Дар

Он был самым обычным человеком, что родился в мире без света. В мире, где день и ночь были абсолютно идентичны и различимы лишь благодаря часам. Вышел Он из самой непримечательной семьи, что наградила Его самым обыкновенным детством с бабушкиными традиционными блинами да мечтами о пустынном космосе. Образование Его было не сказать чтобы уникальным  или, как сейчас говорят, "престижным".  Да что там рассказывать - и интересными идеями, на первый (да и на последний) взгляд, Он не разбрасывался, как делают это многие из "великих".  Работал Он во временно;й  конторе:  главная часовая башня,  к слову, самое массивное и высокое здание из построенных когда-либо, синхронизировала время, а, точнее, его показатели на всех часах планеты, с учетом всех часовых поясов. Ее филиалы, занимавшиеся устранением неполадок, назывались временны;ми канторами. " Всему свое время " -  твердил улыбающийся молодой человек лет 28-ми со всех плакатов и рекламных щитов, которые, как плесень, возникнув в одном из захолустных микроскопических городов, медленно, но верно  разрослись и прочно пустили корни по всей планете, пожирая ее. Этим молодым человеком с идеальной улыбкой кинозвезды  и ямочками на щеках был основатель всего  "Time Incorporations", и уж он-то точно знал, что это не пустые слова. Выход главных часов из строя приравнивался к катастрофе мирового масштаба. Потеря во времени образовывала хаос, и в конце концов обезумевшие люди, не отдавая отчет в собственных действиях, учиняли насилие и беспорядки. Наш герой не занимался спасением планеты от утечки времени, Он не отслеживал временны;х преступников, не чистил и не смазывал шестеренки тикающих аппаратов в приемной конторы.  На Его скромную долю была отведена та самая должность, где только и делай, что заполняй жалобные бланки недовольных граждан, а затем  до ночи возись с этой необъятной горой одинаковых бумажек, имеющих абсолютно одинаковое (стандартное, как принято говорить) содержание, сумевшее искусным образом въесться в твой мозг, прямо в самый гипофиз, воспроизводящееся наизусть  по одной лишь команде нетерпеливого клиента: а он, как известно, всегда прав.
Иными словами, был Он  настолько тих и непримечателен, а жизнь Его настолько скучна и однообразна, что никто даже и подумать не мог, что в Его маленькой комнатушке под чердаком (который, к слову, имел скверную привычку регулярно пропускать сквозь себя влагу после каждого, даже пустякового, дождя), в самом обычном шкафу, среди одинаковых, ничем не выделяющихся из обычного стройного ряда вещей, рабочих костюмов, было спрятано нечто такое, что смогло бы заставить сердце каждого, хоть на какую-нибудь потаенную долю сознания мечтателя, биться сильным жаром. И хранилось это "нечто " в самом обычном сундуке (для ясности скажу лишь, что в свое время  у каждой уважающей себя бабушки что-нибудь в таком сундуке да хранилось). И была этим таинственным "нечто" полосатая пижама. Ну, знаете, такая пижама, про которую ни один взрослый вам не скажет, что у него в детстве была такая и ему приходилось ее надевать. А ведь была непременно. Наш герой, который уже был настолько взрослым малым, что ему позволяли работать с бумажками, с наступлением ночной половины суток  доставал  из-под полы свою полосатую пижамку, одевал ее, залезал  на подоконник и, закрыв глаза да расставив руки в стороны, как делают это перед взлетом журавли, спрыгивал  вниз. В пространство объятого сном города. Каждую ночь один из жителей крупного спального района покидал свой потертый панцирь прямо через окно. Стена. А в ней отверстие. Обычно в форме перпендикулярно расположенного относительно пола прямоугольника. Обыкновенное окно, которое есть в каждом доме. Окно, через которое вы заглядываете в другие окна. Окно, через которое Он смотрел на дьявольски-черное небо, что не могло не манить Его своей неизведанностью.
Механизм каждодневного, или, вернее будет сказать, "каждоночного" полета был предельно прост: в  определенный момент, когда земля, подобно зрачку наркомана, из маленькой точки превращалась в широкую плоскость, гравитационные силы словно переставали существовать и Он стремительно взмывал в воздух. Порой казалось, что облаченный в свою пижамную кольчугу, Он мог вечно парить под небесным куполом, проверяя его на предмет бескрайности; Он был просто одержим полетами: когда Он парил, то чувствовал,  как, оставляя весь мир с его дурацкими проблемами и  не дающей покоя  бумажной волокитой позади, приобретает нечто  божественно-светлое, возносившее Его до неизмеримых другим человеком высот, Он чувствовал, как  позволяя этой бессмертной черной бездне поглощать себя всего - целиком и без малейшего остатка - наделяется взамен необъятных размеров болезненной нечеловеческой силой. Эта сила наполняла  Его тело как хрустальный сосуд, превращая его в прекрасную бомбу. Вопрос заключался лишь в том, когда же суждено взорваться?
