«Я помню, какими глазами мы увидели дивизию,
подходившую к нам в облаках пыли,
покрытую потом трудов и кровью чести.
Каждый штык ея горел лучом бессмертия».
Д.В.Давыдов
Как и принято, в русских народных сказках всегда на пути у, казалось бы, уже необратимого зла, встает с виду небольшое и бессильное, а на деле мощное и пламенное добро, которое и останавливает это зло и спасает всех. Вот только история, которую мы сейчас расскажем, будет совсем не сказкой, а реальной историей, произошедшей в начале августа 1812 года. Вместо классического представителя зла – Кощея, будет прославленный наполеоновский Маршал Мюрат, вместо классического доброго Ивана – царевича – русский генерал Дмитрий Неверовский, а вместо классического Тридевятого Царства и тех, кого надо спасти – Россия и русская армия…
***
Как же радовался и ликовал люд русский, когда после долгих, тяжелых, опасных и выматывающих отступления, боев, и игрой с наступающим на пятки врагом в «кошки – мышки» 1 и 2 Западные Армии Барклая и Багратиона встретились под стенами древнего города – крепости Смоленска, помнившего ещё смуту и польскую оккупацию.
Вот как рассуждал тогда всякий русский человек: итак, армии соединились, теперь они вместе и шиш корсиканцу, а не Россия и Москва – отступлений больше не будет, будет сражение!
Но получилось не совсем так.
Столкновения казаков Платова с французскими частями возле Рудни привели к уверенности главнокомандующего Барклая – де – Толли, что именно там – центр разбросанных веером войск Наполеона. И русские двинулись из Смоленска к предполагаемому узлу французских сил – к левому флангу противника. А к другому краю огромного веера распутницы – Франции – левому флангу, к городку Красному, предусмотрительный шотландец Барклай послал молодую 27 дивизию под командованием генерал – майора Неверовского, подкрепленную Харьковским драгунским полком и имевшую несколько орудий. Как оказалось, не зря…
***
27 пехотная дивизия была по – истине достоянием и детищем известного в очень узких кругах, но весьма талантливого полководца Дмитрия Петровича Неверовского. Он был положительным человеком во всех отношениях – честен, добр, умен, скромен, талантлив, в бою невероятно храбр. Недаром за участие в войнах, которые вела Россия, на его генеральском мундире висели боевые награды. Их количество по сравнению со многими его собратьями по службе было скромным, как и сам их обладатель, но все же они говорили сами за себя: Золотой Пражский Крест, Георгиевский Крест 4 степени и Анненская Звезда 1 степени, что вручил ему государь за создание по его же поручению 27 пехотной дивизии.
А началось всё это, когда к своему старому знакомому золотоношскому городничему Петру Неверовскому, проезжая через Малороссию, заехал фаворит матушки – государыни Екатерины граф Пётр Васильевич Завадовский. Старший сын Петра Ивановича Неверовского и его жены Прасковьи Ивановны Левицкой, 16 – летний Дмитрий, про которого говорили, что он очень похож на своего отца, понравился графу, и тот с согласия родителей увез юношу из родного дома в Прохоровке в Петербург, обещая протекцию и поступление на службу в гвардию, о которой юный Неверовский давно мечтал.
А потом поступление в Лейб – Гвардии Семеновский полк, откуда ещё граф Суворов начинал свой путь к славе, выход в офицеры, Русско – Турецкая война, Польское Восстание Костюшки, Морской Полк и служба в Ревеле, возвращение в Петербург с молодой супругой, шефство над Павловскими гренадерами и, наконец, поручение государя и ставшая родною 27 дивизия…
Вот теперь шлют его со своими ребятами под городок Красный, где наступление противника не ожидается. И что теперь будет – Бог весть!
***
На рассвете 14 августа на горизонте появилась кавалькада всадников. Это – вернувшийся в армию отставной генерал – майор Евгений Оленин и его ополченцы – смоляне. Он соскочил с лошади и доложил Неверовскому:
- Ваше превосходительство, на нас движется враг!
