Точка невозврата

                - Раввуни, почему ты не пишешь книг? Из Твоих                проповедей можно было бы составить целую библиотеку, а, между тем, Ты не написал ни строчки…
                - Библиотеку трудно сберечь, а то, что записано живым Словом в сердцах людей, нетленно. И потом…, я писал…, один раз…, на песке.
               


                Родовой ток
     Выглянув утром в окно, Люля испытала непреодолимое желание отказаться от поездки. Она частенько любила нарушать договоренности, данные загодя под вспышкой патологического энтузиазма, или, поддавшись коллективному азарту, но когда дело доходило до момента конкретной реализации задуманных планов, на нее вдруг накатывал приступ необоримой лени. Обладая богатым воображением, она заранее жалела о драгоценном времени, потраченном в большинстве случаев впустую, и, будучи человеком обязательным, не выносила никаких обязательств, кроме тех, которые постоянно приходилось исполнять по долгу службы.
     Вот и сейчас, Люля отчетливо представила себе дорогу до Белорусского вокзала под мелким нудным осенним дождем. Затем, неблизкий путь до дачного поселка, где они когда-то в детстве проводили каждое лето, в продуваемой всеми ветрами, раздолбаной, дурно пахнущей электричке, но особенно напыщенную болтовню единокровной сестрицы Вики, как всегда, только о себе любимой, и, помахав руками перед лицом, словно отгоняя эти непривлекательные перспективы, понуро поплелась в ванную.

     Хотя дачный сезон давно завершился, электричку ожидало довольно приличное количество пассажиров. Вика, беззастенчиво растолкав публику своими острыми локотками, ворвалась в вагон первой и кинулась занимать места. Люле почему-то вспомнилась их овчарка Айда, которую они с родителями брали по выходным с собой на дачу. Участок, который отчим получил от своей работы, был в километрах тридцати от города, и организация за скромную плату предоставляла сотрудникам автобус. Минут за десять до его прихода отчим отводил Айду на приличное расстояние от ожидающих огородников, но каким-то чудесным образом собака безошибочно узнавала «свой» из всех едущих по дороге видов транспорта и умудрялась ворваться внутрь первой, увлекая за собой на длинном массивном поводке полноватого, смущенного хозяина.
     Призрак ли давно почившей собаки Айды, присутствие ли Вики повернули мысли Люли совсем в другом направлении от цели поездки, и она, машинально плюхнувшись на жесткое холодное сидение напротив своих спутниц, погрузилась в детские воспоминания.

     Отец ушел из семьи, когда Люле едва исполнилось шесть лет, и мать, как это делают иногда недалекие, до глубины души оскорбленные изменой мужа женщины, пыталась внушить маленькой дочке, его боготворившей, что во всем виновата она и никто другой. «Вела бы ты себя хорошо…, была бы ты послушной девочкой…, убирала бы ты за собой игрушки…, не огорчала бы ты родителей…», то и дело слышала Люля. Она, конечно, понимала в глубине своей детской души, что не столь уж велики ее прегрешения и совсем не соизмеримы с такой бедой, как уход отца, но мать была так убедительна, подкрепляя свои обвинения обильными слезами, что малышка стала постепенно чувствовать себя действительно «плохой девочкой». Правда, надежда никогда не оставляла Люлю, и она мечтала достичь совершенства в своих поступках, думая, что если поведение ее станет безупречным, то папа снова будет жить с ними и все будет как раньше.
     Вскоре в жизни матери появился другой мужчина, он был человеком добрым, немного безвольным и относился к падчерице, как к родной дочери. Однако он посягнул на  место отца, которое она никогда не считала вакантным, и уже одно это обстоятельство не позволяло Люле впустить его в свое сердце, но, жалея мать, девочка делала тщетные попытки сблизиться с этим чужим, совсем не похожим на ее папу человеком. Она так боялась огорчить взрослых своими поступками, что старалась занимать в их жизни как можно меньше места и жила в своем собственном мирке, словно в коконе личных переживаний, недоумений и проблем, никогда ни с кем их не обсуждая. Была в ее детском одиночестве и положительная сторона, оно невольно помогло ей сформировать богатое воображение и магическое чутье на все таинственное и необъяснимое, чем полон невидимый мир, иная реальность, которую почти никогда не ощущают люди за бременем обыденных проблем и забот, замечая только то, что позволяют им пять органов чувств, и не более. Ей некому было задавать свои многочисленные «Почему?», и Люля сама находила для себя объяснения всех загадок жизни. Одно она поняла очень рано: выход всегда есть, он был тут, совсем рядом за пыльными шторами из малинового бархата, закрывающими дверь на балкон, но она запрещала себе думать об этом. «Слишком просто, - говорил ей внутренний голос, - а вдруг папа еще вернется…». 
     Вскоре из разговоров взрослых она узнала, что у отца родилась еще одна дочь, которую он назвал Викторией. Люля не только заочно возненавидела «разлучницу», но и перестала есть клубнику, которую в доме всегда называли «виктория».

     - А причем тут татары?! – Вывел Люлю из задумчивости недовольный возглас Вики. – Никогда не слышала от моего отца, что у нас в крови есть татарская кровь.
     «Вечно-то она при мне старается подчеркнуть, что это только ее отец, и больше ничей!», - с горечью отметила Люля, и вдруг с недоумением осознала, что ее сердце все так же переполнено жгучей ревностью, как и сорок пять лет назад, когда она впервые узнала о рождении единокровной сестры. Видимо, люди правы, говоря, что у ревности такая же долгая жизнь, как и у любви, но имея привычку во всем искать положительную сторону, Люля даже обрадовалась: «Значит, я до сих пор продолжаю любить отца!», - со вздохом подумала она, и постаралась на этом успокоиться.
      - Не татары, а катары, это представители одного из самых светлых и загадочных течений в мировой эзотерике! - Терпеливо, без тени иронии начала объяснять кузина Анна, их третья спутница. – Видишь ли, есть семейное предание…
       - Что за разница! – Бесцеремонно перебила ее Вика, брезгливо передернув плечиком, - один фиг – нерусь какая-то! – Попадая в привычную «экологическую нишу» младшей среди сестер, она начинала непроизвольно вести себя как капризный ребенок.
     - Ну, не скажи, лично я горжусь этим родством! – В голосе кузины Анны зазвучала патетика, она любила и умела проповедовать, возможно, делая это для собственного удовольствия, не обращая внимания на неблагодарную паству. - Не каждый человек в наше время может похвастать такой родословной! Смею надеяться, что таковых теперь и вовсе не осталось, хотя, как знать? Так вот, я продолжу.
     - Да ведь это только легенда, - попробовала остановить поток красноречия двоюродной сестры Люля, - вроде байки…
     - Нет! Я чувствую, что это правда! Я медитировала на эту тему и неоднократно! Представляла себе этого далекого предка и отчетливо осознала, что между нами пошел родовой ток. Вика имеет право знать, раз уж мы поехали втроем, постарайся меня не перебивать, пожалуйста, или ты сама хочешь рассказать?
     В голосе кузины Анны Люле почудилось разочарование и легкая досада, оттого, что ее могут сместить с кафедры.
     - Нет, нет! – Поторопилась ретироваться она, - прости, что прервала твой рассказ, ты правда так понятно все объясняешь, а я жутко косноязычна.
     - Термин «катары» можно перевести, как «чистые, неоскверненные», - продолжила свой рассказ кузина Анна так, словно выступала перед авторитетным научным сообществом. – Хотя у этого течения есть множество других названий, в частности, альбигойцы, или, скажем, манихейцы, богомилы, но не буду утомлять вас перечислением всего списка, так как это все синонимы, никак не влияющие на саму суть убеждений адептов. Часто эти общины были разрозненными, никак меж собой не связанными, но объединялись они единой структурой и строго соблюдаемым обрядом. Собственно говоря, «катарами» пренебрежительно окрестили представителей этого религиозного движения теологи Римской католической церкви, но впоследствии термин закрепился и стал использоваться в документах инквизиции. К слову сказать, и сама инквизиция была создана для борьбы с «альбигойской ересью». Нельзя, однако, утверждать, что катары исповедовали принципиально новое мировоззрение, скорее, они опирались в своем учении на традиции гностиков…, хотя я не полностью согласна с этим, было в нем нечто уникальное…, обольстительное…, и в их доктрине, и в образе жизни…
     Вика неожиданно почувствовала, что веки ее смежаются, она доверчиво положила голову на плечо вдохновенного оратора, угнездилась поудобнее, и тихонько засопела, убаюканная сладкоречивым голосом Анны с его глубокими бархатными обертонами, словно младенец, прочитанной на сон грядущий сказкой, но прежде, чем окончательно выпасть из реальности, пробормотала сквозь беззастенчивый зевок:
     - Мыться что ли любили очень, если чистые были? Или до них никому дотрагиваться было нельзя…, как неприкасаемые в Индии…
     Кузина Анна оставила ее выпад без внимания, возможно, проявила такт, или сделала вид, что не заметила невежества Вики, которое у той даже не хватала ума скрыть.
     Люля же слушала двоюродную сестрицу с удовольствием и неподдельным интересом, уже в который раз искренне восхищаясь, сколько знаний хранится в этой изящно посаженой на длинной шее, прекрасной мудрой головке. Любопытство Люли подогревалось еще и тем, что она была абсолютно уверена: действительно существовал в их роду этот таинственный предок, катар - служивший пару сотен лет назад садовником у князя, как гласили семейные предания…

     В какой-то момент повествования Люля незаметно для себя снова погрузилась в воспоминания, но теперь они потекли совсем в ином русле. В их с Анной судьбах было поначалу много схожего. Отцы – родные братья – крепко дружили, и семьи все праздники отмечали вместе большим, шумным общим застольем, где жены миролюбиво соперничали в сервировке и приготовлении кулинарных шедевров, ревностно охраняя свои рецепты друг от друга. Дочери же, рожденные в один год с совсем незначительной разницей, тоже были связаны нежной дружбой, делились меж собой детскими секретами и мечтами. Хотя матери ревностно следили, чтобы девочки всегда могли похвастать при встрече красивой одеждой, начитанностью и благонравными манерами, это не порождало в них соперничества или зависти.
     В один и тот же год обе семьи распались, но мать Анны сосредоточила на дочери все свои тщеславные помыслы, а Люлина – напротив, совсем перестала обращать на нее внимание, словно пытаясь забыть о ее отце, на которого та была внешне очень похожа. Одежду ей теперь покупали только в том случае, если прежняя совсем изнашивалась или безнадежно переставала соответствовать размеру. Однако достаток в доме был, но Люля до поры до времени об этом даже не подозревала, кормили ее в основном всухомятку, и часто вынуждали заботиться о своем пропитании самостоятельно. «Сходи в магазин, купи себе что-нибудь поесть, да не транжирь деньги на сладости!», - часто говорила мама, оставляя на холодильнике столь незначительную сумму, что Люля, стоя у прилавка «Гастронома» недоумевала, на что бы ее потратить «с умом»? Они продолжали время от времени видеться с Анной, но встречи эти уже не носили ни атмосферы радости, ни соперничества матерей, напротив, старшие женщины, собравшись вместе, только и делали, что обливали своих бывших мужей грязью, невзирая на присутствие дочерей, которым было очень больно это слышать.
     По мере взросления встречи кузин становились все реже, а с поступлением в разные институты и вовсе свелись к редким телефонным звонкам в дни рожденья или в праздники. Потом Люля узнала из разговора матери с отчимом, что Анна вышла замуж за дипломата и уехала с ним Йемен. «А наша курица никогда не сделает приличной партии, - громко, словно специально, чтобы дочь ее услышала, выговаривала мать мужу, - вечно сидит со своими книгами, хоть бы сходила куда-то». «Ну, что ты говоришь, Лидок, - басил отчим. - Она же кандидатскую пишет, у нее такая сложная тема, ты просто не знаешь биологии. Когда ей гулять и ходить по вечеринкам? Встретит еще свою судьбу».
     «Судьба», встреченная Люлей оказалась не слишком удачной, а брак не продлился долее двух лет, не принеся ничего хорошего, кроме сына, которого она боготворила и всячески баловала.
     Неожиданный резкий скрежет тормозов электропоезда вывел Люлю из задумчивости, и она немного устыдилась, что ослабила внимание к рассказу Анны, хотя та все так же спокойно, размеренным голосом продолжала свое повествование.
     - Таким образом, можно подвести итог, что в основе религии катаров лежал дуализм, целью которого было освобождение Евангельского Бога Любви от ответственности за происхождение зла и этого мира. Бог-Отец пребывал для них в Своем незримом Царствии, а наш мир сотворил дьявол или падший ангел, и потому он подлежит разрушению. Катары создали некую своего рода «цивилизацию Любви», но в средние века она была почти полностью истреблена римской инквизицией. Огромная армия, собранная в основном из уголовников, которым пообещали свободу, по всей Европе убивала тысячи невинных и непричастных к движению альбигойцев людей по принципу: уничтожай всех, Бог отличит своих от чужих. Поселения катаров в Лангедоке, Каталонии и Тулузе планомерно и последовательно стирались с лица земли на протяжении десятков лет. Их лидеры и наиболее видные деятели сжигались на кострах, хотя сами катары считали такую смерть наиболее почетной, ведь огонь очищает, и помогает душе подняться вместе с дымом прямо к Богу. Конечно, кому-то удалось избежать смерти, некоторые из них спаслись, и, что самое главное, сберегли свои знания и бесценные книги. Говорят, что у них была огромная библиотека, сравнимая, разве что, с Александрийской, а, может быть, это она и была, но дополненная религиозными трудами и писаниями самих катаров. Вот бы удалось обнаружить ее следы! Или хоть единую строчечку, намекающую на то, где она хранится! Я почему-то верю в сохранность этих текстов.
     - Ты думаешь, эта поездка нам поможет найти какой-нибудь след? – С сомненьем в голосе спросила Люля. – Ведь столько лет прошло! Если что-то и было, то дано исчезло, даже памяти не осталось, только разве что это странное предание, бытующее в нашем семействе, что когда-то давным-давно Князь Малицкий вывез из Италии одного беглого катара, и тот служил у него садовником несколько лет, вроде даже обзавелся семьей, но не легенда ли это?
     - Кто знает? – Пожала плечами Анна. – Могу сказать только одно, мы должны попытаться проследить наш родовой ток, ведь недаром я разыскала вас с Викой в «Одноклассниках» этой весной, почему-то я уверена, что именно мы втроем найдем нечто такое… выдающееся!
     - Клад! – Внезапно пробудившись от сна, воскликнула Вика чуть не на весь вагон, к тому времени почти опустевший. – Да, мы откопаем старинный княжеский клад и заживем как белые люди! Я куплю, наконец, дачу в Малаховке. А вы? Куда вы потратите деньги?
     - Утихомирься! – Засмеялась добродушно Анна, - нет там никакого клада, не тешь себя иллюзиями, мы просто прогуляемся, поглядим, что осталось от нашей дачи, кажется, там даже родственники какие-то живут до сих пор, надо бы к ним наведаться. Попробуем ощутить атмосферу места. Я бы еще посмотрела на руины княжеского дворца, вроде остатки фундамента сохранились от прежних времен, и хозяйственная пристройка там когда-то была, с детства ее помню, возможно, до сих пор цела. И потом, - добавила она очень тихо, почти беззвучно, - у нас с тобой разные понятия об истинных ценностях.
     Металлический голос, словно в фильмах о Фантомасе, объявил их остановку, и дамы направились к выходу, прихватив свои пакеты со снедью. Боковым зрением Люля заметила, что с сидения у окна поднялся благообразный, опрятно одетый старик, было в его облике и лице нечто притягательное и даже величественное. Потом внимание Люли привлек неких рисунок на запотевшем оконном стекле возле места которое он только что покинул.
     «Где я могла видеть такой рисунок? – Машинально подумала она, - я точно знаю, что уже встречала его! Но где? Что-то он мне напоминает…, как бы рыбу какую-то…, ну, конечно! Это же ИХТИС! Чудные дела происходят в этих местах. Интересно, это старик ее нарисовал, или кто-то другой, кто до него мог сидеть на этом месте…».


                Дед Катай

     - А вот и наше Щадрино! – Вика даже захлопала в ладоши от радости. – Как же здесь дышится легко и детством пахнет!
     - Как ты можешь что-то помнить? – Засмеявшись, спросила Люля, - ты же совсем кроха была, когда папа купил у нас треть дома. Он так мечтал, чтобы мы с тобой подружились. Да, вы здесь почти и не бывали, моя мама никак не могла найти общий язык с твоей. Потом отец продал свою долю двоюродному брату, дяде Коле. Сколько тебе тогда исполнилось? Года два?
     - Три. Я запахи помню, у меня отменный нюх! Тут всегда свежей травой пахло и куриным пометом. На всю жизнь запомнила. Это потому, что я никогда не курила, - Вика посмотрела на сестру с вызовом и осуждением. Она редко церемонилась с людьми и любила при случае «резануть правду-матку» в глаза, а уж «за глаза» прибавить еще кое-что сверх того. – А ужиться они не могли, потому что моя мамочка была очень чистоплотна, она до сих пор вспоминает, как Нина Никитична уронила в таз с вишневым вареньем половую тряпку!
     - Чистоплотна и брезглива – понятия несколько разные, - начала заводиться Люля, поскольку даже ее деликатность имела предел прочности, - это же ненамеренно вышло…, ее  собака Айда подтолкнула, когда она полы мыла, и тряпка случайно плюхнулась в таз, да и то на бортик только, а на варенье даже не попала, перекипятили его хорошенько…
     - И соседей угощали, - поспешила добавить Вика. – Они же при этом не присутствовали, маму вырвало даже!
     - Люлек, а ты сделала мне подборку по окситоцину, как я тебя просила? – Решительно вмешалась в накаляющий атмосферу диалог, кузина Анна. – Ты как биолог должна мне кое-что прояснить.
     - Да, конечно! Разве ты почту не смотрела сегодня? Еще вчера отправила все, что нашла.
     - Спасибо, я видела, - в голосе Анны Люле почудилось легкое разочарование, - но это все есть в открытом доступе, а меня интересовали именно твои личные разработки и наблюдения…
     - Я пока не имею права их разглашать, прости, но… они практически так и остались на начальной стадии, - стала оправдываться Люля, внутренне сокрушаясь, что не может удовлетворить любопытство кузины. – Применение этого гормона в лечебных целях оказывает очень противоречивое воздействие на подопытных. А что тебя конкретно интересует?
     - Я бы хотела знать, имеет ли он влияние на альтруистические качества людей? Говорят, значительное его количество и способность совершать бескорыстные поступки находятся в прямой зависимости. Ты, наверное, слышала, что в каждом поколении рождается примерно десять процентов альтруистов? Вот я и думаю…, может быть, с помощью окситоцина можно как-то увеличить этот процент…
     - Вполне возможно, что это так, но прямых доказательств у нас нет, и полагаю, что еще не скоро появятся, повторяю, разработки темы только в самой начальной стадии. Данных крайне мало, чтобы делать на их основании такие смелые выводы. К нашему недоумению, окситоцин оказывает иногда на различных людей прямо противоположное действие, и мы пока не понимаем, отчего это происходит…, более того, на мужчин и женщин он влияет совершенно по-разному. Я бы вообще не рекомендовала его использовать, коварный гормон…
     - Верно утверждают мудрецы: мужчина и женщина – это не одно и тоже, - засмеялась Анна, - у нас даже перемычка между правым и левым полушарием мозга больше, чем у них, оттого женщины и переключаются с предмета на предмет гораздо легче.
     - Что до бескорыстия, то могу тебе сказать, что люди с повышенным содержанием этого гормона в крови обладают, так называемым, «парохиальным альтруизмом», то есть, привязанностью до полного самопожертвования к «своим» и абсолютным равнодушием, если не ненавистью, к «чужакам». Как говориться, «доброта и воинственность в одном флаконе». Вывод можешь сделать сама – стоит ли лечить эгоизм окситоцином! Когда я была на конференции в Израиле, то слушала один доклад на эту тему, крайне любопытный, его делал биофизик из какого-то маленького городка, я даже его название не могу выговорить, но у меня записано, посмотрю, если тебе интересно будет с ним связаться. Про него говорили, что он не только выдающийся ученый, но и известный каббалист. Выходец из России, между прочим. Так вот, в его сообщении мелькнула такая идея о влиянии окситоцина на альтруизм, но как-то слабо это прозвучало, видимо, данных тоже не много. В частности, он сказал, что если вы пытаетесь пробудить в человеке любовь к ближним, то ожидайте, что вместе с ней проснется и ненависть к «дальним», кстати сказать, окситоцин, который называют «гормон добра», если его вводить искусственно, действует точно таким же образом. Вот бы с кем я поработала! Даже бесплатно…
     - А ты и так, почитай, бесплатно работаешь, - усмехнулась Анна. – В вашем захудалом НИИ тараканы сытнее живут, чем сотрудники! Я когда к тебе на работу прихожу, меня прямо оторопь берет, это же надо довести до такого запустения один из ведущих прежде Институтов! Вечные сквозняки, стены прогнили, полы ободранные, кошмар! А ты сидишь там за три копейки и творишь мировую науку будущего, бедолага.
     - Зато реактивов привозят вдоволь и, какие ни попросишь, а вчера ламинарный бокс притащили. Правда, вместо премии…. Мы, мол, тебе оборудование поставляем самое, что ни на есть крутое и современное, живешь – горя не знаешь. А деньги – извини, тетка, самим мало! На всех рассчитано не было. Опять же поездки заграничные бывают за их счет, как бы я попала на такие престижные международные симпозиумы, если бы ни мои спонсоры? Да, еще со своими докладами, я хотя бы имя благодаря своим работодателям имею в научном мире, и на том спасибо.
     - Думаю, тебе и в голову не приходит, какие за этими разработками могут стоять бабки, и сколько твои «работодатели» гребут с реальных заказчиков, святая ты простота.
     - Видишь ли, я вообще хочу сейчас переключиться на другую тему, она кажется мне более перспективной, я уже получила кое-какие результаты. Пытаюсь разобраться с CD4 позитивными лимфоцитами, а окситоцин, - это семечки! Хотя нельзя назвать его совсем бесперспективным. Просто он мало востребован.
     Вика при первых же фразах о предметах далеких от области ее интересов прибавила шагу и ушла далеко вперед, она ненавидела, когда при ней «умничают», то есть, обсуждают серьезные темы, в которых они не могла принимать участия. Казалось, даже ее спина манифестировала недовольство и раздражение, мол, приехали отдыхать, а эти тетки не могут поговорить о чем-то более занимательном и доступном. «Знают же, что я ничего в этом не понимаю! Так, нет, специально демонстрируют, что они такие образованные, чтобы меня хоть как-то уесть, - бубнила Вика сама себе под нос, - а на самом деле такие же тряпичницы, как и все остальные. Вечно по секондам таскаются и скупают всякое дешевое барахло, лишь бы лейбл был, что это брендовая шмотка! И подруги у них такие же, то и дело хвастаются друг перед дружкой, что купили на распродаже, а одеваются в одно чужое старье! Я вот никогда ничего ношеного не покупаю, слава Богу, мне мое материальное положение позволяет приобретать в магазинах и бутиках действительно шикарные новые вещи…».
     Дойдя до начала первой улицы, Вика остановилась, чтобы подождать сестер, так как понятия не имела, куда двигаться дальше. За столько лет дачный поселок сильно вырос и превратился в небольшой Подмосковный городок.
     - Ну, где вы там?! – Не выдержав, закричала Вика, едва завидев сестер. – Можно поживее ногами шевелить! Я уже в сосульку превратилась, вас дожидаясь, я же не знаю, куда дальше идти, тут столько понастроили. Где тут эти Годилины проживают?

     Встреча с троюродной сестрой несколько поколебала уверенность Анны, что родовой ток течет во всех представителях клана одинаково. Иногда этот процесс принимает прямо противоположное направление. Маргарита встретила их холодно и настороженно, не сразу предложила пройти в дом, а попросила предъявить документы. Однако, увидев  в паспорте фамилию Люли, которую та не смотря на два брака так и не решилась сменить в дань памяти отца, смягчилась, но едва она сели на старинный, скрипучий продавленный диван, начала жаловаться на постоянную нехватку денег, чтобы залатать крышу и заменить водопроводные трубы, словно пытаясь их отговорить от покупки никуда негодной недвижимости. 
     Анна попросила воды, и когда хозяйка вышла на кухню, высказала предположение, что Маргарита решила, будто они явились столь неожиданно с целью застать ее врасплох и потребовать свою часть дедова наследства.
     Люля сначала возразила, что никаких прав у них нет, и Маргарите это доподлинно известно, но, поразмыслив, решила, что женщину надо успокоить. Она уже в преклонных летах и, по-видимому, жизнью битая, оттого-то как пуганая ворона «куста боится».
     - Дак, чего вы сидите-то! Мечите на стол наши гостинцы, - Вика даже фыркнула, возмущенная бестолковостью сестер, - совместное чаепитие с московскими конфетами и марочным вином поможет наладить контакт.
     - Значит, вы приехали просто так? – Уже более приветливо спросила Маргарита, пригубив немного сухого вина и осторожно, чтобы не просыпать ни крошечки кокосовой стружки, развернула обертку «Raffaello», - семейные хроники собираете?
     - Да! – Подтвердила Анна, - что-то вроде того, я решила проследить нашу родословную, может быть, вы…, ты что-то помнишь? Мы ведь давно из этих мест уехали…, семейные предания какие-нибудь о наших предках, говорят, они были людьми не совсем простыми…, хотелось бы до своих корней докопаться…
     - Всякое в деревне говорили, я ребенком была, не слишком досужими россказнями интересовалась, хотя песенку одну глупенькую помню, что-то вроде частушки, меня ей бабушка научила. В деревне ее часто раньше на гулянках пели.
               
                «В объятиях князя прекрасная роза,
                За что я наказан жестокой судьбой!
                Уже не поможет ни месть, ни угроза –
                Преступной любви она стала рабой.
                Дитя незаконное скоро родится,
                А князь упорхнул с молодою женой.
                Не сможет порочное семя гордиться
                Теперь альбигойской своей чистотой!»

          - Вот это да-а-а! – Вика первой нарушила повисшее в комнате молчание, - и как понимать сей стишок?
       - Теперь уж и спросить не у кого, - сокрушенно вздохнула Маргарита, - разве что…, да нет, причем тут он…, болтовня одна…
       - Насколько я помню из рассказов бабушки, - робко начала Люля, - наш далекий предок был вывезен князем не то из Франции, не то из Италии, и служил до конца дней главным садовником в его имении.
     - Получается, мы из крепостных что ли? – С возмущением воскликнула Вика.
     - Радость моя, тогда еще и крепостного права-то не было! Разве ты не помнишь поговорку из школьного учебника: «Вот тебе бабушка и Юрьев день!»? - Вступила в разговор Анна, - Уцелевшие после истребления катары разбежались по миру, еще до Пугачева известны их поселения на Волге, так что же могло им помешать оказаться здесь, в Подмосковье? Я слышала по одной из версий, что они приплыли сюда, в Россию с людьми Бориса Годунова, а по другой – их вывез кто-то из местных князей. Наш предок был катаром, но крепостным никогда не был, просто служил князю. Девиз нашего рода: «Моя вера – Любовь», то самый амор катаров, но если прочитать это слово справа налево, то получится слово бессмертие.
     - Все это не разъясняет стишок! – Стояла на своем Вика. – А я хочу понять! Имеем ли мы отношение к княжескому роду?
     - Получается, что имеем, - усмехнулась Люля, - хоть и незаконное. Видимо, садовник застал однажды свою юную дочь с князем, и плод этой любви положил в дальнейшем начало нашему роду.
     - По-моему, Вика, ты страдаешь манией величия. – В словах Анны прозвучал упрек.
     - Вовсе нет, - парировала та, - я ей упиваюсь!
     - Конечно, все это очень любопытно, - подвела итог Анна, - но дальше домыслов и предположений дело так и не пошло. Скажи, Риточка, я помню, что была тут у вас прежде церковь старинная, цела ли она еще? Может, там какие-то записи о рождении сохранились в церковных книгах?
     - Цела, цела, - закивала головой Маргарита, - я туда часто хожу, батюшка молодой, но уж больно голос у него замечательный! И правда, зайдите, вдруг повезет!
     Родственницы расстались в самых наилучших отношениях, пообещав, не забывать друг друга и по возможности не терять связь.

     Служба в храме уже закончилась, но в воздухе еще устойчиво витал аромат ладана и топленого воска. В стрельчатой, зарешетчатой нише окна молодой, неказистый батюшка тихо беседовал и хрупкой печальной старушкой, одетой в глубокий траур. Люля с Анной стали обходить помещение церкви, разглядывая ее убранство. Вика истово перекрестилась на каждую из икон, прикладываясь к ним поочередно, и деловито отправилась покупать свечи. Наконец, отец Михаил освободился, и дамы поспешили подойти к нему.
     - Нет, - с огорчением ответил настоятель на их вопрос о церковных записях, - к нашему великому сожалению, ничего не сохранилось! Сам храм чудом уцелел во время войны, иконы жители по домам разобрали, когда немцы подошли совсем близко, только благодаря им, тут и есть все, что вы сейчас видите. Одна из самых старых прихожанок, как раз та, с которой я только что беседовал, но едва ли она может стать вам чем-то полезна. Ее семья перебралась сюда сравнительно недавно, а сама она только изредка приезжает в эти места навестить родных. Больше я никого не знаю. Хотя нет! Живет тут один человек в старой хозяйственной пристройке к барскому дому, только держится он особняком. В церковь не заглядывает, особо ни с кем из местных дружбу не водит, я даже не говорил с ним ни разу, потому что, как завидит меня, всякий раз лицо отвернет, или перейдет на другую сторону улицы. Его чудно как-то зовут, постойте, сейчас вспомню…, да, дед Катай! Более того, даже возраст его определить трудно. Видно, что не молод годами, а лицо свежее, гладкое, стать отменная, поджарый такой, я бы даже сказал худой. Если примет вас, можете попытаться его расспросить, вдруг вспомнит что, благослови вас Бог!
     На улице заметно похолодало и опять начал сеять мелкий, частый дождь, дамы поспешили открыть зонты и медленно направились по скользкой глинистой дорожке в сторону развалин княжеского дома.
     - Давайте вернемся в Москву, - захныкала Вика. – Ну зачем нам этот Катай? Может, он проходимец какой-нибудь, или маньяк, раз с людьми не общается. Прикончит нас и обворует, на мне золота одного почти килограмм, не считая бриллиантов! И на Анюте тоже есть чем поживиться. Тебе хорошо, ты какое-то паршивое серебро носишь…, копеечное…, почему я мужу не сказала, куда мы едем, сейчас бы позвонила, чтобы он приехал за нами, хотя нет, машину новую жалко гонять в такую даль. Боюсь я этого старика! Это же не имя, а бандитская кличка какая-то! Точно он нас прикокошит в своей пристройке! И никто никогда нас не найдет!
     - Ты еще скажи – изнасилует, - одернула ее Люля, - слышала, что священник сказал? Может, он вообще с нами говорить не пожелает, тогда мы сразу и уедем. Еще и двух часов нет, к ужину будем дома, не ной, пожалуйста.
     Подойдя к старым каменным воротам усадьбы – единственно уцелевшему архитектурному сооружению, хотя и изрядно обветшавшему, женщины остановились как вкопанные.
     - Это он, - прошептала Люля вдруг одеревеневшими губами, - старик из электрички! Вы его узнаете?
     - Да, - прошептала Анна.
     - Нет, - пискнула Вика.


                Шип зизифуса

     - Святой Отче, справедливый Бог Добра, Ты, Который никогда не ошибаешься, не лжешь и не сомневаешься, и не боишься смерти в мире бога чужого, дай нам познать то, что Ты любишь, ибо мы не от мира сего, и мир сей не наш. Фарисеи-обольстители, вы сами не желаете войти в Царство Божие и не пускаете тех, кто хочет войти, и удерживаете их у врат. Вот отчего молю я Доброго Бога, которому дано спасать и оживлять падшие души усилием добра. И так будет, пока есть добро в этом мире, и пока останется в нем хоть одна из падших душ, жителей семи царств небесных, которых Люцифер совлек обманом из Рая на землю. Господь позволял им только добро, а дьявол коварный позволил и зло, и добро. И посулил им женскую любовь и власть над другими, и обещал сделать их королями, графами и императорами, и еще посулил, что смогут они птицей приманить других птиц, и зверем – других зверей. И все, кто послушались его, спустились на землю и получили власть творить добро и зло. И говорил дьявол, что здесь им будет лучше, ибо здесь они смогут творить и добро и зло, а Бог позволял им лишь одно добро. И взлетали они к стеклянному небу, и как только поднимались, тут же падали и погибали. И Бог спустился на землю с двенадцатью апостолами, и тень Его вошла в Святую Марию. – Так приветствовал сестер таинственный господин словами странной молитвы. – Долго же вы до меня добирались, давно уже тут бродите вокруг да около. Пойдемте в дом. Зябко здесь. Ведь вы пришли за УТЕШЕНИЕМ? Только… готовы ли вы получить его?
     Он повернулся и направился к крохотному кирпичному строению, прилепившемуся к остаткам фундамента, уже изрядно покосившемуся от времени и перепадов погоды, будучи, вероятно, абсолютно уверенным, что женщины последуют за ним.
     - Я не пойду, - процедила Вика сквозь зубы, прячась за спиной Анны. – У меня весь живот свело, буду вас тут ждать, лучше умереть от воспаленья легких…
     - Как пожелаешь, - резко сказала Анна, что было ей совершенно не свойственно, и легонько ткнув Вику локтем в грудь, поспешила догнать хозяина.
     Дождь к этому времени разошелся не на шутку, к нему добавился ледяной пронизывающий ветер, и Вика, поколебавшись еще пару секунд, понуро повлеклась за сестрами.
     Поравнявшись со стариком, Анна сказала:
     - Я знаю эту молитву, мне прабабушка читала ее на ночь, когда приезжала к нам погостить. И тогда я засыпала крепко-крепко, без тех ужасных мучительных кошмаров, которые так часто снились мне в детстве.
     - Ветви одного ствола должны утешать друг друга, - сказал гостеприимный хозяин, распахивая перед женщинами дверь в свое жилище.
     Глядя на неказистый внешний вид строения, Люля ожидала увидеть внутри разор и запустение, однако, каково же было ее удивление, оттого, что состояние небольшой квадратной комнаты не оправдало ее опасений. Когда дневной свет, проник в помещение сквозь проем распахнутой двери, на какой-то миг ей почудилось, что изнутри на них изливается встречный поток чистого неземного света. Он озарял пол, выложенный изразцовой плиткой, и Люля с изумлением разглядела, что на каждом фрагменте была изображена пчела. Гладкий как зеркало, он так сиял чистотой, что можно было подумать, будто по нему ни разу еще не ступала нога человека.
     «По воздуху что ли он передвигается? – Восхищенно подумала она и остановилась в дверях, не решаясь осквернить грязными башмаками с налипшими на них комьями глины это удивительное, почти фантастическое покрытие. – Надо бы разуться…». 
     Люля осторожно заглянула внутрь, словно ожидая увидеть под стать полу еще и антикварную мебель. Однако все убранство коморки состояло из небольшого стола, расположившегося возле крохотного закопченного оконца, почти не пропускающего дневного света, деревянного топчана с наброшенной на него небрадой из шкуры оленя и двух табуретов. На гладких выбеленных стенах не было видно ни копоти, ни паутины, словно хозяин только тем и занят был с утра до вечера, что наводил в своей обители идеальную чистоту.    
     Старик, видя, что женщины не решаются пройти из опасения наследить, вошел первым, зажег керосиновую лампу на столе и сделал приглашающий жест. Люля все же сняла кроссовки и поставила их у двери, сестры последовали ее примеру.
     - Не волнуйтесь, - улыбнулся хозяин, оценив, тем не менее, их деликатность, - этот пол легко содержать в чистоте.
     «Странно, - отметила про себя Анна, обведя комнату внимательным взглядом, - все вокруг сияет чистотой, а окно, словно сто лет не мыли. Может, не хочет, чтобы его снаружи видели…, и кухни нет, где-то он ведь должен еду себе готовить». Однако мысли эти вскоре улетучилась из головы, будто их стерла невидимая рука, и Анна больше об этом не вспоминала.
     Когда женщины устроились на низком жестком топчане, старик внимательно, словно изучая, вгляделся в лицо каждой из них, при этом, выражение его глаз менялось от ласкового до хмурого. Затем, взял табурет и, расположившись напротив, сказал:
     - Вижу по выражению ваших лиц, что у вас ко мне есть много вопросов. Ну, кто же первый? Постараюсь удовлетворить по мере разумения и сил ваше любопытство.
     Сестры в замешательстве посмотрели друг на друга, и каждая словно уступала свое право начать разговор. Как всегда первой не выдержала Вика и выпалила давно вертевшийся у нее на языке вопрос:
     - А почему Катай? Это что – кли…, прозвище или фамилия? Чудно как-то…, так людей не зовут…
     - Что ж, твой вопрос позволяет мне начать мой рассказ с самого начала, - Катай пристально посмотрел на Вику, взгляд его вспыхнул каким-то странным воинственным огнем, потом он притушил его и заговорил тихим размеренным голосом. – Я – последний представитель очень древнего, некогда славного и большого рода Мазадан, в числе представителей которого были и Совершенные и Верующие. Первые – их еще называли «Коснувшиеся Чаши» - вели существование подвижников, полное лишений и невзгод. Вторые – жили обычной жизнью, соблюдая, вместе с тем, заповеди, которым их учили Совершенные. «Мир существует вечно, - говорили они, - не имея ни начала, ни конца. И он не мог быть сотворен Богом, ибо несет в себе как добро, так и зло. Христос не умирал на кресте, это выдумка священников. Крест не символ веры, а орудие пытки, на нем казнили людей». Катары обожествляли пятиконечник, который являлся для них символом вечного рассеивания, распыления материи человеческого тела.
     Не буду утомлять вас долгим рассказом, скажу только, что мой отец, умирая, завещал мне разыскать в России  потомков одного представителя нашего рода, которого много лет назад спас от преследования и вывез после разгрома Монсегюра некий князь, живший в этих местах. Он взял с меня слово, что я не буду скрывать своей принадлежности к катарам, никогда не изменю своей вере и не стану заводить на чужбине семью.
     - И что? Нашли вы свою родню? – Спросила Вика, сгорая от нетерпения услышать, что в ней тоже течет кровь столь древнего и знатного семейства, между тем, как Люля и Анна не проронили ни слова.
      Рассказчик опять бросил на Вику долгий изучающий взгляд и продолжил свое повествование с того места, на котором остановился, словно не слышал ее вопроса.
     - Я много странствовал по России, изучая язык, обычаи и людей, пока, наконец, не обосновался в этих местах. Здешние жители отнеслись ко мне с подозрением и настороженностью, как к любому чужаку, появившемуся в их маленьком мирке с давно устоявшимися связями и укладом, не проявляя особой враждебности, но и не ищя сближения. Они никогда не интересовались, как меня зовут, а стали называть просто «Катар», как бы обозначив этим прозвищем дистанцию, между нами, хотя им едва ли была известна суть моего вероисповедания. Я был для них просто еретик, и уже одного этого было довольно, чтобы обходить меня стороной. Я снял угол у бедной вдовы, которая вскоре умерла от чахотки, оставив трехлетнего сына на мое попечение. Мальчик был смышленый, но пугливый, он почти не умел говорить, и выучил только мое имя, которое в его устах звучало как «Катай». С тех пор меня все так и называют, хотя прежде в это прозвище они вкладывали более презрительный оттенок.
     Все, что мне удалось узнать об одном из своих пращуров, выглядело малоправдоподобно и носило явную печать вымысла. Собственно говоря, моего отца не столько заботило воссоединение с утраченной ветвью семьи, которой едва ли удалось сохранить на чужбине чистоту крови, сколько он желал проследить судьбу огромной библиотеки, которую Гийом, так звали нашего родственника, вывез с собой в сундуках князя. К сожалению, я так и не напал на ее след, а ведь книг, манускриптов и свитков пергамента было внушительное количество! Мне больно думать, что все они бесследно исчезли в тенетах времени…
     - Как же вы жили все эти годы, - решилась спросить Люля, и в ее голосе прозвучало искреннее сочувствие, - на чужбине, без семьи, без единомышленников, друзей и близких? Должно быть, это тяжело…, быть изгоем…
     - Я постигал науку молчания, - улыбнулся ей Катар. – По духовному пути человек всегда продвигается в одиночку…, но когда приходит ясное осознание личной ответственности, все встает на свои места. Тебе начитает хватать единения со своим высшим «я», и ты черпаешь оттуда энергию, надежду, мудрость и силу.
      Катар замолчал, и в комнатке воцарилось глубокое безмолвие, нарушаемое только зудом запутавшейся в оконной паутине мухи.
     Внезапно тишину взорвала разухабистая мелодия мобильного телефона в кармане Вики, которая показалась Люле в этой обстановке столь дикой, неуместной и варварской, словно она действительно олицетворяла все зло этого мира.
     - Да, дорогой, это Артем, - громко объявила она сестрам, прикрыв телефон ладошкой, - беспокоится, что меня долго нет. Мы скоро выезжаем, попали под сильный дождь. Решили немного переждать. Как два часа ночи? Быть этого не может! Да, я понимаю, что ты не поедешь по темнотище в эту глухомань, я бы и сама тебе не разрешила. Не волнуйся, мы вернемся первой же электричкой! Целую, спи спокойно! Мы с девчонками у троюродной сестры…
     - Простите, что отнял у вас столько времени, порой при переходе оно играет с нами…, и выкидывает странные шутки…, - сокрушенно вздохнул Катар, произнеся эту загадочную фразу, - могу организовать вам скромный ночлег. Здесь есть чердак, там довольно чисто, правда, хлама много, он тут еще со времен разгрома княжеской усадьбы хранится, так…, всякое старье…, кстати, можете взять себе что-нибудь на память о своем дальнем родственнике. Думаю, он не стал бы возражать, к тому же, там нет ничего ценного. Пойдемте, я вас провожу.
     Старик взял лампу и повел сестер по лестнице, которую они прежде не заметили. На чердаке действительно обнаружилась узкая кушетка и огромное старинное кресло.
     - Как же интересно мы тут разместимся втроем? – Капризно начала канючить Вика, - У меня прямо ноги подкашиваются…, чур, я на кушетке!
     Вика, как подкошенная рухнула на облюбованное ею ложе, и уже сквозь почти сон спросила напоследок:
     - Катай, а где вы такой кафель достали? С пчелками? Оригинально, я бы пол в ванной им облицевала…
     - Видишь ли, девочка, - ласково, без тени иронии ответил на ее бестактный вопрос хозяин, - едва ли сейчас можно купить в магазине такие плитки…, катары носили на пряжках и пуговицах гравировку пчелы. Для Совершенных она символизировала тайну оплодотворения без физического контакта, но это не касалось Верующих, они вели обычную жизнь, ели любую пищу и рожали детей. Лампу я вам оставлю, благих снов…, «Святой Отче, справедливый Бог Добра…». - Он дочитал молитву до конца и удалился по скрипучим ступеням.

