Снился Григорию Петровичу сон, что он, мальчишка, в своей деревне скачет на лошади без седла по росистому лугу. И так захотелось бросить пыльный металлургический город и уехать жить на село! Работал в горячем цеху, стаж выработал в сорок семь лет, ушёл с хорошей пенсией. Оставил городскую квартиру сыну и с женой поехал в родную деревню. Село, с характерным для большинства сёл советской эпохи названием, располагалось в живописном месте на берегу небольшой речки. Деревня называлась Ломачёвкой и соответствовала своей исторической судьбе.
До революции селились на высоком берегу крепкие хозяйственные семьи. Поставили мельницу на реке, мололи зерно со всей округи, сеяли пшеницу, рожь, овёс, лён. Держали скот, пчёл, охотились, разводили лошадей. В период коллективизации поломали крепкие хозяйства, отошли земли в коллективную собственность. Одних крестьян расстреляли, других сослали на Север. После войны обзаводиться хозяйством начал народ, на колхозных полях появилась техника. Построили среднюю школу, клуб, библиотеку.
Хрущёвское укрупнение всю устроенную жизнь сломало просто. Закрыли среднюю школу, и потекли колхозники в районный центр и в город: детей учить надо. Без молодых у села нет будущего, оставались жить в деревне пенсионеры, вернувшиеся после армии парни, которым некуда податься, многодетные семьи.
Отец Григория владел мельницей. За три дня до раскулачивания снялся и со всей семьёй уехал в город, так и выжили. Перед смертью рассказал Григорию, что зарыл рядом с мельницей кубышку с царскими червонцами.
Григорий Петрович в свои сорок семь лет видный был мужчина. Крепко сбитый, широкоплечий, с руками молотобойца, нос с горбинкой, волос чёрный без седины, прямой взгляд серых глаз и лукавая улыбка на губах. Нрава добродушного, спокойного и гордого. Такие мужчины нравятся женщинам и хорошо понимают животных. Как-то поинтересовался причиной его весёлого настроения.
— Я вот когда хозяйства стали передавать в колхоз под начало голодранцев, так развеселился, что на всю жизнь весёлым остался, — отшутился Григорий.
Приехав в деревню, купил Гриша пустующую усадьбу на краю села с десятью сотками земли.
Располагалась усадьба перед спуском в ложбину к реке, на открытом красивом месте, в стороне от деревни. Во дворе стояли дом и крытая постройка сеновала. Небольшая летняя кухня с баней довершали постройки.Кухня топилась для домашних нужд, и баня нагревалась от топки. К вечеру баня и вода в котле становились горячими, хочешь — парься, хочешь — мойся. Дом построен из толстых сосновых брёвен, первые два венца клались из лиственницы, она от влаги твердеет и выше влагу не пропускает.
В доме располагалась широкая русская печь во всю стену, с лежаком в добротном состоянии. На горячих кирпичах лежанки поздней осенью и зимой хорошо прогревать кости, выгонять простуду и хмель. Ставила хозяйка и хлеб в печь, вкусный и духовитый получался хлеб из местной муки.
Начал Гриша обзаводиться хозяйством: купил лошадь, телегу, корову, пяток баранов и коз, двух поросят, десяток гусят, утят, кур и петуха.
Поставил парник для помидоров и огурцов, посадил картошку, морковку, капусту, редиску, чесночок и лучок. И спокойно так стало на душе у Григория: при деньгах, здоровье на всём своём поживать. Проснёшься утром под крик петуха, задашь корм скотине, позавтракаешь яичницей, молоком, маслом — и во двор работать. К вечеру упаришься — и в баньку со свежим веничком. После бани пропустишь стаканчик самогона под солёный огурчик, картошку с бараниной и спишь крепким сном.
Хорошо, и в город не тянет, настоящая жизнь — она здесь, в родном селе. Без малого двадцать пять лет отдал огнедышащему металлургическому чудовищу. Окреп Григорий, в городе после работы стакан водки выпивал и хмелел. В селе под свою закуску пол-литра самогона с устатку принимал — только бодрило. Построил коптильню для рыбы, мяса, сала, делал и домашние колбасы. Ставил вино из смородины, крыжовника, рябины. Гнал и самогон для себя по дедовским рецептам из проросшего зерна и забродившего варенья.
С собой привёз двустволку и винтовку тридцать второго калибра, спиленную под обрез, для пулевого заряда. Весной и осенью промышлял уток, по зиме выходил на лося вместе с сыном. Купил сепаратор: своя сметана, масло, творог, обратом свиней пропаивал: мясо становилось нежнее. С деревенскими мужиками держался доброжелательно, но в гости не ходил и к себе не приглашал. Завёл крепкого кобелька, который двор стерёг и на охоту сопровождал.
С удивлением открывал Григорий в себе новые чувства тихой радости и согласия с природой. То на речке залюбуется закатом и про поклёвку забудет, то косачей на току пожалеет, не стреляет, замрёт и птицами любуется.
С усмешкой наблюдал Гриша и мелкие крестьянские хитрости. Картошки они с хозяйкой высаживали много, для себя и скотины. По осени примечать стал: то один куст завянет, то другой. Потянул куст — ботва в руке осталась, а клубней нет.
