В Нифигасино Лукоморьевского района и административно подчиненных поселку хуторах Берендеевке и Чупакабровке чудеса случались так часто, что могли удивлять только дикарей-курортников, да и то лишь в первый день по прибытию, который тут же становился и днем убытия.
Аборигены Нифигасино давно и прочно ничему не удивлялись.
Коренной нифигасянин Иван Иванович Хоттабычев, бессменный председатель поселкового совета и наш главный герой, в дальнейшем «мэр города», или просто «мэр», обнаружив на своем личном парковочном месте в тени векового дуба пластиковый мусорный бак с торчащими из него грубо сработанной метлой и аккуратным «магазинным» веником, удивляться такой наглости не стал. Оставив служебную «Ладу-Калину» на попечение южного солнца, мимо привставшей при его появлении секретарши Аллы Петровны, он привычно-уверенно вошел в свой кабинет.
- Ну, и чем сегодня обязан, Ягина Коcтьевна? – без церемоний вроде «здравствуйте», обратился он к худощавой даме неопределенного возраста в пиратском черном платке и облегающем камуфляжном комбинезоне. Увлеченно играющая шахматный блиц с его рабочим ПК дама пискнула «Ой!» и подпрыгнула.
- Что за манеры, Иваныч! Стучать надо, теперь вот икать буду. По твою душу я, сходка у нас…тьфу ты, набралась сленгов - слётка в Берендеевке, наказы тебе давать будем.
- Переикаешься. Вот сейчас участкового позову, враз переикаешься, потому что петь будешь, откуда у тебя бак с нашим инвентарным номером. - Брысь, дармоед! – мэр согнал с кресла упитанного рыжего кота с золотой цепочкой на шее и наклонился к пульту селектора - Петровна, Карацупова ко мне! Мухой!
- А по поводу слётки-сходки, подруга – да хоть сползайтесь, я-то при чем?
- При самом том. Ты теперь и наш мэр, Иваныч, раз Президент подписал бумагу о нацменьшинах. Не боись, не съедим по первому разу. Прообещаешься по наказам, примем резолюцию, и дадим мы тебе полгодика жизни для устранения заморочек.
- Круто! А с чего ты взяла, карга старая, что я с вашей шайкой-кодлой дела иметь буду? Не поеду, и не мечтай даже. И президенту я в этом плане не подчиняюсь, так как есть лицо неприкосновенное и самоуправляемое.
- Не поедешь, потому что туда и не проедешь. Со мной пассажиром полетишь, птица ты наша редкая. А нет, так советую немедленно приступить к эвакуации детей и женщин– не выдержит нежная психика зрелища, как и по какому месту, раз лицо неприкосновенное, тебя молодцы дядьки Черномора вразумлять будут.
.
- Разрешите? Иван Иванович! Сержант Карацупов по вашему повелению прибыл! А это кто же к нам пришел, без конвоя и с вещдоками? Напрасно вы, гражданка Баба, колготки не на ту часть тела натягивали, веничек-то ваш все равно вас с головой выдал. И к бабке не пойду, коли камера факт вместе с этим веничком зафиксировала, как ты на прошлой неделе от кафе «У Емели» казенный инвентарь угоняла. Подследственная, вам понятна суть обвинений? Вижу, что понятна. Тогда вопрос - будешь писать явку с повинной или желаешь изобличения в результате оперативно-розыскных действий?
- Ты меня не прессуй и на понял не бери, Карацупушка, мы теперь тоже права имеем. Сам доказывай, а я в отрицаловку пошла. Не я бак умыкнула! Такое мое последнее слово.
- Не ты, говоришь? Ах, адвокат вместо тебя говорить будет. Ну, звони, кто же против, раз положено. Теперь мобильничек сюда. А позвольте не для протокола, красавица, полюбопытствовать - зачем ты с веником везде светишься, следы заметаешь, что ли?