     - Что ты обо всем этом думаешь? - Спросила Люля Анну, когда они вдвоем вполне уютно разместились в широком княжеском кресле. – По моим представлениям, мы пробыли здесь не более получаса, от силы, час! Как это может быть, что уже два часа ночи! Хорошо, что о нас с тобой тревожится некому, Гришка у мамы, я ее предупредила, что могу вернуться поздно. Хотя я ни о чем не жалею. Так интересно было его слушать! Я бы, кажется, и двое суток могла не спать, такая мощная энергетика от него идет! Свет какой-то…
     - Да, - согласилась Анна, зевая, - но у меня еще много вопросов к этому господину, завтра непременно расспрошу его подробно про символ веры и еще…, такой случай выпал! Преступно было бы его упустить! Можно подумать нас в обычной жизни катары окружают сплошь и рядом! Спим!
     - У меня что-то жесткое под попой, - пожаловалась Люля, - никак не усядусь, подожди, сейчас достану и успокоюсь.
     Она пошарила рукой по сиденью и извлекла на свет старенький детский деревянный пенал.
     - Господи, - усмехнулась Анна, - он-то здесь откуда? Должно быть, это и есть наше наследство от знатного родственника! Вика будет разочарована, она надеялась, как минимум, найти клад. Все? Теперь тебе лучше стало сидеть?
     - Да, намного, возьму, Гришке покажу, у меня в детстве точно такой был, чтобы знал, с каким пеналом мама в школу ходила, надеюсь, это не будет считаться кражей? Он ведь сам разрешил…, - сонно пробормотала Люля и машинально опустила свою находку в стоящую на полу рядом с креслом сумку.
     Всю ночь Анну неотступно преследовали кошары, ей снился дым от огромного пожарища, со всех сторон доносились крики и стоны раненых, потом она, прижимая к груди какую-то чашу, бежала по длинному подземному лабиринту, и ей казалось, что ему не будет конца. За спиной слышался топот, но она знала, что спасется от погони и сбережет доверенную ей реликвию. Вот она уже за пределами Мосегюра, осаждаемого армиями Тьмы, вот чьи-то руки забирают у нее чашу, это Главный Хранитель, он проворно карабкается с драгоценной ношей в руках по почти отвесному внешнему склону горы к самой вершине, где останавливается и ждет. В этот момент с небес спускается голубь и своим клювом разбивает гору на две части. Хранитель бросает чашу в образовавшуюся глубокую расселину, и в этот момент на него нападают преследователи, но поздно! Гора уже сомкнулась, надежно укрыв святыню в своих недрах. Участь побежденных страшна, но они стоят недвижимо, охваченные огнем. Она знает, что все чистые погибли на костре, кроме семерых, и она в их числе. Эти семеро остались жить, но ушли по подземным ходам в недра Земли, чтобы совершать там свои таинственные обряды в подземных Храмах.

     Люля проснулась от того, что немилосердно замерзла, словно спала на открытом воздухе или на сквозняке. Сонно моргая глазами, она осмотрелась по сторонам и в подслеповатом свете осеннего утра разглядела, что они с Анной расположились прямо на земляном полу на охапке влажного, пахнущего плесенью сена ровно напротив входа лишенного двери. Вики нигде не было, как, впрочем, и их гостеприимного хозяина,  Люля, растолкав кузину, с изумлением спросила:
     - Анюта, где это мы? И как мы тут оказались?
     - Да-а-а, - недоуменно протянула Анна, - помнится, мы вчера сладко заснули в объятиях княжеского кресла. Сарай какой-то или конюшня…, а где Вика? Должно быть, клад ищет, или со старичком беседует? Может, уже кафель у него выцыганила, пол ободрала и вывезла. Надо выбираться…
     - Все бы тебе острить, - улыбнулась Люля, хотя ей было совсем не до шуток. – Тревожно мне как-то…, пойдем, а то я совсем отсырела.
     Трясясь от холода, женщины вышли наружу. Далеко впереди они увидели Вику быстрым шагом направляющуюся в сторону дороги.
     - Ничего, на станции встретимся, - усмехнулась Анна. – Хоть бы разбудила…
    Люля оглянулась на пристройку,  которую они только что покинули и вдруг подумала:
     «Значит, мне вообще все приснилось? Не было никакого катара с его странными речами, ни жилища его светлого, где белоснежные стены и пол выложен изразцами с волшебными пчелами, вроде не выпивала вчера, разве что бокал сухого вина у Маргариты. Ну, ладно, допустим, мне все приснилось, а Анне? Она ведь тоже помнит, что было накануне? Что же это? Коллективная галлюцинация? Эриксоновский гипноз? Своим голосом, читая молитву, он ввел нас в измененное состояние сознания! Если это так, то наш катар получается действительно магистр высоких степеней посвящения!».
     Дойдя до проселочной дороги, по совсем свежему следу протектора на влажной глине, сестры поняли, что за Викой приезжал муж.
     - Все в лучших Викиных традициях, - засмеялась Анна. - Все мое – мое, т твое – мое!
 
    «Хорошо, что Володька в командировке, - радовалась Люля, нежась в ванне. – Надо, наверное, водки выпить, мне болеть никак сейчас нельзя, только-только начало что-то интересное вырисовываться. Вдруг удастся новый лекарственный препарат получить! Нобилевка - не Нобилевка, а премию можно огрести, патентовать, конечно, работодатели будут, и вряд ли упомянут даже мою фамилию, да Бог с ними! Столько дыр в доме, ремонт, наконец, сделаем, балкон остеклим…».
     Завернувшись с головы до пят в огромный махровый халат мужа, Люля подошла к зеркалу и пошарила в сумке пытаясь отыскать в ее бездонных недрах расческу. Неожиданно под руку ей попался какой-то продолговатый предмет. С изумлением она вытащила старый деревянный пенал и уставилась на него выпученными от недоумения глазами.
     «Значит, все-таки не приснилось…», - вслух сказала Люля, и, плюхнувшись на диван, начала внимательно рассматривать свою находку. Пенал был самый обычный, потрепанный бурной школьной жизнью, местами потрескавшийся, исчирканный перочинным ножичком, испачканный чернилами, но крышка двигалась в пазах исправно. Сдвинув ее до конца, Люля обнаружила внутри какую-то длинную сухую колючку, ужасающего вида, которая неожиданно показалась ей знакомой. В памяти услужливо всплыла недавняя поездка в Израиль и диковинное дерево с огромными острыми шипами. Местный экскурсовод назвал его «зизифус» и объяснил, что именно из ветвей такого растения был сплетен терновый венец Христа.
     Осторожно, словно не желая касаться его своими руками, Люля взяла пинцет и извлекла шип из пенала. Затем, внимательно изучив страшную находку, осмотрелась по сторонам в поисках места, где бы можно было спрятать ее понадежнее от любопытного Гришки.
     «Да, самое ему тут место, - бормотала она, опуская шип в металлический футляр от градусника, и запирая его в ящике своего письменного стола, - а то уколется еще, не дай Бог…».
     Сам пенал Люля почему-то машинально бросила опять в сумку, даже не отдавая себя отчета, для чего она это делает.


                «Разбор полетов»

     Начало недели выдалось очень хлопотливым, и Люля, по горло занятая возникшими на работе проблемами, думать забыла обо всех чудесах минувших выходных. Даже сама поездка потускнела, словно выветрилась из памяти, как спустя несколько дней улетучивается впечатление от самого яркого сна. Постепенно ей начало казаться, что все произошедшее случилось с ней давным-давно, или примстилось в каком-то ночном кошмаре. Только омерзительный запах плесени, идущий от старенького пуховика, висящего на вешалке в прихожей, напоминал ей, что она надевала его в тот злополучный день.
     «Надо бы постирать, - говорила она себе каждым утром, собираясь на работу и возвращаясь поздним вечером домой, - а то вся одежда провоняет. Это же надо! Ни одни французские духи не бывают такими стойкими!».
     В среду ей позвонила Анна и предложила пообедать вместе на следующий день, как иногда они делали это среди недели. Голос у кузины был будничный, расслабленный, она время от времени громко зевала в трубку и, в конце концов, пожаловалась на жуткий недосып из-за внезапно навалившейся работы. Люля сначала хотела было отказаться, ей и правда было недосуг сейчас тратить время на «светскую жизнь», но неожиданно она услышала себя как бы со стороны:
      - Конечно! С удовольствием, давай, как обычно, в «Елки-палки», только не в два, а в три, я раньше не освобожусь.
     Некоторое время сестры поболтали о вещах посторонних, вроде того, как скакнул курс доллара, и какая осень нынче теплая, обходя, словно опытный лоцман подводный риф, тему, которая их больше всего интересовала. Потом Анна неожиданно выпалила, глядя кузине прямо в глаза:
     - Как ты думаешь, мы с тобой здравомыслящие люди? Чем больше времени проходит, тем отчетливее мне начинает казаться, что мы вообще никуда не ездили! Что за балаган устроил этот человек? Если он вообще имел место быть!
     - Имел, имел, - вздохнула Люля, доставая из сумки пенал, о котором она чуть не забыла. – На вот, взгляни. Уверяю, что я его не на помойке подобрала. Более того, в нем было…, как бы это сказать, еще и… некое содержимое…
     Анна взяла в руки пенал, как показалось Люле, с некоторой опаской или брезгливостью, выдвинула крышку и заглянула внутрь.
     - Где?
     - Что «где»?
     - Ну, то, что было внутри?
     - А, ты об этом…, там лежал здоровенный шип, я его дома припрятала, да и пенал-то случайно прихватила, вернее, просто бросила обратно в сумку, не известно для чего…
     - А пенальчик не простой, со значением, - пробормотала Анна, как бы про себя, рассматривая крышку с обратной стороны. – На-ка, вот, сама посмотри…
     - Да-а-а, ничего себе, - озадаченно протянула Леля, внимательно рассматривая рисунок маленькой рыбки, выжженный увеличительным стеклом чьей-то нетвердой, возможно, детской рукой. – Думаешь, знак? Но что он может означать?
      - Не знаю, не знаю, - Анна принялась пристально изучать сам пенал. – Смотри, что получается: высота его примерно пять сантиметров, а углубления для ручек и карандашей – всего один сантиметр. Мелковато как-то, зачем место экономить, обычно их почти на самом дне делали, чтобы несколько предметов поместилось. Помнишь? Мы еще пальцы часто пачкали чернилами, когда ручки доставали.
     - И какой вывод ты из этого делаешь? – Осевшим голосом спросила Люля, уже предвидя ответ. – Тайник там что ли?
     - Несомненно! Только как он открывается? Не хотелось бы его курочить…, можно повредить содержимое. Да и вообще…, это может быть не безопасно…. Теперь я бы очень хотела взглянуть на шип! Вполне возможно, что он как-то связан с этой полостью, вероятно даже является ключом к ней. Мы можем сейчас поехать к тебе?
     - Давай вечером, - с огорчением ответила Люля, - у меня совещание через час, а я еще не совсем готова. Знаешь что, приезжай ко мне ночевать, мой сатрап только завтра возвращается. Я Гришку постараюсь в постель во время запихнуть, не дам ему сегодня за компьютером засиживаться, и мы с наслаждением займемся трепанацией этой штуковины!
     - Сразу видно, что ты патологоанатом по призванию! – Засмеялась Анна. – Как можно трепанацией заниматься с наслаждением! Бррр…

     Люля основательно подготовилась к приходу кузины: застелила стол большим листом ватмана, отыскала в ящике с инструментами мужа мощную лупу и на всякий случай припасла две пары хирургических резиновых перчаток. После ряда спекулятивных требований Гришка согласился покинуть помещение и не докучать взрослым своим присутствием.
     - Так, так, так, - деловито бормотала Анна, внимательно изучая пенал снаружи через толстое увеличительное стекло. – Здесь ни одного отверстия не наблюдается, значит, надо искать внутри. Вот, смотри, видишь большое чернильное пятно? А под ним еще какое-то пятнышко, вроде бы даже пластилином залепленное в цвет, а клякса эта, словно нарочно поставлена, чтобы то, что под ней, не сразу бросалось в глаза. Давайте сюда ваш шип, Ватсон!
     Люля достала футляр от градусника и осторожно вытряхнула его содержимое на бумагу перед кузиной, та даже подскочила на месте от удивления.
     - Да-а-а, это действительно надо брать в руки только в перчатках, но не из осторожности, а от крайнего почтения…, ведь это может быть тот самый шип! Более того, в этом случае он должен хранить частички Его крови! Понимаешь, что это значит!
       Анна деловито натянула перчатки, сложила руки домиком нал шипом и быстро, одними губами прошептала над ним какую-то молитву. Только проделав все эти приготовления, она решилась, наконец, осторожно взять шип двумя пальцами левой руки. Люля заметила, что кровь отхлынула от лица кузины, и она слегка мотнула головой, словно отгоняя какое-то страшное видение.
     - Я много раз видела фотографии тернового венца, - произнесла она чуть охрипшим от волнения голосом, - и он всегда казался мне каким-то не настоящим, непроизводящим того впечатления, какое должен бы. Просто несколько невзрачных голых прутиков без единого шипа, как ободок для корзины, или что-то в этом роде. Я слышала, что Ватикан раздал все семьдесят «терний» от него представителям церквей разных государств, чтобы все католики имели частичку этой святыни. Думаю, что это один из них.
     - Я где-то читала, - сказала Люля, - что при раскопках в Иерусалиме на каменных плитах Лифостротона, где Пилат судил Христа, до наших дней сохранились рисунки, чем-то напоминавшие детскую игру. Они изображали корону и меч в виде греческой буквы «В», то есть, «Базилевс» - «царь». Оказывается, у римских солдат была в чести игра в кости, когда побеждавшего на три дня объявляли шутовским царем, наряжали в красную одежду, напоминавшую царскую порфиру, на голову напяливали импровизированную корону, а в руки вместо скипетра давали палку. В течение трех дней «царю» оказывали всевозможные почести и удовлетворяли все его желания, вплоть до самых низменных чувственных прихотей, а по прошествии трех дней убивали.
     - Если я ничего не путаю, в 1239 году знаменитый король крестоносцев Святой Луи, считавшийся образцом христианской добродетели, чтобы поднять религиозный престиж Франции, купил терновый венец у византийского императора Бодуэна Второго за какую-то сумасшедшую сумму. На эти же примерно годы во Франции приходится и расцвет катаризма, который поначалу не представлял никакой опасности для официальной церкви. Возможно, именно тогда шип и оказался у кого-то из альбигойских епископов. Говорили, что еще в 1200 году венец оставался нетленным, то есть, зеленеющим, словно только сплетенным. Ну что, попробуем открыть твой пенал?
     - А вдруг мы его сломаем? – Со страхом воскликнула Люля, - может, я тебе лучше спицу какую-нибудь найду или шпильку?
     - Я буду очень деликатно с ним обращаться и при малейшей опасности, сразу же прекращу, конечно, я понимаю все ответственность! И потом… он уже окаменел за столько веков…, его очень трудно будет сломать…, мне почему-то кажется, что риск невелик…
     Едва Анна, соблюдая крайнюю осторожность, вставила шип в предполагаемое отверстие, как внутри пенала что-то тихонько щелкнуло, и нижняя его часть плавно отделилась от верхней. Женщины одновременно так резко склонились над обнаруженным тайником, что сильно стукнулись лбами.
     Внутри пенала лежала туго скрученная трубочка из тончайшей бумаги. Анна не рискнула взять ее в руки, а просто легонько вытряхнула на стол. В четыре руки сестры аккуратно развернули таинственный свиток, и, чтобы он не скручивался, прижали стеклом от книжного шкафа.
     - А стекла-то мыть надо время от времени, девушка, - бормотала Анна, погрузившись в изучение текста как профессиональный лингвист.
     - Я знаю, - сокрушенно согласилась Люля, вглядываясь в написанное красивым мелким почерком содержание свитка через плечо кузины. – Времени совсем нет…, я к Новому году собиралась генеральную уборку сделать. Латынь, насколько я могу судить?
     - Да, - подтвердила Анна, - здесь список книг, видимо, это и есть пропавшая библиотека. Давай повернем осторожно, там тоже что-то написано. А тут у нас на ОК, вероятно, то же самое. Хотя я не так хорошо знаю этот язык…
     - А что такое ОК?
     - На основе литературной нормы Провансальского диалекта сложился окситанский язык, его популяризировали трубадуры. Проще говоря, он от слова Лангедок, не хочу тебя утомлять экскурсом в этимологию, не о том сейчас спич…, дай-ка я обе стороны сфотографирую и дома внимательно со всем этим разберусь.
     - А что нам со свитком делать? Вернуть Катару?
     - Я думаю, он хотел, чтобы этот список попал к нам в руки, - раздумчиво проговорила Анна. – Более того, рискну предположить, что все ради него и было затеяно.
     - Мне кажется, надо сделать радиоуглеродный анализ бумаги! – Осенило Люлю, - у меня есть такая возможность! Давай отстрижем крохотную полосочку, я ее завтра возьму с собой на работу.
     - Хорошая мысль, я никогда еще не видела такой тонкой бумаги, как батист.
     - Мне бабушка как-то рассказала любопытную историю. Ее дед был известным архитектором, и ему поручили реставрацию кремлевских соборов. Чертежи в то время делали на ватмане, который был особым способом изготовлен на основе батиста. Однажды дед принес домой большой рулон черновых эскизов, научил, как можно смыть бумагу с ткани, чтобы осталась только тончайшая белоснежная батистовая основа, и бабушке сшили из нее платье к Пасхе.
     - Любопытная история, я про нее забыла совсем. Ладно, давай отстрижем, думаю, большой урон мы не нанесем этому свитку.
     - И все же, - гнула Люля свою линию, - я бы навестила Катара еще раз и прямо в лоб спросила, что он от нас хочет? Чтобы мы помогли ему найти библиотеку? Но каким образом? Откуда у нас такие возможности?
     - Хорошо, если ты так настаиваешь, можем еще раз съездить в Щадрино, хотя у меня нет уверенности, что это как-то поможет нам разъяснить ситуацию. Едва ли наш таинственный Катар до сих пор там…, сидит в своем роскошном дворце, среди пчелиного роя и нас дожидается! Давай спать, у меня уже мозги кипят и глаза слипаются…
     На том они и порешили: в ближайшие выходные отправиться в Щадрино, но на сей раз без Вики.

     Анна давно уже спала сном младенца, а Люля все возилась в своей постели, ей никак не давала покоя мысль, что вместо одной загадки у них образовалось, как минимум, две. Неожиданно в памяти всплыла ее детская игрушка. Как-то папа подарил ей небольшую деревянную тележку, на которой в двух бочонках сидели кошка и мышка. Когда она везла тележку на веревочке, то животные поочередно прятались внутрь: кошка вынырнет наружу - мышки нет. Мышка выглянет, а кошка исчезла. Так ни разу они и не встретились, хотя стояли совсем рядом на одной платформе. Маленькой девочке эта игрушка представлялась неразрешимой загадкой. Была в ней некая тайна, ускользающая от ее детского разумения. Странный, дразнящий воображение предмет, содержащий в себе какой-то скрытый смысл. В конце концов, Люля сломала бочонки, но к своему великому огорчению, так и не постигла их тайну, у животных даже не оказалось конечностей – одни головы!
     Люля улыбнулась этому детскому воспоминанию и вдруг подумала: «А, может, и нет тут никакой тайны? Одна игра воображения!».
     Она закрыла глаза и провалилась в сон.




                Дежа вю не получилось!

     Неделю сменяла другая, а сестры все никак не могли выбрать время, чтобы осуществить свой план. Сначала простудилась Анна, потом Люля подхватила в метро какой-то противный вирус и слегла с высоченной температурой почти на десять дней. Они даже не виделись ни разу после той встречи, когда вскрыли тайник. Так, поболтали как-то по скайпу о том, о сем, словно не желая доверять электронике свои сокровенные секреты. Если уж, как принято говорить, что и у стен есть уши, то у компьютера они должны быть просто огромные!

     Наконец, кузины встретились в своем излюбленном кафе и твердо решили отправиться в Щадрино в один из ближайших выходных. День, на который выпала поездка,  выдался солнечным, землю уже сковал легкий морозец, но снега еще не было, и сестры, взявшись под руки весело, с каким-то радостным азартом, словно юные курсистки на вакациях, зашагали с пригорка вниз.
     - Что-то я ничего тут не узнаю…, - растерянно сказала Люля, остановившись на перекрестке улиц. – Не могли же они столько понастроить за это время…, куда нам теперь поворачивать? Ты помнишь дорогу к дому Маргариты?
     - Кажется, здесь налево, - неуверенно пробормотала Анна.
     - Давай лучше спросим, вон, тетка какая-то идет.
     Остановившись возле дома троюродной сестру, путешественницы слегка оторопели, и по спине Люли пробежал холодок.
     - Второй этаж надстроили…, - она, не мигая, смотрела несколько секунд на резной балкон с потемневшими от дождей балясинами. – Его же не было тогда…, я бы заметила.
    - Убей Бог, не помню, - вздохнула Анна, - я на такие мелочи внимания не обращаю, так что, ничем не могу помочь. Звони.
     Из-за закрытой двери молодой женский голос спросил:
     - Вить, это ты вернулся? Что так скоро? Забыл что?
     Дверь, обитая металлическими пластинками приоткрылась, и сквозь щель выглянуло миловидное личико женщины, одетой в пестрый байковый халатик.
     - Вам кого?
    - Нам бы Маргариту Андреевну, - почти в один голос сказали незваные посетительницы. – Мы родственницы, - добавила Люля, глядя на недоуменное выражение лица хозяйки, - сестры троюродные, вот, решили опять навестить.
     - Да, - продолжила Анна, - мы с ней виделись не так давно и договорились при случае опять…, можем мы ее видеть?
     - А когда «недавно»-то? – Поинтересовалась молодая женщина и открыла дверь чуть пошире, тем не менее, не решаясь пригласить в дом незнакомых женщин, казавшихся ей, вероятно, подозрительными. – Вы что ли не знаете? Мама умерла…
    - Как!? – Ахнули изумленные кузины. – Когда? Почему же нам не сообщили?
     - А мы про вас и не знаем даже…, слышали, что есть в Москве какие-то родственники, так вы же не объявлялись никогда…
     - Что же с ней случилось? – Допытывалась Анна, - ведь была жива-здорова еще около месяца назад.
     - Вы врите, да не завирайтесь! Мамочки уже несколько лет нету. Инсульт у нее был, зачем вы так! – Разгневалась не на шутку молодая женщина. – Попрошайки что ли? Мы нищим не подаем, сами от зарплаты до зарплаты. А, может, вы наводчицы? Или того хуже - книги не церковные распространяете, то скажу вам, что мы люди православные и ересь всякую не покупаем. Идите подобру-поздорову, у меня муж, между прочим, в полиции служит, и сейчас придет! Я вот скажу ему, чтобы документы у вас проверил! Недавно они тут были, видишь ли! Да нас и в Щадрино-то не было месяц назад, мы к свекрови в Крестовку ездили, кого хотите спросите…
     Она проворно юркнула в дверь и щелкнула задвижкой.
     - Ты что-нибудь понимаешь? – Люля уставилась на сестру, округлившимися от удивления глазами, но Анна вместо ответа только отрицательно покачала головой.
    - Девушка, девушка! – Крикнула она, - как нам пройти к церкви?
    - Идите до конца улицы, там налево, а еще через улицу направо, - донеслось из-за двери уже более миролюбиво, видимо, желание женщин пойти в храм несколько ее успокоило, - только служба уже кончилась, и нет, наверное, никого. Отец Михаил к обедне готовится в это время.
    - Хорошо хоть Отец Михаил по-прежнему имеет место, - с облегчением вздохнула Анна, - может, от него больше будет толку.

     Пожилой усталый батюшка с нездоровым землистым цветом лица приветствовал их стандартной фразой, которой принято встречать странствующих и путешествующих всем лицам, облеченным саном.
     - Скажите, - поблагодарив его по-светски, спросила Анна, - мы можем видеть отца Михаила? Если он уже ушел, то не подскажите, где бы нам его найти…, очень нужно, право.
    - Я и есть отец Михаил, - вымучено, словно пытаясь справиться с внутренней болью, улыбнулся батюшка, - чем могу помочь, дочери мои?
     - Нет, нам нужен молодой отец Михаил! – Настаивала Анна, - мы с ним беседовали… как-то раз…
      - Был и я когда-то молодым, - он грустно вздохнул, - давно только, уже и сам не помню.
     - Простите, - вступила в разговор Люля, - в пристройке к барскому дому жил некий катар, мы, собственно, его и ищем. Нам в прошлый раз отец Михаил на него указал, возможно, вы тоже его знаете? Помогите, пожалуйста, разыскать, это очень важно.
     Батюшка, как лицо, официально прикрепленное к этому святому месту, с истинно христианским смирением перекрестил каждую из женщин и ответствовал, что ереси в своем приходе не видал ни разу за все время своего служения.
     - Даже не припомню, чтобы секты у нас когда-то были, - сказал он, богобоязненно взирая на образ Николая-Угодника, являющегося покровителем храма, - ни-ни! Вы с проверкой от епархии? К нам в прошлом году приезжали, две иконы забрали, самые старые. Сказали, будут реставрировать, даже расписочку оставили. Так вы, хоть кого спросите, у нас все прихожане благонамеренные, благочестивые. А саму пристройку снесли уже давно, там бомжи поселились, безобразничали, продукты воровали у добрых мирян, живность мелкую, вот и выкорчевала администрация гнездо разврата! Храни вас Господь, дочери мои.

     - Тем не менее, слово «катар» ему было известно! Иначе он бы поинтересовался, кто это такой? – Сказала Анна, когда они, поблагодарив отца Михаила, отошли от храма на приличное расстояние. - Откуда, спрашивается, простой сельский батюшка может знать про альбигойскую ересь!? Он ведь даже бровью не повел, а сразу стал оправдываться.
     - Ну, он же в семинарии духовной учился, - попыталась найти объяснение такой осведомленности священника Люля. – там, наверняка, изучают историю религий или что-то в этом роде…
     - Ты хоть представляешь, когда это было! Он учился в семинарии при царе Горохе, нас с тобой еще на свете не было! И так с тех пор помнит, кто такие катары! Нет, тут что-то не то, он чего-то не договаривает!
     - Что же нам теперь – пытать его что ли? Дальше-то куда?
     - Давай пройдем мимо развалин княжеского дома, если ничего интересного не обнаружим, поедем обратно, тут делать уже нечего. Признаться, такого облома я не ожидала! Хорошую он нам тогда мистификацию устроил. Это же надо так манипулировать сознанием людей и временем! Я, конечно, слышала, что катары были посвящены в мистические тайны и много чего умели, но никогда бы не поверила, что мне придется испытать на себе их… чары. Если то был катар, конечно…
     - Если в нас, как говорит старинная семейная легенда, тоже течет хоть несколько капель крови катаров, то он мог попросту пробудить эту реликтовую память! – Воскликнула Люля, но сразу, смущенная этой патетической речью, умолкла и понуро пошла следом за сестрой к руинам барского дома.
     - Верно говорят, - заговорила Анна после некоторого молчания, - не существует истинной реальности.

                «Глаза солгут, обманут уши,
                Касанье подведет и нюх.
                Учитесь слушать только души,
                Освободите пленный Дух!».

     - Откуда это? – Поинтересовалась из вежливости Люля, чтобы не обидеть кузину невниманием, хотя сами стихи не произвели на нее никакого впечатления.
     - Так, цитата из книжки, которую я сейчас перевожу, там, кстати, есть очень мощная глава, посвященная катарам. Меня, аж колотить начало, когда я над ней работала, столько света оттуда шло! Но что меня больше всего восхитило в их религиозной иерархии, так это то, что оказывается, они отводили видную роль женщинам. Им разрешалось становиться Совершенными, хотя и не епископами. Они имели право проповедовать, а верующие слушались и почитали их наравне с мужчинами. Можешь такое вообразить в Христианстве? Да, ни при каких обстоятельствах!
     Незаметно, за разговорами, кузины дошли до развалин и убедились, что пристройка действительно разрушена до основания. Они машинально побрели к руинам самого дома, когда внезапно их окликнул мужской дребезжащий голос, заставивший Люлю вздрогнуть:
     - Дамочки, вам любопытно осмотреть усадьбу? Соблаговолите позволить составить вам компанию? Не погнушайтесь!
     - Боже, это еще что за персонаж из романа Достоевского? – Тихо пробормотала Анна. – Просто вылитый Лебедев, того гляди Апокалипсис начнет толковать! Оно нам надо?
     - Пусть присоединяется, - махнула рукой Люля, - может, человеку поговорить не с кем, мало ли как бывает…, неудобно прогнать ни за что, ни про что.
     - Что ж, пусть присоединяется, милосердная ты моя!
     Женщины остановились, поджидая странного субъекта с всклокоченной буйной шевелюрой, который изо всех сил, семеня тонкими кривыми ножками, спешил в их сторону.
     - Имею честь представиться, Пал Палыч Кусачкин, местный краевед, с позволенья сказать. Я много лет изучал поместье по рисункам, фотографиям, черпал сведенья в литературе того времени и, смею вас уверить, постиг архитектуру этих руин. Могу указать с закрытыми глазами расположение каждого из внутренних помещений. Смею надеяться, что мне удалось даже составить подробный их план. Я верю, что найдется какой-нибудь добрый спонсор и решит восстановить усадьбу. Вот тут-то я ему и пригожусь! – Он счастливо засмеялся, ероша пятерней свои и без того непокорные волосы.
     Услужливый краевед стал водить женщин по остаткам фундамента, подробно объясняя расположение комнат в доме. Дамы слушали своего чичероне рассеянно, почти не обращая внимания на его усилия их заинтересовать, пока он не произнес белее торжественно, чем прежде:
       - А вот тут находилась самая главная сокровищница дома – библиотека князя! Я бы жизни не пожалел, чтобы только взглянуть на нее хоть одним глазком. Ах, какие у него были экземпляры! Говорили, что вместе с катаром-садовником он вывез с юга Франции и все собрание их книг.
     - Вы что-нибудь об это знаете? – Осторожно, чтобы не обнаружить охватившее ее волнение нарочито  равнодушно произнесла Анна. – Ну, о катарах этих и их библиотеке? Я, кажется, слышала мельком…какую-то сказку, так, чепуха, деревенские россказни. Людям, живущим в глубинке или глухой провинции всегда свойственно приукрашать свою жизнь. Ведь обыденность не так богата на события…
     - О! Не скажите, добрая женщина! – Воскликнул Пал Палыч, вцепляясь Анне в руку своими худыми длинными пальцами. – Не обижайте бедных провинциалов таким пренебрежительным отношением к их истории. Они имеют право на свою родословную, и, кто знает, она может оказаться более славной, богатой и яркой, чем у людей именитых и известных. А мы – щадринцы – без преувеличения отмечены милостию Божьей и просто обязаны гордиться тем, что в наших местах живал некогда отпрыск знаменитого альбигойского рода.
     - Расскажите, пожалуйста, - просительно произнесла Люля, опасаясь, что краевед обидится насмерть на их холодность и безразличие, да удалится со своей тайной восвояси. – Мы ведь никуда не торопимся, Аня? Нас очень волнует судьба этой библиотеки! Что с ней стало после революции? Неужели все погибло?
     - Извольте, извольте, добрые дамы! – Он радостно и так сильно потер сухие ладони друг о друга, оттого, что заполучил, наконец, благодарных слушателей, которым небезынтересны его изыскания, что Люле на миг показалось, что с его рук слетели искры. – Совершим, так сказать, маленький экскурс к вершине Монсегюра.
     - Вы только не увлекайтесь домыслами, пожалуйста, - строго предупредила Анна рассказчика, одновременно дергая Люлю за рукав, - уверяю вас, что мы не так невежественны, как большинство ваших слушателей! Просто, как люди интеллигентные и образованные не можем не сожалеть о такой потере…
     «Почему он так меня раздражает? – Подумала она про себя. - Ну, неказист, ну, неопрятен, ну, занудлив, ну, велеречив. Этого, конечно, вполне достаточно для антипатии, но ведь не детей же я с ним крещу! Надо быть терпимее к людям, вон, Люлька, каждое слово ловит, а я только и делаю, что придираюсь».
     - Думаю вам небезызвестно, снисходительные мои слушательницы, что после вознесения Спасителя, Его ученики поделили сферы миссионерского влияния, в их числе была и Мария Магдалина, в удел которой достался Юг Франции. Там она и проповедовала учение Христа до самой своей смерти. С момента ее успения ученики и адепты Марии стали собирать книги и свитки по всему миру, где только могли их обнаружить. В их руки попало то немногое, что уцелело при пожаре знаменитой Александрийской библиотеки, то, что осталось после разгрома школы Пифагора, а так же некоторые писания египетских жрецов, не говоря уже о трудах гностиков. Вы только прервите меня, если я вас утомлю, - сказал Пал Палыч.
     «Как излагает! – С восхищением подумала Люля. – Словно по-писаному, так, будто лекцию в Сорбонне читает». Но вслух она сказала: 
      - Нет, нет, продолжайте, лично я крайне мало знаю об этом в силу своей профессии, - поспешила сказать Люля, заметив, между тем, что даже Анна слушала краеведа уже не так иронически, как в самом начале их встречи.
     - Более поздние последователи Магдалины стали искать достаточно чистый народ, склонный к обособленной, отшельнической жизни, с тем, чтобы они могли принять на себя миссию не только сберечь у себя чашу Господню, но и стать Хранителями библиотеки. Такой народ обнаружился в герцогстве Анжу, эту миссию доверили семейству Мазадан. Они называли себя катарами, и привлекали людей не только истинным бескорыстием, но еще и тем, что их учение дарило утешение любому грешнику. Духовенство, называемое «Совершенными», вело существование аскетическое, носило черную одежду из грубой ткани, отличалось бедностью и проповедовало: тот, кто не сумел попасть в рай по окончании земной жизни, получит возможность родиться снова. Он сможет обрести в следующем воплощение понимание духовных истин, которые приведут его в объятия Господа.
     Культ катаров отличался большой простотой, религиозные обязанности паствы были почти минимальными, а ритуалы ясными и доступными пониманию каждого верующего. Совершенные странствовали пешком по городам и весям, раздавали милостыни бедным, лечили больных, не строили церквей и храмов, служа молебны в частных домах,  поддерживали живых и готовили умирающих к переходу в иной мир. Важно было понимать, что в то время катаризм настолько прочно укоренился и среди аристократов, что отделение катаров от католиков привело бы к раздроблению всей страны.
     Поверьте мне, добрые дамы, приятно жить в альтруистическом обществе, где над вами не довлеет власть государства, где нет жадности и тщеславия, где отсутствует зависть, хитрость и лень. Разве можно было найти лучших хранителей для библиотеки! Однако когда Монсегюр пал, встал вопрос, как сберечь бесценное сокровище от полного уничтожения. Вот тогда-то и доверили «Совершенные» вывезти его из Франции в Россию в багаже князя одному из своих представителей. Он поселился в поместье под видом садовника, а на самом деле занимался систематизацией книг и манускриптов по языкам оригиналов. Ведь знания надо не просто сберечь, но и сделать их доступными пониманию последующих поколений.
     Чтобы не вызывать подозрений у местного населения, катар ухаживал за садом, по слухам не очень умело, и даже завел семью. Хотя он дожил, как свидетельствуют хроники, до весьма преклонных лет, но оставил многочисленное потомство, воспитанное в лучших традициях катаров с тем, чтобы было кому передать заботу о бесценном сокровище. В то время даже ходили досужие домыслы, что одна из его дочерей вступила в незаконную связь с отпрыском князя, что повлекло за собой, как говориться, естественные последствия. Отец проклял ее и прогнал со своих глаз, не знаю, насколько можно этому верить, время насыпало на дела давно минувших дней много праха. После революции библиотека бесследно исчезла, и никто теперь не может указать на ее местонахождение. Думаю, остальное вам не так интересно, но история эта подлинная, ручаюсь, добрые барышни. Засим, позвольте мне откланяться, я и так отнял у вас бездну времени.
     Не дожидаясь благодарности, Пал Палыч резко развернулся к ним спиной и быстро зашагал по дороге в противоположном от станции направлении.