Это было настоящим потрясением. В первую секунду Дмитрий Петрович, было, не поверил, но крайне встревоженное и серьезное лицо Оленина совсем не располагало к подобным шуткам. Он приказал дивизии построится перед городом и хотел отстоять его, но следом за Олениным прискакал казак с передовых постов и, едва отдышавшись, подтвердили донесение Оленина:
- Ваше превосходительство, француз валом валит!
Да, это было правдой, на 27 дивизию шел сам Мюрат со своей кавалерией, а вместе с ним и Ледрю…. И тут командир понял, что судьба армии и России висят на волоске, на ниточке от гибели, и эта ниточка – он сам и 6000 его молодцов…
Не мешкая, Дмитрий Петрович собрал совет, где его хороший друг, командир одной из трех бригад дивизии, полковник Воейков, высказал своё мнение, которое было по душе всем:
- Хоть нам приказано только наблюдать неприятеля, но какой бы он силы не был, предлагаю дать ему бой в Красном, задержать, сколько сможем, а потом отходить к Смоленску.
Была составлена диспозиция: 49-й Егерский полк полковника Кологривова расположили в Красном, ему в резерве оставили по одному батальону 50-го и 41-го Егерских полков. Эти пехотные части усилили двумя орудиями конной роты под командой хорунжего Калашникова.
Дорога от Красного к Смоленску проходила по плотине. Генерал, понимая уязвимость своего отряда на этом узком месте, решил оставить город и дать сражение восточнее его. За глубоким оврагом на небольшой возвышенности он построил войска. Прямо у дороги разместил Полтавский, Симбирский пехотные полки. Фланги укрепил конницей. Правый — казаками, а левый — харьковскими драгунами. У Неверовского были колебания насчет использования артиллерии. Вначале ему казалось, что будет лучше поставить ее ближе к дороге. Но потом он изменил свое решение. Левый фланг выглядел слабее правого. Тут глубокий яр заканчивался, и французы получили возможность обойти и ударить в тыл. Неверовский поставил 10 пушек приданной артиллерии и прикрыл их харьковскими драгунами.
Хоть и невелики были силы отряда, и каждый человек был нужен для предстоящего сражения, Неверовский без колебаний приказал 50-му Егерскому полку полковника Назимова с двумя колонными орудиями отправиться к Смоленску, держать переправу через небольшую речку Ивань у села Кортыни, а в случае необходимости — поддержать отходящий отряд, ведь побеждает тот, у кого есть резерв!
Генерал спешно снарядил своего адъютанта гонцом к Багратиону: предупредить об опасности! Лишь только офицер скрылся из виду, на горизонте возник Мюрат со своей кавалерией, а вместе с ним и пехотная дивизия Ледрю, чьи войска уже нависли тяжелой мрачной тучей с холма, над крохотной и жалкой, по - сравнению с ними, пехотной дивизией.
Русские и французские солдаты разглядывали друг друга издалека. А командиры – эти два абсолютно разных человека, начиная от родного государства и заканчивая характером и сущностью, смотрели друг на друга в упор через подзорные трубы, каждый стоя на противоположных небольших возвышенностях. И каждый глядел на противника разно: Мюрат смотрел на Неверовского спесиво, с презрением и крайним самолюбием и самоуверенностью: да что этот русский генералишка со своим жалким подобием пехотной дивизии против него, прославленного наполеоновского маршала, героя походов и покорителя Европы, короля Неаполитанского и его адской кавалерии, гордостью империи, да к тому же в купе с прославленными вольтижерами! Вот она – сила военная, истинное рыцарство! А русские – никудышные и бездарные вояки, которых он загонит обратно в их дикую Сибирь!
