Наше время не рождает славословий. Внешняя красивость стиля и высокопарность ассоциируется с дурным вкусом. В 20 веке русская поэзия обрела пронзительную правдивость и суровую глубину. Духовное противостояние еще более усилило драматические ноты, которые и до того всегда были слышны. «От избытка сердца глаголют уста». Русское сердце наполнено страданием и плачем, наполнено с избытком, – свойство ли это российской соборной души, или испарения болот и суровый климат так влияют на наше сознание. На вершинах духа у великих русских подвижников сердце часто наполнялось сострадательной любовью ко всякой «твари», но редко чистым восторгом. Или это болезнь литературы: являть нам только выборочные образцы духовной и светской поэзии, оставляя без внимания светлые и гармоничные чувства? Почти все наши народные песни драматичны и нередко с летальным исходом. Вглядываясь в фотографии монахов и священников 20 века, видишь лица воинов и мучеников.
Проще говоря: язык не поворачивается, и душа смущается от славословий. Даже перед Богом мы молчим, как партизаны на допросе. Бог, действительно, велик для нас и, действительно, вездесущ. Бог сердцеведец, и душа молча несёт эту тайну близости, деликатно боясь оскорбить или опошлить её формальным для нас восточным красноречием. Русскому духу не свойственна и западная экзальтированность, трудно воспринимается и византийская пышность. Что же может наполнить нашу молитвенную жизнь, какие слова адекватны сердцу современного русского человека, чувству православного христианина 21 века. Неужели только суровое молчание?
Мы вступаем в новое тысячелетие, неся на плечах огромный багаж христианской культуры, но – несём из зияющей пустоты воинствующего атеизма, и эта пустота за спиной даёт своеобразную окраску вновь обретаемой вере. Сможем ли мы всем сердцем принять великодержавную пышность дореволюционных молитвословов или аскетическую грубость молитвенных образов древних отцов? Или создадим что-то новое, доселе неведомое, что будет звучать в унисон русскому сердцу.