    - Странный он какой-то, - процедила Анна, - закончил чуть не на полуслове, будто у него завод кончился, как у часов.
     - Может, мы его чем-то обидели? Или слушали не так внимательно, как бы он хотел? Начитанностью его не восхищались, не рукоплескали, - засмеялась Люля. – А, может, у человека простатит! И он больше не мог терпеть…
     - Ладно, пойдем и мы, у меня работы еще полно.
     - Иди, я догоню, у меня шнурок на кроссовке развязался.
     Уже сидя в электричке, Люля разжала кулак, и на ее ладони Анна увидела серебряную пуговицу, на которой была выгравирована пчела.
     - Откуда это у тебя!? – Почему-то шепотом спросила изумленная кузина. 
     - Подобрала на том месте, где стоял наш «краевед»! Видимо, он заметил, что она оторвалась, и поспешил ретироваться. Смотрю – что-то блестит, я нагнулась, как будто шнурок завязать, и подняла, но самое интересное, что Пал Палыч в этот момент оглянулся. Понимаешь, он видел, как я пуговицу нашла и в карман положила! Значит, он ее не случайно обронил!
     - Или специально подкинул, а когда достиг своей цели, то сбежал.  Понимаешь, что-то сильно не дает мне покоя во всей этой истории. – Анна помолчала некоторое время, а потом продолжила. – Катаров буквально стерли с лица земли в начале четырнадцатого века. Ну, допустим еще какое-то непродолжительное время оставались отдельные островки веры или семьи, хранившие традиции и само учение, но не до двадцать первого же века! Откуда мог здесь появиться их потомок, да еще сохранивший до наших дней чистоту веры? И главное – как мы могли поверить в этот бред!
     - Но что же все это может значить? Признаться, он был очень убедителен…
     - А то! Если тогда нас принимала не Маргарита, а кто-то представившийся ею в отсутствие хозяев, то нам могли подмешать в чай какой-то наркотик или галлюциноген. Вот только с какой целью? Хотела бы я знать! Понимаешь, кто-то намеревался сыграть на моем искреннем восхищении учением катаров…, значит, им от меня что-то нужно.
     - Получается, в том пенале была просто «пустышка»?
     - У меня все руки не доходят заняться переводом текста, но я это сделаю в самое ближайшее время! Я их выведу на чистую воду и не позволю манипулировать моим сознанием!

                Узел старой кармы

     Вика обожала посещать гадалок, магов и экстрасенсов, благо недостатка в этом виде услуг теперь не было. Люля каждый раз удивлялась, слушая ее рассказы о визите к очередному чародею, как мирно в ней уживается искренняя набожность с верой во всякое ведьмовство и глупые приметы.
     - Зачем тебе это? – Вопрошала она сестру. – Живешь, как у Христа за пазухой, муж тебя на руках носит, сын умный, благополучный, дом – полная чаша, чего тебе не хватает?! Я еще понимаю, когда люди просят мужа вернуть, или хотят узнать о судьбе пропавших родственников, но тебе-то что нужно от этих экзегетов? Им же кроме денег ничего в жизни не важно…
     - А чо, интересно же, - только и могла ответить Вика, - пойдем со мной, сама увидишь. Иногда так точно все говорят, прямо страшно делается, но и шарлатаны попадаются, я им даже денег не плачу!
     Вот и сейчас, Вике позвонила подруга и сообщила, что есть возможность недорого, но качественно разрубить один из кармических узлов. Она немедленно согласилась, записала адрес и, заказав такси, помчалась на другой конец Москвы. Вика, конечно, могла бы воспользоваться и своей машиной, но мало ли что может случиться, вдруг процедура окажется болезненной, и она не сможет потом сесть за руль. Ведь не каждый день разрубаешь узлы старой кармы, наверняка, это дело не простое!
     - Вам известно, что у меня оплата повременная? – Осведомилась специалистка по ликвидации кармических узлов. – Триста долларов час, деньги вперед, иначе не работаю.
     Со скорбью в сердце Вика оплатила визит, потом, усевшись в удобное мягкое кресло перед столиком магини, с любопытством и легкой завистью стала прикидывать на глаз количество каратов в ее перстнях и серьгах. Колдунья зажгла свечи, воскурила какой-то едкий фимиам, и, помотав перед глазами клиентки блестящим шариком на длинном шнурке, начала считать. Будучи от природы очень медиумичной, Вика почти мгновенно погрузилась в глубокий транс.
   
   - Гийом, тебе бы надобно жениться, негоже вызывать подозрение у соседей, они и так думают, что ты скопец, да и приемника воспитать для нашего дела хорошо бы успеть. – Дружески беседуя с глазу на глаз со своим главным садовником в библиотеке поместья, за плотно запертыми дверями раздумчиво произнес князь Малицкий. - Я надеялся, мой отпрыск будет нам полезен, да от этого шалопая не много проку оказалось. К языкам он не способен, усидчивости и прилежания не выказывает, к наукам равнодушен, одни шашни на уме.
     - Не суди его строго, - ласково улыбнулся Гийом, - твой сын еще слишком юн, чтобы проявлять большое прилежание к предмету, который его мало интересует.
     - Однако возраст не мешает ему тратить мои деньги направо и налево и волочиться за дамами, который вдвое старше его. Ничего, скоро отправится в полк, а там, глядишь, война какая-нибудь развяжется, нюхнет пороху, может, тогда у него серьезности прибавится. Однако речь сейчас не о нем. Кого бы тебе в жены присмотреть? Не с рабыней же тебя повенчать, ты ведь не холоп обельный…
     - Не так все просто, Петр Петрович, - вздохнул собеседник князя, - я уже думал об этом. Когда твой прапрадед вывез из Франции моего пращура, с его супругой прибыло несколько женщин, исповедовавших нашу веру. Мои прабабка, бабка и мать блюли чистоту крови и строжайше исполняли раннехристианские обряды. Они, как и все мы, верили, что катары получили истинное учение Иисуса и Его тайные наставления. Ныне никого из наших женщин не осталось, а я должен доверять своей подруге и не допускать кровосмешения. Ведь и во сне иной раз можно проговориться. Да и эндуру держать я обязан, а такой пост не каждая супруга выдержит. Говорят, в старые времена Свершенные могли продолжать свой род без физического контакта, но поскольку мы уже не имеем возможности касаться чаши, то утратили значительную часть своих мистических способностей. У меня только одна из них и сохранилась – возможность проникать в чужой язык. Конечно, я бы очень хотел успеть передать ее своему потомству.
      - Да, твоих единоверцев почти под корень истребили по всей Европе, но все же можно попробовать поискать. Я что-нибудь придумаю, обещаю тебе, должен придумать, иначе все усилия стольких поколений, все казни и гонения станут напрасной жертвой. Мы еще очень далеки от осуществления нашей миссии.
     - Я знаю, языки умирают, как и люди, - печально вздохнул Гийом. – Еще полтора тысячелетия назад в эпоху Иисуса Христа, почитай две трети людей по всей земле  говорили на арамейском или понимали его, а теперь? Сколько их еще осталось? Я уж не говорю о египетских иероглифах и других мертвых языках. Это значит, что в отсутствие носителей бесчисленное количество текстов остаются невостребованными и бесценные знания пропадают втуне. Через одно-два поколения эта библиотека станет просто реликварием, собранием архаических текстов, не имеющих никакой ценности, кроме исторической. Ты прав, мой добрый друг, мне пора позаботиться о приемнике, вверяю свою судьбу в твои руки, как это сделал однажды мой предок, решивший принять предложение твоего прапрадеда.

     Минуло двадцать лет со дня этого разговора, и Гийом не мог нарадоваться на своих детей. Особенно он любил последнюю дочь – семнадцатилетнюю красавицу Глафиру, которая была его первой помощницей во всех делах. Отец доверял девушке безгранично и охотно открывал перед ней все тайны и секреты своего древнего учения.
     - Что ж, девочка, - удовлетворенно сказал Гийом, потирая усталые глаза, - сегодня нас можно поздравить! Мы закончили перевод гностических текстов с арамита на латинский язык. Теперь они будут доступны более широкому кругу посвященных. В мире станет меньше невежества, если каждый верующий сможет узнать, что в человеке есть искра Божья. Что у нас там на очереди?
     - Египетские папирусы, папенька, - с улыбкой ответила Глафира. – Справимся ли мы? Я пока совсем не умею разбирать эти мудреные иероглифы!
     - Конечно, справимся! Гони от себя сомнения! Твой отец еще не утратил чутья к чужим языкам, а вместе мы многое сможем. Ступай, отдохни, я и так лишил тебя детства. Добрый Бог не дал мне сына, но ты с лихвой оправдала все мои надежды и упования. Завтра поутру, помолясь, мы приступим к работе над жреческими папирусами из храмов Карнака. Там должно быть немало интересного!
      Глафира вышла в парк, разбитый перед домом по проекту ее отца, и с наслаждением вдохнула ароматы черемухи, сирени и жасмина.
     «Поздняя нынче весна, - девушка улыбнулась, и на ее щеках заиграли две очаровательные ямочки, - вот и расцвело все одновременно! Как же я люблю эту пору года, когда природа расплавляет крылья, словно большая прекрасная бабочка».
      По шуршанию гравия под колесами кареты, она поняла, что кто-то приехал к князю.
     «Ах, да, папенька днесь говорил, что молодой князь возвращается из Парижа с новой женой. Долго же он отсутствовал, я еще совсем девочка была, когда, овдовев, сын нашего покровителя Петра Петровича покинул отчий дом, даже лица его не помню».
      Не в силах преодолеть любопытства, Глафира спряталась за большим кустом шиповника и стала наблюдать.
     «Как хороша! – Воскликнула она невольно, рассматривая из своего укрытия молодую стройную женщину в роскошном дорожном туалете блекло-лилового цвета и замысловатой фиолетовой парижской шляпке с густой вуалеткой. – Наверное, так теперь за границей одеваются. Я рядом с ней буду вылитая деревенщина, как бы я хотела увидеть мир! А вот и молодой князь, Боже, да он седой совсем! Сколько же ему теперь лет? Должно быть, около сорока, но статен, высок ростом, а осанка величественная, как и у старого князя. Не слишком-то он любезен со своей женой, так холодно подал ей руку, может быть, они в ссоре? Я слышала, что она очень знатна и богата, что ж, это хорошо, его отец ведь почти разорен…».
      Вечером за пышным ужином, устроенным хозяином в честь приезда сына и невестки, Глафира была представлена в числе прочих членов своего семейства молодому князю и его супруге. Впервые в жизни ощутив на себе бесцеремонный оценивающий мужской взгляд, девушка покраснела до корней волос и, сделав книксен, тихо пролепетала приветствие по-французски.
     - Бог мой! Неужели это Глафира? – Воскликнул молодой князь. – Она уже выезжает? Нет? Вы бесчеловечны, Гийом, вы эгоистичны, как любой скупец, обладающий сокровищем! Как преступно прятать такой перл в этой глуши? Разве здесь можно сделать приличную партию! Потом отдадите ее за какого-нибудь неотесанного деревенского мужлана, который и оценить-то ее по достоинству не сможет. 
     - Полно тебе, душа моя, смущать девушку, - по-отечески одернул сына старый князь, - видишь, о щеки, хоть лучину зажигай.
     Всю последующую неделю, куда бы ни направлялась Глафира, молодой князь неизменно оказывался на ее пути. Если рядом не было посторонних глаз, он нежно брал ее за руку, расточал комплименты, придвинув свои горячие губы к самому ее уху, умолял о свидании наедине. Поначалу Глафира не испытывала беспокойства, а только робость и смущение, но в один прекрасный день она вдруг почувствовала, что ее сердце еще не знавшее любви, забилось часто-часто при очередной встрече с сыном их покровителя. Она испугалась своих чувств, но было уже слишком поздно, Глафира поняла, что судьба ее решена.
     «Я люблю его, - говорила она себе ночью, лежа без сна, - да, он женат, но я ведь не собираюсь уводить его от жены, разве мне запрещено просто любить его, что в этом преступного? Он никогда даже не узнает об этом!».
     - Ты сегодня очень рассеяна, дитя, и выглядишь неважно. – Озабочено глядя на дочь, сказал Гийом. - Бледна, круги под глазами, да здорова ли ты, голубка? Не позвать ли нам врача?
     - Все хорошо, папенька, не волнуйтесь, я совершенно здорова, давайте продолжим работу.
     - Если хочешь, отдохни, я сам справлюсь. При переводе этого трактата надо быть особенно внимательным, здесь говорится о методе лечения людей больных очень страшной болезнью. Тогда это было редкое заболевание, а в наше время встречается все чаще. Надо точно перевести дозировку лекарства и частоту приема. Ведь основное требование, которое должен соблюдать врач по отношению к пациенту: не навреди.
      Усилием воли Глафира взяла себя в руки и продолжила работу, стараясь не вспоминать о том, что дала обещание князю прийти сегодня ночью в парковую беседку на берегу озера.
     За чередой пылких свиданий Глафира не заметила, как пролетело лето. Она похудела, ее прежде румяное личико осунулось, и бедная девушка едва держалась на ногах от постоянного недосыпа. Днем, проводя время с отцом за переводом манускриптов и свитков девушка, порой, чувствовала такую усталость, что чуть ли не теряла сознание. Обеспокоенный ее здоровьем отец, часто отсылал дочь в свою комнату, чтобы она могла отдохнуть час-другой. Вот и сейчас он сказал:
     - Ступай к себе, дорогая моя, это обычное заклинание, я справлюсь без твоей помощи.
     - Заклинание? – Воскликнула Глафира с любопытством, - а о чем?
     - Бедная девушка просит богиню Изиду, чтобы любимый не покидал ее, она совершает обряд на смерть соперницы, мечтая выйти за него замуж.
     - Я хочу остаться, папенька, не отправляй меня, ты и сам устал, лучше бы тебе отдохнуть вместо меня. Если текст такой простой, как ты говоришь, я и одна справлюсь с его переводом, а потом ты меня сменишь, а я пойду, прилягу на часок. 
    - Хорошо, душа моя, я и, правда, плохо спал нынче ночь, подагра замучила. Неужели в этом собрании медицинских трактатов не найдется ни одного рецепта, как лечить подагру? Или они ей не страдали? Быть того не может! – Засмеялся Гийом, и ласково поцеловал дочь в лоб.
     Пока отец отдыхал, Глафира переписала заклинание в двух экземплярах, один из которых спрятала за корсаж.
     Обряд был непростой, но его надлежало исполнить в точности. Иначе Изида не могла гарантировать успех.
     «Неужели я решусь пожелать смерти невинному человеку? – В ужасе спрашивала себя Глафира. – А вдруг есть другой путь…, без такого страшного исхода, но у меня уже нет времени, скоро все заметят, какой грех я совершила. Отец не переживет такого позора, бедный, бедный папенька. Если князь не женится на мне, то меня спасет только смерть, тогда кинусь в озеро и делу конец!».

     - Ну, что? Провела она… я обряд, - спросила Вика, приходя в себя. – Жаль, что сеанс прервался на самом интересном месте! Хотелось бы досмотреть до конца…
     - Ваше время истекло, - ледяным тоном ответила гадалка, - за сколько заплатили, столько и пробыли, вы же не в кино пришли.
     - Ну, а с кармой что? Узел-то разрублен?
     - Вам виднее, милочка, я в чужие видения не заглядываю, это не этично, может, вы его только завязали. Хотите, могу раскинуть Таро бесплатно. В качестве бонуса.
    - Спасибочки, мне уже сто раз раскидывали.
    Вика выбралась из кресла и, надменно вскинув голову, ушла не попрощавшись. Садясь в такси, она бормотала: «Черт знает что! Кругом одни шарлатаны!».

                Небесный Монсегюр

     Вернувшись домой после злополучной поезди в Щадрино, Анна первым делом включила компьютер преисполненная решимости заняться, наконец, переводом «подметного списка», как она окрестила про себя обнаруженный в пенале пресловутый документ сомнительного происхождения. Решив проверить  по обыкновению электронную почту, Анна увидела там письмо от своей давней австрийской подруги Эрики, где та сообщала, что приезжает в Москву через два дня на неделю, и спрашивала, может ли она рассчитывать на гостеприимство Анны или ей следует побеспокоиться об отеле. Мигом забыв о своем намерении посвятить время переводу, Анна немедленно ответила согласием на вопрос Эрики и стала прикидывать, куда бы сводить гостью в эти дни.
      «Шторы надо постирать, а то от них уже пылью пахнет, кухню отдраить, и вообще привести, наконец, квартиру в порядок и снести на помойку лишний хлам, - деловито размышляла Анна, - не до шпионских игр сейчас. Пусть эта шайка фокусников делает, что хочет, все равно рано или поздно всему найдется объяснение. Жалко на них тратить драгоценное время, ведь дороже него ничего нет! Оно эквивалентно знаниям, которые можно получить в этот период. Прямо сейчас и начну! Я и так запустила свою берлогу с своей авральной работой, Эрика такая чистюля, стыда не оберешься, если она что-то заметит…».
     Два дня Анна не покладая рук обшаривала все углы, шкафы и закутки своей большой трехкомнатной квартиры, доставшейся ей в наследство от тетки. Осчастливила выброшенным старьем несметное количество бомжей, которые буквально толпились в эти дни у их мусорного контейнера двадцать четыре часа в сутки. От ее щедрот перепало даже Люле, которая с благодарностью забрала для дачи две кухонные полки и старую керамическую посуду. Наконец, с наведением чистоты было покончено, и Анна удовлетворенно вздохнула, после придирчивого осмотра своего жилища. До приезда Эрики оставалось еще три часа, Анна заказала такси и приняла душ.

     Осмотр Третьяковской галереи занял у двух задушевных подруг гораздо больше времени, чем они планировали, наконец, Эрика взмолилась:
     - Давай присядем в этом зале, тут почти нет публики, у меня ноги гудят.
     - Конечно! Мы можем вообще пойти куда-то пообедать и покончить с осмотром, самое интересное я тебе успела показать. - Анна немного устыдилась своей недальновидности, ведь Эрика уже не молода, надо было учесть это обстоятельство. – Вон кушетка, посидим пару минут и в кафе.
     Дамы расположились на отдых, и Эрика, улыбнувшись лукаво, вдруг сказала, кивнув головой на мраморный бюст некоего господина, стоящий на высоком постаменте прямо напротив них:
     - Это не твой предок, Энн? Я угадываю некоторое сходство в чертах его лица с твоим. Или мне только показалось?
     Анна подошла к бюсту и перевела для Эрики надпись под ним на английский:
     - «Князь Малицкий, видный меценат и коллекционер древностей начала семнадцатого века. Славный потомок древнейшего рода, ведущего свое начало предположительно со времен Иоанна Грозного». Эрика, - вдруг осенило Анну неожиданная идея, - а не провести ли нам с тобой совместную медитацию на эту тему! Вдруг что-то откроется, у нас с тобой всегда неплохо получалось! Помнишь, как в Монтане…
     Эрика с воодушевлением согласилась, и дамы, прикрыв глаза, погрузились в глубокую медитацию. Поскольку их связывала не только давняя дружба, но и принадлежность к одному из ведущих эзотерических учений, адептами которого они были уже не один десяток лет, то имели большой опыт коллективной медитативной работы.

     - Садись, дочка, - князь кивнул головой на огромное глубокое кресло, стоящее напротив его письменного стола. – Я безмерно скорблю вместе с тобой о невосполнимой утрате. – Он отер слезы со своих набрякших старческих глаз большим платком в красную и белую клетку. – Мне известно твое положение…, я приказал князю Петру немедленно покинуть мой дом. Он уехал еще вчера вечером вмести с Анет.
     Глафира глубоко и прерывисто вздохнула, сглотнув комок, подступивший к горлу, но не посмела проронить ни слова.
      - Твоего отца убил не столько сам факт совершенного тобой грехопадения, сколько коварное предательство родной и самой близкой ему души. Та, кому он так безгранично доверял, на чью помощь возлагал столько надежд, преступно воспользовалась его доверием, попытавшись совершить запретное деяние. Я боюсь даже предположить, что могло бы случиться, не войди он в твою комнату в самый разгар священного ритуала Изиды, который ты пыталась провести в преступных целях! Не удивительно, что его и без того надломленное непомерными трудами сердце не выдержало и разорвалось на месте.
     - Мне нет прощенья, - пролепетала Глафира и горько разрыдалась, ломая руки. – Что будет теперь со мной и… с ребенком, который скоро должен появиться на свет! Неужели ему суждено быть байстрюком!?
     - Нет, - князь покачал головой, - я не допущу этого. Хотя ты проявила чудовищное невежество, пытаясь использовать благое знание, подвластное только жрецам Храма Изиды, чтобы погасить огонь невинной души, зажженный Богом, у меня нет намерения перекладывать твою вину еще и на ни в чем не повинного младенца, в жилах которого половина и моей крови.
     - Каково бы ни было ваше решение, я приму его с покорностью и смирением, - Глафира опустила голову и тяжело вздохнула.
     - Я выдам тебя замуж за порядочного и честного человека из древнего, хотя и обнищавшего аристократического рода. Твоему младенцу, какого бы пола он ни был, я назначу солидное содержание и отпишу в дар Щадрино. Здесь ты сможешь после разрешения от бремени продолжить труды отца, ибо у меня нет для этой работы более подходящей кандидатуры. Надеюсь, ты не утратишь своих способностей к языкам с рождением ребенка…, а теперь ступай, мне надо написать несколько деловых писем и распоряжений. Скажи своей матушке, чтобы готовила тебе приданое к свадьбе, которая состоится через три дня.
     - Так скоро! – Невольно вырвалось у бедняжки, но она поспешила справиться со своими чувствами и только спросила: - а мой будущий супруг… знает о моем положении? Мне бы не хотелось никого обманывать…
     - Неужели ты сомневаешься в моей порядочности? – Воскликнул князь. – Конечно, я полностью введу его в курс дела. Однако он находится уже в очень преклонных летах и не имеет надежд на появление наследника. Думаю радость оттого, что род его не прервется хотя бы формально, позволит нам легко уладить это дело, к тому же я оплачу все его долги...
     Глафира хотела было подняться со своего места, но князь остановил ее жестом и продолжил уже совсем другим тоном. В его голосе девушке почудился отголосок самого рока:
     - Ты воспитана в традициях своей веры, и потому знаешь, что неотъемлемой сущностью вашей религии  является идея перевоплощения души, чтобы, в конце концов, прийти таким образом к единению с Богом. Душа  переходит из одного тела в другое, пока не войдет в «благую оболочку», то есть, в тело мужчины или женщины, которые поняли, что есть «благо». Никто не знает, сколько жизней отмерено каждой душе, но если она не найдет спасения, то будет потеряна навсегда. Предвижу, что прегрешение, совершенное тобой, может иметь плачевные последствия. Возможно, нет, я почти уверен в этом, что твоя душа на много воплощений утратит то священное знание, которым ты сейчас обладаешь, и будет прозябать в невежестве много веков. Ты даже помнить не будешь, что в тебе есть Искра Божья, а это и есть суть невежества. Я говорю все это еще и для того, чтобы ты сумела, сколько возможно, попытаться облегчить своей душе  дальнейшее существование в других телах. Постарайся не упустить отмеренное тебе время. Теперь, кажется, все. Можешь идти…
      Муж Глафиры оказался человеком добрым, и ни разу не попрекнул жену ее прошлым, спустя два года после их венчания, он тихо отошел в мир иной, оставив по себе в ее сердце добрую память. Она безвыездно жила в Щадрино, продолжала дело отца, занималась хозяйством. Ее единственной отрадой стал маленький сын, унаследовавший большое фамильное сходство со своим отцом, о котором Глафира более никогда не слышала.
     Она старалась воспитывать мальчика в традициях своей веры, учить всему тому, что знала сама, и прививать ему высокие моральные качества, частенько повторяя поговорку, которую особенно любил ее отец: «Слову Божьему из Ватикана не верят в Лангедоке». Больше всего на свете юный отпрыск двух великих родов обожал слушать рассказы матери о жизни в Монсегюре, которыми она частенько ублажала его перед сном.
     - Матушка, расскажите мне еще раз, как выглядела крепость? – Просил малыш, чуть ли не каждый вечер, - я хочу попробовать нарисовать ее с ваших слов!
     - По воспоминаниям твоего дедушки, - терпеливо повторяла она, - который, хотя и не видел ее воочию, но составил о ней представление по чертежам и рисункам, сохранившимся с древних времен, цитадель имела вид пятиугольника с шириной примерно в двадцать шесть локтей, а по диагонали сто восемь. Монсегюр был для Совершенных святым местом, где в глубокой тайне они совершали свои простые обряды. Катары называли крепость Солнечным Храмом, ибо Солнце для нас являлось символом Добра. Стены, двери, окна, амбразуры Монсегюра были ориентированы на восход Светила, и таили в своей архитектуре одно особенное свойство – если наблюдать там восход только в день летнего солнцестояния, то можно рассчитать его на любой день года! От подножья стены в глубокое ущелье вел ход, и по пути он разветвлялся на множество подземных проходов, пронизывающих все Пиренеи.
     - Когда вырасту, - говорил малыш, жарко целуя мать в щеку, - то непременно стану архитектором и построю для нас с вами новый Монсегюр! Мы будем жить там вдвоем, или нет, мы возьмем туда с собой всех добрых людей!
     - Для Монсегюра уже нет места на земле, - грустно вздохнула Глафира, и украдкой смахнула со щеки невольную слезу.
     - А я построю Небесный Монсегюр, он будет парить высоко-высоко над землей, рядом с Солнцем, где нас никогда не достанут ни католики, ни злые крестоносцы!
     Пока старый князь был еще в силах, он иногда навещал в Щадрино свою несостоявшуюся невестку, а внука просто боготворил. Анри любил сидеть у старика на коленях, считая его близким другом своего дедушки, и непрерывно требовал все новых и новых подробностей о жизни покойного Гийома. Князь не скупился на истории, порой даже присочиняя кое-что. Однажды, когда мальчику минуло шестнадцать лет, он сказал Глафире:
      - Не отправить ли на военную службу этого доброго молодца? Мне кажется, что он вполне готов.
      - Нет, - отрицательно покачала она головой, - он мечтает стать архитектором, видели бы вы, как он рисует! Словно уже окончил Академию Искусств!
     - Возможно, когда-то и окончил, - ответил князь, загадочно улыбаясь. - Значит, решено, пусть едет в Европу, он должен увидеть Париж с его храмами и соборами, и, конечно же, Рим. Позаботься, чтобы у сына было все необходимое для долгого путешествия, да не жалей денег. Ты и сама могла бы отправиться с ним.
     Однако Глафира, улыбнувшись, отвергла щедрое предложение старого князя.
     - Я желаю остаться здесь, рядом с дорогими моему сердцу могилами, к тому же дело свое я еще не довела до конца. Осталось совсем немного. Мне бы хотелось, чтобы батюшка был мною доволен.
      - Матушка будет ждать, когда я построю Небесный Монсегюр, чтобы забрать ее туда! – Воскликнул Анри, - вас мы тоже возьмем, потому что вы – добрый человек».

     Женщины отрыли глаза одновременно. Эрика пристально посмотрела на Анну, и ей показалось, что взгляд подруги подернулся печалью.
     - Что ж, Энн, помогла тебе наша медитация обрести связь с родными людьми?
     - Пожалуй…, - неуверенно ответила та. – Спасибо тебе…
     - Не за что! Я просто старалась быть тебе полезной.

                Консоламентум

     У Люли началась полоса, которую она условно называла «потенциальная яма». Собственно говоря, она никогда не считала себя «нещечко судьбы», но чтобы так все из рук вон плохо, это было через чур даже для нее. Гришка нахватал троек в самом конце четверти, и это в выпускном-то классе! Старший сын собрался разводиться с женой. Муж заработал ишиас на работе, да еще свекровь подлила масла в огонь, заявив при последней встрече, что, если за мужчинами не следить, как положено, то очень быстро можно остаться одной. Вокруг, мол, полным-полно одиноких женщин, которые рады посвятить себя целиком семейному очагу. Все бы это можно было как-то пережить, но, вернувшись вечером домой, она обнаружила, что их капитально затопили соседи.
     «Господи, - с горечью думала Люля, взирая на промокший кухонный потолок, - это же все вот-вот рухнет нам на голову! Где же денег на ремонт взять? Пока ДЭЗ почешется протокол составить, да выплатит хоть копейку, мы будем жить как в осажденном Ленинграде! И занять-то не у кого, в Институте все нищие, как церковные мыши. Разве что у Вики, я к ней никогда еще не обращалась, может же она войти в мое положение…, не хочется, конечно, доставлять ей удовольствие, да, ладно, пусть позлорадствует, лишь бы в долг дала, правда, не понятно чем я буду отдавать?».
       Люля тяжело вздохнула, вспомнив о работе, где происходили главные неприятности. В какой-то момент ей показалось, что она вот-вот поймает удачу за хвост, но все надежды создать новый препарат рухнули как карточный домик. Птица удачи упорхнула, не оставив в ее руках даже перышка.
     «Столько реактивов ценных извела, спонсоры меня линчуют! И правильно сделают. Если бы они только знали, чем я там занимаюсь…, хорошо, что у меня хватило ума во время прикусить язык и не проболтаться о моих собственных разработках! А то бы заперли меня в Институте и не выпускали, пока я препарат не получу и им в руки не отдам за три копейки на блюдечке с голубой каемочкой. В чем же там дело все-таки? Я уже миллион вариантов перепробовала, тысячи раз пропорции меняла, но, хоть убей, не получается! Что-то ускользает от меня, мелочь какая-то, но очень важная. Даже посоветоваться не с кем, аналогов-то нет такому препарату. Конечно, алхимики годами трудились над своими составами, но им же премию не обещали, а мне она сейчас позарез нужна! Голова раскалывается, надо колесо какое-нибудь в рот закинуть, а то лопнет, мозги потом с пола соскребать придется».
     Люля притащила на кухню картонную коробку из-под сапог, где хранила медикаменты.
Выдавив из облатки здоровенную голубую таблетку, она машинально запила ее несколькими глотками воды из стакана, стоявшего на столе.
     «Тьфу, гадость какая! Да это же спирт! Причем, не разведенный! Муж вчера компресс делал, видимо осталась…, это все потому, что у меня вечный бардак в доме, нет времени даже со стола убрать, жуть, какая гремучая смесь получилась…, что теперь со мной будет! - Сказала Люля, беззаботно хохоча. - Да гори оно все синим пламенем – дети, работа, свекрови, мужья…, даже думать ни о чем не хочу!».
     Она закуталась в старенькую шаль, свернулась калачиком на диване и моментально отключилась от реальности.

     За последний год Глафира сильно сдала. При ней теперь неотлучно, сменяя друг друга, находились две дочери покойной сестры. Она знала, что неизлечимо больна, но торопилась завершить работу, пока силы не покинули ее окончательно.
      Анри жил во Франции, и часто писал оттуда восторженные письма, которые она перечитывала по нескольку раз. Вот и сейчас, очнувшись от короткого забыться, Глафира попросила, сидящую рядом с постелью племянницу Эрменгарду, прочесть ей вслух последнее письмо сына.
       «Драгоценная матушка! Весь последний месяц я много путешествовал, и, наконец, добрался до руин Монсегюра! Смею Вас уверить, он жив несмотря ни на что! По сию пору это, несомненно, самое мистическое место во всей Франции! Такая мощь идет от его развалин, и, кажется, что все, кто там некогда обитал, оставили частички своего света…, я, словно причастился Святого Духа. Но все по прядку.
     В крохотной деревушке, где я остановился перекусить свежим хлебом и молоком, мне посчастливилось найти провожатого. Это старик, весьма преклонных лет, но крепкий и легкий на ногу, уверяю Вас, дражайшая матушка, я едва поспевал за ним! Мне показалось, что он симпатизирует нашей вере, а, может быть, даже причастен к ней, однако тщательно скрывает свои религиозные убеждения из опасения навлечь гнев католических священников на головы своих близких.
     Метрах в ста от развалин крепости он показал мне остатки метательной машины и груды каменных снарядов. Еще он сказал, что под завалом на внешней стороне стены изображен план подземного хода, который ведет к ущелью. Я сделал попытку разобрать камни, но только поцарапал руки, они оказались слишком тяжелыми и острыми. Затем, мой проводник повел меня к месту, где до сих пор сохранились не погребенными два скелета. Они лежат у подножья скалы, сжимая в руках алебарды, вероятно, то были одни из последних защитников входа в подземелье. Моему взору открылось зрелище скорбное и устрашающее, скорее всего, их убили сразу, в глазнице одного из них торчал наконечник стрелы, грудную клетку другого насквозь пронзило древко копья. Мы со стариком нашли несколько небольших плоских камней и прикрыли ими несчастных, как могли, похоронив в этой импровизированной могиле.
     Я рыдал как ребенок, слушая рассказ старика о последних днях защитников Монсегюра! Словно воочию я видел все, что там происходило! Но объясните мне, мудрая моя матушка, одно обстоятельство, которое не в силах понять мой слабый разум. К моменту осады в крепости укрывались всего сто профессиональных воинов и последние Совершенные со старым катарским епископом Бертраном д,ан Марти, которые не имели права носить оружие, считавшееся у них символом зла. Защитники держались почти год, и могли бы отстоять священную цитадель, если бы Совершенные воспользовались своими магическими способностями. Я уверен, что у них был способ и дальше противостоять десяти тысячам крестоносцев, осаждающих Монсегюр! Ведь чаша в то время была еще при них! Так, почему же они не истребили волею Его Слова всю эту враждебную силу? Почему сдались? Может быть, они имели целью претерпеть, последовав Его примеру? Ведь им была обещана жизнь, если они отрекутся от веры, но все как один ответили отказом. Значит, им тоже необходимо было послужить примером? Я нахожу этому только одно объяснение: Совершенные не имели права претворить магию в жизнь, ведь это можно сделать только с помощью Слова, а употреблять Слово во зло, запрещено, ведь даже лишая жизни врага, ты совершаешь убийство.
     Вот оно передо мной – Поле Сожженных! Мне кажется, что я вижу скорбную и вместе с тем торжественную вереницу людей, где рядом идут воины, Совершенные, женщины и дети. На лицах всех двухсот пятидесяти семи человек решимость: лучше сгореть на костре, чем отречься от веры. Вот они спускаются в узенькую долину у подножья горы, где для них уже приготовлен громадный костер. Епископ простирает руки над своими единоверцами, благословляя их на следующие жизни. Главная задача выполнена: чаша надежно укрыта в недрах горы, и нет вероотступников».
     Увидев, что тетушка задремала, Эрменгарда прервала чтение. Опустив письмо кузена на колени, она устремила затуманенный взгляд в пространство, словно желая разглядеть через пласты времени и тысячи лье те далекие страшные события, в которых, несомненно, принимали участия и члены ее семьи. «Теперь нас осталось лишь четверо, - подумала она с грустью, - но мы все так же тверды в своей вере».
     В покоях умирающей воцарилась глубокая тишина. Однако Глафира попросила слабым голосом:
     - Продолжай, девочка, я не сплю…, моя боль кажется мне ничтожной в сравнении с теми страданиями, которые вынесли наши предки…
      «Мы долго еще беседовали с моим провожатым, потом он возложил руки мне на голову, и я тотчас постиг истинный смысл нашей веры, который ускользал от меня прежде. Я получил Утешение от последнего на земле Совершенного, что позволит мне избежать перевоплощений и навсегда остаться со Святым Духом. Душе моей теперь назначено облечься в одеяние Христа и занять место рядом с ангелами.
     Помните, как в детстве Вы часто читали мне «Видение Исайи», где говорится о его странствиях в небесном Царстве? Однако если тогда я воспринимал его как сказку, то теперь я могу с уверенностью сказать, что готов последовать за ним. Ведь Исайя дает понять, что любой может повторить его судьбу и воссоединиться с Богом. Теперь меня неотступно преследует одна только мысль: посетить Иерусалим! Я хочу вдохнуть воздух, которым дышал Он! Как можно больше узнать о тех, кто шел за Ним, делил с Ним хлеб, слушал Его слова и молился вместе с Ним».
     - Довольно, Эрменгарда, дальше я помню…, там больше нет ничего существенного, кроме пожелания здоровья, давай-ка теперь займемся делами, а потом ты распорядишься, чтобы слуги вынесли мое кресло в парк, хочу посидеть у озера. Там так хорошо в эту майскую пору! Нам осталось перевести с арабского языка на латынь последний текст. Насколько я помню, это рецепт приготовления снадобья от одной из самых страшных и пока непобедимых болезней, составленный Ибн-Синой. Он даст людям Надежду и Утешение. Я завешаю его моему сыну, как главное сокровище. Пусть распорядится им наилучшим образом. Записывай, я продиктую тебе пропорции веществ, из которых оно состоит. Да, не ошибись, будь предельно внимательна, точно указывай название каждого ингредиента, в рецептах медицины не должно быть мистика, так учил Авиценна, это ведь не алхимия, наша задача – не навредить больному!».

     Люля, как ошпаренная, подскочила с дивана и, путаясь ногами в соскользнувшей с плеч шали, опрометью кинулась включать компьютер с криком:
      - Пропорция! Вот она золотая пропорция! Я – валаамова ослица! Как можно было до этого не додуматься! Я весь последний месяц ходила вокруг да около, а здесь же все очевидно. Ну, грузись же ты скорее, - умоляла она программу, - спасибо тебе Ибн-Сина! Теперь у меня все получится! Я назову его «Утешение», как это будет по-латыни…, кажется, «Консоламентум»! 

                Дар пустыни

     Больше всех других месяцев года Люля любила февраль. Все-таки до зарплаты на три дня меньше! В какой-то момент она почувствовала, что ситуация, сложившаяся в последние месяцы вокруг нее, начинает понемногу выправляться. Гришка занял первое место на международной лингвистической олимпиаде, старший помирился с женой, мужу дали гранд на разработку его изобретения по утилизации ядерных отходов. Наконец, ДЭЗ на удивление быстро и вполне пристойно произвел в затопленной квартире косметический ремонт. Размышляя над этими «чудесами», Люля все больше укреплялась в мысли, что они каким-то странным образом связаны с ее толи мороком, толи сном, который ей примстился на почве «гремучей смеси» спирта с болеутоляющим.
    «Некоторые не выживают, а я средних веках побывала!», - смеясь, рассказывала она за традиционным дневным чаепитием коллегам по цеху, умалчивая, разумеется, об основном подарке своего сновидения.
     «И как века? Сильно средние? – Пошутил кто-то из гематологов. – Надеюсь, ты не была участником крестового похода?».
     «Нет, все было очень мирно, старушка какая-то больная снилась, а племянница читала ей письмо от сына. Дело было в нашем Щадрино. Все как наяву: и лодочка на озере с островком, и вековечные сосны в парке, и шиповник цвел, и душистый горошек нежно оплетал старинную веранду». – Перечисляла Люля, мечтательно глядя в пространство.
      «В отпуск тебе пора, девка, а то даже во сне больные снятся. – Сказала старшая лаборантка. – Сидишь тут сутками, с лица, вон, спала».
      «Ничего, через неделю поеду на конференцию в Израиль, это и будет мой отпуск. Так хочется побывать в пустыне! Мы в прошлый раз не успели…».