Конечно, ты не думаешь о смерти. Тебе и не надо. Если говорить предельно просто - смерть есть ничто иное, как потеря жизни. Переход из одного агрегатного состояния в другой, преобразование живого существа в представителя мира вещественного. Иными словами, познание жизни равноценно познанию смерти, и наоборот. При ощущении одного, второе неминуемо забирается под кожу и остается там. Ты человек и ты не думаешь о смерти. Да тебе и не за чем. Твоя проблема в том, что и в жизни ты ничего не смыслишь.
Там, вверху, Он не знал, что с ним такое, в каком состоянии находится Его тело и отслоилась ли Его душа, или по-прежнему, ее фитилек медленно расплавляет  оболочку, словно парафиновую свечу. Эта сила накапливалась в Нем с каждым полетом все больше и больше. Казалось, ей уже нет места, но она все равно находила себе уголок, укромное местечко, вместилище потайных резервов. И вот однажды оно освободилось. Вспыхнуло. Зажглось. Пламенная энергия, искажая все временные пространства, вырвалась из Его груди со скоростью, опережающей движение света. Способный уничтожить все живое, и Его в том числе, облетев весь мир по нескольку раз всего лишь в секунду, этот титанический хаос в миг преобразовался в одну лишь крошечную мерцающую точку, украшающую отныне эту кромешную тьму. Так появилась первая в мире звезда. Однако, они оба - и Он, и окружающая Его мгла - знали, что это далеко не предел и что настанет момент, когда Ему придется свершить, быть может, самое важное в своей жизни.
А затем часы пробивали повсеместно пять утра, а это может значить лишь одно - наступает время для Как-бы-рассвета. Как ни парадоксально, в мире, где царствует вечная ночь, пижамы предназначены сугубо для сна. И только. Ты не придешь в пижаме на работу или на прием в дорогой ресторан со стульями в бархатной обивке, что кажется всю жизнь только тем и занимались, что поджидали, когда же ты усядешься за них и не уйдешь, пока не закажешь что-нибудь до ужаса дорогое, а если и решишься пройтись в воскресный денек в таком виде через парк до любимого магазина с комиксами, то окажешься в заведении иного характера - там, "где тебе и таким как ты самое и место". Вот и приходилось каждый раз возвращаться в задрипанную комнату и отправляться на работу  -  бумажки ворошить. А по ночам - опять лететь вверх, к самым звездам, число которых с каждым разом становилось все больше.
И вот однажды, в неведомо какой год и день, случилось то, что обычно не записывают в ежедневник в колонку планов на выходные, чего ни по какому сценарию случиться было не должно. Когда  Он, убедившись, что почти все живое, способное ко сну, отправилось на заслуженный ночной покой, взошел  по своему обыкновению на подоконник, дверь его чердачной комнатки отварил сосед О. Сказать, что тот был поражен увиденным  - значит ничего не сказать. Просто представьте сами себя на его месте: что бы ты подумал, будь ты там? Ваш сосед, к слову, тихий и спокойный, вполне приличный и, что немаловажно, честный и порядочный гражданин, одетый в несуразную полосатую пижаму, просто взял и выпрыгнул в окно! Оставшись без единого шанса хоть что-либо сообразить и уж тем более предпринять, О. осторожно подошел к распахнутому окну и, в ожидании увидеть своего приятеля, прилипшего намертво к асфальту  (как по логике вещей и должно было быть) выглянул в окно, за которым  все было тихо и спокойно. Лишь только ветер шаловливо  игрался с телефонными электропроводами, изредка покачивая их. В дали послышался голос." ... отправляется с первого пути четвертой платформы". Минута. И звук разгоняющегося со скоростью жизни поезда. Мгновение. И тишина. О. еще долго смотрел на улицу в окно. Время замерло, оно пахло вереском; О. оказался в совершенно другом мире. Мире звезд, ветра, вечного августа и тишины, разрушающейся под натиском грохочущих поездов. Но что же все-таки произошло? Как можно выпрыгнуть в окно, не превратившись при этом в лепешку? И ладно, если просто не разбиться, так раствориться в воздухе, исчезнуть? Да и потом, он, бедный, всего-то за бумажкой зашел, дело-то плевое, а тут такое. Чего уж там, врагу не пожелаешь. Тут же его лицо, лицо бедного О. исказилось гримасой раздумья, которое, судя по напряжению в его глазах и жилке, выступившей в виде крохотного флажка - отметки невидимого человечка, значащей, что эта вершина (извилина, стало быть, задыхавшаяся под натиском внезапно обрушавшейся работы) уже покорена - легко не давалось.  