Глициния

               






Глициния.




Наш  дом  стоял  на  окраине  города,  ну  это  я  конечно  загнул.  Окраина  эта,  была  приморским  бульваром,  тянущимся  вдоль  побережья  на  несколько  километров.  Как  любой  провинциальный  житель,  я  любил  прихвастнуть  приезжим  девушкам  местной  «гигантоманией». 

Иногда  мне  самому  становилось  смешно  от  моих  фантазий.  И  если  моя  визави  недоверчиво  опровергала  меня,  я  искренне  смеялся. 
Я  отвлёкся,  прости  меня  читатель. 

Наш  трёхэтажный  дом,  так  называемой  сталинской  постройки - считался  элитным.  И  я  любил  свой  дом,  оговорюсь,  это  не  личный  дом,  наша  семья  занимала  одну  из  двух  квартир  на  последнем,  третьем  этаже. 
Так  вот  продолжу,  любил  я  свой  дом  не только потому,  что  я  здесь  родился  и  это  не  оговорка.  Я  на  самом  деле  родился  в  этом  доме. 

Наверное,  я  так  стремился  увидеть  этот  мир,  что  выскочил  из  чрева  матери  за  считанные  минуты.  Скорая  приехавшая  забрать  мать,  вынуждена  была  признать  исключительность  моего  характера,  а  именно  мою  любознательность. 

Врач,  взяв  меня  на  руки,  показывая  меня  моей  матери,  сказал.
-Мадам,  ваш  сын  новый  представитель  человечества,  это – человек  любопытный.  И  доказательство  тому,  его  стремительное  рождение,  побуждённое  любопытством  мира  который  он  хочет  увидеть. 
-Аллилуйя! 

По  всей  видимости,  врач  был  или  подшофе (наверное,  ранее  принимал  роды  и,  скорее  всего,  родился  наследник),  или  же  был  большим  юмористом.

Опять  я  отвлёкся,  так  вот,  а,  чёрт  побери,  забыл,  что  я  хотел  сказать.  Придётся  прочитать  начало,  хотя  вспомнил. 
Я  любил  дом  ещё  и  потому,  что  его  оплетала  гигантская   глициния,   о   ней-то   мой   рассказ. 

Не  знаю,  за  что  она  полюбила  наш  дом,  но  её  объятия  красноречивее  моих  слов.
Представляете  дорогой  мой  читатель,  дом  в  два  подъезда  был  весь  увит  лианой,  так,  что  её  длинные,  извивистые,  перекрученные  жгуты  множественных  побегов,  объяли  дом  даже  с  торцов. 

С  самого  рождения, - а  родился  я,  во  время  цветения  моей любимой  глицинии - и  по  сей  день  восторгаюсь  этой  изумительной  красотой. 
Бог  мой,  я  сам  себе  завидую,  подумайте,  тысячи  нежно  сиренево-голубоватых  кистей  благоухающих  цветов  глицинии,  всю  мою  жизнь  сопровождали  преданностью  и  бескорыстием. 

Она  любила  меня,  но  и  я  беззаветно  любил  свою  глицинию.  Ствол  лианы  торчал  из  тротуара  в  квадрате  метра  полтора  на  полтора  не  заасфальтированной  земли  и  сам  ствол  до  уровня  трёх  метров,  где  он  расходился  на  многочисленные  плети - потрясал.  Толщиной  с  взрослого,  крупного  мужчину,  он  был  весь  перекручен  и  узловат. 

Часами  мог  сидеть  и  любоваться  этим  творением  природы.  Чтоб  лучше  её  видеть,  я  переходил  на  другую  сторону  дороги,  которая  отделяла  бульвар  от  города,  садился  на  поребрик  тротуара  и  видел  целиком  эту  удивительную  вязь  листвы,  плетей  лианы  и  море  благоухающих  цветущих  кистей. 

Мои  сверстники  недоумевали,  зовя  меня  погулять,  я  отказывался  ради  того,  когда  вот-вот  должны  были  распуститься  первые  цветки  глицинии. 

Особенно  перед  дождём,  кисти  длиной  до  тридцати  сантиметров  раскрывали  первые  цветочки - похожие  на  цветки  люпина - у  самого  основания  кисти.  И  вот,  этот  долгожданный  момент,  всё  окрест  заполнялось  тонким,  дивным  ароматом  несравненной  глицинии. 
Боже,  как  я  боготворил  этот  момент.

Маленьким,  мама  запирала  меня  в  комнате,  чтобы  я  занимался  музыкой  на  фортепиано.  Я  открывал  дверь  на  балкон  весь  увитый  лианой  и  по  её  крепким  плетям  спускался,  вниз,  убегая  на  море  поплавать,  или  в  порт  на  пирс,  порыбачить,  до  прихода  мамы  с   работы,  вновь,  как  Тарзан,  взбирался  к  себе  на  балкон. 

И  она  ни  разу  меня  не  подвела  и  в  благодарность,  я  прижимался  к  её  невероятно  красивому  основанию,  гладил  и  целовал. И  если  наступали  жаркие,  сухие  дни,  то  ведрами  носил  воду,  поливая  под  корень  мою  глицинию.