     Салон самолета постепенно заполнялся пассажирами. Люля по обыкновению устроилась у окна, наблюдая, как вокруг лайнера суетятся механики. Незаметно глаза ее сомкнулись и утомленная разнообразной суетой, которая всегда предшествует дальним поездкам, она сладко задремала. Разбудил ее ровный гул самолета, и Люля с удивлением спросила мужа:
     - Мы что, уже летим?
     - Да, спи, еще не скоро….
     Люля положила голову к нему на плечо, и ее взгляд случайно упал на статью, которую читал муж.
     «Как говорилось выше, «точка невозврата» лишь в исключительных случаях означает смерть. Чаще всего, это такое положение дел, когда человек уже не может влиять на ход событий своей жизни.
     Как понять, что эта точка пройдена?
     Как ни странно это звучит, но самостоятельно определить момент прохождения «точки невозврата» очень сложно.
     Огромное количество разнообразных жизненных проблем, которые кажутся вам неразрешимыми, НАПРОТИВ, свидетельствуют о том, что у вас еще есть время.
     Основным же признаком является то, что в вашей жизни около полутора-двух лет нет никаких ПЕРЕМЕН. Вроде и проблемы есть, и томление духа от нереализованности потенциала присутствует, но проблемы эти не критические. Без них, конечно, лучше, но и с ними жить можно. Но самое главное, человек пытается их искоренить, а они не уходят! Он начинает ходить по разным магам, целителям, колдунам, экстрасенсам, проходит тренинги, меняет прическу, спутника жизни, работу, а жизнь по сути не меняется.
     Что делать, если вы поставили себе такой «страшный диагноз»?
     Действовать! Действовать с удесятеренной силой! Меняться! Вы, конечно, спросите: зачем действовать, если поменять уже ничего невозможно? Дело в том, что доподлинно вы не можете знать, что «точка невозврата» уже пройдена. Тем более что процесс прохождения занимает не минуты или часы, а несколько месяцев, а то и лет!».
     «Да, похоже, я еще не обречена, у меня непрерывно что-то меняется, не поспеваешь оглядываться! Что ни день – то новости и перемены! - Подумала Люля, улыбаясь про себя. - Интересно, кто-нибудь из моих знакомых прошел «точку невозврата»? Более всего на такого человека потянет Вика. Она у нас любительница решать свои проблемы, точнее их отсутствие с помощью вульгарной магии. Как он написал? «Совершенные не имели права претворить магию в жизнь, ведь это можно сделать только с помощью Слова». Этот Анри мечтал отправиться в Иерусалим, интересно, добрался ли он до него, и что там увидел? Жаль, что мой сон едва ли будет иметь продолжение, я бы с удовольствием досмотрела его да конца!».
     Постепенно, повинуясь закону «потока сознания», мысли Люли изменили направление, перескочив на предмет, о котором она совсем забыла в чехарде событий последних месяцев. В голове ни с того, ни с сего всплыло слово «зизифус».
     «Странно, что мы с Анютой больше не возвращались к этой теме! Почему? Ведь в той первой поездке было так много странного! Необъяснимого…, для чего все эти люди потратили столько усилий, чтобы задурить нам голову? Что-то же им было от нас нужно! И от кого именно? Анна считает, что от нее. Однако она так и не удосужилась перевести текст. А ведь в нем может скрываться ответ на мой вопрос. Радиоуглеродный анализ бумаги, который, кстати, обошелся мне в бутылку дорогущего коньяка, показал, что она изготовлена приблизительно в тринадцатом веке, где-то в Италии. Ребята посоветовали узнать о ней поподробнее, вроде она со специальной какой-то пропиткой, типа добавок серебра или что-то в этом роде, они еще как-то чудно ее назвали, да, «нетленка». Это, конечно, интересно, но ничего не доказывает, ею могли просто воспользоваться…. Бессмысленная загадка какая-то! А, может быть, некто хотел «взбудоражить» наш родовой ток? Чтобы кто-то из нас, точнее, каждый из нас трансмутировал свою семейную карму? Мысль, хотя и безумная, но вполне имеет право на существование! Неужели в наших жилах и правда течет кровь катаров, и она должна была заговорить! Но для чего? Тайна крови неисповедима, мне ли этого не знать! Чудно все получается…, но я чувствую, что это еще далеко не конец истории».

     Автобус, который вез их к Мертвому морю, сделал остановку в Кумране. Глядя на небольшой, но вполне современный кибуций, сердце  Люли учащенно забилось. Ей вспомнились ессеи, которые искали в этих местах очищения и просветления. Перед поездкой она скачала в свой мобильник всю информацию о Кумране, какую только смогла найти в Интернете. Ее, как биолога, поразило то обстоятельство, что вместе с соблюдением ритуальной чистоты люди обзаводились и инфекционными заболеваниями, о которых тогда ничего не знали. Тут не существовало в то время отдельных туалетов, и все облегчались вместе, не стесняясь – мужчины и женщины. Отхожие места были удалены от жилищ на значительное расстояние, человек брал с собой совок, чтобы выкопать в песке ямку, а потом должен был непременно закопать свои испражнения. Таким образом, там скапливалась свалка токсичных отходов, содержащая кучу бактерий, которые люди приносили с собой на длинной одежде и сандалиях. Однако самым страшным было то, что, справив свою нужду, прежде чем войти в жилище, каждый обязательно совершал омовение в микве – общем бассейне для этого предназначенном, где бактерии успешно и распространялись. 
    «Смертность от желудочно-кишечных заболеваний у них была должно быть ужасающая, - сразу профессионально констатировала Люля, - да кто их считал!».


     - Что тут написано? – С любопытством произнесла Люля, приближаясь к табличке, прикрепленной у «Водопада Давида». – «За ограждение не заходить, леопард». Правильно я поняла?
     - Да, приблизительно так, - подтвердил муж. - Хотя я думаю, что они скорее хотят оградить несчастного леопарда от назойливого внимания туристов! Ты же знаешь, на что способен русский путешественник под воздействием паров алкоголя! Ему все нипочем! Может пожелать, например, пожелать сфотографироваться с леопардом.
     - Неужели найдутся такие безумцы, чтобы попереться в пустыню под градусом? – Изумилась Люля. – Ты думаешь, здесь действительно есть леопарды? – И неожиданно ей показалось, что в воздухе витает запах какого-то благородного животного.
     - Это Эйн Геди – что означает «козий источник», а вода в этих местах – наиглавнейшее богатство, сюда приходит на водопой живность со всей округи. У этого места длинная история. Кто здесь только не побывал! Даже Навуходоносор! Помнишь, в Ветхом Завете говорится, что тут скрывался от своего тестя Сеула Давид: «И вышел Давид оттуда, и жил в безопасных местах Эйн Геди», ну, что, ты готова? Выдвигаемся? – Муж поднял рюкзачок с провизией и водой, и они направились в сторону дороги, наезженной «джипами», до которой надо было не менее двух часов подниматься в гору.
       Там, в Москве Люля много раз представляла себе пустыню, но, как показала действительность, она выглядела совсем иначе, чем рисовалось в ее воображении. Тут не было высоченных песчаных барханов, в которых, как она видела в кино, утопали ноги, путешественников, напротив почва сделалась плотной, словно спеклась под белым палящим солнцем. Если бы не ветер, дувший постоянно, то находиться тут было бы невыносимо. Местные говорили, что осенью, когда жара спадает, и начинают идти дожди, пустыня расцветает. Однако Люле посчастливилось увидеть лишь содомскую яблоню в цвету. Эти кусты – чуть выше человеческого роста – с серо-зелеными, почти в цвет почвы мясистыми листьями, словно вскипели бело-розовыми лакированными цветочками. Люля хотела было сломить веточку на память, но муж, заметив ее жест, крикнул предостерегающе:
    - Не смей! Они ядовитые!
    Кое-где на глаза попадались подобия наших ромашек или альпийских колокольчиков, но знаменитых «цветов жизни» - желтых шестиконечных звезд в это время года не было.
    «Где-то здесь, возможно, бродил и Иисус, когда сатана искушал его в пустыне. Невозможно представить, что я сейчас дышу одним с Ним воздухом! Это кажется нереальным! Муж как-то говорил, что с каждым вдохом к нам в легкие попадает  шестнадцать молекул, воздуха, который пред смертью выдохнул Юлий Цезарь, а, значит, и Его молекулы здесь присутствуют тоже!».

     Они брели довольно долго, но утомлял даже не сам путь, а постоянная необходимость следить за своим местонахождением из опасения заблудиться. Из-за многочисленных холмов, холмиков и горок ориентироваться на пустынной местности было довольно сложно. Сероватая, каменистая почва с большими и маленькими трещинами, а так же острые камни величиной с кулак то и дело попадавшие под ноги сильно затрудняли передвижение. Помехи эти были настолько утомительным, что Люля, бывалая «походница» в какой-то момент почувствовала, что ноги отказываются ей повиноваться, и она не может сделать больше ни шагу.
     - Давай посидим немножко, - жалобно взмолилась она.
     - Как? Здесь? С ума сошла! Вот, смотри чуть повыше пещерки какие-то, дотянешь? Там хотя бы тень есть.
     Собрав последние силы, Люля понуро побрела вслед за мужем вверх по довольно крутому склону.
     Зная из рассказов друзей – опытных спелеологов, - как опасны могут быть такие незнакомые пещеры, они потому не стали заходить далеко в глубь, а расположились поблизости от входа.
     - Сейчас я тебя устрою со вкусом, сделаю тебе кресло, правда, каменное, но уж не обессудь! – Сказал муж, обнаружив у противоположной стены их укрытия, кучу плоских довольно больших камней, словно специально кем-то сюда принесенных.
     Подняв третий камень, Люля услышала, как он в ужасе воскликнул:
     - Смотри! Тут чей-то череп!
     Волна ужаса как рукой смыла с нее усталость, и она рванулась к тому месту, где обнажилась страшная находка.
      - Давай разберем камни, - почему-то шепотом сказала Люля, и почувствовала, что губы ее одеревенели. – Сколько же лет он тут пролежал! Смотри, - вдруг ее осенила страшная догадка, - руки не скрещены на груди, а расположены вдоль туловища, насколько мне известно, так хоронили своих покойников катары. Нет! Этого не может быть!
     - Ты уже совсем помешалась на своих катарах, везде-то они тебе мерещатся, так не только катары руки у покойников складывали, иудеи, между прочим, тоже. Глянь-ка, тут что-то привязано к поясу на золотой цепочке…, - сказал муж, наклоняясь над скелетом, - это Евангелие от Иоанна французском языке, собственно, от него только один медный футляр остался! Надо вызвать полицию. Я сейчас позвоню. Тьфу ты, здесь мобильник не берет, придется выйти наружу. Побудь тут, я быстро…, только добегу до ближайшего холма. 
      Люля осталась наедине с останками человека, который отчего-то вызывал у нее странные чувства. По тазовым костям ее опытный взгляд сразу определил, что это был мужчина.
     «Должно быть, при жизни он обладал хрупким телосложением, - подумала она, - а судя по состоянию зубов, был совсем не стар, лет около тридцати».
     Люля все пыталась понять, почему испытывает такое умиление, почти нежность, к этому абсолютно незнакомому, давно почившему человеку, как неожиданно из ее глаз хлынули неудержимые потоки слез. Она вытерла их краем промокшей от пота футболки и вдруг заметила под черепом какой-то странный предмет, завернутый в полуистлевшую холщевую  тряпицу. Не без труда Люле удалось извлечь находку вместе с пучком прилипших к ней остатков волнистых темно-каштановых волос. В тряпицу была завернута небольшая тетрадь в переплете из воловьей кожи. На титульном листе Люля разобрала надпись, сделанную древнерусской вязью: «Анри Мазадан». Неожиданно ей пришла в голову мысль присвоить находку. Уже потом, вернувшись домой она много раз задавала себе вопрос, зачем она это сделала и не находила объяснения своему поступку.
     «Это ведь не будет считаться кражей, - бормотала Люля, аккуратно заталкивая тряпицу с ее содержимым в полиэтиленовый пакет и пряча в рюкзачок мужа на самое дно. – Если кто-то найдет и спросит, скажу, что просто взяла посмотреть из чистого любопытства, а отдать забыла или не успела. Хотя не думаю, что нас станут обыскивать, мы же не похитили золотую цепочку, и перстень драгоценный на пальце оставили. Вот мы и встретились, я почти не сомневаюсь, что это мой собственный скелет в одном из прошлых воплощений…».

                «Работники одиннадцатого часа»

     Весь следующий день Люля провела в постели. Тридцати километровый поход по пустыне и стресс, вызванный обнаружением скелета в пещере, словно совсем лишили ее духовных и физических сил. К вечеру она немного пришла в себя и решила поговорить с мужем о предмете, который целиком теперь занимал ее мысли, однако прекрасно зная его взрывной характер, Люля решила действовать осторожно и потому начала издалека.
     - Скажи, пожалуйста, если человек умирает в заграничной поездке, какова процедура выдачи останков для захоронения на родине? Сколько времени это может занять?
     - Ты это к чему? – Ухмыльнулся муж. – Помирать, что ли собралась? Можешь быть спокойна, от похода по пустыне еще никто Богу душу не отдавал, Моисей, вон, своих соплеменников сорок лет тут водил, и что-то я не помню, чтобы кто-нибудь их них умер от самого перехода. И потом, на умирающую ты никак не тянешь, вполне себе розовенькая, живинькая…
      - Не дождешься! – В тон ему ответила Люля, - конечно, я помню, что ты третий раз женат, но не доставлю тебе удовольствия стать вдовцом. Мучайся дальше. Я просто так спросила, ради общего интереса…
     - Зная тебя столько лет, не могу себе представить, чтобы ты о чем-нибудь спросила «просто так». Говори, что задумала? Уж не собираешься ли ты…, - он даже лишился дара речи на какое-то время.
      - Ну, - протянула Люля, понимая, что ее раскусили и отрицать свои намерения дальше бессмысленно, - для этого еще надо сделать анализ ДНК, а это мне удобнее осуществить дома. Я же могу в Институте бесплатно сама все проверить. Вот только заявить о своем желании вывезти останки давно пропавшего на чужбине родственника надо прямо сейчас, по свежим следам.
     - Совсем из ума выжила! Да ты хоть представляешь, во что нам это обойдется! Откуда у нас такие деньги?
     - А если бы это был твой предок? Разве бы ты не употребил все возможности, чтобы похоронить его в родной земле?
     - С чего ты вообще взяла, что он твой родственник? И как ты собираешься проводить процедуру опознания? Кость что ли с собой в чемодане повезешь? Во-первых, кто тебе даст это сделать? Во-вторых, имей ввиду…
     - Не кипятись, я что-нибудь придумаю, ты только возьми на себя официальную часть переговоров. Ну, пожалуйста, для меня это очень важно.
     - Хорошо, я попробую, надо только посоветоваться с кем-то из местных, как это грамотно сделать, - неуверенно сказал муж. – Представляешь, что они о нас подумают: мы находим в пещере посреди пустыни скелет и заявляем, что это-де наш родственник, пропавший несколько сот лет назад!
     - Совсем не обязательно утверждать это на все сто процентов, а просто достаточно сказать, что он гипотетически может быть нашим родственником, пропавшим давным-давно в этих местах, и мы бы хотели перевезти останки домой, если факт родства подтвердиться. Мол, в семье из поколения в поколение передается легенда…, я думаю, что они даже обрадуются, на фиг он им сдался, у них и своих-то покойников хоронить проблематично, каждый клочок земли на счету, а тут еще неизвестный скелет, а с другой стороны, не выкидывать же его на помойку! Музейной ценности он опять же не представляет…
     - Боже мой! - Горестно воскликнул муж. – И зачем я только поехал с тобой в эту поездку, да еще поперся в пустыню! Но учти, если у меня на работе кто-то узнает…
      - Ты еще скажи: «Зачем я только появился на свет?». Спасибо, дорогой, я знала, что ты мне не откажешь.
     Однако местные власти на удивление легко согласились удовлетворить просьбу русских, казалось, она не вызвала у них даже никакого недоумения, словно такие заявки они получали каждый день.
     - Да забирайте хоть сейчас, мне дело? – Заявил им в отделении полиции, куда накануне звонил муж, дюжий добрый молодец с неподражаемым одесским акцентом. – Хотите иметь мои проблемы, я их вам уступлю. Пишите заявление и доброго пути!
     - Видишь, я же говорила! – Счастливо обнимая мужа, воскликнула Люля. – И не так уж это безумно дорого…, мне моя одноклассница дает нужную сумму, она дама весьма состоятельная, у нее в Тель-Авиве свое ателье…
      - Но отдавать-то все равно придется, - горестно вздохнул муж, - значит, наша осенняя поездка в Крым накрывается бо-ольшим медным тазом.

     Вернувшись в Москву, Люля, использовав клочок волос несчастного Анри, безотлагательно сделала анализ ДНК, и хотя она ожидала и желала подобных результатов, но они ошеломили ее до глубины души. Несколько дней она находилась под столь сильным впечатлением, вызванным этим внезапным и чудесным обретением одного из своих далеких предков, что даже забыла про его дневник. А когда первый угар восторга миновал, и к ней вернулась способность нормально взаимодействовать с окружающей реальностью, Люля позвонила Анне.
     - Привет, дорогая, рада тебя слышать. Давно вернулись? Как поездка?
     По нарочито индифферентному тону кузины Люля сразу поняла, что у той есть какие-то сногсшибательные новости.
      «Однако же не хлеще моих! – Тщеславно подумала она. – Уж я-то убью ее наповал!».
     Хотя народу в кафе было мало, Анна зачем-то потащила ее к самому отдаленному столику рядом со входом в туалет.
      - Тут такое амбре! – Возразила было Люля брезгливо, - давай вон за тот, у окошка, а то задохнемся.
      - Зато никто рядом не сядет, - с видом заговорщицы сказала Анна. – У меня приватный разговор и свидетели нам не нужны! Я перевела текст, который мы нашли в пенале! Подозреваю, что мы «под колпаком у Мюллера»! Но чтобы ты хорошо представляла, как серьезно обстоят дела, начту издалека.
      Анна осторожно и неторопливо отхлебнула из пиалы глоток горячего чая, и вполне довольная произведенным впечатлением, продолжила:
     - Я тут по своим зарубежным каналам получила одну любопытную информацию, но сначала хочу тебе напомнить небольшой отрывок из Евангелия от Матфея, не стала бы тебя утомлять, но поверь, он имеет прямое отношение к делу, так что потерпи.
      Она достала из своей необъятной сумки томик Нового Завета и, открыв заложенную пилкой для ногтей страницу, протянула Люле.

     «Ибо Царство Небесное подобно хозяину дома, который вышел рано поутру нанять работников в виноградник свой, и, договорившись с работниками по динарию на день, послал их в виноградник свой; выйдя около третьего часа, он увидел других, стоящих на торжище праздно, и им сказал: идите и вы в виноградник мой, и что следовать будет, дам вам. Они пошли. Опять выйдя около шестого и девятого часа, сделал то же. Наконец, выйдя около одиннадцатого часа, он нашел других, стоящих праздно, и говорит им: что вы стоите здесь целый день праздно? Они говорят ему: нас никто не нанял. Он говорит им: идите и вы в виноградник мой, и что следовать будет, получите. Когда же наступил вечер, говорит господин управляющему своему: позови работников и отдай им плату, начав с последнего до первых. И пришедшие около одиннадцатого часа получили по динарию. Пришедшие же первыми думали, что они получат больше, но получили и они по динарию; и, получив, стали роптать на хозяина дома, и говорили: эти последние работали один час, и ты сравнил их с нами, перенесшими тягость дня и зной. Он же в ответ сказал одному из них: друг! Я не обижаю тебя; не за динарий ли ты договорился со мною? Возьми свое и пойди; я же хочу дать этому последнему то же, что и тебе; разве я не властен в своем делать, что хочу? Или глаз твой завистлив оттого, что я добр? Так будут последние первыми, а первые последними, ибо много званых, а мало избранных».

     - И какую же ты видишь связь этого текста с нашими делами? – Спросила Люля озадаченно, дочитав отрывок до конца.
     - Ты же знаешь, последователи учения, к которому я принадлежу,  есть почти в каждой стране мира. Повторяю, из абсолютно достоверных источников я случайно узнала, что Ватикан создал уже давно некую организацию, и издал несколько булл о том, что состоявшие на его службе миссионеры, приравнивались к работникам, приглашенными хозяином для возделывания виноградника. Самой главной считается наиболее тайная организация, которой надлежало и надлежит до сих пор разыскивать, изымать и возвращать в хранилище Ватикана любые еретические тексты, где бы они их ни обнаружили. Организация эта получила название «Работники одиннадцатого часа», и состоит она в основном из очень мощных экстрасенсов. Они – самые высокооплачиваемые агенты католической церкви. Теперь ты понимаешь, куда я клоню!
     - Не совсем, - жалобно промямлила Люля. – То есть, про организацию я понимаю, но как же они нас вычислили?
     - А они нас и не вычисляли! Это случайно вышло. Мы не скрываясь, сладко трепались в электричке о катарах и своем возможном родстве с ними. Этот тип сидел прямо за моей спиной на соседнем сидении и слышал все от слова до слова. Пока мы разгуливали по поселку в поисках дома Маргариты, он позвонил своим сообщникам и организовал все представление, так как и та женщина, и батюшка в церкви были его людьми. Они давно уже нацелили свои щупальца на Щадрино, зная, что местный князь вывез из-за границы библиотеку катаров. Мы для них просто были подарком судьбы! «Три дурищи под окном растрепались языком». Все остальное – дело техники: внушение плюс галлюциноген! А пенал он нам подбросил, чтобы мы тоже подключились к поискам книг, мало ли что, вдруг нам повезет случайно, или мы какие-то семейные предания вспомним по этому поводу, а они потом находочку-то изымут. Теперь тебе понятно?
     - Неужели Ватикан до сих пор боится ереси!
     - Во-первых: папскую буллу об искоренении ереси никто не отменял, у нее нет срока давности. И потом, мне кажется, что ересь – это только прикрытие, ведь помимо религиозных текстов, среди древних манускриптов и книг в старинных книгохранилищах содержится масса знаний в самых разных областях, в том числе, по истории, астрономии и медицине, да еще куча забытых рецептов, которые дадут возможность обогатиться, неужели ты этого не понимаешь? Их же можно «обналичить», «омолодить»! А это способно принести огромные дивиденды. Еще вопросы есть?   
     - Тогда получается, что тот безумный «краевед», который нам пуговицу подкинул, тоже из их шайки? Сколько же у них там народу задействовано на поиски библиотеки!
     - Конечно, из их! Скажу больше, я думаю, это переодетый священник, лже-отец Михаил! Та же комплекция, тот же возраст.
     - Как же он рискнул еще раз нам на глаза показаться, ведь мы могли его узнать!
     - А ты узнаешь полицейского без его формы и фуражки? В церкви мы видели только  то, что хотели увидеть: священнослужителя в рясе! А под ней могли скрываться его тоненькие, кривенькие ножки, ведь согласись, это самая характерная черта «краеведа». Голос он без сомненья изменял. К тому же, наверняка, отличный суггестер и великолепно знал, на какие «кнопки» в разговоре с нами надо нажимать!  Теперь о пуговице. Во-первых, она могла найтись в хранилищах Ватикана, уверена, чего там только нет! Но самое вероятное, что она поддельная, и склепана каким-нибудь китайским умельцем в первом попавшемся пункте по изготовлению ключей. Это легко проверить, хотя я не вижу особого смысла, что нам даст установление ее подлинности? Так, побрякушка и ничего больше…
    - Ну, хорошо, это более-менее понятно, - вздохнула Люля, как всегда убежденная железной логикой Анны. – А шип?
     - Вот шип, надеюсь, настоящий, есть у него какая-то особая энергетика, надо бы с ним еще поработать…, - загадочно произнесла Анна. 
     - Что же дал твой перевод? – После небольшой паузы спросила Люля.
     - Абсолютно ничего. Как я и предвидела с самого начала, там список текстов, которые предположительно были в той библиотеке, на двух языках. И никакого намека на то, где хранятся оригиналы. Потому они нам перечень и отдали в первозданном виде, как его записал кто-то из очевидцев. Может быть, князь, а, может быть, катар, который их привез, или кто-то до него. Чтобы достовернее было…, но одно мне хотелось бы понять: кто же мы – званые или избранные?
     - Избранные, избранные! – Уверила Люля кузину и принялась рассказывать о своих приключениях в Израиле.
     Анна слушала ее, не перебивая, а потом изумленно спросила:
     - И где же наш родственник?
     - Скоро должны доставить его останки, просто там таможня задерживает выдачу груза, придираются к оформлению документов, но мы над этим работаем, я его отправила на Институт, так что – не имеют права задерживать казенное имущество.
     - Что будем делать потом?
     - Как «что?»,  хоронить само собой на фамильном кладбище в Щадрино! Там же остались могилы князя и его родственников, помнишь, внутри церковной ограды. Возможно, и матушка его там покоится, вот, рядом их и положим. Но ты не знаешь еще одного: дневник этого Анри написан на той же бумаге, что и список литературы, а это означает, что они из одного источника.
     - Ты уже ознакомилась с его содержанием? – Ревниво спросила Анна.
     - Не успела, и потом, мне хотелось вместе с тобой…, я же не знаю древнерусского языка, кто у нас в семье лингвист!?
     - Вике будем говорить?
     - Придется, она тоже полноправный член семьи, хотя ей не обязательно выкладывать всю правду. Про «работников одиннадцатого часа» я бы ей не рассказывала, давай только про Анри…, она ведь даже не знает ни о пенале, ни о библиотеке…, да и вряд ли ей это интересно.

                Смиренное кладбище

    Наконец, с таможенными формальностями было покончено, и институтский микроавтобус помчал Люлю в терминал аэропорта.
     «Ну, вот, самая сложная часть плана благополучно завершена, - с удовлетворением думала она. – Осталось только захоронение, но это – сущая формальность, место на кладбище есть, подхороним в чью-нибудь родственную могилу и пусть покоится с миром».
     Однако препятствия возникли там, где их не ждали.
     Вернувшись из аэропорта, Люля позвонила Анне и предложила в ближайшую субботу отправиться втроем в Щадрино, чтобы договориться о погребении. Затем, поколебавшись немного, набрала номер Вики. Она долго думала накануне, как бы так преподнести новость сестре, чтобы не слишком взволновать ее, и, даже прорепетировала про себя несколько раз свой рассказ. Вика восприняла «чудо» обретения родственника довольно равнодушно и сказала только:
     - Перезвони мне через полчаса, я пока не знаю, какие у меня планы на субботу.
     Такой ответ слегка обескуражил Люлю, но зная характер Вики, перечить сестре она не стала.
     - Я не буду принимать участия в этом Богопротивном маскараде! – Решительно заявила Вика без всяких церемоний. – Будучи человеком истинно верующим, воцерковленным, не желаю хоронить на нашем кладбище какого-то еретика! Да будь он хоть моим родным сыном, если он не крещен по Православному обряду, я его знать не желаю! Мне мой духовник категорически запретил!
    - Во-первых, это не наше кладбище, а Щадринское, и, насколько мне известно, никто из близких родственников там не похоронен, разве что, Маргарита, и то я не уверена. Во-вторых, когда же ты успела исповедаться и испросить благословения? – Изумленно спросила Люля, - ты ведь только полчаса назад от меня узнала о его существовании! Или священники теперь на дому грехи отпускают?
     - Не юродствуй, такими вещами не шутят! – Одернула ее Вика возмущенным голосом – Я, к твоему сведению, сразу после разговора с тобой связалась с ним по сотовому телефону! Он просто в ужас пришел от такой затеи. Потом тебя понесет в Африку, ты там обнаружишь мумию какого-нибудь зулуса, снимешь у него отпечатки пальцев, объявишь нашим ближайшим родственником и принудишь меня хоронить его по обычаям вуду. Кстати, ты не знаешь, мой отец крещеный?
     - Твой – не знаю, а мой – да. – В сердцах отрезала Люля и положила трубку.

     - По моим смутным детским воспоминаниям, у князей Малицких был фамильный склеп, - сказала Анна, - и это логично предположить, ведь их род очень древний и почтенный. По-моему, один из князей был, чуть ли не в родстве с самим Иваном Грозным, если я ничего не путаю.
     - Я помню, что рядом с церковью было какое-то небольшое старинное сооружение из красного кирпича, нам еще взрослые запрещали возле него играть, говорили, что если мы потревожим своими воплями покойников, то они выйдут из гробов и надают нам как следует, - засмеялась Люля.
     - Интересно, что с ним стало? Я бы его заметила…, когда мы там были, и потом, наши «друзья» в первую очередь стали бы искать библиотеку там. А это означает, что его теперь не нет.
     Склепа действительно больше не существовало, вместо него рядом с церковью стояла металлическая трансформаторная будка, вход в которую украшали устрашающие символы и предупреждающие надписи. Поодаль толпилась кучка местных граждан, окружившая плотным кольцом двух представителей правопорядка.
     - Не волнуйтесь, граждане, - возвысив голос, произнес старший по званию, чтобы перекричать недовольный ропот присутствующих, - соблюдайте спокойствие, я вам обещаю, мы обязательно найдем хулиганов! Отец Михаил еще не пришел в сознание, и мы не можем его допросить. Но как только придет, сразу проведем процедуру дознания, и выясним, кто на него напал, возможно, он поможет нам составить фоторобот.
     - А что случилась? – Спросила Люля у молодой женщины, лицо которой показалось ей знакомым.
    Та ничего не ответила, а только махнула рукой в сторону церковной ограды. Людя посмотрела в указанном направлении, и у нее по спине пробежал холодок. Старинные памятники и надгробные плиты были разворочены, несколько могил варварски разрыто, а рядом с ними беспорядочно валялись человеческие кости вперемешку с землей и засохшими цветами.
     Тем временем Анна побеседовала с кем-то из присутствующих и выяснила, что ночью на кладбище был совершен акт вандализма, а когда отец Михаил, застав преступников за их деяниями, попытался защитить погост, то его сильно ударили по голове и теперь он лежит в местной больнице без сознания.
     Постояв еще немного в толпе, женщины решили возвращаться в Москву, но Люля заглянула в расписание электричек и с огорчением обнаружила полуторачасовой перерыв.
    - Давай в кафушку зайдем, что-то я замерзла, хоть чаю выпьем или кофе, - предложила она кузине.
     Тесный полутемный зальчик привокзального кафе выглядел довольно обшарпанным, но его завсегдатаев, любивших заправляться там пивом, это не смущало. Мужчины гудели, как пчелы в растревоженном улье и обсуждали события прошлой ночи. Люля тщательно вытерла ароматической салфеткой только что освободившийся столик, стряхнув с него чешую от воблы, и с наслаждением плюхнулась на шаткий скрипучий пластиковый стул.
     - Теперь ты видишь, на что способна эта публика? – Придвинувшись к самому уху Люли, сказала Анна таким тоном, словно та собиралась ей возражать. – И заметь, они всегда действуют на опережение. Не дай Бог тебе кому-нибудь проболтаться про дневник! Тогда за твою жизнь нельзя будет дать и копейки. Нам надо все отсканировать, перекачать в компьютер, а оригинал хранить где-нибудь в ячейке банка, чтобы никто не мог получить к нему доступ. Еще один экземпляр продублируем ко мне, я буду его адаптировать по частям и давать тебе читать, но запомни: никакой электронной почты! Надеюсь, о записях этого Анри известно только нам двоим?
     - Интересно, что он делал там в пещере? Как умер? Ведь ему еще и тридцати лет не было! Постараюсь выжать из того материала, который у меня есть как можно больше информации. – Сказала Люля с грустью. – И после смерти ему покоя нет! Бедный…, да, я тебя поняла, конечно, не волнуйся, пожалуйста, постараюсь быть очень осторожной. Похоже, шутки действительно кончились.
     - С останками-то что будем делать? Я вижу только один выход, кремировать и самим захоронить на кладбище, где наши отцы похоронены, все же родственник. Столько проблем с этим… остовом…, как только угораздило тебя его откопать!
     - Это не я, случайно вышло. Ну не оставлять же его было там! Ты бы, как поступила на моем месте?
     - Наверное, так же, - вздохнула Анна. – Ладно, будем соблюдать крайнюю осторожность, по телефону ничего лишнего не говорить, только на бытовые темы, ни по домашнему, ни по мобильному, поняла?
     Уже собравшись, было, уйти, они вдруг услышали, как один из мужчин за соседним столиком довольно громко сказал:
     - А я тебе, Митька, точно говорю, что это они! Зуб даю! Больше некому. Местные никто бы на такое не пошли!
     - Да с чего ты взял-то?
     - А с того, иду, стало быть, я в магаз за поллитрой, деверь, вишь, приехал, как не угостить? А навстречу мне этот, худой такой, кривоногий, вертлявый. Останавливает, знать, меня и ласково так, вежливо спрашивает, не знаете, мол, сохранился ли склеп князей Малицких. Я, мол, этот, как его, краевед из Москвы, хотел бы фотографии сделать для журнала. У нас про ваше Щадрино большая статья готовится. И-и-и, говорю, мил человек, его уж почитай полста лет как нету. Какая, говорит, жаль, такая потеря для истории. А могилки, мол, ихние есть на кладбище? И пятьсот рублей мне протягивает. Я – дурак, возьми, да и укажи ему. Бес меня, блин, попутал, отца Михаила жалко, это точно говорю тебе - они.
     - А почему они-то, ты ведь сказал, что к тебе один краевед подходил.
     - Подходил-то один, а в сторонке другой стоял, повыше, да покрепши, видный такой из себя, представительный. В летах, седой совсем, гладкий.
     - Да не казнись ты, Митька, они бы и без тебя нашли, там, чай, везде подписано: кто лежит, когда помер, читать они что ль не умеют.
     - Другой раз все одно никому ничего не скажу, даже за ихние рубли поганые.

     Сестры вышли на перрон в тот самый момент, когда к платформе плавно причалила электричка из Москвы.
     - Смотри, это он! – Прошептала Анна и потащила Люлю к зданию вокзала, - бежим быстренько, пока не заметил!
      - Кто? Где?
      - Да тише ты, краевед, только что из электрички вышел, пойдем за ним, проследим, куда он направится.
      - Давай! Надо же знать, где у них гнездо шпионское, - прошептала Люля, почувствовав азарт погони. – Смотри, не боится даже, что его узнают.
     - Ну и что, что узнают, доказательств ведь нет. Мало ли кто мог кладбище разорить, за руку-то их никто не поймал.
     - А отец Михаил? Он же их видел…
     - Он в больнице, когда еще в себя придет!
     «Краевед» шел довольно быстро, и женщины едва поспевали за ним, боясь одновременно упустить из виду и быть замеченными.
     - Нет, надо на фитнес записаться, - едва дыша, сказала Анна, - совсем форму потеряла. Смотри, он вошел в больницу! Что будем дальше делать? Если пойдем следом, точно узнает и сбежит. Давай тут подождем, может, он скоро выйдет.
     Прождав минут двадцать, Люля сказала:
     - Слушай, наверняка, тут еще какой-то вход есть? Например, служебный или через «Приемный покой», так обычно во всех больницах бывает, скорее всего, он уже давно смылся. Не вижу смысла дальше ждать, может, вернемся, у меня еще дел дома полно, да и холодно.
     - Нет, погоди, давай все же зайдем и узнаем у дежурной, как себя чувствует отец Михаил! Что-то у меня на душе неспокойно. Я думаю, это не вызовет подозрений, его ведь здесь все знают, полагаю не мы одни беспокоимся о его состоянии, наверняка, все Щадрино на ушах стоит.
     - И то, правда, пойдем, узнаем, что да как. Так хоть уедем с легким сердцем, а то будем думать, переживать.
     - Мы хотим справиться о самочувствии отца Михаила, - вежливо спросила Анна у дежурной медсестры. – Можно узнать, он пришел в сознание?
     - Отец Михаил скончался несколько минут назад, - ответила та и заплакала. – Сердце не выдержало, а оно у него было золотое…
     - Опоздали! – Вздохнула Анна, выйдя на улицу, - и тут опередил!
     - Уж лучше бы он нас заметил, может, не рискнул бы…, наверняка, что-то в капельницу впрыснул…, как говорится: без пыли и шума, что же они охрану к нему не поставили, эх, недоумки!
      - Будь осторожна, пожалуйста, ты видишь, что творится!

                «Сыны Божьи»

     Спустя неделю после поездки в Щадрино, Анна без предупреждения явилась на работу к Люле и, вызвав ее в проходную Института, таинственно протянула журнал «Бурда» тысяча девятьсот семидесятого года.
     - Ты выкройки просила, я, наконец, нашла. Только не потеряй журнал, я их коллекционирую. Потом следующий принесу, пока он мне нужен.
     По тону кузины Люля догадалась, что внутри содержится какая-то информация. Поблагодарив и расцеловавшись, они расстались, уговорившись встретиться на другой день в их традиционном месте. Решив пожертвовать обедом, Люля целиком погрузилась в чтение дневника Анри. Его отрывочные, сбивчивые заметки поглотили все ее внимание, и она не заметила, как наступил вечер.

     «…Дражайшая моя матушка, мое последнее письмо я отправил Вам из Иерусалима, дальше мой путь лежит через Иудейскую пустыню в сторону Асфальтового моря, его здесь некоторые называют Мертвым, так как вода в нем чрезвычайно соленая и никакая рыба там не водится. Едва ли я смогу подавать Вам часто весточки из этих мест, потому решил вести дневниковые записи, дабы вы могли потом прочитать их вместе. Постараюсь описывать все свое путешествие как можно подробнее, тем более что передвигаюсь я, главным образом, пешком, ибо спешить мне некуда. Для начала несколько слов об Иерусалиме, где я многое узнал о том времени, когда Он жил там, хотя начал я свое путешествие с посещения Галилеи. Заранее прошу простить меня, бесценная матушка, если из-за обилия впечатлений повествование мое покажется сбивчивым, но Ваше умение разбирать любые, даже самые запутанные тексты, я полагаю, позволит Вам выделить в нем главное.

     …Запах города достиг моих ноздрей задолго до того, как глазам предстали его первые жилища. Одежду, цвет которой зависит от статуса человека, здесь до сих пор стирают в моче, так как воду весьма берегут, ибо в этих местах она – наиглавнейшая ценность. Негласным центром любого поселения в Палестине считается колодец, часто пары знакомятся возле него и потом вступают в брак. Поля устроены террасами, на них сеют пшеницу и ячмень.

     …Иудеи, как и мы, отдают в своем рационе предпочтение рыбе. Ее натирают душистыми травами, насаживают на палку и запекают на огне. Рыбаки, Его ученики, были людьми зажиточными, так как этот промысел позволял нажить приличный капитал. Мне сказывали знающие люди, что Иисус обладал способностью безошибочно находить в Кинерете косяки рыбы. Ловили нагишом и всегда ночью, когда рыба не видит сеть.

     …Здесь до сих пор нельзя начать трапезу, не преломив хлеб. К рыбе всегда подается гарнир из бобов или гороха, а так же по всему Средиземноморью торгуют соусом, приготовленным из рыбы особым способом, называя его «гарум». Хотя надо иметь привычку употреблять его в пищу.