И тогда он неуклюже, с видом рыбы, только что попавшей на сушу и потому жадно хватающей воздух, раскинул  руки в стороны и прошипел : "Что за чертовщина?!". Откуда-то донесся глухой и тихий хруст - видать, извилина, бедняжка, будучи не в состоянии выдержать такой объем работ, сломалась и решила взять оплачиваемый отпуск по причине многочисленных производственных травм. В голове О. моментально образовался вакуум, который он потом бы прозвал "роем мыслей". Наконец, осознав  на сколько он смешон, он перестал озираться по сторонам и решил что-нибудь уже предпринять. Действие было принято неожиданное и радикальное. О. решил, что будет ждать и, закрыв наконец-то дверь, взгромоздился всем своим весом   на шаткую кровать и принялся за дело. Дело оказалось тяжелее, чем можно себе представить. Чердак населяли крысы, которым в это время суток предоставлялось полное раздолье. Впрочем О. они трогать не стали - человек, каким бы он ни был, всегда испытание для такого рода существ. После взаимной трясучки с крысами от вида друг друга, с последующим к ним привыканием, О. уснул, сидя на чужой кровати. Во время сна О. то и дело, все бормотал себе что-то под нос. Все что-то про какие-то бумажки и чертей, про чертей с бумажками, про чертей, прыгающих из окон, про чертей, выбрасывающих бумажки в окна. Если предположить, что теория (как я ее называю - теория снов, порождающих события) о том, что сон - отдельная жизнь, и с каждым последующим сновидением, мы имеем шанс прожить другую, отличную от действительной судьбу, и, после этого, преобразованными, вступить уже в реальный мир, существование в котором, несомненно подвергнется изменению, верна, то очередную дурную жизнь О. мгновенно оборвал звук скрипучего окна.  О. встрепенулся и ... нет, не преобразился.
- О.? Ты ли это? Что ты тут делаешь?, - усталым голосом спросил Он.
На улице, кажется, начал подниматься сильный ветер. Тучи медленно стали обступать со всех сторон яркие мерцающие бусины.
- Я, я. Кто ж еще-то?
Наш летчик явно ощущал дискомфорт, который усилила в миг изменившаяся погода.  Его тайна раскрыта. Он летает по ночам и это очевидно. Очевидно, как и то, что за окном назревает буря. Почему Его сосед здесь - так же просто и  понятно. Да это и не важно, что бы этому О. ни было нужно - Его, нашего летчика, поймали с поличным. Он чувствовал себя раздетым. Будто Его внезапно обнаружили запертым в шкафу за занятием чем-нибудь постыдным. Все небо уже было нахмурено. Сложно представить  что когда-то, всего пару минут назад, оно было молчаливым - сейчас оно кричало, вдалеке послышался рокот грома. Пока Он пытался подобрать слова, О. расхаживал вокруг Него заложив руки за спину и смотря на Него так, как смотрят в магазине на странного вида манекен. Наконец О. остановился и с видом эксперта произнес:
- Я беру ее.
- Кого ее?
Прогремел гром. На сей раз ясно и отчетливо. Прогремел прямо в комнате, а затем, пробравшись через ухо, продолжал греметь в Его голове. На улицу обрушился сумасшедший ливень, танцующие капли которого были настолько велики, что сперва можно было решить, что начался град.
- Кого, кого? Точно не Мону Лизу! Пижаму твою беру, дурень.
- Она не продается!
- Я хорошо заплачу, не переживай. Ну, сколько ты хочешь? Я заплачу любые деньги.
- Она не продается, - настаивал он.
Когда бабочка порхает по цветкам, она ... просто порхает.
- Ну хочешь - забирай все! Я все отдам! 
Но если прикоснуться к ее крыльям, то жить ей остается не долго. Если бы люди умирали от прикосновений, стали бы жить иначе?
- Уходиии... - сквозь зубы проговорил он и принялся выставлять соседа за дверь.
Большинство погибают уже примерно через 10 минут, а то и раньше.
- Ты что думаешь, напялил какую-то пижаму и ты герой, и ты можешь все?! Ничего подобного!, - уже находясь снаружи колотил по запертой двери О., - Ты ничем не отличен от других! Ни! Чем!
Но самые талантливые и смелые, понимая какую штуку с ними проделали, успевают встрепенуться и взлететь.