А во взгляде тёмно – голубых глаз Дмитрия Петровича, которому вовсе не нужно было господство над всем миром, не было и намека на все то, что читалось в дерзких до раздражения и наглых серо – зеленых глазах Неаполитанского короля. Более того, не было ни ненависти, ни ярости, ни азарта, ни отчаянья перед громадой французской кавалерии. Было лишь непонятное Мюрату, да и многим другим в этот момент чувство долга и понимание, что каким бы не был этот Мюрат – хорошим или плохим, он – враг, противник, неприятель, посягнувший на священную для генерала родную русскую землю, и он должен погибнуть, но не дать пройти этому, пускай и великому, человеку вперед себя и погубить Россию – мать и её Армию, которая непременно сможет поспорить с тем, что французская – велика и непобедима. Уж кто–кто, а Дмитрий Петрович, офицер суворовской школы, это точно знал!
Именно тут и началась не только физическая, но и психологическая дуэль двух героев, с того момента, когда скрестились, словно сабли, два взгляда. В конце концов, Иоахим, самодовольно ухмыляясь, приказал атаковать.
***
Начался ад. Взревела артиллерия. Огонь русских вырвал из рядов атакующих многих офицеров и солдат. Но приземистые, низкорослые вольтижеры из дивизии Ледрю упрямо шли вперед…
Численный перевес французов становился очевидным. Огонь их артиллерии был настолько силен, что егеря несли большие потери, лишились лошадей артиллерийские упряжки. От взрыва вражеской гранаты загорелся вначале один, потом еще несколько домов. Огонь стал союзником неприятеля. Под его прикрытием французы стали огибать фланги. Несмотря на огромный перевес сил, егеря не дрогнули и не побежали, а стали организованно отступать. Но при выходе из Красного, когда дорога сузилась и пошла по плотине, отходившим пришлось совсем тяжко. Залпы французов производили среди них «опустошительные действия». Любое промедление становилось смерти подобно. Видя это, Неверовский распорядился бросать пушки и быстро уходить под защиту стоящих в боевых порядках пехотных полков…
Егеря поспешили выполнить приказ. Но французам удалось расчленить их небольшой отряд. Две роты 41-го полка были отрезаны. Возглавлявший их майор Крамаревский не растерялся. Прикрывая друг друга огнем, роты отбили несколько атак вольтижеров. Дружным залпом они встретили и конницу, которая вынуждена была отступить. Поскольку плотина уже находилась в зоне французского огня, Крамаревский повел своих подчиненных вброд через реку. На другом берегу их встретили свои…
Сражение набирало силу. Мюрат, как и предполагал Неверовский, начал обход его левого фланга.
Харьковские драгуны, стоявшие здесь, бросились в отчаянную контр – атаку против своих смертельных врагов – кавалеристов Мюрата, но были опрокинуты. И тут Дмитрий Петрович с ужасом понял, что в диспозиции своей допустил ошибку. Артиллерия его, оказавшись без прикрытия, не смогла остановить французской конницы, пять пушек достались неприятелю, остальные были уведены драгунами на Смоленский тракт. Положение русских войск, и так бывшее не очень завидным, значительно ухудшилось.
- Табак – дело, ребята! – толи почудилось это Дмитрию Петровичу, толи действительно кто – то из солдат сказал это.
И тут Неверовский приказал строиться в каре и отходить медленно к Смоленску, но ни в коем случае не бежать без оглядки, подарив противнику возможность любоваться их удаляющимся спинам, нет! Лучше смерть, чем такой позор! Отступать, организованно, держа каре, отстреливаясь из ружей и отбиваясь штыком, любимейшим русским оружием.
Кто знает, быть может, кто – то и догадывался, а может, и нет, но в тот момент, когда Дмитрий Петрович издал знаменитый свой приказ, его час пробил!
- Ребята! Помните, чему вас учили; поступайте так, и никакая кавалерия не победит вас. Не торопитесь в пальбе! Стреляйте метко в лицо неприятелю; третья шеренга, передавай ружья не суетясь: никто не смей начинать пальбы без моей команды!
