-Ах, я сражу всех наповал, в газете все просто ахнут! Такая фактура! Такой матерый человечище! - волнуясь, думала я, и щеки мои горели. Совершенно случайно я узнала адрес удивительного человека, уломала его на интервью и теперь чуть не выскакивала из троллейбуса, который вез меня к славе, чтобы подтолкнуть его сзади для увеличения скорости. Дело в том, что Яков Петрович был ветераном Гражданской войны. Его ветеранский стаж изумлял и будоражил воображение.
\
-Если даже в 18-м году ему было 16 лет, то сейчас сколько же, - размышляла я. – 102 года ! Ну вот это да!
По телефону голос моего собеседника был вполне бодрым и я бы даже сказала звонким. Никаких признаков старческого маразма я не заметила:
-Ну уж если вам так надо, приходите, - поотнекиваясь пару секунд, сказал Яков Петрович. – Кое-что вспомню…Так-то есть что рассказать.
Наконец я выскочила на нужной остановке, пролетела через проходные дворы, подбежала к заросшему сиренью подъезду, махом одолела три этажа и нетерпеливо нажала на кнопку звонка.
-Иду, иду! – услышала я уже знакомый звонкий голос, и волшебная дверь-пропуск к славе - распахнулась, а представший передо мной Яков Петрович не только не разочаровал меня, а вдохновил на небывалый творческий подвиг. Передо мной стоял подтянутый слегка загорелый мужчина, лишь слишком светлые, словно выцветшие глаза указывали на то , что собеседник мой далеко не молод.
-Очень приятно, посидим , побалакаем, - улыбнулся представитель легендарной эпохи. “Живая страница истории” - мелькнул в голове у меня вариант заголовка.
-Я тут кое-что уже начал вспоминать…
В аккуратно убранной комнатке мы уселись за письменный стол. Я достала блокнот и диктофон.
-Я, пожалуй, начну с детства, - вопросительно глянул на меня Яков Петрович. Я радостно кивнула. Хорошо, что не надо задавать наводящих вопросов. Потом, если старичок собьется, я соориентируюсь и направлю беседу в нужное русло.
- Родился я в большом воронежском селе, - бодро и звонко заговорил Яков Петрович. –Папаша мой Петр Иванович был довольно обеспеченным. 15 десятин земли держал. И коровы у нас были, и гуси, и куры, и индюки, и козы. Еще собака была Федот – так у нас соседа звали Федот Павлович – вот папаша для смеха собаку так и назвал. Еще кошка была Муренка. Помню, когда мне три года было, она окотилась. И, представь, сама рыжая, а все три котенка, как смола…
Яков Петрович, видно, увлекся, разулыбался, глаза стали ярче и синее. Я слушала его с интересом, радуясь в душе, что сейчас смогу записать живые и интересные подробности быта крестьян черноземной губернии начала 20 века.
-У нас село большое было, больше 12 тысяч, а когда первая мировая война началась, многих мужиков на фронт забрали. Я хорошо помню, как нашего соседа Федота провожали. Он тогда так напился – ого-го-го! – засмеялся Яков Петрович. – Стоит около липы и с ней разговаривает. А я-то пацан был сообразительный, спрятался за деревом и слушаю его, тихонечко со смеху помираю. Он говорит: “Слезь, Матрениха, с липы. Я тебя, ведьма, вижу. Брысь, отседова! Я твою дочь не трогал…Кыш, проклятущая…” Ты понимаешь? Это у него белая горячка уже началась – до чего допил? – Яков Петрович радостно потер руки. – А я камешек взял такой маленький, да как ему в коленку запущу! Он дернулся и рухнул прямо в пыль. Во как испугался! И представляешь – ногу сломал и дома остался. Во как бывает! Ты это все записываешь?
- Записываю, - кивнула я, начиная понемногу тосковать. Одна сторона пленки в диктофоне скоро уже закончится. Только через два часа мы кое-как добрались до Гражданской войны. К этому времени я уже стала обладательницей бесценных сведений про бунт женщин-солдаток, тяжелые роды Ульяши , жены Федота, и смерть кошки Муренки под копытами урядниковской лошади.
Наконец в родном селе Якова Петровича установили Советскую власть. А потом в него ворвались белоказаки. Пленка в диктофоне давно кончилась, но тут я почувствовала, что начинается самое интересное и стряхнула некоторую одурь, которая уже, было, стала накатываться. Яков же Петрович стал еще более оживленным и выразительным в своем рассказе.