     …В Иерусалиме того времени не было низшего класса, а только средний, богатый и священнослужители. Люди и сейчас живут в основном дружно, но по сию пору в их среде сохранилась ненависть к мытарям – сборщикам налогов. Это занятие самое прибыльное еще со времен правления Ирода Великого, так как льгот и отсрочек почти не было, сборы употреблялись на строительство дорог и возведение акведуков.

      …Иудеи неизменно скорбят о разрушении Храма, мистически считая его входом в иное измерение, образом мира, космоса и центром премудрости. Я подробно расспросил одного учителя праведности, и вот что он поведал мне о Храме. Во времена Иисуса там служили тысячи священников, они представляли люд перед Богом. Жизнь в городе кипела. Паломничество было выгодно, так как со всех мест в Храм приходило много народу, чтобы принести жертву Богу. Для этой цели они меняли прямо в Храме свои деньги на те, что имели хождение в Иерусалиме, чтобы купить на них жертвенных животных, дабы не гнать их с собой издалека. В году было три праздника, но ладан в Храме воскурялся непрерывно, его доставляли главным образом с рынков Петры.

     …Важнейшая обязанность каждого паломника, приходившего в Иудею – ритуальная чистота. В Храм можно было войти только, пройдя очищение в купели, за этим строго следили, ведь омывали не только тело, но и дух, ибо считали, что физическое и духовное здоровье связано между собой. Жизненная сила всегда считалась здесь священной, и, если бы священнослужитель осмелился войти в Храм, не пройдя ритуального омовения, то его молитва не дошла бы до Бога. Рядом с Храмом находилась Силоамская купель, на их языке она называется миква. С четырех сторон в нее вели ступени, а вокруг сидели люди, вода поступала туда из специальных источников или дождевая, потому уровень ее постоянно менялся.

     …Теперь хочу вам сообщить несколько любопытных подробностей о том, как во времена Иисуса лечили людей. Надеюсь, они покажутся вам небезынтересными.
     Целительством тогда занимались плотники и цирюльники, они даже делали несложные хирургические операции. В ходу бы пиявки: больному прежде ставили банки, для чего годились любые сосуды от глиняных горшков до рогов животных, а потом прикладывали этих тварей, чтобы они высосали дурную кровь. Пиявок ставили к любым частям тела и лечили ими даже геморрой. Но кровопускания применялись в самых крайних случаях, так как иудеи почитают человеческую кровь священной. Потому носят длинные бороды и волосы, чтобы не пораниться во время бритья.
 
     …При лечении болезней широко использовались травы и целебные растения, от подагры, например, хлестались крапивой. Белокудренник помогал при заболеваниях легких, фисташковые листья употребляли при плохом запахе изо рта, при язвах применяли некоторые фрукты, из которых весьма почитался гранат, считавшийся лучшим средством от болей в печени. Лайм втирали в кожу для омоложения. Еще часто употребляли имбирь, миндаль и финики, полагая их очень полезными. При головных болях обвязывали ее шерстью черных коз, коих чесали острыми чесалками, отчего часто случались порезы, которые могли закончиться столбняком. Большое значение при лечении больных придавали молитве, приравнивая ее к ритуальному очищению.

     …Как Вы можете понять, добрая моя матушка, множество инфекционных заболеваний приводили к высокой смертности, это было обыденным событием и с ней приходилось мириться. Жители Палестины едва доживали до тридцати лет, не говоря уже о новорожденных, из которых выживало не более половины. Особенно тяжелым событием считались роды. Женщина садилась на корточки, держась за палку, ей помогала другая, младенца принимала повитуха, кровью из пуповины мазали веки ребенка от дурного глаза. Если роды шли не так, как положено, трубили в шофар, призывая молитвы и помощь всех жителей.
 
     …Люди в те времена верили в магию, у каждого дома для защиты от зла закапывали вверх дном чаши. Вешали на входе погремушки, чтобы отгонять недобрых духов. Делали амулеты, особенно в ходу была Хамса – ладонь с пальцами. Ее считали «рукой Бога», однако к колдовству относились крайне отрицательно и осуждали его. Проведение любого магического обряда можно было доверить только раввину. К целителям стекалась уйма народу, им доверяли всегда.
 
     …Самым страшным и неизлечимым заболеванием считалась лепра. Больных ею после смерти  хоронили в запечатанных гробах из страха заразиться. Кстати, первый прокаженный был найден на месте самоубийства Иуды. Никто не мог лечить проказу – ни врачи, ни священники, оттого-то иудеи и составили себе строгие ограничения в питании и бытовом укладе, который называется кошрут.
 
       …Я для того старался описать Вам, дорогая моя матушка, все эти мелочи, чтобы Вы имели, как можно более полное представление о местах в кои меня занесло. Я скрупулезно передал сведения, добытые здесь мною о тех временах, когда тут странствовал Иисус, за исключением, быть может, каких-то мелочей совсем нелепых и курьезных. С вашим богатым воображением, Вы можете почувствовать, что путешествуете вместе со мной.

     …Однако это все касается дел мирских, и к ним я более возвращаться не буду, а обращу свой внутренний взор к проблемам духовным, ибо они теперь занимают меня всецело.
     Мне посчастливилось обрести приют в доме одного бедного раввина, за скромную плату, которую я вношу еженедельно на поддержание синагоги – так тут называют молельный дом – мне предоставили кров и стол. Мой хозяин замечательный рассказчик, человек весьма рассудочный и образованный. Он вполне терпим к иноверцам, и не считает христиан, как многие его соплеменники, язычниками и богохульниками. От него я узнал, что в районе Асфальтового моря некогда проживала секта ессеев. По слухам, они записали множество раннехристианских книг, но опасаясь, что война с римлянами не оставит и следа от их трудов, спрятали свои свитки в огромные глиняные кувшины и схоронили в пещерах. Теперь мечтою всей моей жизни стала – отыскать те кувшины, ибо я чувствую, что именно в этих писаниях я найду ответы на множество вопросов.

     …Я знаю, что наша вера опирается на мистическое учение ранних христиан, однако мне хочется понять, как при жизни можно сделаться «Сыном Божьим»? Что-то очень важное ускользает от меня в понимании этого момента. Возможно, у них существовали практики, позволяющие им слиться с Богом, находясь в физическом теле. Мой иерусалимский хозяин случайно обмолвился однажды, что первые иудеи, еще при выходе из Ура Халдейского практиковали меркаву. Однако, проговорившись, он сразу умолк, и сколько я ни приставал к нему с расспросами, не открыл мне больше ничего.

     …Мне иногда кажется, что называя себя Сыном Божьим, Иисус лишь следовал ранней традиции иудейского мистицизма. Я узнал, что примерно четыре тысячи лет назад за Авраамом из Месопотамии  последовало довольно много народа. И все они тогда находились на уровне постижения Высшего мира и напрямую общались с Богом, благодаря тому, что с самого рождения развивали у себя шестой орган чувств, позволяющий проникать вглубь мироздания. Затем, Моисей продолжает дело Авраама, и весь его народ восходит вместе с ним на ступень духовного развития, которая называется Храм.

     …Храм не есть просто здание на поверхности земли, он олицетворяет собой духовную ступень, на которую смогли подняться люди. Тогда они находились на уровне Первого Храма, где получают Свет Мудрости. Это суть уровни постижения Высшей Силы, глубина осознания свойств Высшей Природы, которая управляет нашим миром. Все они тогда были «Сыны Божьи», я в этом не сомневаюсь! Рожденный в Палестине Иисус, не мог не знать об этом, я так и вижу Его путешествующим по стране, исцеляющим больных, дающим посвящение Своим ученикам в таинства божественных восхождений. Но как же они достигали восхождения? Как сливались с Творцом? Его преображение на горе Фавор служит наглядным примером, что Он обладал такой практикой.
     Вот Он с учениками поднялся на гору, Его лицо и одежда начинают светиться, Илия и Моисей говорят с Ним, а голос из облаков произносит: «Вот есть Сын Мой возлюбленный, Его слушайте». Ведь подъем на гору, не более, как метафора путешествия души к Богу. Там Сын человеческий предстает перед «Ветхим днями» и получает вечное Царство. «Я и Отец – одно». Что же еще можно добавить к этому! Далее Он говорит: «Никто не приходит к Отцу, как только через Меня», не означает ли это, что никто не может достичь божественного единения, если не отождествится с Христом, в которого Он преобразился?
     Все эти вопросы лишают меня сна, и я тщеславно жажду отождествления!

     …Простите меня, обожаемая матушка, вчера я вел себя как закоренелый эгоист и даже не справился ни о Вашем здоровье, ни о Ваших трудах. Близится ли Ваша систематизация библиотеки к завершению, и как намерены далее ею распорядиться? Я бы посоветовал спрятать все – и оригиналы, и переводы в нашем семейном склепе, ведь под ним есть сухое, хорошо проветриваемое подземелье, достаточно вместительное и вполне подходящее для этой цели. Обнимаю Вас и нежно целую Ваши руки, Ваш Анри.
P.S. Не знаю, когда я смогу продолжить свой дневник, пока мои поиски свитков не дали никаких результатов».   
    
                Тупиковая ветвь эволюции

     Всю последнюю неделю Вика испытывала крайнее недовольство. Не собой, разумеется, а окружающей действительностью и людьми ее населявшими. Ей казалось, что муж уже не проявляет к ней прежнего интереса, обновки радуют только до тех пор, пока везешь их от бутика до своей гардеробной, продукты стали какими-то пресными, достаток не так прочен, как хотелось бы из-за постоянной инфляции. Словом, краски жизни утратили для нее свою свежесть и привлекательность, а дневной свет былую яркость и блеск. Стоя в очередной раз у прилавка одного из самых дорогих и престижных продуктовых магазинов, она теперь долго и придирчиво выбирала сорт «докторской» колбасы, но едва попробовав ее дома, тотчас же отдавала любимой собаке.
     «Тьфу, какая-то трава! Даже соли пожалели и специи сэкономили. Ешь, Матильдочка, тебе это понравится…».
     Наконец Вике удалой идентифицировать источник своего раздражения.
     «Что-то мне курышки эти давно не звонили? То, бывало, каждый день домогаются, а тут – тишина. Люлька, наверное, простить мне не может, что я отказалась в ее балагане участие принимать. Подумаешь, привезла мешок костей неизвестного происхождения, и все должны скорбь изображать. С какого перепугу, спрашивается? А здорово я придумала на духовника сослаться: не разрешил и все! Неужели он, правда, наш родственник? – При этой внезапно возникшей мысли Вика почувствовала легкий укол в сердце. - Чудно! Не может быть! Вечно Люлька во что-нибудь вляпается. В церковь, конечно, все равно сходить бы надо, причаститься перед Великим Постом. Как я в прошлом году Анну отбрила, когда она заявила, что будет поститься! Сказала ей, что без благословения батюшки это не пост, а диета. Да им – глодай ни голодай никакого толку, все равно прет, как на дрожжах, толи дело у меня фигура! Ешь, что угодно и сколько влезет, ничем ее не испортишь! Сейчас Маринку позову с собой, одной что-то в лом тащиться…, что бы мне надеть?».
     По меткому выражению Анны Вика любила «скакать по головам». Теперь ее закадычной подругой сделалась Марина, девушка из интеллигентной профессорской семьи. Одна беда – в своем обширном ученом клане она представляла тупиковую ветвь эволюции и была невежественна до мракобесия. Хотя это вполне устраивало Вику, рядом с ней она чувствовала себя Цицероном, и в ее присутствии не говорила, а вещала, чего не могла себе позволить в компании сестер. Марина «прибилась» к ней случайно, они занимались фитнесом у одного тренера, и хотя была моложе Вики чуть не вдвое, никогда не давала ей почувствовать разницу в возрасте.
     Она позвонила Марине и принялась увешивать себя побрякушками, словно елку перед новогодними праздниками. Перебрав массу цацек, Вика вздохнула и капризно отодвинула от себя красивую кожаную коробку с украшениями, которые ей постоянно дарил муж.
     «Старье одно, надоело! И вообще… надо что-то менять в жизни, а то…, как в пруду со стоячей водой…».
     - Фу-у-у, в церковь, не охота! - Марина капризно надула ярко накрашенные губищи, накаченные силиконом до невероятной величины. - Скукота одна, пошли лучше посидим где-нить, похаваем вкусно…
     - Надо, надо, дорогая. Это мой святой долг! Скоро Великий Пост, сначала под благословение, а потом можно и посидеть.
     - Мне тут про мужика одного рассказали, первый колдун в Москве. По ладони все тебе про тебя расскажет и берет недорого. Хочешь, позвоню Ленке и возьму телефон, смотаемся?
     - Можно…, - без особого энтузиазма ответила Вика, - а сколько «недорого»?
     - Всего двести евриков, давай, а?
     - Ладно, звони, но только после церкви!

     Подруги долго блуждали по дворам в поисках строения номер пять, пока, наконец, не оказались перед домом, явно предназначенным на снос. Было уже шесть часов вечера, но только в одном окне первого этажа горел слабый голубоватый свет, словно отблеск от экрана телевизора. Дверь в квартиру, обитая по периметру ватным валиком, явно не один раз подвергалась набегу крыс, о чем свидетельствовал разорванный дерматин и клочья грязного наполнителя.
     - Да, неказисто живут нынче первые колдуны Москвы, - констатировала Вика и, быстро нажав на кнопку звонка, брезгливо отдернула руку. – Я думала, тут толпа народа. Видать, у всех кризис.
     - Входите, дамы! – Послышался возглас из-за двери, - не заперто!
     Вика подтолкнула вперед Марину и почему-то на цыпочках последовала за ней.
     Из довольно просторной прихожей, тускло освещенной пыльной лампочкой без плафона, в комнаты вели три двери, одна из которых была приоткрыта. Оттуда тянуло пряными восточными курениями и ароматическими палочками.
     - Иди сначала ты, - Вика подтолкнула Марину к дверному проему, и, вспомнив шутку Анны, которой она помимо воли старалась подражать, добавила про себя: «Все же надо проверить качество продукта на самых малоценных членах коллектива!».    
     Марина вошла и плотно прикрыла за собой дверь, видимо, не желая делать достоянием гласности всю свою подноготную.
     «Тоже мне, Штирлиц! – Усмехнулась Вика, обозревая прихожую в поисках стула, а ничего не обнаружив, добавила, - ненавязчивый сервис, что же мне, стоять что ли, пока эта овца исповедуется!».
     На всякий случай она подергала ручки остальных двух дверей, но они были заперты на ключ. Вика со вздохом прислонилась к стене и приготовилась к долгому ожиданию.
     Однако минут через десять дверь открылась и из логова колдуна выползла Маринка с выпученными глазами, буквально сгибаясь под бременем долгов старой кармы, свалившихся на нее  из уст провидца.
    - Ну, вааще, - только и смогла выдавить она, - мутировать и мутировать, не покладая рук. Теперь твоя очередь.
     - Присаживайтесь, Виктория. – Сказал, сидящий спиной к двери мужчина приятным торжественным баритоном. Он был одет с головы до пят в темно-серый холщевый плащ с большим капюшоном, закрывающим его лицо почти до самого подбородка. – Дай мне твою левую руку.
     Вика повиновалась, терпеливо ожидая приговора. Долго и внимательно колдун изучал каждый ее палец, и даже все кутикулы ногтей, затем, медленно и скорбно произнес:
     - Твои невзгоды – не твои невзгоды. На вашей семье лежит родовое проклятье. Оно тянется из глубины веков, но только тебе суждено разорвать эту цепь. Весь вопрос в том, насколько ты этого желаешь?
     - Желаю, - едва слышно выдавила Вика.
     - У тебя есть единокровная сестра, которая недавно нашла останки вашего дальнего предка. Его тело должно упокоиться в семейном склепе. Настаивай на этом. Тебе необходимо знать все, что знает она. До последней мелочи. Где и как твоя сестра обнаружила этого родственника, не было ли при нем еще чего-то такого, о чем известно только ей. Каких-нибудь писем или документов. Возможно, она скрывает от тебя некую тайну. Расспроси ее, действуй осторожно, взвешенно, если нужно, то хитростью, потом мы с тобой обсудим, как тебе следует дальше поступить. Тут нельзя совершать необдуманных шагов. Еще было бы неплохо, сблизится с твоей двоюродной сестрой, и выведать, не поделилась ли с ней кузина секретами, которые от тебя тщательно охраняют. Ведь тебе ничего неизвестно? – Спросил колдун пытливым тоном. – В твоих интересах рассказать мне абсолютно все, что ты знаешь, иначе могут пострадать твои близкие и другие ни в чем неповинные души. Помни, проклятье это страшное. Твой отец умер, не дожив до шестидесяти лет по этой причине.
     - Нет, я не скрываю, - ответила Вика, как сомнамбула, едва ворочая языком от охватившего ее ужаса. – Мы не очень близки, они скрытные. Я не знаю, как… с ними сблизиться…
      - Хорошо, я дам тебе снадобье, не волнуйся, оно не причинит им вреда, но поможет сделаться более откровенными. Буквально несколько капель, и человек моментально становится общительным, доверчивым, готов открыть тебе всю душу. – Колдун вложил в руку Вики небольшой красивый красный флакон, и, сложив ее вспотевшую ладонь в кулак, сказал: - А теперь иди. Ты знаешь, как меня найти.

     Весь следующий день Вика измышляла разные способы разговорить сестриц, наконец, ей в голову пришла отличная идея. Она набрала номер Анны и непривычно плаксивым детским голоском, на который даже не считала себя способной, жалобно проворковала:
     - Вы со мной больсе не водитесь что ли?
     - Господи, Вика, это ты? Я тебя даже не сразу узнала! – Засмеялась Анна. – Что это ты в детство впала, даже сюсюкать начала? На тебя совсем не похоже.
      - Я по вам… по вас соскучилась, а от вас ни слуху, ни духу! Наверняка забыли, что, что у меня послезавтра день Ангела? Приглашаю в японщину, когда тебе удобно?
     - Да мне все равно, только я не знаю, когда Люля сможет освободиться. Ты с ней о времени договорись, а я подстроюсь.
     - Надеюсь, ты не будешь возражать, если я возьму с собой подругу. Она тихая, в основном, молчит.
     - Это твое право, ведь ты у нас именинница.

     «Отлично все вышло! – Радовалась Вика. – Осталось только провести инструктаж с Маринкой. Надеюсь, на это у нее ума хватит?».
     Призвав товарку, Вика несколько раз повторила, что надо той сделать:
     - Тетки мои вина не пьют, и потому с ними жутко скучно. Понимаешь?
     - Да, это мрак! – Ответствовала сподвижница Эллочки-людоедки. – Что я там буду делать? Они такие умные, у меня полон дом таких умных, тошнит от них.
     - Я придумала одну хохму. Хочу их развеселить. Мне из Индии привезли в подарок эликсир. Всего пара-тройка капель, и всем весело. Я постараюсь их отвлечь, а ты капнешь в еду или в чай. Поняла? Повтори.
      - Тетки мои вина не пьют, и потому с ними жутко скучно. Понимаешь? – Слово в слово повторила Марина. - Я придумала одну хохму. Хочу их развеселить. Мне из Индии привезли в подарок эликсир. Всего пара-тройка капель, и всем весело. Я постараюсь их отвлечь, а ты капнешь в еду или в чай. Поняла? Повтори.
     - Хорошо, хоть памятью тебя Бог не обидел! – Смеясь, вздохнула Вика, - а то совсем беда была бы…
     - А как, по-твоему, я школу кончила? Только по памяти все отвечала, что училка рассказывала.
     - Умоляю, ты там сиди тихо, и без надобности рот не раскрывай, а то мои девицы слабонервные, подумают, типа: скажи, кто твой друг…
     «Теперь главное, осторожно обозначить тему, а там я тихонько включу диктофон в мобильном и дело сделано! Маринка все равно ничего не поймет, да какое дело до наших семейных тайн!». – Радовалась Вика.
     Вике была прекрасно известна привычка сестер, до того, как примут заказ, просить принести чайник зеленого чая, они успевали выпить пару чашек, пока готовились основные блюда.
     - Люль, расскажи, как прошли похороны, ты… не обижайся на меня, это я, не подумав, ляпнула, потом уже сто раз пожалела. – Ласково спросила Вика, придвигаясь ближе к сестре.
     - В том-то и дело, что никак, - вздохнула та, смягчившись искренностью меньшой сестренки. – Там беда случилась, какие-то вандалы разорили старую часть кладбища, отец Михаил пострадал.
     - Это тот молоденький, который меня еще благословил? Жалость какая.
     Анна под столом легонька нажала на ногу Люли, и та, уже открыв было рот, быстренько положила в него симпатичный розовый ролл.   
     Когда с суши было покончено, Анна предложила шутливым тоном:
     - Люль, ты не хочешь… припудрить носик?
     - Да, пора, - согласилась та, - с то весь макияж обсыпался!
     Как только они вышли из зала, Вика махнула рукой Марине, мол, давай, действуй, и оправилась вслед за сестрами.
     Марина достала из сумочки флакон, и уже хотела, было, накапать чуть-чуть в чашки Люли и Анны, но потом решила:
     «А чего это? Они будут веселиться, а я рот не открывай! Нет, пусть уж всем будет весело, раз бухла не дали!».
     Она решительно открыла крышку и вылила все содержимое в большой общий чайник. Потом налила себе чашку и с наслаждением сделала большой глоток. Спустя несколько секунд, Марина почувствовала, как по всему ее телу пробежала сладкая теплая волна, и ей сделалось так весело, как еще никогда в жизни.
     «Надо же, работает! А экономия какая!».
     Когда сестры вернулись за столик, она встретила их счастливым смехом:
     - Ой, девочки, я пока вас ждала, вспомнила отличный анекдот! Ща расскажу, давайте я вам чайку налью.
     - Да он остыл совсем, - сказала Анна, трогая чайник, - мы сейчас свеженького закажем.
     Это были последние слова, которые произнес хоть кто-то из присутствовавших, далее солировала Марина, откапывая в бездонной кладовой своей памяти один пошлый анекдот за другим.
     «Что это с ней? – Думала Люля. – Нюхнула, что ли, пока нас не было. То молчала как рыба, а тут рта никто раскрыть не успевает».
     «Да, дела, - думала Анна, - тихая, говоришь, в основном молчит, говоришь. Какая же она, когда разговаривает?».
     «Ну, Маринка, - думала Вика, - убью!».

                Заговор на приворот

     - Артем, тетя Лара приезжает, - крикнула Вика мужу, не отходя от компьютера, - письмо пришло по электронке, через неделю. Поедешь встречать, не вздумай какие-нибудь переговоры назначить на этот день!
     - Ой, как замечательно! - Немного фальшиво обрадовался тот. – А это какая тетя Лара? Напомни, пожалуйста…
      - Ну, что ты за человек! У меня родственников, по пальцам одной руки можно пересчитать, не то, что у тебя, как на собаке клещей. Тетя Лара, мамина младшая сестра, та, которая в Мексике.
     - Да, да, да, - заверещал Артем уже совершенно искренне, - мы еще к ней собирались пирамиды майя смотреть. Очень рад, очень рад, конечно, встречу! Не беспокойся, дорогая. А как я ее узнаю?
     - У нее в руках будет флаг Российской Федерации! – Захихикала Вика. - Совсем очумел мужик…
     - Зачем же так сложно, - удивился Артем, - можно газету какую-нибудь или журнал, как она там с вещами, да еще с флагом…
     - Что я больше всего в тебе ценю, Костромин, так это полное отсутствие чувства юмора. Как ты дожил до твоих лет с такой таежной непосредственностью? В эти выходные драим нашу берлогу, - добавила Вика тоном, не подразумевающим возражения.
     - Понял, - обреченно вздохнул Артем, так как прекрасно знал, что драить будет он, а жена только указывать на недоделки. – Сколько раз ей предлагал взять помощницу по хозяйству, так нет, запахи ее, видите ли, чужие раздражают, - бурчал он «маленьким язычком», чтобы Вика не услышала. – Или я мало зарабатываю, чтобы освободить себя от мытья полов и чистки отхожих мест!

    - Ну, что, тетя Лара, ваши майя еще в бегах? – Попробовал пошутить Артем. – Не вернулись в свои пирамиды?
     - В наших местах жили теотиуаканцы, это совсем другой народ, о котором, к сожалению, очень мало что известно. А майя населяли полуостров Юкатан, и потом, в пирамидах никто не жил, это культовые сооружения. – Серьезно ответила гостья, подкладывая себе в креманку еще фруктового салата. – Как же я люблю такую еду! – Она ласково посмотрела на Вику. – Ты его готовишь точно, как твоя мама, маринованные сливы и груши добавляешь, а заправляешь талым мороженым. И вообще, ты стала с возрастом очень на нее похожа, только худенькая…, Клава покруглее была. Ну да ничего, у вас – молодых худоба нынче в моде, наберешь еще с возрастом. Хотя, нет, вру, мама в молодости еще более худенькая была, чем ты, это уж потом, к старости погрузнела.
     - Да, - сказала Вика грустно, - рано она… ушла, мне ее так иногда не хватает! То одно бы, кажется, спросила, то другое. Крестная, ложись сегодня в моей комнате, у нас кровать широченная, я тебе мешать не буду, просто поболтаем немножко перед сном, а Артема положим в его кабинете на диване. Костромин, ты не против, надеюсь.
     Поскольку это был не вопрос, а утверждение, то не предусматривал согласия, и в комнате воцарилась минутная тишина.
     - Хорошо, поболтаем, только действительно немножко, я безумно устала, все же очень долгий перелет. – Сказала тетя Лара, зевая. – Не знаю, соберусь еще когда-нибудь к вам в Москву, лучше уж вы ко мне приезжайте, я теперь совсем одна осталась, бедный Мигель умер, дом большой, места всем хватит. Спасибо за ужин, он был бесподобен! В лучших традициях русского хлебосольства, когда гости отползают от стола в состоянии пищевого обморока.
     - Тогда спать! Артем, постельное белье в шкафу на третьей полке.

     - Крестная, мне так нужен твой совет! Тебя прямо Бог послал именно в такое сложное для меня время!
     - Что, неужели Артем загулял? На него это не похоже…
     - Ах, все гораздо хуже! – Отмахнулась Вика. - Мне тебя спросить кое о чем надо…, ты случайно не слышала от мамы о каком-то родовом проклятье, которое в папиной семье было?
     Тетя Лара вздрогнула, и ее сонливость моментально улетучилась, сменившись волнением.
      - А что тебе известно? – Осторожно спросила она племянницу.
      - Тут столько всего произошло, даже не знаю, с чего начать…, неделю назад я была у одного ко…, ясновидящего. Он мне рассказал про это проклятье, и что папа из-за него так рано умер…, может, и мама тоже. Так мне плохо, так плохо! – Вика горько разрыдалась, закрыв лицо руками.
     - Ах, девочка, не хотела я тебе об этом рассказывать, но, видно, придется, хотя мать твоя взяла с меня слово перед смертью, что ты ничего не узнаешь. Ты уже взрослая, поймешь все правильно, да и мне не мешает душу облегчить, мало ли, что может случиться, вдруг не увидимся больше.

     Видишь ли, мама твоя красивая была, и все парней перебирала, ждала принца. А потом уж и поздно стало, всех хороших ребят разобрали, даже, несмотря на то, что принцев среди них не было. Однажды встретила твоего отца на курорте, ну, и было у них пару раз…, однако он семью бросать не собирался, дочку очень любил свою. Мама забеременела, сразу сообщила ему, но он и тут не сильно забеспокоился, сказал: материально помогать буду, а жениться не могу, прости. Ну, мама решила сделать на него приворот. Я ее не отговаривала, но и не одобряла, молодая еще была, мало понимала, чем эта затея может кончиться. Пошли мы с ней вместе к одной старой опытной знахарке, а она нам говорит: «Я вас, девушки, предупредить обязана – плохое дело вы задумали, не безопасное. Я, конечно, все сделаю, раз вы так просите, но сказывают опытные ведуньи, да и у меня такой опыт имеется, недолго живут привороженные мужчины, рано умирают, да и тот, кто приворот заказывает, не дольше протянет. Ну, что уйдете али как?». Я испугалась, зову ее домой, а они ни в какую! Не могу, говорит, допустить, чтобы мой ребенок рос безотцовщиной. Делай, бабушка, приворот, заплачу вдвое. Вот его фотография.
     Бабка обряд провела, сделала все, что положено, дала с собой какого-то зелья, мама твоя умудрилась, уж не знаю как, опоить им твоего отца. Поженились они вскоре, да жили не очень ладно, ссорились часто, он все о девочке своей тосковал, даже дачу рядом с ними купил, чтобы видеться с ней почаще. Клавдия просто места себе не находила, упрекала его, корила этой любовью к первому ребенку. Права была ворожея, ушли они вскоре друг за другом, до шестидесяти лет не дожив. Так что, не ходила бы ты по разным ясновидящим, хорошая моя. Не всем полезно знать свою судьбу, иногда это бывает очень даже опасно.
     Только ты не суди ее, девочка, она о тебе думала. Хотела, чтобы у тебя было счастливое детство и полноценная семья.

     Облегчив душу, тетя Лара мгновенно уснула, а Вика лежала без сна и смотрела в ночь широко открытыми глазами. С одной стороны, поступок матери ужаснул ее, с другой – позволял расслабиться: раз все так просто разъяснилось, можно больше не думать о том, что в семье существует некая страшная роковая тайна. Вика ворочалась с боку на бок, пытаясь уснуть, и все  повторяла время от времени про себя: «Бедная мама, бедный папа. Бедная Люля, бедная я». Неожиданно она осознала, что первый раз в жизни в ее сердце шевельнулось искреннее чувство нежности к единокровной сестре.
     Под утро, уже совсем измученная бессонницей, Вика вдруг подумала:
     «Нет, что-то тут не складывается…, мне кажется, колдун имел в виду нечто совсем другое, когда говорил о семейном проклятии. Ведь приворот – событие сравнительно недавнее, а он упомянул о каком-то преступлении, которое произошло много-много лет назад и связано с тем родственником, найденным Люлей в пещере. Его интересовало только то, что имело отношение к нему! Тогда получается, что мои родители, всего лишь жертвы рока, и вина матери не так уж велика, она просто совершила то, что было предначертано судьбой. Сколько же лет назад он жил? Надо непременно расспросить сестру. Они с Анной все списывают на карму, но я не верю ни в какие переселения душ, хотя сейчас модно доискиваться, кто кем был в прошлой жизни, даже эта овца Маринка как-то заявила, что была Анной Австрийской. А, по-моему, она была обезьяной, и не в прошлой жизни, а буквально пару лет назад слезла с дерева.  Пора, наконец, все узнать! И вовсе не для того, чтобы сообщить тому типу! Я просто хочу знать историю своего рода…».

     Люля в эту ночь тоже мучилась от бессонницы. Ей не давали покоя мысли о несчастном Анри. Кое-что удалось, конечно, выжать из его останков, но информации было крайне немного. Питался он скудно, ел в основном рыбу, овощи и хлеб. Ребята обещали проверить, нет ли в волосах следов какого-нибудь яда, но он вполне мог умереть в пустыне от обезвоживания.
     «Однако если его кто-то похоронил, то это может означать, что путешествовал он не один! – Размышляла Люля. – Не сам же он себя прикрыл камнями! Скорее бы Анна распечатала продолжение его записей! Может быть, там он что-то напишет, был ли у него спутник или проводник, ведь бродить по пустыне в одиночку, не имея карты и компаса очень опасно! Мы постоянно сверяли свой маршрут с данными новигатора.
     Вика уж очень странно вела себя в последний раз, словно хотела что-то выведать, ласковая была, а обычно колючки торчат ото всюду. Может, мне только показалось, что ей от меня что-то нужно? А девочка просто взрослеет, хоть и с опозданием, отношение к миру и людям меняется. Делается более терпимой…, изживает постепенно свой детский максимализм. Это все Анна! Нагнала на меня страху: «За нами следят! Мы под колпаком у Мюллера!». А, может, и нет никакого шпионского заговора, просто цепь невероятных совпадений… разве такое не бывает?».
 
     Не спали в эту ночь и еще два участника событий последних недель. В номере гостиницы, расположенной совсем неподалеку от дома Люли всю ночь горел свет.
     - Да, Паоло, наследили вы знатно! Теперь нам в Щадрино путь заказан, во всяком случае, в дневное время. Вы что-то узнали достойное внимания нашего руководства?
     - Пока совсем немного, господин помощник Папского трона, - смущенно выдавил тот, кого пожилой мужчина назвал Паоло. – Помнится, вы говорили в начале нашей миссии, что мы не ограничены ни во времени, ни в средствах. Что-то изменилось?
     - Я не желаю больше жить в этом непредсказуемом государстве, где камни падают вверх, нарушая все законы физики. И потом, разве я обязан отчитываться перед вами в своих намерениях, и уж тем более в планах Ватикана! Что вам удалось узнать, извольте доложить!
      - Ничего существенного, но я работаю над этим. Поговорил с той дамой, которую, как вы изволили выразиться, можно считать «слабым звеном». Запугал, надеюсь, результат не замедлит себя ждать. Она и, правда, очень внушаема…
     - Вы же понимаете, что Центр интересует не ваш промежуточный результат, а конечный. И не наши с вами «похождения итальянцев в России», и уж, тем более, методы, с помощью которых мы добываем информацию. Нам отдан четкий приказ: обнаружить и доставить в хранилище Ватикана собрание текстов, имевших хождение у катаров, а так же то, что добавил к ним князь Малицкий. «Альбигойская ересь» оказалась более живучей, чем думали в тринадцатом веке. Не все их кодексы сгорели на кострах инквизиции. К тому, же Ватикан очень надеется, что среди них находится и знаменитая библиотека Ивана Грозного, или хотя бы ее часть. Софья Палеолог привезла с собой из Византии на Русь восемьсот бесценных экземпляров книг, среди которых никому теперь неизвестные сочинения знаменитых греческих и арабских философов, астрологов и ученых. Не могли же они бесследно раствориться в этом диком краю! Я чувствую, что они где-то здесь, совсем рядом! Даю неделю сроку, иначе мне придется просить вам замену, а вы знаете, что это будет означать для вас. Память я стирать умею. Думаю, вам это известно. Будете жить подобно овощу, справляя только самые естественные потребности.
      - Да, господин помощник Папского престола, - Паоло, словно уменьшился в размерах под пронзительным взглядом своего босса. – Я все понимаю.
     - Потрудитесь не покидать в дневное время номера гостиницы, чтобы избежать случайных встреч!
 
                Человек – это желание
 
     Люля плелась на работу, едва двигая ногами. Глаза у нее слипались, а в голове была каша. Рядом с ней и навстречу быстрыми шагами следовали люди, спешили по своим делам, движимые самыми разнообразными желаниями и побуждениями.
     «А ведь, в сущности, желания-то у нас одни и те же, - пришла ей в голову неожиданная мысль. – Ну, чего мы, собственно хотим? Еды, крыши над головой, любви или просто секса. Кто-то денег кучу мечтает заработать, кому-то подавай славу, власть. Иные как можно больше знаний жаждут получить, хотя таких теперь все меньше и меньше. Только о душе мало, кто думает, а ведь именно она и есть самая главная наша составляющая, потому что вечна. Ну, придет гнилая душа в новое тело, и опять начинай все с самого начала? Убивать, грабить, насиловать, наживаться, предавать…, как же выйти из этого круга? Интересно, какие желания у самой души? Наверное, духовные, только их мало кто слышит.
     Пыжимся все, щеки надуваем, угрожаем друг другу, оружием похваляемся, территории делим, богатством, частями тела меряемся. Неужели люди не понимают, что мы живем на каких-то задворках Млечного Пути, на самом краю одного из его рукавов, и не имеем представления, есть ли еще во Вселенной разумная жизнь? Может, мы единственная плесень на крохотной планетке под названием Земля! С другой стороны, хорошо, что на периферии находимся, от черной дыры лучше держаться подальше. Как там у Бродского: «Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря». Муж мне рассказывал, что в астрономии тоже существует понятие «точка невозврата», забавно. Это когда приблизишься на опасное расстояние к черной дыре, - такое место астрофизики называют «горизонт событий», - то ее гравитацию уже невозможно преодолеть, и назад пути нет, тебя засасывает внутрь, как воду в воронку слива в раковине. Даже барахтаться бессмысленно! И чего это я расфилософствовалась? От недосыпа, наверное…».
     Неожиданно путь ей преградила женщина, в которой она не сразу признала Анну.
     - Ты что такая встрепанная? Идешь, никого не видишь, я тебя кричу, кричу – ноль внимания. – Анна была настроена по-деловому и как всегда безупречно одета. От нее исходил аромат тонких дорогих французских духов.
     - А ты зачем в наш садик забрела в такую рань? Не выспалась я, всю ночь какая-то чушь в голову лезла, а, вернее, из головы, - Люля криво усмехнулась своей неудачной шутке.
     - Я тоже почти не спала, текст адаптировала. Вот распечатала для тебя продолжение.
     - Никакой спешки нет, я бы могла и подождать…
     - У нас толковище будет в Подмосковье, мне придется синхронно переводить, так что неделю меня не будет, хотела перед отъездом «хвосты» пообрубать, не люблю, когда на мне висит слишком много обязательств. Все, я побежала, опаздываю, береги себя, и эти распечатки никому не показывай!
     Анна чмокнула кузину в щеку и в мгновение ока исчезла из виду.
     За весь день у Люли не выдалось ни одной свободной минуты, чтобы почитать продолжение записок Анри, но чем бы она ни занималась, ее грела мысль, что уж вечером ей ничто не помешает погрузиться в них целиком.
     Выйдя после работы из проходной Института, она чуть не остолбенела, увидев у входа  Вику.
     - Я… вот, решила за тобой заехать…, - помявшись, сказала она, - была тут неподалеку, дай, думаю, в кои-то веки подвезу сестру до дому, чтобы ей в час «пик» по Метро не толкаться. Ты не против, надеюсь?
     - Что ты, что ты! – Замахала руками Люля, - о таком сервисе я и мечтать не могла! Ползаю весь день, как осенняя муха, не выспалась жутко.
     - Я тоже не лучше, - призналась Вика. – Мамина сестра приехала из Мексики, всю ночь проболтали. Давно не виделись…, а сейчас она отправилась на несколько дней к дочери в Пущино, так что я пока свободна. Хочешь, посидим где-нибудь, поболтаем?
     - Что-то я так сегодня устала от народа…, ты сильно есть хочешь? А то поедем ко мне! Дома никого нет, мужики мои допоздна в спортзале кувыркаются и железо тягают. Чайку попьем, у меня пирожные есть, твои любимые, тирамису. Винишко сухое…, а? – Люля ласково и просительно заглянула сестре в глаза.
     - Уговорила, поехали! Может, у тебя даже лучше получится…, - согласилась Вика, и по ее тону Люля поняла, что у сестры появились веские причины для серьезного разговора с глазу на глаз.
     Всю дорогу сестры молчали: Люля оттого, что не хотела мешать Вике вести машину по пробкам, а та – из опасения сбиться на прежний ернический тон. Она еще не до конца осознала перемену, с ней произошедшею, считая ее сиюминутной, возникшей исключительно под впечатлением услышанного от тети Лары, и это сильно смущало ее. Вика никак не могла разобраться в тех чувствах, которые испытывала теперь к Люле, и не представляла, насколько они искренны, прочны и долговременны.