Это было грандиозное зрелище. На маленькое тёмно – зеленое, выставившее вперед сверкающие на солнце, которое поднималось все выше и выше, штыки каре мчалась лава вражеской кавалерии. Земля русская тряслась и стонала под копытами вражеских лошадей. Самоуверенные лица офицеров уже были отчетливо видны, как при мирной беседе у костра на биваке. Впереди всех был польский седоусый полковник, подбадривающий своих отчаянных рубак движением рук. И тут произошло то, на что неприятель если и рассчитывал, то точно не ожидал такого результата: сохранявшие до этого гробовое молчание пехотинцы дали по команде чёткий мощный залп из ружей. Передовые ряды поляков, этого гордого и свободолюбивого народа, так и переходившего по ходу истории из рук в руки мощнейшим владыкам мира сего, в момент повалились замертво на землю, устилая её своими трупами и поливая кровью. Полковник, которого пуля пощадила, вместе с несколькими также чудом уцелевшими своими подчиненными все же сумел прорваться к рядам так неласково принявших их пехотинцев, но тут же все были сражены штыками, русским любимым штыком. Неприятель был повернут вспять.
Суворов, великий Суворов, любил говаривать: «Пуля – дура, штык – молодец!». В чем – то он все же был прав. Но в бою под Красным эти двое работали вместе и слажено. Где не дотягивалась пуля, там добивал штык. В этом и был залог успеха. Успеха инфантерии, иначе говоря, пехоты, в этом новом разразившемся споре пехоты и кавалерии, где, казалось бы, все же расставлено и понятно, кто победит.
Неверовский восторженно кричал, подбадривая своих ребят после их первого залпа:
- Видите, ребята, как легко исполняющая свою обязанность пехота побеждает кавалерию! Благодарю вас и поздравляю!
В ответ ему громыхнуло одним залпом из тысячи солдатских глоток:
- Ура! Рады стараться!
Дмитрий Петрович увидел к радости своей, что солдаты приободрились и готовы к новым подвигам. А ведь он говорил своим офицерам ещё в Москве, глядя чрез оконце на плац, где тренировались в строевом шаге и стрельбе вчерашние кадеты и крепостные мужички:
- Ещё посмотрите, господа, каких чудес наделает эта молодежь в сражениях!
Он знал, что в предсказании своем не промахнется – слишком хорошо он за месяцы тренировок и сборов знал, на что способны его ребята, и сам добросовестно учил тому, чему они до тех пор не умели.
А между тем медленный отход к Смоленску по красненской дороге продолжался, знаменуя себя жертвами, кровью, смыкающимися рядами каре и постоянными контр – действиями штыка и ружей. Подлетавшие к русским поляки были настолько близко, что могли переговариваться с нашими и нахально на правах обладателей численного перевеса милостиво предлагать сдаться, на что следовал благородный ответ солдат Полтавского полка и выстрелы:
- Умрем, но не сдадимся!
В виду отряда Неверовского, на пригорке у околицы Красного, окруженный блестящею свитой, стоял король неаполитанский. Одетый в зеленую, расшитую золотом куртку, в шляпе с высоким пером, лихо сидя на вороном коне, он руководил наступавшими французами. Его вид вызывал у проходившей мимо кавалерии чувство восторженного энтузиазма. Опьяненный превосходством своих войск, король в азарте кричал скакавшим эскадронам:
- Вот неприятель! Атакуйте дружнее!
В ответ кавалерийские командиры салютовали ему своим оружием и командовали: «Вперед, марш-марш!» Эскадроны один за другим летели на отряд Неверовского. Русские воины встречали их как подобает, военными хлебом солью: сталью и порохом, и мощными ударами заставляли поворачивать обратно.