- Так запаска это, сам знаешь, какие розы ветров нынче. А движение? Что творится! – носятся, не звери как даже, летчики просто, блины угорелые! Иду на той неделе своим эшелоном, никому не мешаю, скорость шестьдесят строго. Соловей-разбойник в изумлении от такого минора с дуба упал и свисток проглотил. Тут на перепутье Горыныч вылетает, из корчмы, не иначе. Глазищи-буркала залил, все шесть штук, гонит на красный, как оглашенный. И орет в три глотки «Всяка нечисть бродит тучей»! Он завсегда, как примет по семьсот на каждое рыло, эту поет, а я с перепугу подумала, таранить в лоб будет. Ухожу резко вниз и вправо с переворотом, даю форсаж - считай, из пике вышла, а метла моя «хрясь!». Ступа о валун вдребезги, только щепочки по ручью и поплыли. Сижу на камушке, чисто тебе Аленушка, дрожу - ночь, место дикое и до дома тридесять вёрст…
- Хватит, Костьевна, байки травить, не уводи следствие в сторону - носик, небось, на ходу пудрила, вот и подзалетела. Но не мое это дело, а суда, истину устанавливать. И ты не в страхкомпанию пришла триллеры сказывать. Расслабься, напиши повинную, и, под подписку о невыезде, семь футов тебе под днищем.
- Начинать с чего, начальник?
- С того и начинай – такого то дня, такого то числа, по такому то поводу, я, такая то…
- Так... пятница… а двадцать шестое за раз писать или два раза по тринадцать? Ну, тогда сам пиши, я надиктую. Пиши. Слётка у нас в Берендеевке по графику. Общественность меня, значит, и делегировала за Ивановичем, так как номинально он начальствует и в своих угодьях, и в наших неудобьях, лесах да болотах заповедных…
- Диктуй, давай, не молчи, потом думать будешь. А чего это ты ушки нашорошила?
- Нашорошила, чую потому что - земля дрожит, кости гремят, копыта стучат - Кощеюшка, адвокат мой любезный, на Сивке-бурке скачет. Сейчас он тебе, сатрапу, и задаст, и пропишет, по какое сама скажу, число.
- Тпру! Стоять, волчья сыть, травяной мешок!
-Дамы и господа! И ты, Карацупов. По вновь открывшимся обстоятельствам моя подзащитная в нужное вам время находилась буквально в другом месте, а именно варила клюквенное пиво на усадьбе ее кумы Кикиморы. Вот этот бочонок емкостью в четверть барреля со знаком «Огнеопасно», и есть подтверждающий данное событие факт. Прошу с моих слов в протокол записать верно, вещдок приобщить к делу, и под его же, вешдок, залог, освободить из-под стражи гражданку Баба Ягину Костьевну немедленно. В чем и расписываюсь, покажите пальцем где, у меня Бармалей очки вчера спер.
- Убедительно излагает, сволочь мосластая, безукоризненная логика...Какое ваше авторитетное мнение будет, Иван Иванович?
- Мое авторитетное мнение не будет, а уже есть - пусть он кружку этого факта при свидетелях под протокол выпьет, мало ли чего можно ожидать от этой публики. И не мы его, а он нас пусть освободит от своего и его подружки присутствия, у меня уже голова раскалывается от этих тарахтёлок. Петровна, сообрази чего этому Плевако закусить.
- Пить не могу, за рулем, вы уж тут без меня. Пошли, ягодка моя, домой поскачем.
- Куда?! Всем оставаться на местах, руки и клешни за голову! Ты, монстр залетный, соображаешь, кого кинуть хочешь?! Самого Ивана Ивановича! Ясен пень, дурмановка или мухоморовка, раз пить отказываешься.
- Давно хотел спросить, Иван Иванович – вы его учили где, или он отродясь такой алогичный? Я же бессмертный, дегустатор в данном случае из меня неубедительный.
- Все равно оставайся до выяснения, академик! Алла Петровна, приглашай кота. Да скажи, пусть захватит свои банки-склянки и что там еще надо для химанализа.