     - Ты случайно не знаешь, не было ли в нашей семье какого-нибудь родового проклятья? – Внезапно спросила Вика, не успели они войти в квартиру. – Только не торопись отвечать. Может, ты просто о нем не слышала, вот и думаешь, что его нет.
     - Сама посуди, ведь никаких роковых событий мы не пережили, слава Богу, - стараясь успокоить сестру, стала приводить доводы Люля. – Дети у всех живы, здоровы, не наркоманы, не бандиты, хотя вокруг сейчас такое сплошь и рядом. Мужья – люди порядочные, достойные уважения. У меня, конечно, первый брак распался, но исключительно по моей глупости, не надо было за него замуж выходить, видела же, что это за человек, не юная курсистка уже была. Просто хотелось вырваться из-под маминого диктата. Понимаешь, в семьях, над которыми тяготеет родовое проклятье, такие трагедии происходят, ни в одном романе не найдешь, Шекспир нервно курит в углу бамбук!
     - Разве Шекспир курил бамбук? – Изумилась Вика.
     - Это поговорка такая у Анны…, кстати, в ее семье тоже ничего экстраординарного не происходило.
     - А мой… наш папа? Почему он так рано умер?
     - Тромб оторвался, - вздохнула Люля. – Зато не мучился как мой отчим от диких болей полгода. Для окружающих, конечно, тяжело, когда близкие умирают внезапно, но для самого человека это благо – быстрая смерть. Можешь мне поверить, я знаю, что говорю. И потом, откуда такая информация? Это тебе тетя Лара сказала о родовом проклятии?
     - Ладно, не вижу смысла скрывать, - Вика махнула рукой. – Раз уж начала говорить…, хочу в этом разобраться…
     Люля молча ждала продолжения, не решаясь торопить сестру лишними вопросами, и только дивилась переменам в ней произошедшим, думая:
      «Что же могло такого случиться, что бы наша малышка-капризуля повзрослела за одну ночь?».
      - Маринка тут на днях подбила меня съездить к одному ясновидящему. Он мне по руке сказал, что…ну, про родовое проклятье. Вроде давно это было, с какими-то нашими предками связано. Что-то они такое натворили в свое время, вот до сих пор расхлебать не можем, и папа потому так рано умер, и мама моя…, ты мне расскажи, если что-то знаешь.
     - Хорошо, раз ты была со мной откровенна, то и я не хочу ничего от тебя скрывать! – В порыве искренних чувств воскликнула Люля. – Правда, Анна мне запретила тебе говорить. Но это не из недоверия! – Поспешила успокоить она сестру, - просто такая информация может быть опасна, понимаешь. И потом, ты – человек верующий, исповедующий православный канон, который отрицает реинкарнацию и закон кармы. Зачем же пытаться поколебать твою веру и смущать твой ум!
      - А вы в нее действительно верите? Искренне? Или только потому, что сейчас модно стало…, церковь учит, что никакого переселения душ не существует. Только ад и рай, по грехам и муки…
     - Так было не всегда! Первые христиане вслед за Христом исповедовали то же самое, они не сомневались, что душа бессмертна! Но потом католики решили, что им это не выгодно и, чтобы держать паству в повиновении, пересмотрели древнее учение. По человеческим меркам совсем не так давно, примерно в шестом веке, если я правильно помню.
     - Но прямых доказательств же нет, что моя, к примеру, душа когда-то жила в чьем-то теле. Ведь мы ничего не помним из прошлых воплощений, почему я должна в это верить?
      - Тогда объясни мне, отчего один человек умный, а другой дурак? Один может украсть, убить, предать, а другой даже мысли такой не допускает?
     - Ну, от воспитания зависит, - не очень уверенно начала Вика, - учителя, социальная среда.
     - Конечно, все это имеет значение, но неужели ты не знаешь примеров, когда эти факторы не работают! 
     - В этом смысле ты права, вон Маринка моя, по жизни должна бы академиком стать, а разум как у кролика. Хорошо, я допускаю…, хотя только гипотетически, - поспешила добавить Вика. – Но какое отношение все это имеет к нашей семье?
      - Если, как свидетельствуют некоторые факты – а то, что ДНК совпало в очень высокой степени факт неоспоримый – когда-то наши предки исповедовали катаризм, и верили в реинкарнацию. Этот Анри, останки которого я нашла в Иудейской пустыне, безусловно, является нашим предком, значит, в нас течет и его кровь. При нем я обнаружила дневник, Анна переводит его на русский, чтобы было удобнее читать. Вот начальные несколько страниц, можешь ознакомиться, а потом мы вместе прочитаем продолжение, которое я только сегодня получила. Пойду пока на кухню, мужикам ужин готовить, чтобы тебе не мешать.
     Вернувшись в комнату, Люля застала Вику в слезах.
     - Ты плачешь? Жалко его стало?
     - Нет, дело не в жалости, просто у меня было четкое ощущение во время чтения, что все это мой сын писал для меня! Понимаешь? Давай скорее дальше читать, я просто с ума схожу от нетерпения!
     Люля достала из сумки два листочка и стала читать вслух.

    «…Милая моя матушка, несколько дней я не принимался за свои записи. Обследование пещер отнимали у меня все силы, так что я вечером валился с ног от усталости в какой-нибудь из них, наскоро перекусив сухарями и водой. Климат здесь очень суровый, особенно для человека, выросшего на среднерусской равнине. Одно радует, что теперь у меня появился друг! Как-то, заглянув в очередную пещеру, я обнаружил там человека совсем обессилевшего от голода и жажды. Поделившись с ним своими не очень богатыми припасами, я привел его кое-как в чувство, и мы разговорились.
      Не стану утомлять Вас всеми подробностями наших бесед, скажу только, что мой новый знакомец оказался иудейским мистиком, исповедующим очень древнее учение, которое принес в эти места еще Авраам. На местном языке оно называется «Наука получения», но чтобы начать ею заниматься, человек должен почувствовать себя маленьким, незащищенным, словно он оказался обнаженным посреди огромного пустынного поля и противопоставленным всему мирозданию, как, впрочем, я себя в этот момент и ощущаю.
      Мой добрый мистик поведал мне, что вся история человечества, есть ничто иное как нисхождение в наш земной мир одних и тех же душ и облачение их в физические тела. Он уже довольно много времени провел среди этих пещер, где пытался проникнуть в тайны Высшего мира и совершить исправление собственной души.
     Само собой разумеется, что я тот час же приступил к нему с расспросами и умолял помочь мне тоже обрести путь, способствующий исправлению души. На что он ответил решительным отказом, так как их учение категорически запрещает ему заниматься чьим-либо исправлением, помимо собственного. Однако пообещал мне рассказать историю возникновения «науки получения» и то, что она собой представляет. Как Вы можете понять, я немедленно согласился пойти к нему в обучение.

     …Наконец, я постиг, что человек состоит из одного лишь желания! Их много и с ростом эгоизма они меняются, однако все, как одно, имеют отношение только к нашему бренному миру и называются «желаниями сердца». И будет каждый из нас до тех пор воплощаться на Земле, пока не устремится к Творцу и не создаст в себе желание к постижению духовного мира. Еще я понял, что если Иисус родился и вырос в этих местах, то будучи иудеем, Он не мог не познакомиться с этой наукой, которая тут из века в век передается изустно с помощью притч. Теперь я могу явственно видеть в его учении присутствие «науки получения». Наверное, это и есть в нашем понимании обретение Царствия Небесного.

     …Вчера мы с моим другом заметили, что к великому огорчению, наши припасы пищи и воды почти исчерпаны. Мне придется отправиться в ближайшее поселение, путь до которого лежит через пустыню, чтобы нанявшись простым работником, добыть немного еды.

     …Не могу не поведать Вам, дражайшая матушка, в нескольких словах, что представляет собой удел колена Иудина. Пустыня не спускается плавно к Асфальтовому морю или к Иерихону, а буквально обрывается с высоты тысяч метров. В сезон дождей, которые вот-вот наступят к нашему вящему удовольствию, принеся, надеюсь, хоть какую-то передышку в адской жаре, с вершин Иудейских гор побегут многочисленные потоки, и бурные воды стремительно заполнят вади - русла пересыхающих рек, коих здесь превеликое множество. В такие моменты для путешественника неопытного и незнакомого с коварным норовом пустыни, есть опасность быть унесенным стремниной на какие-нибудь острые каменистые груды, где он может разбиться насмерть. Однако для самой пустыни это благо, ибо тогда свершается на ее просторах чудо цветения! Это длится совсем короткий период, а потом эта местность опять примет свой привычный безжизненный вид, и только по редким островкам зелени можно будет определить, где бьют источники, дарующие вожделенную влагу.
     Глядя на величественные оголенные холмы и дикие каменистые каньоны, физически ощущаешь, что время тут застыло, словно успокоилось, обретя, наконец, полную власть над материей, сделав ее безжизненной. Здесь на всем лежит отпечаток древней тайны. Однажды мне почудилось в дымном мареве солнечного света, что я вижу, как юный Давид пасет тут свои стада, а позже, уже, будучи человеком зрелым и умудренным, описывает в своих псалмах жажду познания Бога. И я повторял вслед за ним, уже сомневаясь, что есть два Создателя – добрый и злой: «Боже! Ты Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я; Тебя жаждет душа моя, по Тебе томиться плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной…». Нет, вы только не подумайте, что я изменил своим убеждениям! Возможно, это только здесь меня посещают подобные мысли?
     По дороге к одному из селений мне попалась пещера, куда я прежде не заглядывал, и я не мог побороть в себе желание обследовать ее. Каков же был мой ужас, когда я обнаружил в ней корзины, доверху заполненные черепами среди которых заметил даже детские! Должно быть, они находятся тут еще со времен сопротивления иудеев Риму, и их обладатели предпочли умереть от голода и жажды, чем сдаться поработителям.  «Кто совершил это злодеяние!? Неужели человек с попустительства Бога?», - в отчаянии подумал я, и помимо воли, ко мне вернулись мысли о добром и злом Творце.

     …Мне пришлось задержаться в семье, где меня наняли на поденную работу, так как их прежний слуга недавно заразился лепрой, и хозяевам пришлось рассчитать его. Отказавшись спать в комнате прокаженного, я с удовольствием устроился в хлеву, вовсе не считая это для себя зазорным. Разве не в ясли положила своего новорожденного младенца Сама Добрая Богородица!».

      - Вот пока и все! – С огорчением сказала Люля, - дальше Анна еще не распечатала. Но как только продолжение будет у меня, я тебе непременно сообщу, теперь мы будем читать его вместе!
     - Интересно, имела ли я какое-то отношение к этому Анри при жизни, - тихим печальным голосом произнесла Вика, - но почему-то я чувствую безграничную нежность к этому юноше, даже все время плакать хочется…. А ты слышала про такую «науку получения»?
     - Насколько я понимаю, это каббала.
     - Каббала? – Вику даже передернуло. – Так ведь это колдовство всякое, чернокнижие…
     - Вовсе нет. Я, конечно, не сильна в тонкостях, это надо Анюту спрашивать, одно могу сказать: то, что мне известно о каббале, она не занимается тайнами, да и вообще, тайна – это информация, которой мы на данный момент не обладаем. Так вот, эта наука просто позволяет человеку развить в себе, своего рода, дополнительный орган чувств для постижения высшего мира. Нечто вроде шестого чувства… 

       «Забавно, - думала Вика, возвращаясь домой, - то чего я не могла добиться хитростью и обманом, само далось мне в руки, как только что-то в моей душе переменилось. Прости, дорогой колдун-наставник, но больше уже я к тебе не побегу!».

                Дело мастера боится!

     Хотя отношения Вики к окружающим ее людям не претерпели видимых изменений: она все так же строго взыскивала с сына за оценки не соответствующие его способностям, по-прежнему устраивала «выволочки» мужу за разбросанные в спальне носки, или не поднятый стульчак, к сестре она прилепилась всем сердцем. Словно обрела лучшего друга после долгой разлуки.
     «Как хорошо, что у меня есть Люлька! – Думала иногда Вика с нежностью и умилением. – Какая же я была глупая, что ревновала ее к отцу! Столько времени упущено! Какое может быть между нами соперничество, ведь мы одни на белом свете!».
     Сама того не осознавая, она, словно старалась загладить перед сестрой вину своей матери, так безжалостно и бесповоротно разбившей счастливый детский мир маленькой девочки.
     Возвращаясь днем из «Азбуки вкуса», Вика увидела на двери подъезда объявление, написанное ярким фломастером аккуратными крупным печатными буквами:
     «Уважаемые жильцы дома № 9. В период с 15 до 16 часов в вашем подъезде будет проводиться опрессовка отопительной системы. Убедительная просьба быть дома и не препятствовать доступу сотрудников ДЭЗ к батареям и полотенцесушителям».
     «С дуба упали что ли? – Возмутилась Вика. – Скоро уже в пятидесятиградусный мороз начнут отопление отключать! Какая опрессовка, спрашивается, в разгар отопительного сезона! И грамотно так написали, ни одной ошибки, обычно в слове «дом» умудряться сделать, как минимум две! Явятся, грязи натащат, мой потом полы за ними, да еще весь воздух в квартире отравят своими, с позволенья сказать, амбре! Сомневаюсь, что они придут в назначенное время, дай Бог в шесть припрутся. Значит, бассейн мой накрывается, ну и ладно, надо только Люльку предупредить, что у меня форс-мажорные обстоятельства».
     Ровно в пятнадцать ноль-ноль в квартире прозвенел звонок.
     «О! Точность – вежливость королей! Так, кажется, Анна говорит, - подумала Вика, внимательно разглядывая сантехника сквозь дверной глазок. – Чистенький такой, вполне даже симпатичный, рожа, вроде, знакомая, наверное, он у нас уже был когда-то. Этот обслуживающий персонал, будто на одно лицо, какие-то они все незапоминающиеся, как говорит Маринка: «Клоны родной матери», только кто же мать? ДЭЗ, наверное».
      Она открыла дверь и, приняв надменное выражение лица, пригласила труженика нелегкой сантехнической нивы войти в квартиру. Но тот первым делом достал их кармана своего комбинезона направление из ДЭЗа и предъявил хозяйке. Потом попросил постелить на пол газету и, аккуратно встав на нее, принялся неторопливо расшнуровывать свои ботинки, бормоча при этом:
     - Развезло на улице, не хочу вам лишних хлопот доставлять…, мы пришли, натащили грязи, а вы потом мой за нами.
     Вика, усомнившаяся в свежести его носков, хотела было предложить сантехнику не утруждаться, но отчего-то постеснялась, что обидит его таким предположением. Она обреченно вздохнула, и отправилась на кухню, чтобы успеть включить вытяжку.
     Первым делом, рабочий ДЭЗа проследовал в ванную и чем-то пошурудил там некоторое время, вероятно, проверяя, свободно ли открываются вентили на трубах с горячей и холодной водой. Видимо, осмотр мастера удовлетворил, и он появился на кухне, но так тихо, что Вика, смотревшая в этот момент в окно, даже вздрогнула от неожиданности, услышав за спиной его вкрадчивый голос.
     - Хозяйка, можно водички попросить, что-то в горле совсем пересохло. Это хорошо, что вы фильтром пользуетесь, для здоровья полезно, вода в Москве паршивая, даже привозная в бутылях.
      Вика протянула работяге стакан воды и глаза их встретились. Женщина вдруг почувствовала, как глаза ее слипаются, а ноги становятся ватными.
     Лже-сантехник осторожно подхватил обмякшую Вика одной рукой и аккуратно усадил в кресло, расположенное за ее спиной, потом выплеснул воду из стакана, досуха вытер его бумажной салфеткой и поставил на полку в ряд с остальными. Потом сунул салфетку в карман и присел перед ней на корточки и, включив диктофон, встроенный в мобильный, произнес властным голосом:
     - А теперь побеседуем, барышня.
     Вика некоторое время покорно отвечала на все его вопросы, наконец, мужчина сказал удовлетворенно:
     - Вот и умница. Запомни, ты проснешься через пять минут после того, как за мной закроется дверь.

     Открыв глаза, Вика недоуменно посмотрела вокруг, но, не обнаружив в квартире посторонних, с удивлением спросила себя:
     «Уснула я что ли? Ничего не понимаю…, а сантехник где? Похоже, приснился…, - она поискала глазами стакан, но, открыв посудную полку, обнаружила, что он стоит на месте совершенно сухой. - И газеты в коридоре нет, конечно, приснился! Только в страшном кошмаре или горячечном бреду сантехник может разуться, да еще попросить постелить ему что-то под башмаки, чтобы не наследить! О, мне пора в бассейн, обозначенное в объявлении время уже истекло, я не обязана сидеть дома весь вечер. Сказано с пятнадцати до шестнадцати, так будьте любезны соблюдать. Уже пять минут шестого».
     Выйдя из подъезда, Вика поискала глазами объявление, но увидела лишь небольшую полоску бумаги, криво прилепленную на дверь, где сообщалось, что завтра с 15 до 16 в доме не будет горячей и холодной воды.
     «О, здесь все в порядке, четыре ошибки, и не фломастером написано, а на принтере распечатано. Нет, я точно не в себе! Пора ехать на отдых, а то у меня от этой бухгалтерии крыша уже поехала. Вечером скажу Костромину, чтобы взял на время кого-то в помощь, а сама – Крым! А, может, нас с Люлькой в Израиль махнуть? Я ведь давно туда собиралась».

     Повиснув руками на бортике бассейна, Вика спросила сестру:
     - Скажи, у тебя бывает так, словно все происходит наяву, а на самом деле ты видишь сон?
     - О, нет! – Засмеялась та, - я уже столько не выпью, печень жалко!
     - Мне сегодня сантехник снился, представляешь, ботинки в прихожей снял, на газетку поставил…
     - Это точно сон, - констатировала Люля, - лично мне в жизни такие эксклюзивные экземпляры не попадались. Весна, авитаминоз, попей что-нибудь общеукрепляющее, я тебе куплю завтра в нашей аптеке. Может быть, тебе поехать отдохнуть куда-то? Неужели твои мужчины без тебя пропадут с голоду?
      - А я, вот, думаю, не махнуть ли нам с тобой в Израиль? Что-то вдруг так захотелось, уже сто лет туда собираюсь, по святым местам пройти, по крестному пути…
      - Мысль, заслуживающая пристального внимания, надо с моим сатрапом обсудить. Обычно мы вместе путешествуем…
    - Скажи, а того Анри… вы уже похоронили?
    - Еще нет, - вздохнула Люля, - это моя главная головная боль на сегодняшний день. Жду, когда Анюта вернется, будем кремировать останки и думать, где его положить.
     - Может, рядом с папой? – Нерешительно предложила Вика. – Конечно, это совсем не то, что на родовом кладбище возле могилы его матери, но ведь…, а что стало со склепом князей Малицких? Помнишь, Анри еще советовал матери спрятать в подземелье под ним библиотеку? Интересно, она большая? Но, думаю, он знал, о чем говорит, если предлагал. Я, конечно, совсем маленькая была, когда мы в Щадрино приезжали, и никакого склепа не помню, но можно же в архивах каких-нибудь покопаться, может, там сведения сохранились, фотографии или хоть рисунки? А знаешь что! Давай махнем в субботу в Щадрино и поищем следы склепа, должен же быть хоть какой-то намек на него!
    - Можно поехать, причем, я даже помню место, где он раньше стоял! Только теперь там трансформаторная будка. Ой, нет, в эти выходные никак не получится! У меня конференция в Доме ученых. В августе прошлого года исполнилось сто сорок лет со дня рождения основателя нашего Института, Александра Александровича Богданова, но тогда кто-то из важных шишек не смог приехать, и ее отодвинули как раз на эти дни. В другой ситуации я могла бы на нее и вовсе не ходить, там ничего принципиально для меня нового не предвидится, но тут такая штука…, шеф уезжает в загранкомандировку, и поручил мне читать его доклад. Я текст посмотрела – скукота смертная! Одна вода, да общеизвестные факты. Начало надо полностью переделывать, чтобы хоть как-то его украсить, иначе народ не добудишься даже на банкет! Давай через неделю, уже столько ждали, ничего не случится, если еще чуть-чуть повременим.

      - Вот видите, Паоло, мне хватило полчаса, чтобы сделать то, на что у вас ушло больше месяца! Даже, собственно говоря, не сделать, а только пытаться сделать. Вы же так ничего и не добились. Я все сделал за вас. Как говорят в России: «Дело мастера боится». А теперь садитесь и слушайте внимательно эту запись, там есть важная для нас информация. Проверку ее я поручаю вам, и учтите, это ваш последний шанс.
     - Хорошо, шеф, я весь внимание!
     - И прекратите обращаться ко мне этой собачьей кличкой «шеф»! Я же, кажется, уже ставил вам это на вид, и прекратите постоянно жевать резинку, и класть ноги на стол! Я буду ждать в своем номере ваших предложений.
     - Да, господин помощник Папского престола, такое больше не повторится.
     - Это все ваше порочное прошлое, в ЦРУ совершенно не умеют работать с кадрами, я вас два года не могу отучить от пошлых привычек и панибратства. Когда из всех предложенных нам кандидатур, я остановил свой выбор на вас, то принимал во внимание, главным образом, ваш национальный менталитет, однако ошибся. Всего за год службы вдали от Родины, вы успели стать… слишком… «американо». И мне перестает это нравиться. У вас поразительная способность к мимикрии, интересно, если бы вы служили в зоопарке, с кем из его обитателей вы бы отождествились?
     «Если его постоянно не ставить на место, он совсем скоро станет называть меня просто «Марчелло». Хорошо, что ему не известно мое настоящее имя!», - раздраженно думал помощник Папского престола, возвращаясь в свой номер и погружаясь в изучение корреспонденции из Ватикана.

     Спустя час в его дверь осторожно поскреблись, и, дождавшись ответа, в нее бочком вошел Паоло, подобострастно кланяясь, и бормоча какие-то извинения.
     - Вы внимательно прослушали запись? Жду ваших предложений по двум пунктам: библиотека и дневник. И имейте в виду, мне нужен оригинал записок этого Анри, а не фотокопия. Его нужно изъять у этих дамочек.
     - Сделаю все, что смогу, - не слишком уверенно промямлил Паоло. – Знать бы, где они его хранят…
     - Звучит не очень обнадеживающе, вот и узнайте. Логично было бы предположить, что он находится в квартире у этой переводчицы. А каков ваш план по поиску книгохранилища? Вернее фамильного склепа, где его предположительно могли оборудовать.
     - Я думаю, надо сделать ставку на самых старейших жителей поселка, - бойко, по-военному начал тот, - предлагаю два способа: подкуп и спаивание. Здесь в России, они самые действенные, шантажировать старых людей бесполезно, им уже терять нечего, да и информацию собирать об их прошлом слишком долго и хлопотно, к тому же не безопасно. Тут все друг друга знают, а мы для них – люди пришлые.
     - Да, гуманизм не самая главная из ваших добродетелей, Паоло. А ну как здоровья не хватит у пожилых людей? Отправятся на тот свет, не успев полностью удовлетворить ваше любопытство. Впрочем, действуйте, как считаете нужным. Когда вы собираетесь приступить к выполнению моего задания?
     - Через неделю, бо… господин помощник Папского престола, я принесу вам план для подробного обсуждения всех деталей. Ведь если нам посчастливится обнаружить книгохранилище, надо будет как-то его эвакуировать, а потом еще вывезти из страны. Мы даже приблизительно не знаем объем.
     - Что значит, «посчастливится»! И не «если», а когда! Вы главное – найдите, а остальное моя забота. Только поменьше крови, Паоло, поменьше крови, Бог нам этого не простит. К тому же я терпеть не могу, когда она проливается напрасно…
     «Ничего, отмолишь, святоша, боишься свои ручки замарать, хочешь быть святее Папы Римского…, - зло думал Паоло, возвращаясь в свой номер и доставая из-за корпуса телевизора початую бутылку «Виски». – А я заранее помяну павших…».

                Тайна крови

     Люля была влюблена в свою профессию. Ни разу в жизни она не пожалела, что выбрала именно ее, не позавидовала кому-то, что вот, мол, человек занимается таким интересным делом, а я целыми днями торчу над микроскопом. Но если бы не было на свете такой науки, как гематология, то она бы стала астрофизиком, и если бы кто-то спросил ее: Почему? - она бы ответила, что только люди, владеющие двумя этими профессиями, имею дело с самыми главными и великими тайнами, какие только существуют на свете: тайной возникновения Времени и Материи и тайной крови. Именно разгадке этой последней Люля посвятила всю свою жизнь. Ведь в этом жидком информационном потоке, непрерывно струящемся по телу, скрыты все загадки бытия, в том числе и тайна бессмертия.
     Основатель их Института был личностью незаурядной, даже таинственной. Видный философ, экономист, писатель-фантаст, врач, естествоиспытатель, революционер, Александр Александрович Богданов заслуживал на своем юбилее доклада яркого, а не формального набора сухих сведений о жизненном пути и научной деятельности. В молодости в числе его сподвижников числились такие знаменитые люди, как Штайнер, Ленин, Волошин. Хотя наука шагнула далеко вперед и доказала, что его теория «выравнивая крайностей» методом обмена кровью между старым и молодым организмом, а так же между больным и здоровым является идеалистической, ошибочной, однако нельзя забывать, что он отдал жизнь, чтобы проверить этот факт. Первым подопытным после животных, как правило, бывает сам создатель теории, ведь врач волен распоряжаться своей жизнью, в случае успеха выиграет все человечество, неудача же принесет смерть только ему одному.
      Люля бессмысленно слонялась по квартире, напряженно обдумывая в уме, какими бы словами начать свое выступление, как вдруг ей пришло на ум одно сравнение:
     «Чем больше звезда, тем короче ее жизнь и прекраснее смерть, но когда она гибнет, рождаются целые миры».
     Люля включила компьютер, чтобы записать эту мысль, и случайно наткнулась на крохотное сообщение в новостной ленте о том, что российские астрономы зафиксировали эхо и получили снимок звезды, взорвавшейся двенадцать миллиардов лет назад. Это событие произошло тогда, когда во всей Вселенной не было еще ни одной планеты! Наша Солнечная система образовалась лишь через восемь миллиардов лет после этого всплеска.
     «Вот еще одной загадкой стало во Вселенной меньше! Как бы мне хотелось разгадать хоть одну тайну крови, а ведь у нее их множество! Пусть мой крохотный «всплеск» не дойдет до потомков, это не важно, мне просто очень хочется ЗНАТЬ. Интересно, кем я буду в следующей жизни? Хотелось бы продолжить тот же самый путь, по которому я иду сейчас, и узнать, что все тайны крови разгаданы, а бессмертие достижимо…. Господи, и чего это я вдруг впала в патетику! – Рассмеялась вдруг Люля, - с моим-то цинизмом естествоиспытателя, слышал бы меня кто-нибудь их моих братьев по разуму, укатался бы со смеху!».

     Марио был старшим сыном в многодетной семье бедного приходского священника. Однако из всех девятерых сыновей викария в живых остался лишь он, да самый младший братик Карло. Рано скончавшиеся родители, завещали Марио заботиться о новорожденном малыше, и он охотно взял на себя эти непростые обязанности, заменив ему и мать, и отца. Порой он чувствовал угрызения совести, словно забрал себе все здоровье, отпущенное Господом на их большую семью. Может быть, оттого он и стал священником, как его родитель, чтобы замолить невинный свой грех. Обладая недюженными способностями, тщеславием и огромным трудолюбием, отец Марио довольно быстро сделал карьеру и попал на службу в Ватикан, где вскоре возглавив один из самых тайных его отделов, получил должность помощника Папского престола. Теперь лишь он один помнил свое партикулярное имя, даже малыш Карло не должен был никогда называть его «Марио», а в обращении использовать только слово «брат». Такому скорому карьерному росту способствовал и еще один - главный - талант Марио: у него неожиданно обнаружились колоссальные экстрасенсорные и суггестивные способности.
     Проявился этот дар случайно. Младший брат страдал наследственной гемофилией, выкосившей все мужское поколение семьи, один только он – первенец - не унаследовал от матери этого страшного недуга. Однажды, играя на полу со своими игрушками, малыш случайно порезал палец. Марио в ужасе смотрел на ручеек крови, понимая, какой бедой это может обернуться для брата. В этот момент он так сильно пожелал, чтобы кровотечение остановилось, что вдруг заметил, что прямо у него на глазах кровь  свернулась, и ранка начала затягиваться молодой кожицей. С тех пор, вот уже ни один десяток лет, он никогда не оставлял брата одного, чтобы всегда иметь возможность прийти на помощь и повсюду, куда бы он ни направлялся, брал его с собой. Собственно говоря, братья редко бывали в Риме, поскольку Ватикан так и не отменил запретительный эдикт на переливание крови, изданный еще в тысяча шестьсот семьдесят пятом году. Карл же постоянно нуждался в переливании недостающих факторов.
     По роду своей служенной деятельности и в силу личных причин, отец Марио разыскивал всевозможные методы, которые могли бы помочь брату, если не излечиться от страшного недуга, то хотя бы повысить немного свертываемость крови. Разумеется, он познакомился в свое время с трудами Богданова, и ему показалась очень привлекательной идея по обмену крови. Отца Марио вдохновила мысль ученого о «выравнивании крайностей». Он бы даже рискнул согласиться на полный обмен крови между ним и братом, если бы разработки в этой области не были приостановлены в России после загадочной смерти автора идеи, случившейся непосредственно в момент эксперимента. В одном отец Марио был абсолютно уверен: какой бы бесперспективной, тупиковой и «бредовой» не оказалась та или иная идея, у нее всегда рано или поздно найдутся последователи. Эти «горячие головы» будут упорно «копать», пойдут дальше учителя и непременно обнаружат, где он допустил просчет, или у него просто не хватило опытных данных.
     Поэтому, привезя брата в Москву, отец Марио первым делом положил его на обследование в Институт имени Богданова, желая убедиться, что у него в костях отсутствуют кровоизлияния, и, надеясь со временем выведать, нет ли новых разработок в интересующей его области. Каждый вечер, когда почти весь научный персонал расходился по домам, отец Марио навещал брата. Будучи не стесненным в средствах он устроил его в отдельной палате, с максимальным комфортом, какой только могло предоставить пришедшее в упадок некогда крупное научное учреждение.
      Из разговора с лечащим врачом отец Марио узнал, что гемофилию сейчас в России пытаются лечить генно-инженерными методами, а пока поступают, как и везде: выявив недостающий фактор, постоянно его переливают, но лекарство непременно должно быть качественным, ведь, чем фактор чище, тем выше качество жизни.
     - Но честно вам скажу, лекарство лучше покупать за бугром, если финансы позволяют. В России качественные факторы, увы, не производятся. У нас эту тему пару лет назад успешно вела одна ученая дама, - сказал врач, пощипывая жидкую бороденку, - но я, к сожалению, с ней лично незнаком, а только читал ее работы. Потом услышал окольными путями, что деньги, отпущенные на разработку проекта, закончились, спонсоров не нашлось, и как у нас водится, тему благополучно прикрыли, признав ее бесперспективной. Действительно, заболевание не самое популярное, прямо скажем…
     - А где сейчас эта дама? - Спросил отец Марио с замиранием сердца, - я бы мог как-то поспособствовать…
     - Понятия не имею, кажется, по-прежнему работает в Институте, ведет какую-то новую тему, закрытую, вроде…, секретят ее, как я понимаю, - он пожал плечами, - могу узнать…, если это для вас так важно…
     - О! Я бы был вам очень признателен! – И врач почувствовал, как в карман его халата опустилась мягкая, холеная рука потенциального мецената.
     В течение всей следующей недели отец Марио не беспокоил врача вопросами, полагая, что тот сам сообщит ему все, что сможет узнать. Наконец, при очередном посещении Карл сказал:
      - Брат, мой доктор просил тебе передать, что через неделю в московском Доме ученых будет проводиться конференция, посвященная памяти основателя Института, и та дама, про которую ты спрашивал, будет выступать на ней с докладом. Вот, он записал для тебя на бумажке ее фамилию, имя и отчество.

     Господин помощник Папского престола тщательно подготовился к разговору с «ученой дамой». Он решил для начала слегка «просканировать» ее жизненные принципы, и только потом выбрать свою стратегию поведения из нескольких возможных.
     «Надо точно знать, на какие «кнопки» нажимать, - размышлял отец Марио по дороге к Дому ученых. – Сразу начать размахивать перед носом банкнотами или сделать ставку на возможность снискать славу на научном поприще? Некоторым ученым, особенно прожившим большую часть жизни при Советской власти, популярность и признание коллег гораздо ценнее материального благополучия. Конечно, и на жалость можно надавить, особенно женщине будет понятно его желание спасти брата. Самое лучшее, что может случиться, это покупка ее разработок, тем более, если они ни для кого уже не представляют интереса, даже научного. Ладно, будем ориентироваться на месте…». 
     Народу в Доме ученых собралось против ожидания много, видимо научный люд устал от виртуального общения, сильно стосковавшись по живому слову и возможности просто пожать друг другу руку, так как почти все присутствовавшие на конференции были хорошо знакомы между собой. Хотя одиноко слонялись между ними и никем невостребованные, случайные «делегаты», вероятно, привлеченные на конференцию перспективой дармового банкета и вынужденные в наказание присутствовать на скучных, не представляющих для них ни малейшего интереса докладах. Радость встречи несколько затянулась, и даже, когда, наконец, все расселись по местам, по залу еще гулял некоторое время возбужденный гам голосов.
     Отец Марио отыскал себе местечко в третьем ряду, чтобы быть поближе к сцене и иметь возможность чувствовать эмоциональный фон докладчиков.
     Женщина, занявшая, наконец, место за кафедрой неожиданно смешала все планы господина помощника Папского престола. От неожиданности он даже вздрогнул, и поспешил спрятаться за фигуру солидного мужчины, сидящего перед ним, хотя докладчица даже ни разу не посмотрела в зал.
     За долгий срок службы отец Марио, пожалуй, впервые испытал столь полную растерянность, ибо сразу понял, что не может привести в исполнение ни один из своих планов.
     «Да-а-а, - обескуражено думал он, - получается, что я сам себя переиграл! Конечно, она мгновенно меня узнает! Даже пытаться нечего…, вокруг столько народа…, какие уж тут манипуляции сознанием. Теперь на вторую чашу весов легла жизнь Карло! Придется на ходу менять стратегию. Постараемся вскрыть ее компьютер, но если там ничего не обнаружится, то «вскроем» мозг. Все же надо некоторое время покрутиться поблизости от этой дамы сегодня, послушать кулуарные разговоры, чтобы понять, в каком направлении она сейчас работает. На банкетах народ обычно утрачивает бдительность и делается разговорчивее…».

     После доклада Люли, который стоял предпоследним на повестке дня ученого собрания, помощник Папского престола осторожно выскользнул из зала заседаний и отправился в туалет. Там он достал из небольшого кейса, с которым никогда не расставался, каштановый парик, накладную аккуратную бородку и усы.
     «Давненько я не маскировался, - думал он с раздражением, - до чего же противный клей, как бы не расчихаться, у меня в молодости была на него аллергия. Может, прошла с возрастом? Так, нормально, лоб прикрыт челкой, теперь очки, только не слишком темные, чтобы не привлекать внимания, я и так тут, как «белая ворона» в своем не самом шикарном костюме от «Ферре» и белоснежной рубашке с бабочкой. Почему-то мне по привычке казалось, что ученые до сих пор носят «тройки» и модные галстуки. Давно уже все перешли на демократичные джинсы и толстовки. Откуда у них деньги на фирменные вещи? А те, что были давно либо малы стали, либо моль потратила! Правда тот господин, который сидел передо мной был в костюме…, собственно, это меня и побудило сесть за ним, не так заметно было, во что я одет, хотя нафталином от него пахло, как тут говорят, хоть святых выноси!  Забавное выражение…, надо распорядиться, чтобы Паоло купил мне что-то попроще из одежды…».
     Отец Марио придирчиво осмотрел в зеркале свое отражение, и, оставшись доволен преображением, отправился в банкетный зал, куда народ уже торопливо тянулся на фуршет.

     - Как я рад вас видеть, деточка! – Ворковал престарелый господин, целуя Люлю в раскрасневшиеся от волнения щеки. – Превосходно доложились, пре-вос-ход-но! Впрочем, как всегда. Чем изволите заниматься? Что-то я давненько не встречал вашей фамилии в журналах, признаться, думал, что вы за рубеж уехали, как многие из наших коллег.
     - Что вы, Алексей Иванович, - смеясь, отмахнулась Люля, - кому я там нужна!
     - Не скажите, не скажите, ваша последняя работа наделала в научных кругах много шума. Жаль, что вы не стали продолжать эти разработки… Конечно, я понимаю, что теломераза сейчас тема более перспективная, чем окситоцин или гемофилия, нам же не надо наследника престола спасать…, под нее охотно дают гранды многие иностранные инвесторы, или я неправ?
     - С теломерами на мышах не подтвердилось, - бесцеремонно вклинился в разговор еще один собеседник, - не сбивайте девушку с истинного пути, профессор. Теперь модно все валить на редумеры. Редумерная теория лучше объясняет процесс старения, потому что непонятна была связь между постепенным укорочением теломер и постепенным старением. Понимаете, какая штука, укорачиваются концы, но они ничего не кодируют, хотя по идее клетке должно быть безразлично длинные они или короткие! А в редумерах, батенька, записана полезная информация, которая руководит работой генов. Получается все очень просто: когда теряется эта информация, клетка начинает работать все хуже и хуже. Надеюсь, вы со мной согласитесь, коллеги? – Он окинул высокомерным взглядом собеседников и выпил залпом рюмку водки, взяв ее с подноса проходившего мимо официанта.
      - Разумеется, - поспешил признать его правоту Алексей Иванович, - последний вопрос: кто финансирует ваши разработки?
     - А! Скажи мне, кто твой спонсор, и я угадаю, над чем ты работаешь! – Засмеялась Люля, раскланиваясь с корифеями гематологии. – Успехов вам, дорогие коллеги, я вас оставлю, мне надо еще кое с кем повидаться.
     - Нет, теперь говорят иначе: «Скажи, над чем ты работаешь, и я угадаю, кто твой спонсор», - церемонно целуя ей руку, уточнил Алексей Иванович.
     Отец Марио, стоя поблизости, и внимательно слушавший небольшую научную дискуссию, чтобы не быть замеченным, повернулся к ней спиной. Он не увидел, что Люля покинула банкетный зал и вошла в небольшое помещение, расположенное рядом с кабинетом директора Дома ученых, где ей навстречу с мягкого дивана поднялся изыскано одетый, довольно молодой мужчина.

                Дуэль на духовных ценностях

      - Госпжа, Людмиля, - сказал представитель фирмы, с которой она теперь сотрудничала, с сильным американским прононсом, улыбаясь во весь рот, обнажив почти целиком ровные белоснежные зубы. - Я привез вам, как обещаль тикетс и приглашение на осенний саммит. Здесь в конверт немного мани на расфлеченья и кенди.
     - Значит, я опять поеду без доклада? – Вместо благодарности разочарованно вздохнула Люля. – Может, хотя бы коротенько доложить ту часть эксперимента, касающуюся ашкеназийских евреев-долгожителей? Мы ведь успешно проверили на теломеразу  восемьдесят шесть человек, достигших столетнего возраста и более, а так же их потомков. Можно же озвучить тот факт, что в их генах обнаружена небольшая мутация, а именно, гиперактивная теломераза, а теломеры длиннее. Причем, не только у тех, в чьем роду есть долгожители, а многих других представителей этой этнической группы, кого нам тоже удалось привлечь к исследованиям.
     - Ноу, ноу! – Замахал руками ее собеседник. – Это сразу даст другие ученые вектор поиск. Что, если будет пайониа, перфый, кто сделайт лекарсфо-имитация гиперактифной тэломераз, чтоб жить долга-долга и лечить рак. Еще нет этот тайм. 
     - Но ведь это «секрет Полишинеля», Майкл, - возразила Люля настойчиво, - любой ученый, работающий в области гематологии, прекрасно знает, что само присутствие теломеразы в клетках человека, свидетельствует о том, что в нашем организме изначально заложена программа «вечной молодости». Просто мы пока никак не можем понять, что мешает ее реализации.
    - Вот вам и мэпс, карты в руках, ждем рэзультат.
 