Местные ребятишки у него, городского, подрывали кусты картофеля, выбирали крупные клубни, а зелёный куст возвращали на место. Вот куст потихоньку и желтел, пропадал вроде как естественным образом. Подстерёг, поймал пацанов, сыновей бабы-одиночки, поговорил, дал большой кусок копчёного сала и молока. Наказал, за картошкой пусть приходят, когда копать начнут. Сын привёз из города полный чемодан недоношенной детьми одежды.
Жена Григория раздала одежду хозяйкам, у которых трудно было с детской обновой. Забегали детишки по деревне в платьицах, штанах и кофточках Гришиных внучат. И так их стало много. Идёшь по деревне — и сердце тихо радуется, сколько внучат играется. Управлялись по хозяйству вместе с хозяйкой, и детям свеженины отправляли. Год прожили, затеял Григорий пасеку ставить.
Места вокруг душистые по пригорку проходили, разнотравье. Купил улья и три семьи пчёл для развода. Позвал пасечника с другого конца деревни обучиться тонкому искусству ухода за пчёлами. Славно пошёл мёд в семье, внучат баловал и медовуху по первому сорту настаивал. Любо ему было с пчёлами возиться, трудолюбивые, несуетливые создания, живут по закону и для семьи стараются.
Наезжали городские друзья. Гриша колол барана и шашлыки устраивал из свеженины под медовуху и зелень. Хорошо на свежем воздухе после баньки молодость вспомнить, товарищей помянуть, анекдоты потравить.
Шёл в магазин, повстречал Альберта на телеге, немцем в деревне звали.
В конце войны пригнали пленных немцев для работы на песчаном карьере. Пленные вырыли землянки, в которых жили. Разрешалось им после работы ходить в деревню, менять ручные изделия на продукты. За еду чинили немцы и покосившиеся избы одиноких послевоенных солдаток. Дело житейское — дети стали расти у солдаток. Выживших немцев после смерти Сталина отправили в Германию, карьер закрыли, дети остались, росли с местными, бегали в лес, купались в речке и были своими.
Горланил песню про мороз и коня тощий возница с кудлатой бородёнкой, вдруг слетело переднее колесо телеги и покатилось с пригорка. Успел Григорий подхватить край трёхколёсной телеги и лошадь тормознуть. Сиганул немец в кусты за колесом, минут через десять только и прикатил.
— Это надо немца до такой бесхозяйственности довести, — рассуждал Гриша.
— Водка, всё водка проклятущая, — вторил ему Альберт, — и работы какой-никакой нет.
— Ты ко мне приходи, дам работу. Запьёшь — выгоню.
— Глины вот наберу, печь обмажу и к тебе притопаю.
Так и стал Альберт работать на хозяина. Выпивал только по праздникам, на свадьбах и на поминках, но под закуску. Раньше совсем не закусывал: чё добру пропадать? Пил сколько давали, домой доползал и отключался, с похмелья болел тяжело.
Рос Альберт Альбертович один у матери. Любила и баловала позднего ребёнка вдова. После смерти матери стал попивать с горя тридцатипятилетний сиротка и втянулся. На работу не брали, своё хозяйство разваливалось. По-деловому сошлись хозяин с работником. Впрягся Альберт в работу. Вместе и траву косили, и скотину пасли, и на пасеке трудились, и дрова заготавливали. Починили Альберту избушку, новый забор поставили, одежду к зиме справили. Начали на Альберта и разведёнки деревенские поглядывать.
Вроде отца заменил ему Григорий. Вместе и невест обсуждали. Выбрали тихую, работящую и пригожую Настю тридцати лет. Поселилась она в доме Альберта, её домишко совсем обветшал. Уютно в доме стало, и Альберт лицом посветлел, бородку сбрил, самосад курить перестал, на сигареты перешёл. Сманивали в колхоз — «Зачем мне ваш колхоз? У меня дядя Гриша — колхоз».
Пришёл раздрай на весь край, опять начали всё делить, ваучеры, земляные паи, перестройка, приватизация. С усмешкой смотрел Григорий на новые порядки — дуракам закон не писан.
Выкупил хороший участок земли, добавил земляные паи Альберта с Настей и зарегистрировал фермерское хозяйство. Переселил из города сына с семьёй, новый дом построили, прикупили технику и с шахтёрами заключили соглашение на поставку сельхозпродукции. Расширилось хозяйство, принял на работу переселенцев русских из Узбекистана и своих деревенских непьющих. Крепко стоял на своём Григорий: выпил на работе — больше на ферме не работник.
Подъезжали городские перекупщики и азики - Продай хозяйство, ведь сгореть может. Молча Гриша упирал обрез в живот покупателю и взводил курок.
Подстерегли одного, подрались изрядно. Въехал во двор на простреленных колёсах уазика. Прогрелся в бане со свежим парком. За ужином с сыном пошутил - Как это уезжать, ежели мы с тобой ещё и дедову кубышку с червонцами не отыскали? Да и хватит на своей земле, в своей стране от своих людей бегать. Пора и жить начинать.