Но  с  этой  необыкновенной  лианой  связана  история,  которая  поразила  всех  жителей  нашего  дома,  а  нас  и  подавно,  потому  что,  эта  история  касалась  нас. 

У  меня  была  младшая  сестра  Лейла, -  мама  так  назвала  в  честь  своей  лучшей  подруги.  Мама  родила  её  поздно,  и  в  отличие  от  меня,  роды  были  тяжёлыми,  мама  пережила  большое  горе. 

Мой  отец  неожиданно  в  одночасье  умер.  Был  весёлый,  цветущий  мужчина  и  без  всяких  на  то  оснований,  взял  и  умер,  так  и  не  дождавшись  рождения  долгожданной  дочери.  Он  так  мечтал  о  ней.
Лейла  росла  трудно,  часто  болела,  но  к  первому   классу  все  хворобы  прошли,  и  она  расцвела,  как  наша  глициния. 

Мама  тряслась  над  ней,  как  над  редчайшей  орхидеей.  Но  удивительно,  при  всём  таком  внимании,  она  выросла  неизбалованной,  а  доверчивой,  очень  душевной  девочкой.  Её  все  любили,  но  и  она  любила  всех. 

В  нашем  городе  появился  маньяк  насилующих маленьких  детей,  весь  город  гудел,  возмущаясь  неповоротливостью нашей  милиции. Слухи  множились,  все  тряслись  за  своих  чад.  Да  и  как  могло  быть  иначе,  дети -  цветы  жизни.

Я  провожал  и  приводил  Лейлочку  домой,  отпрашиваясь  на  это  время  с  работы,  а  так,  как  я,  работал  рядом  со  своим  домом,  мне  не  препятствовали,  идя  мне  навстречу. 

Вот  и  сегодня  таким  прекрасным  сентябрьским  днём  привёл  сестричку  домой,  накормил  и  ушёл  на  работу. 
Где-то  около  четырёх  часов,  мне  позвонила  наша  соседка,  взволновано  крича,  чтобы  я  срочно  пришёл  домой.  На  мои  расспросы  ничего  вразумительного  не  могла  сказать.  Она  была  так  взволнована,  что  заикалась. 

Уже  подбегая  к  дому,  увидел,  галдящую,  жестикулирующую  толпу,  и  тут  же  подъехала  милицейская  машина.  Все  смотрели  на  наши  окна. 
Боже  мой,  моя  сестрёнка  висела,  закинув  ножку  на  толстую  лиану,  и  плакала. 

Расталкивая,  я  мгновенно  вскарабкался  к  своей  сестре,  она  обвила  мою  шею,  и  я  благополучно  спустился  вниз. 
Моя  мама  приехала  на  машине,  стояла  белее  мела,  Лейла  протянула  ручки,  мама  подхватила  её  на  руки,  слёзы  градом  текли  по  её  щекам,  и  её  трясло,  как  в  падучей. 

Обнимая  маму,  успокаивал  её. 
-Да,  что  ты  мамуля,  всё  нормально,  она  не  разбилась. 
Мама  протянула  руку  к  нашему  окну. 

Господи,  как  же  я  это  не  заметил.  Остолбенело,  смотрел,  как  под  нашим  окном  висел  с  петлёй  на  шее  из  плетей  лианы,  длинноногий  тридцатилетний  мужчина.  Его  фиолетовый,  разбухший  язык  вывалился,  один  ботинок  с  его ноги  упал,  и  была  видна  дырка  на  коричневом  носке,  в  которой  торчал  большой  палец. 

Уже  успокоившись,  после  того,  как  маньяка  сняли,  из  петли  лианы,  и  милиция  переговорила  с  нашей  девочкой,  стала  ясна  картина  произошедшего. 

Маньяк  позвонил  в  дверь,  представившись  электриком  и  ему  нужно  снять  показания  счетчика.  Ворвался  в  квартиру,  когда  доверчивая  Лейла  открыла  дверь.  Сестра  успела  отскочить  от  двери  в  комнату,  выходящую  окнами  на  бульвар. 

Маньяк,  зацепившись  за  стул,  упал,  и  это  спасло  нашу  девочку.  Она  вскочила  на  подоконник  открытого  окна  и  полезла  вниз  по  лиане.  Маньяк  пытался  её  схватить.  И  вот  тут  произошло  невероятное. 

Старая  узловатая  плеть  глицинии,  нависавшая  над  нашим  окном,  упала  прямо  ему  на  шею  и  он,  теряя  равновесие,  перевалился  через  окно,  но  он  не  упал  вниз,  а  головой  запутался  в  лиане  которая,  как  удавка  обхватила  его  шею,  и  он  задохнулся. 

Собаке,  собачья  смерть?!  Но,  мне  жаль  собаку,  а  этого  нелюдя  нет,  и  его  убила  моя  глициния,  и  никто  не  сможет  меня  переубедить  в  обратном.

Вот  такая  история  и  рассказывая  её  вам,  я  стою  рядом  со  стволом  моей  глицинии,  прижимаясь  щекой  к  её  шершавому,  узловатому  стволу  и  говорю  ей. 
-Ты  моя  девочка,  я  так  люблю  тебя. 
И  знаете,  я  не  вру,  благоухающие  кисти  глицинии  качнулись  одновременно  при  полном  безветрии.
               
август  15  2009