     «Какие же болваны! – Злилась Люля, выходя из Дома ученых. – Только под себя и гребут. Вообще, конечно, интересно, почему у этих ашкеназцев бессмертные бактерии не укорачивают свои хромосомы, когда происходит деление клеток, а удлиняют при помощи фермента теломеразы? Что за механизм задействован в этом процессе, хотела бы я понять? Прямо морские звезды какие-то эти ашкенази или асцидии! Словно и, правда, «богоизбранные»! По какой причине, если в нашем организме присутствует такой чудесный фермент, он не достраивает теломеры? Почему теломераза блокируется во всех делящихся клетках, кроме половых, и как это ни прискорбно, раковых? Если за блокировку и активацию теломеразы отвечают определенные гены, то складывается впечатление, что некто особым образом вмешался однажды в этот процесс, или перезапустил его по своему усмотрению. Господи, так можно и до существования зеленых человечков додуматься! До происков враждебного инопланетного разума! Говорят, что атланты были долгожителями, да и Библия приводит множество примеров огромной продолжительности жизни разных пророков…, значит, по-другому тогда работал этот механизм «включить-выключить». А потом что-то в нем «сломалось» или кому-то это помешало! Думай, мать, думай! Хотя Анна как-то говорила, что даты жизни библейских Пророков свидетельствуют вовсе не об их реальном возрасте, а указывают, на какую ступень они смогли подняться по своей «лестнице Иакова».
      Все же хорошо, что в Штаты поеду, хоть и опять без доклада, умных людей послушаю, поучусь чему-нибудь, - сменила Люля направление мысли, заглядывая в конверт, - да, тут действительно только на «кенди», и то, если их слопать за один присест, даже диабет не грозит! Какие же они все-таки жмоты, бальзаковский Гобсек отдыхает! Так мечтала сапоги себе купить, как у Анны! Ладно, проехали, в другой раз. Можно было бы Викуську вытащить в центр и посидеть где-нибудь, да она сегодня тетю Лару провожает. Поеду-ка я к Анюте, она уже должна быть дома…».
     Люля остановила такси и назвала адрес, даже не догадываясь, что следом за ней с места тронулась машина, в которой находились люди, прекрасно ей известные.

     - Паоло, что вы смотрите на меня, как францисканский монах на дьявола? – Раздраженно спросил помощник Папского престола. – Следите вон за тем такси, мы не должны упускать его из виду.
     - Прошу прощенья, я вас не сразу узнал, - стал оправдываться подчиненный. – Что, думаю, за тип лезет так бесцеремонно в нашу машину, понял, следить, так следить, это дело нам привычное.
     Отец Марио откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза.
     «Все, пора на покой, - думал он устало. – Надеюсь, это мое последнее задание, давно бы они меня отпустили, если бы не мой дар, и дар ли это? А, может, проклятье? Как бы я хотел поселиться с братом где-нибудь в тихом уголке Швейцарии, в уютном высокогорном шале. Нанял бы ему опытную сиделку, обеспечил бесперебойную доставку фактора…, что нам, собственно, надо двум холостякам! Немного комфорта и здоровья, вот, как говорится, и все…, зачем я за ней еду? Есть хочется, на этом фуршете выпил только стакан минеральной воды, собственно, что еще я мог позволить себе в пост? Надо было возвращаться в отель и заказать в номер что-то подобающее этому случаю».
     Отец Марио не заметил, как задремал, и очнулся от резкого звука тормозов.
     - Приехали, господин помощник Папского престола, - сообщил Паоло, - дамочка вышла из машины и пошла во двор вон того дома, - он указал на многоэтажное длинное, довольно уродливое здание, явно построенное во времена борьбы с архитектурными излишествами. – Прикажете ожидать?
     - Где мы? – Спросил Отец Марио, сонно хлопая глазами.
     - На Садовом, возле американского посольства, - отрапортовал Паоло, а про себя подумал: «Сдает старик, быстро уставать стал, да еще пост это дурацкий держит…, шел бы уже на пенсию, не мальчик ведь…».

     Минут через десять они увидели, как из-за угла дома вышли интересующие их дамы, и довольно скорым шагом направились в сторону Нового Арбата. Помощник Папского престола приказал Паоло проследить за ними, а сам остался ждать в машине. Вернувшись довольно быстро, подчиненный доложил, что женщины вошли в ближайшее кафе на углу дома «под глобусом».
     - Может, и нам перекусить, - жалобно проблеял Паоло.
     - Обстоятельства складываются в твою пользу, - усмехнулся отец Марио, ожидая, когда тот откроет перед ним дверцу машины.

     - Девушка, принесите нам пока чай, а потом мы определимся, - деловито сказала Анна, - я жутко голодная, кажется, все меню бы заказала! Тут прилично готовят и цены вполне умеренные. Пойдем пока руки помоем.
     Столики в кафе стояли так близко друг к другу, что в то время, когда их соседки отсутствовали, Паоло прямо со своего места без всякого усилия прикрепил «жучок» к стулу Люли и включил диктофон. Отец Марио вставил в ушную раковину крохотный наушник, приготовившись слушать приватный разговор сестер.
     - Я почему-то не сомневалась, что ты не удержишься! – Немного раздраженно выговаривала кузине Анна. – Тебя на час нельзя оставить без присмотра, а тут целая неделя! Ты уверена, что Вика не «троянский… троянская коза»?
     - Анна, Бог с тобой! Что ты говоришь! Вика очень изменилась, ты ее не узнаешь, когда встретишь!
     - Вот это-то и странно! С чего бы вдруг ей меняться по отношению к тебе? Всю жизнь тебя кусала за мягкий живот, а тут нежности телячьи обнаружились. Тебя это не удивляет?
     - Взрослеет девочка, стала жизнь иначе воспринимать, сделала переоценку ценностей, - оправдывала сестру Люля, - мы ведь тоже не все про нее знаем, может, ее резкое поведение – просто, своего рода, защитная реакция, «на упреждение» как бы действует…
     - Ладно, посмотрим, надеюсь, ты права, - уже более миролюбиво произнесла Анна. – Как твоя конференция прошла?
     - А, ничего непредвиденного, это же не научный симпозиум, тема самая, что ни на есть банальная, хотя промелькнуло одно любопытное сообщение, сейчас ведь – мели, что хочешь, к расстрелу не приговорят. Вот мужик один и заявил, что, мол, Богданов практиковал обмен кровью между старыми партийцами и молодыми здоровыми людьми. То есть, отживший, умирающий организм вампирически получал право паразитировать на том, кто полон физических сил. Оказывается Леонид Красин, которого Ленин называл «магом и волшебником коммунистической партии», однажды публично заявил, что верит в грядущее воскрешенье из мертвых, но не всех, а только «великих исторических личностей»! Как тебе мыслишка? После странной смерти Богданова власти, видимо, разочаровались в его идеях трансфузии, или продолжателей достойных не нашлось, ученый народец  хвосты прижал, тем более что все наши «местные розенкрейцеры» были расстреляны, хотя до этого власти проявляли к их идеям терпимость и даже некий интерес. Вот как-то так, а все остальные доклады – полная скучища, включая и мой. Ты лучше расскажи о своей поездке, что за семинар у вас был?
     - По реинкарнации. Программа была необычайно обширная и насыщенная! Но самое интересное случилось совсем не на семинаре! Совершенно случайно пересеклась в кофейне с одним ортодоксальным иудеем, который изображал лояльность к нашему учению, и сначала лживым голосом говорил, что нравственные убеждения любого толка имеют право на существование. Лишь бы в них усматривался призыв любви к ближнему. Тогда я его спросила прямо в лоб: а вам известно, что Иисус был каббалистом? И никакого принципиально нового учение не создал, а просто с помощью притч воспитывал народ в духе каббалистических доктрин в качестве более понятных примеров того, как можно продвигаться по пути духовного исправления. Ведь Его притчи были, словно картинки с натуры, специально сочиненные для решения вопросов повседневной жизни.
     - И что он тебе на это сказал? – Полюбопытствовала Люля.
     - Всю его толерантность, как рукой сняло! Словно ему ежа в брюки запустили! – Счастливо засмеялась Анна, - он начал что-то лепетать, мол, все было совсем не так, и причем тут каббала. Но я уже взгромоздилась на своего любимого конька, и меня было не остановить. Хоть раз, решила, выскажу ему, как представителю ортодоксальной веры, прямо в лицо все, что я об этом думаю, другого случая может не представиться.
     - Что же, он тебя выслушал?
     - А что ему оставалось при таком скоплении народа? Там ведь были мои «братья и сестры по разуму», а он – один как перст, «казачок засланный». Я прямо так и заявила, что во времена Иисуса притчи были едва ли не единственно возможный путь раскрытия тайн каббалы и спасения духовного потенциала человека. Они показывали путь формирования личности еще никем (или почти никем, кроме Пророков) до Него не пройденный. Надо было дать каждой душе возможность проснуться, а, затем, получить соответствующую огранку и закалку, чтобы уже, не прячась больше за фарисейскую догму, обещавшую, что одноразовым покаянием можно обрести прощение и святость, невзирая на прежние преступления. Мол, именно, на примерах, которые приводились в притчах, Иисус учил своих соотечественников отстаивать божественность происхождения и постигать ответ на самый главный вопрос в жизни каждого человека: кто я, для чего я живу?
     - Да, и долго потом твоего оппонента приводили в чувство?
     - Знаешь, я даже не поинтересовалась, - Анна гордо вскинула голову. – Высказала и удалилась, у нас перерыв закончился.
     - Ну да, как говорит наш великий сатирик: сказал гадость и отойди, не стой во всем этом.
 
     Анне и в голову не могло прийти, что совсем рядом с ней, буквально за соседним столиком находился еще один ее оппонент.
     В душе помощника Папского престола полыхал огонь праведного гнева, и он с неожиданной для него самого ненавистью подумал:
     «До чего же оно живучее – это ненавистное катарское отродье! Сколько лет истребляли, а до сих пор существует! Осталось только заявить о своем родстве с Господом нашим Иисусом Христом! Куклы несчастные, лучше бы постились, молились, да в грехах каялись! Нет, рано мне на покой!».

                «Троян» он и в Африке «троян»

     Сестры вышли на улицу, и, не сговариваясь, с удовольствием втянули в себя характерный аромат весны.
     - Вот уже и март! – Радостно констатировала Люля, направляясь к остановке троллейбуса. - Я через две недели лечу в Штаты на конгресс по гематологии, а мой скудный устаревший гардероб громко требует обновления. Барахла, конечно, полно, но, во-первых, именно такого названия и заслуживают все мои шмотки, а во-вторых, народ на этих сборищах собирается в основном один и тот же, не так уж много в мире ведущих ученых в нашей области. Все мои, с позволенья сказать, «туалеты» они уже видели. Конечно, может быть, никто из них и не вспомнит, что на мне была надето, скажем, сегодня, но я-то помню! Что ни говори, а тетки все одинаковы, когда речь заходит о прикиде.
     - Это еще один повод зайти ко мне! – Анна настойчиво повлекла кузину в сторону своего дома. – Сейчас мы тебе такой гардеробчик подберем – Ивановы умрут от зависти!
     - Ну, да: на зоне смена постельного белья, первый барак меняется со вторым бараком, - рассмеялась Люля, позволяя, тем не менее, себя уговорить. - Одно плохо, Ивановых на наших, как ты их называешь «толковищах», не бывает, там, в основном, Рабиновичи…
     Всякий раз, входя в квартиру Анны, у Люли возникали какие-то смутные ощущения, которые она никак не могла оформить вербально, и только сейчас, вдруг отчетливо поняла, в чем тут дело.
     - Когда я попадаю в окружение такого количества книг…, - начала Люля не очень уверенно, боясь, что не сможет точно сформулировать свою мысль. - И не просто книг…, полки ведь могут быть забиты пошлым бульварным чтивом…, а изданий, в которых содержится познавательная информация, я кожей чувствую исходящие от них вибрации. Понимаешь мою мысль? Библиотека, состоящая из огромного количества артефактов, должна излучать мощнейшую энергию, притягивать к себе как магнитом…, у нее должна быть… гравитация!
     - То есть, ты хочешь сказать, что если нам посчастливится узнать о месте, где находятся раритеты, то мы сможем их обнаружить по некому «аромату знаний», в них содержащихся! – Закончила за кузину Анна. – Молодец! Вполне оккультное утверждение! Дело за малым – напасть на след!
     - Вика предлагает еще раз съездить в Щадрино и поискать следы фамильного склепа…, - сказала Люля, заглядывая кузине в глаза и ожидая возражений.
     - Ну, да, Вика же у нас главный эксперт по запахам, у нее самый отменный нюх! Только известно ли ей, как пахнут ЗНАНИЯ? Ладно, прости, я не хотела гадости говорить, это случайно вырвалось, посмотрим, может, и съездим. Я тут перед твоим приходом начала работать над продолжением перевода записок нашего Анри, - сказала Анна, включая компьютер. – Сделала пару страничек, могу для тебя распечатать. Ой, что это! Боже, неужели я вирус подцепила! О, нет! Только не это! Какое счастье, что я теперь всю свою работу дублирую на «флэшку», жизнь меня этому научила, и тебе советую…
     - А, - беззаботно махнула рукой Люля, - у меня в домашнем компьютере ничего серьезного нет, так, одни записки сумасшедшего, а на работе за этим сесадмины следят, пароль поставили такой, что фиг кто вскроет! Хотя, может, ты и права, надо бы архивы сохранить отдельно, а то они много места занимают.

     - Так, одну дамочку пощипали, посмотрим, есть ли тут что-нибудь ценное для нас, - сказал Паоло, вполне довольный результатом «вскрытия» компьютера Анны. – Как говорят в России: мастерство не пропьешь!
    - Пресвятая Дева, - помощник Папского престола «возвел очи горе», - вы просто напичканы всевозможными пошлостями! Такое впечатление, что менталитет русских вы изучали в компании бродяг и алкоголиков, а не получили в свое время образование в иезуитском колледже, которое предусматривает наличие хоть каких-то манер.
     - Любую страну надо изучать в естественной, так сказать, природной среде, чтобы быть ближе к простому народу, - назидательно ответил Паоло, считая, что его профессиональный успех позволяет, хотя бы несколько минут, постоять на «одной доске» с руководством.
     - Хорошо, не будем тратить время на пререкания, что там? Читайте…

     «…Ненаглядная моя матушка, как часто вдали от Вас я вспоминаю наш милый дом и всех его обитателей. Здесь, в пустыне, особенно остро ощущаешь свое одиночество. Мне, порой кажется, что я вообще один на целом свете, и у меня нет ни родных, ни близких, ни друзей, ни единоверцев. В такие моменты я стараюсь обращать свой взор на самые дорогие моему сердцу воспоминания детства. Помню, как я любил приходить в хранилище раритетов, с которыми вы работали, вдыхать волшебный аромат знаний, от них исходящий. Мне кажется, что я по одному только запаху мог бы обнаружить библиотеку, куда бы ее ни переместили».

     - Вот бы нам заполучить этого Анри! Давно бы уже отыскали книгохранилище, - захохотал Паоло. – Скомандовали бы ему: «Куш, Анри, куш!», и дело в шляпе.
     - «Куш», к вашему сведению, это команда легавой собаке: «лежать». И вообще, прошу вас не прерывать чтение и избавить меня от ваших невежественных комментариев. 

     «…Меня всегда приводило в восхищение, сколько всевозможных сведений хранится в Вашей памяти! Благодаря Вам, я, например, узнал, что кодексы, пришедшие на смену свиткам, сильно облегчили процесс чтения. Ведь их не нужно держать двумя руками, что сильно осложняет дело. Люди в прежние времена вообще не умели читать «про себя», а произносили текст вслух, или тихо шевеля губами. Как забавно это, должно быть, выглядело со стороны! Да и времени поглощало гораздо больше. Ведь всю информацию, изложенную в свитке, надо было, по мере чтения, удерживать в памяти, а потом, в случае необходимости, разворачивать его снова, чтобы найти нужный абзац или строчку в тексте. Конечно, хранение фолиантов занимает больше места, зато увеличивает срок жизни того или иного сочинения.
     При воспоминании о книгах, размышления мои обратились к понятию «невежество», в том смысле, как его понимали гностики. Некоторые теперь думают, что это слово означает отсутствие знаний по тому или иному вопросу, более того, полное не желание их обрести. Но что есть набор сведений о законах физического мира! Просто информация, и не более, в то время как в трудах одного ученого мистика гностического толка говорится о том, что термин «невежество», конечно же, не имеет никакого отношения к нашему миру и отлично укладывается в рамки космогонического учения катаров, подтверждая еще раз общность наших воззрений на добро и зло.
     В его писании сообщается, что наш мир не был создан Богом, а сотворен демиургом по имени Иолдобаоф. Адама лепили триста шестьдесят пять ангелов и демонов, но он до тех пор оставался немым и недвижимым, пока его творец не дунул ему в уста силою Матери-Софии. Тварь ожила, и сразу стало очевидно, что Адам мудрее и умнее своего создателя. Тогда, чтобы заставить его забыть о Божьей искре, доставшейся ему через Мать от Всевышнего Бога, демиург позаботился навязать Адаму в удел судьбу, будучи озабоченным которой, он утратит знание о своем божественном происхождении. Икра Божья так глубока была запрятана в его душе, что он постепенно и вовсе утратил память о ней. Это и есть суть невежества – полное забвение о своей причастности к Небесам и Богу. Разве может быть наказание для человека страшнее этого!?

     …Довольно утомлять Вас своими философическими рассуждениями, полагаю, для Вас представляет больший интерес мое физическое здоровье и бытописание, а не наши религиозные доктрины и их корни. Это Вы знаете не хуже меня.
     Ежедневная физическая работа на свежем воздухе, а так же здоровая пище всегда в определенное время сильно укрепили мое тело и закалили дух. К тому же, мой временный работодатель оказался отличным рассказчиком, память которого хранит множество притч и легенд того времени, когда в этих местах проживала секта ессеев. Задолго до рождения Иисуса был среди них некий Учитель Праведности, коего они почитали Мессией. Хотя, как объяснял мне мой вновь обретенный друг, мистический иудаизм вовсе не привязывает понятие «Мессия» к какой-нибудь конкретной человеческой личности. Это лишь «свет, возвращающий к Источнику». Я пока не очень хорошо разобрался в этой их доктрине, но при первой же возможности продолжу свое обучение у моего учителя».

     - На этом пока все, - радостно сообщил Паоло, - признаться, я устал читать всю эту тарабарщину! Ничего для нас ценного в этом куске не содержится. Где же они хранят дневник? Выкрасть бы его и делу конец. Вот ведь как умело шифруются! Ну что, будем вскрывать объект номер два? Завтра утром наша ученая дамочка включит свой агрегат, а тут-то ее будет ждать большое потрясение!
     - Не болтайте лишнего, у нас еще может не получиться! А что касается дневника, то он мне нужен немедленно!

     Люля привычным нажатием кнопки «оживила» компьютер и пошла налить себе чашку чая, чтобы не смотреть тупо, как он загружается. Сделав глоток и глядя на засветившийся экран, она вдруг открыла от изумления рот, не в силах вымолвить ни слова. Прямо на ее глазах с него исчезла директория «АРХИВ», словно ее кто-то стер тряпкой.
      Дрожащими руками Люля схватила свой мобильник и несколько раз гоняла по списку имен и фамилий не поддающийся управлению курсор. Наконец, выбрав нужный номер, заорала в трубку не своим голосом:
     - Митя! Беги скорее ко мне! Архив украли! Спасай остальную информацию, а то мне конец! И у сестры вчера все осыпалось…, вирус какой-то напал…
     - Троян, он и в Африке троян, - назидательно констатировал системный администратор Митя. – Все, гугуци вашему архиву, затерли уже, паразиты. Остальное спасено, я успел перекинуть, срочно меняем пароль, придумывайте и настучите сами вот тут, в рамочке, я отвернусь.

     - Так, - удовлетворенно проворковал помощник Папского престола. – Прочти мне, что мы там раздобыли, чтобы убедиться…
     - В первом файле речь идет о гемофилии В, при которой нарушено производство белка, отвечающего за свертываемость крови, так называемого, «фактор IX». – Паоло бегал по строчкам глазами, силясь точно передавать научную информацию. – Дальше совсем туманно, буду читать дословно: «Так как заболевание вызвано наследственной рецессивной мутацией а Х-хромосоме, обычно гемофилией В, как и видами А и С, болеют только мужчины (примерно один из тридцати тысяч человек). Таким больным необходимы инъекции…
     - Довольно, - прервал его руководитель, - дальше я сам ознакомлюсь с содержанием файла, а то вас слушать – сущее наказание. А что во второй папке?
     - Ок-си-то-цин какой-то, - по складам произнес Паоло. – Читать?
     - Пару строк, чтобы понять, какую ценность представляет собой эта информация.
     - Так, так, так, - забормотал Паоло себе под нос, - тут сплошь научная терминология, а, вот, это более-менее понятно, хоть человеческим языком написано: «Психологи давно предполагали, что дети, лишенные контакта с родителями сразу после рождения, рискуют на всю жизнь остаться ущербными в эмоциональном, психическом и социальном отношении. Даже обретение повой полноценной семьи и любящих приемных родителей не гарантируют полной реабилитации, если ребенок провел один-два года в приюте».
     - Нет, - решительно приостановил словесный поток помощник Папского престола, - меня это решительно не интересует, так как я не намереваюсь в ближайшее время усыновлять сирот. Можете стереть.
     «Ну, уж нет! – Подумал Паоло, - если тебе не надо, может мне пригодиться. Толкну какой-нибудь фирмешке психоаналитиков. Все – бабки! Зря, что ли я пластался? В Ватикане много не заработаешь…».
    
                Правило «синего быка»
 
     За всю свою, богатую перипетиями жизнь, Анна выработала некую шкалу, с помощью которой классифицировала все происходящие с ней события по вероятностной частоте. Она была человеком рациональным и не желала искать манифестацию кармы там, где все можно было объяснить с помощью логики и здравого смысла. В начале списка шли те, мелкие недоразумения, которые могли произойти в любой момент, и, хотя немного огорчали, но не озадачивали. Затем, следовали маловероятностные происшествия, вызванные кармическими причинами, до которых при определенном усилии можно было все же докопаться, хотя бы во время медитации. Завершал этот ряд случай просто беспрецедентный, которому она условно присвоила название «Правило синего быка». Это абсурдное словосочетание должно было подразумевать событие совершенно невозможное, фантастическое, какое приравнивалось к чуду, и на первый взгляд вовсе не должно было случиться, просто потому, что не могло случиться никогда, но, тем не менее…
     Вместе с квартирой Анна унаследовала от тетки остановку из «древтрестовской» мебели, небольшое количество антикварного фарфора и обширную библиотеку ее мужа, доктора экономических наук. Сочинения эти давно устарели, как морально, так и физически, и кроме едкого назойливого запаха пыли, источаемого ими и проникавшего повсюду, занимали массу дефицитного пространства. При этом те книги, которые она перевезла с собой со старой квартиры, и которыми должна была часто пользоваться по роду своих занятий, до сих пор лежали в связках и коробках, ожидая своего часа. Анна все мечтала выбрать время и совершить налет на книжные полки ученого родственника с тем, чтобы пристроить их в какой-нибудь институт, подвизающийся на хлебной ниве экономики, и с благодарностью принявший бы их в дар. Наконец, такой объект был найден, и Анна назначила день, когда библиотеку можно будет вывезти всю целиком. Уже само такое событие занимало по ее шкале вероятности почти предпоследнее место.
     После ухода Люли, Анна сходила в ближайший магазин и выпросила десяток коробок из-под винно-водочных изделий, показавшихся ей наиболее способными выдержать вес «макулатуры», как она про себя именовала библиотеку тетиного мужа. Вооружившись ведром с водой и чистым обтирочным материалом, Анна брала с полки каждый экземпляр, и тщательно протерев сначала влажной, потом сухой тряпкой, аккуратно складывала в припасенную тару. Действовала она машинально, даже не давая себе труда прочитать название очередного сочинения, оказавшегося у нее в руках, так как волновало ее лишь одно обстоятельство: хватит ли места для всего количества книг.
     Наконец, очередь дошла до небольшого, но весьма увесистого томика, аккуратно обернутого плотной пергаментной бумагой. Что-то привлекло внимание Анны к этой книге. Во-первых, ей показалось странным несоответствие ее размера и веса. Во-вторых, Анна никогда не оборачивала книги бумагой, считая это неуважением к имени автора, и потому решила, что пергамент необходимо снять. Каково же было ее изумление, когда под ним она прочла название тисненое золотыми буквами на обложке из тонко выделанной воловьей кожи: «Евангелие». Перевернув ее дрожащими руками, она увидела на титульном листе замысловатую красную печать, на которой с трудом разобрала факсимиле на древнегреческом языке «Зоя Палеологиня». 
     «Откуда она тут? Я думала, что среди этих сочинений главная ценность Адам Смит! – растерянно вопрошала пространство Анна, чувствуя, как ей навстречу во весь опор мчится «Синий бык». – Теперь ведь и спросить не у кого…, как это не у кого? А мама? Может быть, она что-то знает? Куда бы его спрятать? Как вообще ЭТО можно было держать здесь! Я же могла не затевать уборку, а просто сложить все в коробки как попало и отдать! Надо притормозить вывоз, вдруг еще что-то обнаружится, а заодно проверить то, что я уже успела упаковать. Нет, дома такой раритет держать нельзя! Значит, библиотека – это не легенда, она действительно существует! Или существовала…, срочно звоню матери, и прошу приехать. Так вот что имела в виду тетя Тата, когда сказала мне перед смертью, указав на книжные полки: «В этих книгах все твое богатство, Аннушка!», а я еще тогда решила, что она бредит! Ведь в вопросах экономики я даже на Еву Смит не потяну, не то что - на Адама!».

     - Мама, - стараясь быть как можно более спокойной, спросила Анна, взяв в руки Евангелие, - ты случайно не знаешь, откуда у Таты эта книга?
     - Значит, я была права, когда не поверила, что оно стоит так дешево, наверное, она не нашла выгодных предложений, - ответила та, начав выразительно шмыгать носом.
     - Только, пожалуйста, не надо разводить сырость! – Воскликнула Анна более резко, чем намеревалась, всеми силами пытаясь сдержать нарастающее раздражение, чтобы не угодить в капкан привычной «структурки», которая всегда имела место в ее отношениях с дорогой родительницей.
     - Это аллергия, - жалобно объяснила мать, - на пыль, ты же знаешь, как плохо я ее переношу!
      - Да, знаю! – Сказала Анна с нажимом, так как ей было прекрасно известно, насколько неисчерпаемой и опасной могла стать тема «Пыль по всей квартире». – Не уходи от ответа на мой вопрос, пожалуйста.
    - А я и не собираюсь! – Воскликнула мать с вызовом. – Я всегда подозревала, что моя сестра лжет! Я консультировалась по поводу цены, а она сунула мне жалких три тысячи сертификатов, кстати, они все ушли на тебя! Я сразу поехала в «Березку» и накупила тебе шикарной одежды, откуда, по-твоему, взялись те кожаные брюки и шубка под леопарда? Из воздуха? Нет, моя дорогая! А, между тем, себе я даже на колготки денег пожалела!
     - Я же не об этом тебя спросила, - сделала Анна жалкую попытку повернуть разговор в нужное ей русло.
       Однако мать было уже невозможно остановить, вступив однажды на скользкий путь «признательных показаний», она с воодушевлением облегчала душу.
      Обычно Анна сразу «отключала» слух в подобных разборках, но на сей раз, она сконцентрировала все свое внимание, чтобы не пропустить невзначай в этом словесном водопаде важную информацию.
     - Это семейная реликвия, доставшаяся твоему отцу по наследству. Когда он от нас ушел, я осталась без средств к существованию, а тебя надо было кормить, одевать, учить музыке, языкам, чтобы ты смогла составить себе приличную партию. Для этого тебя должны били принимать в компании золотой молодежи, а там встречают по одежке, или ты забыла? Кто бы обратил внимание на такую мокрую курицу, которой ты в то время была!
     - Но ведь папа нам всегда помогал, по-моему, он давал достаточно денег на мое содержание, - слабо возразила Анна.
       - Что он нам давал! Жалкие гроши, которых только и хватало, чтобы не пойти по миру! Тогда я поставила ультиматум: или ты выплачиваешь нам крупное единовременное пособие, или я иду в партком Генштаба, и ты вылетаешь с работы быстрее собственного визга.
     - Бедный папа, - прошептала Анна. – Он так любил меня…
     - И что мне от такой любви? Репетиторов на нее не наймешь. Тогда он и принес мне эту книгу. Однако просил не продавать без крайней нужды. Но я не собиралась ждать, когда наступит черный день, ты же знаешь, я люблю действовать на опережение! Провела осторожно консультации, не сообщая, что книга у меня, тебе же известно, как легко облапошить одинокую женщину с ребенком на руках! Сама побывала в моей шкуре! Я, конечно, прекрасно понимала, что за настоящую цену ее не продашь, а тут Тата с мужем вернулась из долгосрочной командировки в Швецию. У них-то тогда денежки водились, к тому же бездетные…, вот я к ней и обратилась за помощью, думала: кому довериться, как не родной сестре! У Таты, конечно, губешки-то задрожали. «Сколько ты за нее хочешь? – спрашивает». А я ей: «Оцени свои возможности, с учетом, что мне надо еще дочь на ноги ставить». Она мне тотчас сунула валюту и сказала, что это все, что у нее есть. Врала, конечно, да что мне оставалось делать. Я взяла, но подумала, что Тата книгу продаст раз в пять дороже, а то и больше, у нее же полно знакомых иностранцев было. Только после этого мы перестали с ней общаться, должно быть, ей стыдно было мне в глаза смотреть за то, что она у меня за гроши такой раритет приобрела. Спасибо, что тебя облагодетельствовала, квартиру оставила, хотя, кому еще-то? Не государству же отказывать кровно нажитое добро? Дай мне воды, только чашку помой прежде, а то ты, наверное, пыли везде натрясла.
     Когда мать была уже в дверях, Анну вдруг осенило:
     - Мама…, а это Евангелие только папино наследство? Ведь у него был брат, Люлин отец, и двоюродная сестра, мать Маргариты? Может быть, им тоже что-то досталось из старых книг, или ты должна была выплатить причитающеюся им долю из этих денег, которые дала тебе тетя Тата?
     - Понятия не имею! Раз твой отец, умирая на твоих руках, ничего тебе не сказал и на смертном одре никаких распоряжений не отдал по этому поводу, значит, никому мы ничего не должны. Если это и общее наследство, то все осталось на его совести.

     Анна, совершенно измотанная разговором с матерью, без сил опустилась в жесткое продавленное кресло дяди, которое обычно старалась обходить стороной из опасения, что оно рассыплется под ней в прах. Ей не давала покоя одна мысль:
     «Почему, - думала она с тоской, - стоит мне встретиться с матерью, как все успехи, наработанные долгими годами медитаций и духовных практик, мгновенно ухают в эту пропасть, которая нас разделяет с самого детства? Словно свет в черную дыру…, и я ничего не могу, (или не хочу?) с этим поделать? Туда кануло так много моих желаний и надежд - от самых простых до самых заветных и возвышенных. Сколько комплексов я заработала с ее подачи! Мне так всегда хотелось поскорее вырваться из-под этого железного материнского диктата, что я и замуж-то выскочила, главным образом потому, чтобы только поскорее уехать из дома. Сбежать от матери, чтобы не слышать больше ее менторского тона, каким она начинала почти каждый разговор со мной: «Я считаю, что для тебя будет намного полезнее, если ты…». Сейчас я, конечно, понимаю, что наши с ней «нестыковки» кармические, но это мне совсем не облегчает общение с матерью. Уж сколько раз я медитировала на эту тему, и все без толку! Ладно, - волевым усилием Анна взяла себя в руки. – Надо четко продумать дальнейший порядок действий. Первым делом, необходимо найти специалиста по византийской литературе того периода, чтобы перевести Евангелие и определить дату его создания. Скорее всего, это список с гораздо белее раннего текста, может быть, даже прижизненного! Потом узнать у девчонок, нет ли у них такого наследства? Завтра позвоню Люле, сегодня уже сил нет никаких. Одно радует, что не надо упакованные книги перебирать, сейчас затолкаю остальные, как есть, и пусть забирают люди, раз договорились! Что, «синий бык», пора тебе возвращаться в стойло, или ты еще не набегался?».

     Поздно вечером, когда коробки с книгами, наконец, увезли, и Анна с удовлетворением оглядела пустые чистые полки, как вдруг ей в голову пришла одна мысль. Бормоча себе под нос: «Физическое тело – в хлам, ментал – вдребезги, быстро побьемся!», она уселась в привычную для нее медитативную позу. Зажав между ладонями с широко растопыренными пальцами свою бесценную находку, Анна закрыла глаза. Она умела управлять своими внутренними темпоральными потоками,  определяя по скорости течения времени,  какой энергетический центр в данный момент включался в работу.

     …Софья не доверяла русским мастерам. Что могли знать эти необразованные, грубые плотники, всю свою жизнь имевшие дело с одним только деревянным материалом, о том, как следует хранить бесценную библиотеку, которую много веков собирало не одно поколение правителей Восточной Римской Империи? И это в деревянной Москве, где то и дело случались пожары! Византийская принцесса призвала итальянского архитектора Фьораванти, и лично следила за тем, как продвигаются работы по строительству либерии. Для хранения библиотеки под Кремлем был построен подземный ход и каменный бункер для книг. В тайну этого хранилища посвятили только самых верных слуг и нескольких великих князей, заслуживающих особого доверия.
     Софья не могла положиться на волю случая и подвергнуть уничтожению бесценные сочинения, которые привезла с собой - труды великих греческих философов и поэтов, но более всего супруга Великого Московского князя Ивана Третьего дорожила Евангелием, которое написала любимая ученица и неразлучная спутница Спасителя Мария Магдалина.
     Сегодня Зое было особенно тоскливо, сидя бод большим старым ясенем, она с умилением вспоминала далекую родину, и не услышала шагов римского легата Антония, который осторожно, чтобы не мешать размышлениям госпожи, приблизился к ней со спины.
     - Почему они прозывают меня «ведьма всея Руси»? – Спросила она с недоумением своего верного спутника, сопровождавшего ее от самого Рима, где она проживала все последнее время после смерти отца, находясь на попечении Папы. - Как безгранично их невежество! Конечно, я верю в магию, и даже пользуюсь иногда ею в решении политических вопросов, но это скорее женская хитрость, уловки ума. В жизни я знаю, что магия без Слова мертва, а Логос нельзя употреблять всуе…
     - «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познание, умножает скорбь», - ответил Антоний строкой из Екклесиаста. – Они тебя не понимают. По их представлениям ты обладаешь слишком большими знаниями, а столько знать может только колдунья или чернокнижница…».

     Анну вывел из медитации назойливо дребезжащий телефонный звонок. Она поняла, что придется взять трубку и, горько пожалев, что не отключила его заранее, нехотя поднялась с дивана.
      - Ты меня осудила, или мне показалось? Я считаю, что для тебя будет намного полезнее, если ты…
     - Прости, мамочка, я уже сплю, умоталась с этими книгами, завтра поговорим.

                «Не поможет богатство в день гнева…»

     - Почему ты мне первой не сказала, что едешь в Америку? – Пеняла Вика сестре по телефону. – Побежала в первую очередь Анне докладывать! Обидно очень, что ты так ко мне относишься…, я, так, тебе все выкладываю как на духу, а ты…, ладно, ладно, в другой раз я тоже буду скрытничать.
     - Не обижайся, лап, - изо всех сил оправдывалась Люля. – Я сама только вчера об этой поездке узнала, а ты тетю Лару провожала. Я после конференции заехала к Анне, и, понимаешь, не могла скрывать, что еду. Это было бы уж совсем неприлично, все-таки в моей жизни такие события не часто случаются. Я хотела предложить смотаться завтра в Щадрино, у меня библиотечный день, а то потом времени совершенно не будет, надо собираться, кое-что прикупить по мелочи…, на работе кое-какие хвосты пообрубать.
     - Не знаю, вечером позвоню, - резко оборвала разговор Вика и отключила мобильный.
     «И что она так раскипятилась, - недоумевала Люля. – Яйца выеденного не стоит, а она прямо в бутылку полезла!».
      Однако если бы Люле были известны все обстоятельства дурного настроения сестры, она поняла бы, что у той есть все основания пребывать в отвратительном расположении духа. У банка, в котором Костромины хранили все свои сбережения, отозвали лицензию, и бедняги были буквально на грани разорения.
     Тем не менее, Вика вечером позвонила и согласилась принять участие в поездке.
     Анна почти не спала в эту ночь, и все никак не могла решить: рассказать сестрам о своей находке сразу, или повременить немного, дождавшись подходящего повода.
     «Вика, разумеется, мне не поверит, мол, как это тебе тетя Тата ничего перед смертью не сказала о таком сокровище? С другой стороны, тут важно не затягивать слишком долго с откровениями, иначе потом будет совсем неудобно. Нашла, промолчала, и вдруг нате вам! Ладно, все проблемы надо решать по мере их поступления, как гласит народная мудрость. Посмотрим, что даст наша поездка, и в каком настроении будут пребывать девицы».
     Разговор не клеился и за всю дорогу сестры, словно нехотя, перебрасывались лишь незначительными фразами. Они даже не обсудили, стоит ли заходить в дом к родственникам, чтобы «навести мосты» или просто осмотреть место, где прежде был склеп и ничего особенного не предпринимать. Вика метнула пару копий в сторону наряда Анны, обозвав его «подходящей винтажной экипировкой для посещения погоста», но та оставила без внимания ее едкий выпад, и пыл Вики быстро сошел на нет. С Люлей она поздоровалась очень сухо, но в электричке немного помягчела и, устроившись на плече сестры, мирно проспала полпути.

     К великой радости, женщины обнаружили, что старое кладбище приведено в относительный порядок, но на дверях церкви висел огромный амбарный замок. Видимо, епархия еще не нашла замену отцу Михаилу.
     - Совершенно не понимаю, для чего мы, собственно, сюда явились? Убедиться лишний раз, что склепа нет? – Усмехнулась Вика. – И так было ясно, что ловить здесь нечего.
     - Вот тут на могильной плите можно разобрать, что под ней какая-то Глафира похоронена и даты жизни. Только фамилию не разобрать, все буквы землей забились, помыть бы его. – Сказала Анна, склоняясь над невысоким мраморным довольно грязноватым камнем. – Возможно, окажется, что это мать того самого Анри, тогда к ней можно прах его и подхоронить. Дать кому-то на лапу, может, в местной администрации, даже не знаю…, как вы считаете?
     - Неизвестно еще, сколько они заломят! – Пробурчала Вика, - тому дать, сему дать, всем не дашь и не надо к этому стремиться.
     - Можно обойтись без пошлых намеков? - Одернула ее Анна. – У тебя, кажется, денег еще никто не просил.
      Видя, что разговор может принять нежелательный поворот, Люля спросила:
     - А к родне-то пойдем?
     В этот момент они услышала за спиной чей-то молодой звонкий голос:
     - Женщины, вы кого-то ищите? Я вас помню, вы здесь были, когда отец Михаил умер.
     Сестры обернулись на оклик и поздоровались вразнобой. Неожиданно Люля вспомнила, почему в тот день ей показалось знакомым лицо этой девушки, и она спросила:
     - А вы не родственница Маргариты Михайловны случайно?
     - Дочь, ой, а вы знали маму Риту? А хотите, я вас чаем напою, тут близко, я все равно на обед бегу. Меня Яна зовут.