-Они, понимаешь, согнали мужиков, тех, что Советы поддерживали, и ну их пороть. У Филимонова во дворе прямо пороли. Прутья так и визжали: вжих-вжих-вжих….А тут врываются наши кавалеристы. Такое тут началось! Пули воют: пиу-пиу-пиу…Лошади ржут: иго-го, иго-го…Бабы по подвалам попрятались…
Надо отдать должное Якову Петровиче: говорил он очень образно. Деталей помнил множество, звуковые эффекты передавал мастерски. Беда была во мне. Я устала. Украдкой глянув на часы, который висели на стене, я посчитала, что сижу у героя Гражданской уже около 4-х часов, а его боевой путь так еще и не начинался.
-И тут понимаешь, я решил: ухожу с кавалеристами, - наконец услышала я долгожданное. – Так и запиши - кавалерийский полк входил в состав 13-й стрелковой дивизии…
Рука уже онемела. Но я старательно записывала славный путь дивизии, попутно отмечая преступления деникинцев, потом банд Колесникова, Курочкина, зеленых и т.д., хотя от усталости легендарные события не производили на меня практически никакого впечатления.
Красочные описания типа: “Представляешь, слева рожь, справа рожь, солнце шпарит, мошки, пот, а я как вспомнил: “Мама родная – мои сапоги новые Мишка Ковшиков забрал, а я в его старых, как дурак, иду… Где теперь тот Мишка? Кричу Петьке Захарову: “Эй, где Ковшиков?” - я уже слушала, словно в полусне.
В какой-то миг рука моя сначала сорвалась со стола, потом вернулась в исходное положение и, честное слово, без всякого моего вмешательства, вывела на новом листе кривые буквы: “Господи, помоги! Почему он все так хорошо помнит? Почему, Господи!”
Кажется, за окном прошумел быстрый летний дождик и снова выглянуло солнце, а я все сидела у письменного стола и смотрела на Якова Петровича оловянными глазами, мечтая лишь об одном: остановить этот водопад воспоминаний и покинуть навсегда гостеприимный дом.
1919 год совпал по времени с шестью часами вечера. На встречу к ветерану я пришла в 11 утра.
- Все, Яков Петрович, спасибо вам большое, - наконец решилась оборвать я бесконечную нить рассказа. – Мне пора… Я вам позвоню, когда напишу.
- Ты мне свой телефончик оставь, - велел Яков Петрович. – Я тебе еще не рассказал, как нам в Козловке бочку самогона выставили… Завтра дорасскажу.
Домой я ехала, нервно хихикая: “Уделал тебя ветеран, самонадеянная журналистка… “Сделаю материал супер-дупер”… Да все профессионалы небось давно про этого архиветерана знают, поэтому никто к нему в гости и не напрашивается… Эх ты, небога!” Утешало лишь одно: материал на полполосы все-таки лежал у меня в кармане.
Следующее утро я встретила разбуженная оглушительным спросонья звонком телефона и не менее оглушительным и звонким голосом Якова Петровича:
- Ты вот послушай, как мы со сватом на бочку самогона поспорили…
Война в изложении заслуженного ветерана еще вчера мне стала казаться цепью бесконечных жизненных анекдотов, иногда прерываемых или пулевыми: “пиу-пиу-пиу” или ржанием коней и криками мужиков: “Ну, бл…”
Я выслушала про бочку, потом про девку Файку, которая путалась с дезертирами, между этими рассказами, наверное, проскакивали представляющие с точки зрения истории интерес факты об убийстве атамана в Шиловом лесу и разгроме банды Куропаткина, но на меня накатило вчерашнее оцепенение.
- Ну как, понравилось тебе, что я рассказал? – хмыкнул в трубку довольный Яков Петрович.
-Угу, то есть очень, то есть спасибо вам большое, - очнулась я.
- Ты только это ничего не пиши, что я тебе наговорил, - услышала вдруг я и не поверила своим ушам. – Это я тебе так, для общего развития. А ты вот у меня возьми книжку про Гражданскую войну, там все хорошо описано, на каком фронте что было. А это все не пиши. Я против…
- Вы что, Яков Петрович? – ахнула я. – Вы же … живая страница истории. А из книжки – это совсем неинтересно. Никому такого не надо.
-Сказал – не пиши. Молодая ты еще – не справишься, - внушительно повторил Яков Петрович, а я вторично ахнула, поскользнулась на ровном месте и рухнула на пол, утягивая за собой телефон. Связь оборвалась, и больше с Яковом Петровичем мы не разговаривали. Возможно, он подумал, что я просто невежливо бросила трубку… А что подумала я, широкая публика не узнала, потому что очерк о герое Гражданской войны так никогда и не появился в нашей газете.