Шаг за шагом двигались русские. Одна верста, две, три, четыре….Бой кипел не переставая. Прославленная конница Мюрата, как не старалась, но ничего не могла сделать с отрядом Неверовского…
Маршал Ней, что находился рядом, предложил собрату простое решение: взять отбитые в Красном пушки и расстрелять врага картечью. И ничего от этого сумасшедшего генерала и его таких же подчиненных – сумасбродов не останется – останется лишь дорога на незащищенный Смоленск и план великого императора сбудется. Но Мюрат, метавшейся в ярости от того, что он, Неаполитанский король, самый известный и самый храбрый кавалерийский начальник мира этого – НИЧЕГО НЕ МОЖЕТ СДЕЛАТЬ ПРОТИВ ЭТИХ РУССКИХ, КАК НИ СТАРАЕТСЯ! И поэтому он лишь, закипая и шипя от ярости, да впрочем, уже выливая кипяток наружу, лишь отмахнулся от благоразумного совета храбрейшего из храбрейших и крикнул:
- К черту! Я сам их разобью!
Чем и поплатился…
***
Несмотря на большие потери, которые были понесены во время отражения атак неприятеля, 27 дивизии все же удалось уйти от Мюрата, осознававшего свои ошибки, мечась, как от самой тяжелой лихорадки.
В этом труднейшем бою все — от генерала до вчерашних рекрутов — дрались отчаянно и храбро. Скромный, не любивший высокопарных слов, Неверовский так отозвался позже об их действиях:
- Увидел я, до чего может возвыситься мужество и неустрашимость русского солдата!
Здесь особенно отличился капитан Логинов, поручики Никифоров, Мартынов, Черкасов, подпоручики Кулак и Чайковский. Они, некоторые уже были ранены, приняли все меры для того, чтобы восстановить фасы каре. Своею храбростью и выдержкой они ободряли молодых солдат, вели за собой в штыковые атаки.
Французам, подпиравшим сзади отряд Неверовского, удалось на какое-то мгновение рассечь русский арьергард. Один из вражеских кирасиров бросился на полковника Воейкова, командовавшего арьергардом. Французского кавалериста, уже уцепившегося за полковничий сюртук, сразил подбежавший сзади егерь. Француз рухнул, держа в руках оторванные лацканы – всё, что удалось ухватить ему в этом бою, смертельном для него…
Посланные Неверовским егеря ликвидировали опасно вклинившихся французов.
Пять часов, отбиваясь пулями и штыками, шел отряд Неверовского по Смоленской дороге. Позади уже было двенадцать верст. Вот он уже приблизился к речушке, где их ждал Назымов с полком егерей и двумя пушками. Егеря, увидевшие неравный бой своих товарищей, пошли на выручку. Пушки открыли огонь. И случилось непредвиденное. Полагая, что здесь дивизию Неверовского ждут большие силы, французы остановились!
Неверовский благополучно переправил свой отряд через реку, где продержался до вечера. Дав войскам отдохнуть и разобраться по полкам, он вечером отошел к Смоленску. Потери отряда были большие — 1200 рядовых и 20 офицеров. Погиб адъютант генерала подпоручик Евсюков.
Так и прошли эти 45 верст непрекращающегося практически боя, отражения атак, выстрелов и подвигов где 27 дивизия накинула на себя огромный золотой плащ бессмертия и подставила себя лучам благодарного и благодатного солнца славы, которое в тот самый день было в зените и палило славой, не обходя никого…
Наконец, к вечеру, когда заходящее солнце окрашивало тихие воды Днепра в алый свой цвет, на горизонте показался Смоленск, древний город – крепость, где ещё несколько дней назад с такой радостью и триумфом встречались две армии после долгих своих мытарств, где покрыли себя славой и бессмертием, - цель столь долгого и далеко не безоблачного пути дивизии Дмитрия Петровича Неверовского.
