду снимать?
До Нади, наконец, доходит, что требует от нее врач.
После непродолжительного осмотра Глыба воссоединяется с айсбергом, а Титаник, вопреки Истории благополучно пришвартовывается в тихой гавани под названием стул.
Щелк. Щелк.
Скрипит дверь.
- Можно?
- Нет, - глаза сосредоточенно высматривают надоедливую блоху. Дверь закрывается.
- Эрозия шейки матки, - выносит вердикт доктор, - двенадцатая неделя. Плод развивается нормально. Эрозию лечить надо. Только не сейчас, после родов, - доктор протягивает Наде желтый кусок бумаги, на котором обычно пишут направления на анализы, - назначаю кольпоскопию. Пиши направление. 6 гин. Да не прописью, цифрой. Г с маленькой. Ну, зачеркни. Дату. Да не сегодняшнюю, рождения. Зачеркни, вот снизу напиши. ФИО, - недоуменный взгляд Наденьки, - фамилию, имя, отчество. – Взгляд в очередной раз блуждает по клавиатуре. – Написала? Теперь число, подпись. Да, сегодняшнюю.
- Разрешите? – снова скрип открываемой двери.
- НЕТ! – лает доктор, заставляя Надюшу вздрогнуть.
Не прошенный посетитель в спешке закрывает дверь.
За дверью нарастает гул недовольства, все чаще слышны призывы к совести.
Опять несмазанные петли дают о себе знать:
- Извините, - всовывается голова прыщавого юноши, - у меня жена на восьмом месяце, - начинает она осторожно, - ей нельзя нервничать, можно мы зайдем, а то нас тут растерзают, - и, обернувшись к коридору:
- Лерочка, пойдем, нам доктор разрешил.
- ПОШЕЛ ВОН!!! – деревянная рама с окнами дребезжит, рискуя расколоться на части, слюни летят Нади на кофточку, щеки. Она их аккуратно вытирает тыльной стороной ладони. Блоха от греха подальше выпрыгивает вместе с юношей.
- Теперь бери этот листок и записывайся на кровь. Когда анализы сдашь, придешь ко мне, только не забудь предварительно записаться, я тебе выпишу направление на кольпоскопию. Затем с результатами ко мне. Да, когда выйдешь, скажи чтоб в течение десяти минут никто не заходил.
Очутившись в коридоре, она вдруг вспоминает, что хотела спросить, что это за эрозия, опасна она или нет. И еще хотела попросить, чтобы доктор повторил, куда ей нужно дальше идти, и то, что она сказала ей перед уходом она ровным счетом ничего не помнила, разве что какую то кассиопею или что-то в этом роде. Ох уж этот прыщавый! Сбил все мысли. Неожиданно она обнаруживает у себя смятый, влажный от пота, желтый листочек, в правом верхнем углу которого написано 416 каб.
- Мне туда!!! – радостно кричит Надя на весь коридор, заставляя обернуться на ее крик сидящих пациенток на железных, сваренных в одну скамейку стульев. Новеньких стульев!