На часах было 5 : 15. Наступлению Как-бы-рассвета препятствовал ливень, продолжавший исполнять свой странный танец: его капли барабанили по подоконнику, залетая за него и попадали на пол, куда он ( в пижаме) вступил мокрыми ногами.  Чернота, дарующая ему силы для создания звезд, пожирала их все стремительнее.
Он подошел к окну, и,  подставив лицо огромным каплям, устремил взор на небо, насколько это было возможно. С алых губ упало "Нет. Это не все"- тихое, прозрачное и твердое как лед. Твердыми руками Он схватился за ставни распахнутого окна и уверенным шагом взошел на него, как на пьедестал.
И тогда эти отчаявшиеся существа летят к самому большому, к самому красивому цветку, чтобы успеть опылить его последним.
И тут Он сделал то, чего никогда не делал раньше - Он обернулся и окинул своим спокойным и безмятежным взором полупустую, прогнившую комнату, служившую клеткой для Него все эти годы. В голове промелькнул ужасающий обрывок мысли, заглушающий ругань соседа, которая по-прежнему доносилась из-за двери - "так скоро!". Но тут же ветер прикатил новую волну, которая на сей раз принесла нечто целое и не оборванное. "Пора!" - гордо вымолвил Он и, тут же выпустив из рук ставни, полетел вниз, а через минуту уже  по своему обыкновению  стремительно взмывал на самый верх. Ветер неумолимо сбивал Его, кажется, на мгновение  Его окутали какие-то голоса, кричащие что-то непонятное, которые тут же отступили. Гром гремел все громче. Он тоже кричал. Промокшая пижама прилегала к телу, а Он все летел, летел, образовывая вокруг себя штормовую воронку, которая вскоре начала во всю искриться электрическими зарядами,  все выше и выше. И так, пока, наконец, Он не оказался в самом эпицентре того неистовства, что окутало и без того  не знавшее света небо. Прогремел самый раскатистый, пробирающий до костей залп грома и  на минуту все замерло: ветер покинул поле боя - он знал, что его партия сыграна и занял позицию активно наблюдающего зрителя, лишь только дождь, так же стихший, продолжал фонить.
То, что я сейчас скажу, просто запомни это. Если когда-нибудь тебе захочется ощутить на себе вечность, просто выслушай грозу, и тогда она откроет для тебя самое сокровенное, что только имеет - нескончаемую тишину, предшествующую первому своему выстрелу. Тишину невероятно глубокую, а потому обладающую убийственной силой. Он был неподвижен, в то время как его сердце колотилось испуганной птицей. Он поднес руку к груди, к той самой клетке, что таила всю его мощь в себе и одним ловким и сильным движением руки распахнул ее - испустив дикий, но непродолжительный крик, вынул сердце из грудной клетки и, еще агонирующее, подставил   первому удару молнии. Отовсюду посыпались искры. Короткое замыкание. Энергия, которой прежде, укрощенной, создавались звезды, теперь высвободилась полностью и завертелась, закружилась, сначала хаотично, затем - концентрируясь в пульсирующую сферу. Дождь прекратился, а тучи исчезли, однако молния и залитое жирной кровью сердце  по-прежнему были неразлучны. Начался звездопад: синие, зеленные, металлические искрящиеся звезды, слезами стали слетать с чуть озарившегося неба и это уже было невозможно не заметить - люди, крохотные как хлебные крошки, муравейником повалили из домов и, разинув рты, стали наблюдать невиданное зрелище. Тем временем сфера пульсировала все интенсивнее. Она переливалась красным, оранжевым, желтым, становясь все менее прозрачной. Свет рекой полился на улицы, дома, он затапливал комнаты, проникая в них через окна, щипал не привыкшие к нему глаза людей внизу, обдавал их волнами своего тепла. Наконец сфера, окрепшая, пылающая и непрозрачная, вознеслась невообразимо далеко, казалось, ей удалось выйти за пределы  неба, что окрасилось в свой истинный  ясно-голубой  цвет. Молния сверкнула в последний раз и ветер подхватил прах, оставшийся от испепеленного сердца.
Впервые небо украсила новая и самая яркая, необходимая всему живому, , как любовь, озарившая и обогревшая мир звезда, которую люди гордо  прозвали Солнцем. Таким был первый в мире рассвет.

Спустя пару дней несколько мальчишек, резвившиеся среди звенящих, играющих со светом колосьев, обнаружили в поле ржи тело молодого мужчины. Парень был одет в потрепанного вида полосатую пижаму, в груди его отсутствовало сердце. Взор потухших широко раскрытых глаз был устремлен к солнцу, а уголки губ были сложены в кроткую, но счастливую улыбку.