В Смоленске уже находился прославленный и один из любимейших командиров во всей армии – генерал Раевский и его 7 пехотный корпус, с которым вместе они, по сути, несколько недель назад в районе двух белорусских деревушек Салтановка и Дашковка выполняли точно такую же задачу, что и Дмитрий Петрович со своей дивизией несколько часов назад – задержать противника насколько это возможно противника и закрыть собою армию.
Николай Николаевич выходил из города самым последним и был ближе всего к Смоленску в ту минуту, когда к князю Петру Ивановичу Багратиону примчался на взмыленной лошади запыхавшийся адъютант Дмитрия Петровича со страшным известием о том, где соизволили господа французы на самом деле перейти Днепр и поэтому именно ему, близкому другу князя и талантливому полководцу было поручено возвращаться в Смоленск, объединиться с 27 дивизией и держать город до прихода основных сил.
Неверовский явился к Раевскому с докладом, как к старшему по званию. Николай Николаевич долго глядел на Дмитрия Петровича как громом пораженный, как будто увидел воскресшего покойника, и только крайнее удивление мешало ему тут же перекреститься. Только через несколько мгновений Раевский заключил Неверовского в крепкие объятия и едва ли не со слезами искренне воскликнул:
- А Беннигсен сказал мне, что вы погибли! Слава Богу, вы живы!
Рады были генералы, рады были офицеры, рады были и солдаты этой встрече после таких – то приключений! И никого не пугало то, что одному корпусу и одной потрепанной порядком дивизии, потерявшей едва ли не половину своего состава в бою, придется удерживать город перед целой армией двунадесяти языков до прихода главных сил, которые Бог знает, через сколько времени подойдут. Потому что главное было то, что коварный план Наполеона по захвату Смоленска сорван, русские предупреждены и уже держатся всеми руками за Смоленск. И, как бы то ни было, главная в этом заслуга – генерал – майора Дмитрия Петровича Неверовского и его 27 пехотной дивизии…
***
Ох, и крепко просчитался Мюрат, посчитав, что сумеет в два счета устранить со своего пути Неверовского. И он это понял окончательно, когда получал нагоняй от своего шурина Наполеона, разъяренного тем, что его план сорван, и вместо поверженной дивизии перед ним несколько покореженных пушек:
- Я ожидал всей дивизии русских, а не семи отбитых у них орудий!
Как бы то ни было, но не признать подвига Неверовского никто не смог. Один из неприятельских офицеров восхищенно писал впоследствии: «Неверовский отступал, как лев!». Секретарь Наполеона записал в своем дневнике: «Самая блистательная храбрость наших солдат истощается; ударяя в густую колонну, они рубят ее, но не могут сломить». Князь Багратион, как никто другой знавший цену храбрости солдат, писал императору Александру в донесении: «Нельзя довольно похвалить храбрости и твердости, с какою дивизия, совершенно новая, дралась против чрезмерных сил неприятельских. Можно даже сказать, что примера такой храбрости ни в какой армии показать нельзя».
В Петербурге, тем не менее, слишком поздно признали подвиг 27 дивизии – лишь через два года, весной 1814 года, когда наши войска уже взяли точный прямой курс на Париж, пришли в армию награды за красненское дело, когда уже многие, в том числе и сам Дмитрий Петрович, сраженный тяжелым ранением под Лейпцигом, покоились в своих могилах.
А французы уже в 13-м бюллетене армии Наполеона записали, что 27-я дивизия русских в составе 5 тысяч пехоты и 2 тысяч кавалерии при 12 орудиях «была атакована и рассеяна в одну минуту», потеряв при этом половину своего состава.
Но это все не столь важно, это все не важно, а пока французы идут на Смоленск, вглубь страны, не зная пока, что через несколько месяцев попадут в смертельную западню, которую сами себе и устроят. А тройка русских генералов (Бог Троицу любит, недаром говориться так в народе) – Раевский, Неверовский и Паскевич готовятся к сражению…
08.02.14