- Ну, чего хмыкаешь, усатый? Сказывай, что нахимичил.
- Это не пиво…
- Так я и знал, теракт спланированный! Карацупов, под арест и в разные камеры!
- …это не пиво, это снадобье, «поворотник судьбы», по латыни «mefistofelizin».
- Отставить, Карацупов! Говори, старая, что за бурду ты со своей кумой забодяжила, из каких ингридиентов, и какую имела цель, иначе тебе ступа не скоро понадобится.
- Про ингридиенты - убей, если получится, не скажу. Лицензию отберут, тогда что, с метлой в дворники? А про цель я рассказывала, так Карацупов запретил. Сижу, значит. Ночь, место дикое и до дома тридесять вёрст. Тут на мое, хотя, какое там уж счастье, Иван-Царевич на Сером Волке скачет. Упала я им то ли в ноги, то ли в лапы - «Ваше Величество и ты, друг мой Серый - подбросьте в Чупакабровку к автосервису, авария у меня». Такой милый молодой человек, прямо угодник дамский, даром что августейший. Прискакали, высыпала я из подола то, что от ступы осталось. Черти, которые слесари, как обухом по голове - ступа восстановлению не подлежит, потому как гравицапа в лепешку, а теперь, говорят, таких не делают, только инжекторные. Понимала бы я что в этих несовместимостях. Пошла ночевать да горе горевать к куму Лешему - он же и директор сервиса, может, есть что у него на примете по цене сходной. От многая знания многая печали… Вычитал кум в газете, что урны заморские мэр наш прикупил…Да что говорить, взяла грех на душу, аки тать ночной бак умыкнула. А под утро, уже как из состояния аффекта выходить стала, явление мне было. Прабабка моя Яжка, как живая, и говорит человечьим голосом – «Возьми, паскудница, в полночь под горюч-камнем рецепт заветный, свари на болоте Центральном зелье судьбоповоротное, да и выпей натощак кварту охлажденным. А когда станет тебе дежавю, действуй строго по инструкции, что к рецепту приложена. Отодвинется жизнь твоя по оси времен обратно на пару делений, отряхнется от греха, и по старой колее покатится. Прикатится на то самое перепутье, здесь не зевай, кабы хуже не было - не в пике, а на вираж с набором высоты уходи. Бак только прежде возверни на место, не позорь наш род древний». Вот и весь сказ. Куме дело не шейте, как братьев прошу. На мне грех, я ее, душу чистую, втемную использовала.
- Ну, и чего ж ты судьбу-то не повернула, сестричка?
- Так бак же на место поставить надо было, чтобы не нарушились глобальные причинно-следственные связи. Не шутка, кто понимает. Завелся соколик мой в полоборота, мурлычет ласково, как кот Баюн. Лечу, как птичка, петь бы да жить при такой иномарке. Эх, думаю, а сколько той жизни, и правда, осталось! Лет двести-триста, и те протаскаться со ступой по сервисам? Вот и придумала я план коварный, как завлечь Ивана Ивановича на свою территорию, охмурить да дать выпить поворотника. Уговорить списать по акту оный бак, яко при транспортировке утерянный, не вопрос для Кощеюшки, Леший на ходу номера перебивает – так мне грезилось, и в натуре в масть все шло, но не учла я врожденной принципиальности и обостренного чувства самоуважения нашего дорогого Ивана Ивановича, господина Хоттабычева…
- Ладно, Костьевна, дальше не заливай, не на юбилее. Я и так уже такой растроганный, как тебе надо. Алла Петровна, спиши бак, как попавший под локальный сернокислотный дождь, и пусть эта баба летит-катится к Лешему. И все свободны, век бы вас не видать! Тебя это не касается, Карацупов, ты на службе.
…- Дверь прикрой… Сейчас прямо отправишься в командировку – узнаешь, какая сволочь третьего дня написанием непотребства на моей Калине, меня, Хоттабычева, перед областным начальством опозорила. Если Бабы Яги проказы, продолжение будет! Ну, пей!