     - Значит, мы в родстве! – Счастливо воскликнула Яна. – Ой, как замечательно! Так, это вы тогда приходили, а я вас даже в дом не пустила, стыдно-то как. У нас цыгане иногда безобразничают, вот мы и осторожничаем, а вообще-то народ тут добрый, приветливый. Может, вы хотите что-то взять на память о своей сестре? Я отдам, мне не жалко!
     - Что вы, что вы, - замахала руками Люля.
     - А у вас случайно не осталось от тети каких-то книг? – Осторожно спросила Анна. – Каких не жалко, старых, ненужных…
     - Не-а, - беззаботно махнула рукой Яна, - я все в школьную библиотеку снесла, она стихи любила, а одну книжку с крестом на обложке в кожаном переплете отцу Михаилу подарила, он обрадовался, сказал, что она церковная, наверное, только на греческом языке, так, я думаю, у него и лежит, если не украли. Залезли к нему в дом, уж не знаю, смог ли он понять, что там написано? А знаете что, у меня рисунки сохранились. Мама ведь хорошо рисовала. Там много, еще детские даже есть. Все думала, куда бы их отдать, выкинуть – рука не поднимается. Я сейчас принесу, выберете себе что-нибудь на память. А хотите – берите все!

     - Я как-то не поняла, почему ты про книги спросила? – С подозрением поинтересовалась Вика. – Тебе что, своих мало? И так дышать в квартире нечем, я бы на твоем месте весь этот хлам на помойку снесла. Мы с Костроминым макулатуру разную в гараж отвезли. Да и то он грозится все выкинуть.
     - Это вы напрасно, - осуждающе ответила Анна, - поторопись несколько. А спросила я про книги вот почему. – И она рассказала сестрам все без утайки про чудесное обретение Евангелия.
     - Что-то я не очень усекла, - спросила Вика после продолжительной паузы. – Чье это было наследство: твоего отца или наших отцов?
     - Если судить по рассказу Яны, - рассудила Люля, - то в семье все получили по такому раритету, значит, у нашего папы тоже должна быть какая-то книга из библиотеки Софьи Палеолог. Я, конечно, спрошу у мамы, но что-то у нее в доме я никаких уникальных изданий не видела, хотя убираться к ней езжу каждую неделю, и книги на полке протираю регулярно.
     - Может, она ее давно продала? И вообще, я подозреваю, что Евангелие это было дано на обоих братьев. А потому у меня есть предложение: продать его подороже и деньги поделить на троих. Только надо сначала провести маркетинг, как положено. Может, на аукцион Сотбис выставить.
     После этих слов в воздухе повисла зловещая тишина. Первой ее нарушила Анна:
     - Сколько ты хочешь? – Спросила она жестко, глядя в упор на Вику. – Я лучше все продам, но не эту книгу. Запомни, девочка, чтобы я больше об этом не слышала! Ты понятия не имеешь, какова ее цена! Вернее, цены ей просто не существует! У тебя, по-моему, денег достаточно на свои капризы.
     Не дожидаясь ответа, Анна резко развернулась на каблуках и почти побежала к электричке, оставив Люлю и Вику одних.
     - Я же просто внесла предложение, на мой взгляд, конструктивное. – Пожала плечами Вика. – Пошлю, конечно, Костромина в гараж, пусть пороется, может, и мне что-то досталось из наследства. Просто мы сейчас на мели…, понимаешь, банк наш лопнул…
     «Для каждой рыбки свой крючок, - с грустью подумала Люля, - на тот, что годится для карася, акулу не поймаешь. Обидно, что все так вышло…, а с рисунками-то что мне делать?».

     Вечером, устроившись с комфортом на диване, Люля разложила перед собой нехитрые Ритины пейзажи. Тут были в основном виды Щадрино, пруд, лодочка, веранда, обвитая плющом, церковь со старым кладбищем. И вдруг, ее, словно ужалили:
    «Вот он – фамильный склеп! – Воскликнула она на всю квартиру. – Конечно же, он тут был прежде, именно такой, как его изобразила Рита. А вот и подпись: тысяча девятьсот пятьдесят восьмой год. Надо звонить девчонкам! А смысл? Что нам это дает? Только то, что мы правы в своих догадках, но в реальности склеп уже не существует. Конечно, трансформаторная будка может стоять на его фундаменте, но не станут же ее сносить по нашей просьбе. Мало ли что придет в голову трем сумасшедшим теткам! Стоп! Анри писал в своем дневнике про подземный ход от склепа, но в какую сторону он идет? Если есть вход, то должен быть и выход! Или не должен? Может, он и есть где-то в окрестностях, искать замаешься. Хотя… можно походить, присмотреться, но это уж, когда вернусь. Сейчас, правда, аппаратура всякая существует, чтобы не копать, а просто вести, как пылесосом по поверхности земли и на экране компьютера все видно. И где же мы ее возьмем? Нет, все, я об этом больше не думаю!».

     Анна еще довольно долго пылала праведным гневом, однако ей удалось взять себя в руки, и она переключила свои мысли на проблему сохранности бесценного раритета.
     «Дома лучше не держать, надо нанять ячейку в банке и хранить там вместе с дневником Анри. Постараюсь его перевести побыстрее, там совсем немного осталось, и спрячу. Это же надо такое сказать! Продать! Вот торгашеская душонка – только бы денег наскирдовать, неужели не хватает? Одета как кино-дива, дом – полная чаша! Все! Прекращаем внутреннюю болтовню! Я больше об этом не думаю!».

     Придя домой, Вика немедленно снарядила экспедицию в гараж.
     - Ищите старинные книги! – Приказала она своим мужчинам. - Только внимательно, пропустите – вам же хуже! Каждую пересмотрите! Каж-ду-ю! Благо их тут существенно меньше, чем в Ленинке, не умаетесь.
     - Мам, а как они хоть выглядят? С «ятями»?
     - Понятия не имею, кажется, на греческом языке должны быть. Переплет, скорее всего, из кожи. Если обнаружите что-то похожее, немедленно предъявляйте мне!
     - Мам, я, кажись, нашел, во, гляди, такая?
     Всю дорогу из гаража Вика размышляла о своей находке.
     «Этим курицам – молчок! Буду искать выход на Сотбис! Как хоть она называется? Не поймешь, что тут написано, вроде Платон… Ат-лан-тида. Полезно иметь высшее образование, мама была права. Хоть и не Евангелие, но тоже неплохо. Надо Маринку «зарядить», у нее все схвачено, и нечего здесь думать! Иначе нашему бизнесу капец!». Неожиданно из книжки выскользнул на пол машины листок бумаги. Вика подняла его с некоторой опаской и прочитала:
     «Завещаю моим девочкам Людмиле и Виктории, Ваш папа».

                Все имеет свои границы, кроме глупости и жадности

     - Су-у-ушай, я такого папика на днях склеила! – Маринка мечтательно закатила глаза, - законный брак, между прочим, нам светит. Просто половой ганслер какой-то! Итальянец, душка, богатый и совсем не жмот.
     - Светит обычно срок, а не брак. Так уж и гангстер, по сравнению с нашими мужиками, любой состоятельный иностранец таким покажется, - фыркнула Вика, - у нас все, кто бизнесом занимается, ни на что большее уже не годятся. Так трясет – никакого секса не захочешь. А они, не успеют достичь фертильного возраста, сразу начинают за баблом гнаться.
     - Какого возраста? Фиктивного? Разве такой бывает?
     - Ну, половозрелого что ли, так Люлька обычно говорит, она же у нас шибко ученая, в Америку на конгресс едет. – Вика обиженно поджала губы. – Ничего, скоро они у меня все утрутся! Богатый, говоришь, щедрый? А не захочет ли твой жених купить у меня редкую книгу? Оч-чень редкую, он на ней может целое состояние себе сколотить.
      - Кни-игу, - разочарованно протянула Марина, - кто сейчас читает книги! Все с планшетами ходят, или в мобильник загоняют.
     - Глупая ты, такие книги покупают не для того, чтобы их читать!
     - А что еще можно с ними делать?
     - Их можно просто иметь у себя, это уже престижно! Я тебе напишу на бумажке, а ты ему только покажи автора и название.
     - Ладно уж, давай свою записку, чего ради подруги не сделаешь. Даже книгами пойдешь торговать.
     - Только больше никому ни слова! Поняла?
     - Ну, поняла, да мне как-то по барабану. Думаешь, кому-то это интересно, чтобы я стала рассказывать, меня и слушать не будут, мои друзья книгами не интересуются, видио же есть. Парнушки разные, это гораздо круче!
     - Погоди, а как же вы с ним объясняетесь? – Пришла вдруг в голову Вике естественная мысль. – Ты же ни одного иностранного языка не знаешь?
     - Он на русском лучше меня шпарит!
     - Это не мудрено, - вздохнула Вика, а про себя подумала: «Наверное, он такой же итальянец, как моя бабушка китайская императрица, ладно, рискнем, за спрос не бьют, платежи на носу…».
     - Чао, бамбино, как говорит мой папик, - очаровательно улыбаясь, сказала Марина, стоя в дверях. – Он меня учит по-итальянски, еще я знаю «прэсто».
     - Здорово! Скоро сможешь давать уроки итальянского, все кусок хлеба на черный день…
    
     Анна твердо решила закончить, наконец, перевод дневника Анри.
     «Сколько можно тянуть, осталось-то совсем чуть-чуть. – Уговаривала она себя. – Своей работы полно…, а меня прежние обязательства за душу тянут, тем более что сама вызвалась, никто за язык не тянул.
     Пока с текстом Евангелия не понятно, что делать. Отсканировать надо, хоть одну страничку, да показать кое-кому. Опасно, конечно, начнут спрашивать: что, да откуда? Хорошо бы легенду подготовить правдоподобную…, ладно, это не горит, столько лет стоял на полке, повременим еще немного. Ведь никогда не знаешь, какие последствия может иметь то или иное событие твоей жизни, как говорится: знал бы, где упасть…. Еще неизвестно, чем этот перевод обернется в перспективе…, вдруг то, что мы там обнаружим, перевернет все наши представления о Нем с ног на голову, и даже о самом христианстве!
     Эзотерики говорят, уровень мышления определяется способностью предвидеть грядущие события, это присуще человеку даже на уровне клеток. У каждой из них есть своя реликтовая память и свои пророки. Каждая живая клетка обладает собственным внутренним временем и способностью общаться с другими на уровне вибраций, что называется, «сопереживать» друг другу. Кроме раковых, разумеется, вот уж эгоизм в чистом виде! Тогда получается, что, чем богаче жизненный опыт предыдущих воплощений, тем мощнее и разнообразнее энергетика человека в настоящей жизни. Стоп! Оставим «размышлизмы», мозг готов молотить, что угодно, только бы не работать! Что тут у нас?».

     «…Милая матушка, какие только мысли не посещают меня в пустыне. Здесь даже время течет иначе! Если раньше оно представлялось мне водным потоком, - порой бурно мчащимся по своему руслу, порой, медленно, словно нехотя, текущим по нему, - то теперь я воображаю себе жизнь человеческую подобием каньона, который постепенно заполняется водой. И у каждого из нас размер и глубина этого резервуара свой собственный. Вот, ты живешь, воды времени поднимаются в берегах все выше и выше. Иногда ты можешь нырнуть в них, забираясь в глубины своей памяти, лишь бы хватило… - (о, нет, не воздуха, не сил!) а желания вынырнуть на поверхность! Покинуть эти сладостные недра! Не задохнуться с радостью от тех эмоций, которые вызывают в нашем сердце дорогие образы и воспоминания!

     …Я все думаю, почему наше учение было столь привлекательным для людей? Ведь не одним только бескорыстием, хотя и этого немало! Оно дарит утешение грешникам и уже тем отличается от христианства, каким его постарались представить католики, не дающие никакой надежды на возрождение, отсылающие бедную душу либо в рай, либо в ад. Наша вера понятна и доступна пониманию каждого, как притчи Иисусовы, а ее ритуал несложен и незамысловат, в противоположность католической мессе. Ведь недаром даже простой народ так высоко почитает наших Совершенных, ибо они не только проповедуют, но и исповедуют любовь к ближнему. Это роднит нас с Самим Христом, но именно такое положение дел приводит в бешенство Папу и его приспешников. Нет, мы никогда не помиримся! Они будут истреблять нас повсеместно и во все времена, сколько бы лет не просуществовала наша вера. Если останется на всей Земле, хоть один адепт, который будет продолжать наше дело, он рискует быть подвергнутым уничтожению. Если сохранятся наши потомки, в чьих жилах будет течь хоть одна капля Его крови (Вы понимаете, о чем я говорю!), их обнаружат по делам и помыслам их, и распнут на кресте или сожгут на костре инквизиции. Ведь чистые не означает одну только непорочность помыслов и деяний, а свидетельствует о наследственности и чистоте крови! Инквизиция до умопомрачения боится открыть людям знание о том, что жили, живут и будут жить на Земле прямые потомки Его, и не важно, сколько капель крови Христовой будет течь в их жилах – две или одна...

     …Тайна крови велика есть. Ведь она несет в себе некий небесный образ, частицу Бога, надо лишь ощутить его в себе, отделить от шелухи, позволить вочеловечиться, облечься в плоть, реализоваться. Христос вездесущ, Он обитает в каждой частице жизни, одухотворяя Вселенную. Это и есть Царство, но пока доступно оно не каждому. Все дело в этом «пока», как мне кажется, это и есть тот крохотный лучик надежды, который дарует людям наша вера.

     …Однако если человек избрал для себя стезю исправления, он не имеет права остановиться или сойти с нее, и уже, тем более, поворачивать назад! Иначе он будет на долгое-долгое время повергнут в пучину тьмы и невежества, выбраться из которой могут помочь только Совершенные, Чистые. Есть точка на пути каждого человека, когда надо быть очень осторожным, чтобы тебя не затронуло притяжение зла, заступать за эту черту смертельно опасно, ибо зло обладает огромной привлекательной силой и вырваться из его тенет, вернуться назад почти невозможно. Пропасть сия глубока, даже свет души гибнет в ней, и ни одна его искра не прорывается наружу.

     …Странную вещь услышал я от своего спутника. Как-то он сказал мне: мертвые – это те, кто не постиг науку получения, но и для них не все потеряно, ибо могут воскреснуть».

     - Вот и все! – С удовлетворением воскликнула Анна, и, закрыв дневник Анри, положила его рядом с Евангелием. – Пойду абонировать ячейку!
     Она отыскала в шкафу большую косметичку, которою обычно брала с собой в долгие дальние поездки, завернула обе реликвии в новый белый батистовый платок, и спрятала их косметичку, которую, затем, положила в свою шикарную фирменную сумку.
     «Так надежнее, - приговаривала Анна, береженого Бог бережет». 

     Марина появилась на следующее утро, чем свет. Вика даже умыться не успела.
     - Давай! Живо собирайся! – Завопила она прямо с порога. – Он нас ждет в гостинице, с книженцией твоей!
     - Неужели согласился? И цена его не удивила? – Спросила Вика, начиная опасаться, не продешевила ли она. – Дай хоть зубы почищу!
     - Ты же не целоваться с ним собираешься!
     - Неудобно как-то…, хотя Люля жаловалась, что девочкой ее в Щадрино всегда дразнили, говоря: твой прадед на мужиков ругался не по-нашему и зубы чистил по утрам. Это для них было самое страшное, зачем зубы чистить, не иначе, как христианскую кровь пить собирался. Вампир, да и только! - Она была воодушевлена предстоящей сделкой и опрометью кинулась в ванную, стягивая на ходу ночную сорочку.
     «Эх! Надо было мне больше запросить! – Сетовала она по дороге на свою «скромность». – У меня воображения не хватило, чтобы понять, сколько она на самом деле может стоить. А, плевать! Все равно эти деньги, как с неба свалились, связалась бы с аукционом, вообще не понятно, сколько времени бы это заняло, а людям надо сейчас платить зарплату, налоговая бьет копытом, платежи разные, счета по прошлым заказам, да что там говорить – просто повезло, спасибо Маринке! Дай ей Бог хорошего богатого мужа!».

     Дверь номера открыл благообразный представительный мужчина, любезно сказавший на благозвучном итальянском языке хорошо поставленным баритоном:
     - Chiedre, anziani!
    Марина кинулась на шею хозяину номера, жарко целуя его в губы. Вика робко вошла следом.

      Очнувшись, женщины увидели, что лежат на полу комнаты связанные по рукам и ногам с кляпами во рту. Голова у Вики просто раскалывалась на части. Полового «ганслера» и след простыл, разумеется, она мгновенно поняла, что книгу она больше не увидит. Сквозь гул в черепной коробке в сознание пробилась робкая, но здравая мысль:
     «Хорошо, что живы остались…, мог ведь и в асфальт закатать…».
     За окном уже смеркалось, Вике немилосердно хотелось в туалет, да и живот подвело от голода, так как со вчерашнего вечера у нее во рту не было ни крошки. Неизвестно, как долго они могли бы оставаться в столь плачевном положении, не подоспей «армия спасения» в лице горничной, явившейся приводить в порядок номер после отъезда постояльца. Девица всплеснула руками и заверещала как потерпевшая, но Марина замотала головой, дав понять, что не нужно торопить встречу с представителями правопорядка.
     - Прямо как в том анекдоте…, - начала, было, Марина, едва обретя способность говорить, но поймав на себе уничтожающий взгляд подруги, примолкла.
     Растирая затекшие конечности, Вика предложила горничной всю их наличность, чтобы только та не поднимала шума.
   
     - Где тебя носит целый день? – Воскликнул недовольно Костромин, едва завидев на пороге жену. – Мы жрать хотим, а в холодильнике мышь удавилась! Ты еды купила?
     - С потенциальным покупателем встречалась, не успела даже в магазин заскочить, - как можно более беспечным голосом ответила Вика.
     - Продала? – В голосе мужа звучала такая надежда, что у нее сжалось сердце.
     - Не-а, за такие гроши пусть в Эрмитаже раритеты покупает!
    
                Враги человека – домашние его
    
     За несколько дней до отъезда Люля позвонила маме.
     - Мам, можно я завтра приеду квартиру убирать? – Произнесла она вкрадчивым просительным тоном.
     - Что вдруг среди недели? Я не планировала…
     - Меня в командировку посылают, хотелось бы до отъезда…
     - Ну, если ты не оставляешь мне выбора, то какой смысл спрашивать, приезжай, раз уж тебе так некогда, только учти, надо будет генеральную уборку делать, хрусталь весь перемыть и многое еще другое. А не то, что обычно – по верхам, да кое-как: ширь-пырь-нашатырь и убежала.
     Эта заявка даже порадовала Люлю. Ей очень хотелось выведать кое-что у маменьки, но она знала особенности ее норова: некоторые вещи та обсуждала неохотно, а иных решительно не желала касаться. В любом случае, расспросам должна была предшествовать продолжительная увертюра на самые посторонние темы. Чтобы закончить разговор «за здравие», желательно было начать его «за упокой». Итак, дирижер взмахнул палочкой, музыканты настроили инструменты, публика заняла свои места, увертюра началась.
     - Ты знаешь, Анна, наконец, решила сделать на кухне ремонт и выкинуть из квартиры лишние вещи. – Нейтральным тоном сообщила Люля, чтобы что-то сказать.
     - Тата всегда была жуткой барахольщицей. Я, конечно, у нее дома никогда не была, но могу себе представить, сколько там скопилось старого тряпья и всякого хлама! Небось, еще из дедова дома что-то стащила к себе в норку. Такая пригребущая особа, не вздумай подбирать там ничего, тебе моего добра хватит, когда умру. – Мать скорбно поджала тонкие губы.
     - Но все-таки согласись, Тата поступила по отношению к племяннице очень щедро, квартиру ей завещала, обстановку, книги.
     - А кому еще-то? Анна с ней до смертного часа была, последний вздох приняла, глаза закрыла, ближе любой дочери. Не то, что я, умру – не сразу и обнаружат, тебя не дозовешься лишний раз, Григорий большой уже, ему со мной теперь не интересно. Да, тяжело на старости лет жить одной, стакан воды подать некому.
     Пресловутый «стакан воды» всегда служил некой кульминационной точкой, которая означала, что мать достаточно высказалась по поводу своего сиротства, и можно у нее что-то спросить.
     - Скажи, у нас никогда не было в доме каких-нибудь старинных книг? Может быть, на иностранном языке, к примеру, на древнегреческом или на латыни.
     - Откуда бы им взяться? Мы же не потомки Ивана Грозного!
     «Поди знай, нарочно она так сказала, или случайно произнесла имя первого пришедшего ей на ум государя? У нее ведь никогда не поймешь…, что ж, продолжим игру…», - подумала Люля.
     - Анна на днях отдала книги тетиного мужа в институт один, экономический, пусть люди пользуются, там столько раритетов. Даже одна работа Богданова по экономике с его автографом, представляешь?
     - Тоже мне артефакт какой!
     - Там был и артефакт…, Евангелие старинное из библиотеки Софьи Палеолог, которую она с собой из Рима привезла, когда замуж за Ивана Третьего вышла. Но самое интересное знаешь что?
     - Что же? – Спросила мать несколько настороженно.
     - Оказывается, эту книгу оставил Анне в наследство ее отец! – Выпалила Люля скороговоркой на одном вдохе. – Просто ее матушка требовала продать книгу, а Тата у сестры выкупила и сохранила в своей библиотеке. Это же подлинное сокровище, сейчас она просто бесценна!
     - Теперь понятно, откуда ветер дует! Анна тебе напела, что твой отец тоже должен был оставить тебе нечто не менее ценное. Вот ты и пришла ко мне покопаться.
      - Мама, помилуй Бог! Я все твои книги знаю наперечет, двести раз их протирала, кажется, успела бы заметить. И каждый закуток в твоей квартире мне известен, потому что с тряпкой на коленях облазила! – Люля прикусила язык, боясь, что зашла слишком далеко.
     - Вижу ты, наконец, выросла, раз историей своей семьи интересуешься. Ладно, пойдем чайку попьем, ты вон, вижу, конфет принесла.
     Устроившись за столом, мать немного помолчала, словно не зная, с чего начать. Люля ее не торопила, боясь опять услышать привычные упреки и поношения в адрес отца. Мать никогда не соблюдала заповедь: о покойниках – либо хорошо, либо ничего.
     - Мы сначала прекрасно жили, дружно, он был веселый, легкий, застолья шумные любил, пел замечательно, на аккордеоне играл как заправский музыкант. Вот только семьи у нас уж слишком разные были, мои родственники при каждом удобном случае мне выговаривали: «Он тебе не пара, он тебе не пара». Я, конечно, не слушала, но как писал Чехов, если человека тридцать девять раз назвать свиньей, то на сороковой он захрюкает. Постепенно я как-то охладела к нему, перестала с ним на людях бывать, словно стеснялась. Потом и его, будто подменили…, словом, решили расстаться, так, без особой причины.
     Он тогда поехал отдыхать на юг, а я с родителями в Прибалтику отправилась. Там Викину мать встретил, как он мне сам потом рассказывал, ну и сладилось у них, курортный роман называется. Вернулся и стал проситься назад, мол, жить без вас не могу и все тут! Сошлись мы опять, и вдруг такое с ним начало твориться, что хоть плач! Как же он мучился, бедный, сам себе не рад был. «Иди, - говорю, - я тебя держать не буду». Собрала ему вещи все до последней мелочи, а он перед уходом вынимает из стопки книг томик один, мне протягивает и чуть не со слезами: «Это доченьке моей, мне отец завещал, а я ей хочу передать. Книга очень ценная, а точнее бесценная, из библиотеки самого Ивана Грозного». Во мне, разумеется, гордыня взыграла: «Ничего нам от тебя, подлец, не надо. Неси своей шалашовке!». На том его и выставила со всем скарбом. Потом отчима твоего встретила, стала понемногу приходить в себя, успокаиваться, а тут они полдома в Щадрино купили, и пришлось тереться друг о друга, как это мне ни претило. Но странное дело, так мой муж с твоим отцом подружились, что я даже ссорилась с ним. Видно, оценил отношение чужого мужчины к своей любимой дочери.
     Как-то раз на даче в Щадрино выпили они очень крепко. Я спать легла в соседней комнате, а саму такое зло разбирает на их дружбу, что не могу уснуть и все тут! Слышу, как отец твой говорит:
     «Тайна у нас есть семейная, еще до революции это случилось. Мой прадед был инженером. Ехал он однажды с работы домой на Пресню в пролетке, дело было в тысяча девятьсот пятом году. Вдруг подбегает к нему группа революционных рабочих, и вежливо так говорят: «Слезай, мол, барин, хотим твою карету на строительство баррикады использовать! А тебя задерживаем именем революции за твое непролетарское происхождение!».
     Тот, конечно, слез, а куда деваться, народ вооруженный, спорить бесполезно. Но, в конце концов, помог им строить уличные заграждения, так как был профессионал, и прекрасно знал механику этого дела. Потом подзывает его к себе один из бунтовщиков и говорит: «За то, что ты нам добровольно помог, барин, возьми вот три книжицы, плата хоть и невеликая за твои труды, но могут пригодиться в черен день. К тому же ты человек ученый, грамотный, может, и сам прочитаешь, а нам они без надобности, не при нас писаны». Прадед даже не глянул на них, сунул в портфель и отправился пешком домой. Дня два спустя только вспомнил, а когда прочитал названия, чуть рассудка не лишился. Книги эти оказались из библиотеки самого Ивана Грозного, доставшейся ему от его бабки Софьи Палеолог. Он их припрятал хорошенько, а по смерти завещал своим детям, по одной каждому, а те уж дальше передавали, пока нам не достались. Вот такая история. Я свою тоже дочкам в наследство оставлю. Так и знай, больше никому про это неизвестно, не выдавай меня».
       Я, конечно, никогда даже виду не подавала, что в курсе их разговора, не спрашивала у твоего отчима про эту книгу, честно говоря, и думать про нее забыла, но мне кажется, что она должна быть у Виктории. Ты уж с ней разберись, может, и правда там что-то ценное, - закончила мать свой рассказ. – С единокровной сестрой надо делиться. Вы равноправные наследницы.

     «Если все так, как рассказал отец, то получается, что библиотека Ивана Грозного давно разграблена! – Размышляла Люля по дороге домой. – Отсюда следует вывод, что если и остались в хранилище под бывшим склепом какие-то писания или книги катаров, то кроме них там больше ничего нет. Они, конечно, тоже представляют большую ценность, но совершенно неизвестно, какого она объема их библиотека, может, там и есть-то несколько штук всего. Значит, вполне возможно, что они могут лежать где-то еще, в сундуке каком-нибудь, или небольшом ларце, даже в землю закопанные, и занимают совсем немного места. Из дневника Анри об этом мало что удалось узнать, ведь он просто дал матери совет, где поместить книги, не факт, что она прислушалась к нему. Да и как она могла последовать совету сына, если его записки до нее вообще не дошли! Странная история…, да, маменька моя хороша! Правду говорят: враги человека домашние его! Постой, однажды мне Анна объясняла, как следует понимать это утверждение с эзотерической точки зрения, а не с материалистических позиций нашего мира. Она тогда процитировала Евангелие от Фомы: «Иисус сказал: Я дам вам то, чего не видел глаз, и то, чего не слышало ухо, и то, чего не коснулась рука, и то, что не вошло в сердце человека».
     Если тело называют домом души, то «домашние» это эмоции плюс пять органов чувств…, тогда получается, что они и есть враги, потому что лгут и искажают реальность. Но разве могут зрение, слух, обоняние, осязание, вкус сделаться альтруистичными? Неужели наши естественные сенсоры служат нам из корысти? Или, развив шестой орган чувств, некий «экран» защищающий нас от эгоизма, человек вообще перестанет нуждаться в своих «домашних?». Кажется, у Штайнера есть какая-то работа на эту тему, надо бы почитать на досуге».
                Утешительный приз

     Анна выбрала банк Раффайзен, показавшийся ей достаточно респектабельным, однако по дороге она провела маркетинг, позвонив трем своим состоятельным знакомым, и все они в один голос порекомендовали ей воспользоваться услугами ВТБ.
     Анна стремилась во всех случаях жизни поступать безупречно, упорно докапываясь до глубинных корней обстоятельств, в которых оказывалась. Тем не менее, время от времени она испытывала сомнения в правильности своих действий, так было и на этот раз.
     «Имею ли я право единолично владеть этой книгой? Распоряжаться ею по своему усмотрению? Я ведь не могу точно знать, семейное это наследство, или Евангелие принадлежит мне одной. Но каким образом мы можем поделить его на троих? Предложение Вики совершенно неприемлемо! Можно предложить купить его какому-то крупному музею, скажем, Эрмитажу…, там моя университетская подруга работает как раз на оценке раритетов. Конечно, его появление вызовет массу вопросов, на большую часть которых у меня нет ответов. Могут и просто экспроприировать, как национальное достояние! Да еще заподозрят, что я не все сдала, а утаила другие книги, притянут к ответу…, неприятностей не оберешься, сын может пострадать…, наверное, я правильное решение приняла. Пусть пока полежит в надежном месте, время само покажет, что делать с ним дальше. У таких раритетов своя аура…, они живут особенной жизнью, и никто им не указ!».
      В просторном банковском холле было пустынно в этот предобеденный час. Анна получила от услужливого клерка бланк договора на аренду ячейки и села его заполнять. Уже почти закончив вписывать свои данные, она заметила боковым зрением, что к ее столу направляется респектабельная пожилая леди со слегка подсиненными седыми волосами, тщательно уложенными умелой рукой дорогого мастера. Анна знала толк в мировых брендах, и, едва скользнув глазами по облику незнакомки, сразу оценила качество ее фирменной одежды, аксессуаров, украшений и обуви.
     «Сумка в точности, как у меня, только первая линия, а моя – реплика, хоть и дорогущая! На Тату чем-то похожа…, тот же возраст, элегантность, умение себя держать».
     - Деточка, можно у вас отнять буквально несколько секунд вашего драгоценного времени? – Церемонно кланяясь, обратилась к Анне дама приятным голосом с едва заметной хрипотцой, какая свойственна заядлым курильщикам.
     Анна совершенно очарованная ароматом ее духов, доселе ей незнакомых, любезно привстала и с готовностью, которая всегда отличала ее в отношениях с пожилыми людьми, предложила свои услуги. 
     - Вот в эти клеточки мне нужно вписать номер счета, - она положила на стол бланк и бумажку с цифрами. – Боже мой! Ну почему они экономят место! Неужели нельзя покрупнее сделать, ведь столько старых людей, вроде меня, вынуждены обращаться за посторонней помощью, кого-то беспокоить, отрывать от своих занятий! Это сущее безобразие!
     - Не волнуйтесь, пожалуйста, для меня это не составит никакого труда. Присаживайтесь, сейчас я вам все заполню.
     - О, я вам так признательна! Даже не знаю, что бы я без вас делала!
     Дама забрала свой бланк и неторопливо, с достоинством направилась к одному из окон.
     Анна закончила, наконец, процедуру оформления договора, и в сопровождении служащего банка пошла к двери, ведущей в банковское хранилище.

     Запустив руку в сумку, Анна тщетно пыталась нащупать в ней косметичку, чувствуя спиной недоуменный взгляд охранника.
     - Одну минуточку, - растерянно пролепетала она, - я же точно помню, что положила…
     - Не волнуйтесь, я никуда не тороплюсь, ищите спокойно. – Ответствовал сопровождающий ее сотрудник.
     Анна широко раскрыла сумку, но не обнаружила в ней ничего, кроме объемистого кошелька из кожи аллигатора. В голове у нее мелькнула страшная догадка:
     - Неужели та дама случайно перепутала сумки! Я побегу в зал, возможно, она еще там!
     Окинув помещение внимательным взглядом, Анна не обнаружила в нем ни одной женщины, но направляясь к окну оператора, который, как она запомнила, обслуживал пожилую леди, ей уже был известен ответ.
     «Господи! Как же они узнали? Уму непостижимо! Стоп! Я по дороге говорила по телефону! Только разве…, да, Костя меня спросил, для чего мне ячейка? Для денег, драгоценностей или других целей…, а я ему ответила, что ничего существенного, просто хочу положить на хранение кое-какие книги. Он еще удивился, какие же, мол, это книги, что для них необходимо банковскую ячейку содержать? Я кокетливо похихикала и сдуру ляпнула: «Если я скажу, то тебе тоже захочется». Это же надо быть такой неосмотрительной! А еще Люльку поучала, что можно говорить по мобильнику, а что нельзя».

      Пересчитав дома содержимое кошелька, Анна вздохнула:
      «Конечно, они охотились за дневником Анри, и когда вместе с ним обнаружили еще и Евангелие, это было, я думаю, для них большим подарком. Итак, мой «утешительный приз» составляет: пять тысяч евро, сумка и кошелек. Довольно щедро за несколько страничек рукописного текста, не содержащего особо ценной информации. Лучше бы я не трогала эти несчастные книги, а оставила все, как есть! Никогда себе не прощу, что потеряла такой бесценный раритет. Теперь он будет навеки погребен в хранилищах Ватикана, и никто никогда не узнает, что там содержится, возможно, одна из самых главных тайн человечества. Глупая это была затея с банковской ячейкой. Как говорят в таких случаях еврейские мужчины: если бы я сразу был такой умный, как моя жена потом. Надо как-то отвлечься, чтобы пережить потерю, погулять где-нибудь на природе, успокоиться, хотя вряд ли я смогу быстро забыть об этом. Может, в Щадрино махнуть, поосмотреться в окрестностях. Одной. Не хочу ни с кем сейчас разговаривать, сил нет…, Люльку бы еще взяла, но у нее «сенокос» перед отъездом, а до денег этих мне даже дотрагиваться противно, словно мне за предательство близкого друга ими заплатили…, надо в приют снести или в хоспис».
     Анна набрала в ванну воды и «отправилась в плаванье», как она говорила в подобных случаях, мысленно повторяя про себя: «Вода все смоет, вода все очистит».   

     Помощник Папского престола был доволен последними результатами работы своих сотрудников. Три книги, три бесценных раритета из библиотеки Ивана Грозного лежали перед ним на столе, а с ними было выкорчевано и еще одно небольшое сочинение «альбигойской ереси». Однако дело, ради которого он уже несколько месяцев торчал в холодной России, было еще далеко от завершения. Он вызвал Паоло и озабоченно спросил:
      - Вы заказали аппаратуру? Надеюсь, все документы, подтверждающие необходимость раскопок, в полном соответствии с местными требованиями? Мне бы не хотелось иметь осложнения еще и с властями, своих проблем достаточно…
     - Не извольте беспокоиться, господин помощник Папского престола, - отрапортовал Паоло, косясь на книги, разложенные на столе.
     - Да, вы правильно поняли, это именно те самые книги, ради которых мы здесь, но это только начало, они составляют лишь крохотную толику от всего объема. Как говорят в России: лихая беда в начале. Я весьма удовлетворен профессионализмом наших агентов, все сработали четко и быстро. Передайте им мою благодарность. Не думайте, что это была обычная пошлая кража. Каждая из обладательниц этих раритетов получила приличное вознаграждение. Разве что, этот пройдоха Эдуардо обманул меня и присвоил чужой гонорар. К сожалению, у нас нет возможности и времени это проверять, пусть остается на его совести, Бог накажет его, если он взял грех на душу. Единственное, что могу с уверенностью сказать, что все живы и ничья кровь не пролилась. – Он бросил на Паоло выразительный взгляд.
     «Как же, жди, - ухмыльнулся про себя Паоло, - будет Бог руки марать о такую падаль, как твой Эдуардо! Уверен, что все денежки он успешно прикарманил».
     - Теперь необходимо двигаться дальше. – Голос начальника вернул его к действительности. - Я намерен лично принимать участие в работах по поиску подземного хода. Когда вы планируете начать?
     - Завтра утром, господин помощник Папского престола. Ровно в одиннадцать ноль-ноль.
     - Очень хорошо. Сейчас мне необходимо отъехать по личным делам, но вечером жду вас с подробным планом действий. Постарайтесь предусмотреть все.
     «Пока нам фантастически везет, - подумал отец Марио, и в его сердце, словно холодное лезвие ножа, проникла необъяснима тревога, - но я знаю, так не может продолжаться бесконечно». 

     Анна вышла из дома как можно раньше, и сидя в полупустой электричке, с нежной грустью вспоминала их первую поездку в Щадрино.
     «Господи, кажется, что это было сто лет назад! Столько всего произошло за это время. Как будто снежный ком покатился с горы, увлекая нас за собой. Как говорит Люля, такое впечатление, что мы нечаянно заступили за горизонт событий и теперь нас неумолимо затягивает в черную дыру. Интересно, что же с другой ее стороны? Выход в неизвестную Вселенную, или полный распад и гибель? Неужели нет никакого способа противостоять этой мощной гравитации зла? Не может быть, Бог не допустит…».
    Денек выдался сказочный - теплый, ласковый, солнечный. Анна шла, не выбирая дороги, с наслаждением подставляя лицо весеннему свету, и, отклоняя все претензии сознания, просто наслаждалась безмятежной сельской тишиной и покоем. Увидев невдалеке пригорок, она интуитивно направилась в его сторону, продираясь сквозь густые еще голые заросли невысокого кустарника. Подъем был довольно крутой, и, оказавшись, наконец, на самой вершине, Анна огляделась по сторонам, стараясь выровнять дыхание. Местность показалась ей знакомой, словно она уже бывала тут и не однажды.
     «Где я могла видеть все это? И сам бугорок, и открывающиеся отсюда окрестности, село, церковь, погост? Ну, конечно! На рисунках Маргариты! Среди них было несколько изображений этого места с разных точек! Только… что-то тогда показалось мне странным…, но что именно? Надо подумать…, на всех ее пейзажах стояла дата…, на всех, кроме тех, где изображены виды холма, и вообще, мне тогда показалось, будто они сделаны совершенно другой рукой! Более опытной, твердой, профессиональной что ли…, и выглядели они так, как если бы их рисовали много раньше, бумага стала желтеть и даже немного крошиться по краям, краски выцвели и поблекли, а кое-где вообще осыпались».
     Анна расстелила на плоском камне, лежащем, словно большой желтоватый блин, на самой макушке бугорка, свой большой теплый шотландский шарф и с удовольствием растянулась на спине, раскинув руки и глядя в голубое весеннее небо. Неожиданно ей пришла в голову мысль, что возможно кто-то не раз до нее лежат тут вот так же, да и сам камень, словно кем-то нарочно доставлен был сюда.
     «А что, не попытаться ли мне опуститься еще глубже? Ведь я держала тогда в руках Евангелие, работала с ним, ощущала его излучение, пыталась слиться с ним. То были мощнейшие женские вибрации, и они вели меня в глубину веков. Как там писал Анри? Он представлял время в виде резервуара с водой…, значит, можно слой за слоем погрузиться на любую глубину…».
       Анна закрыла глаза и вообразила себя лежащей на поверхности каньона, заполненного плотной массой воды.
     «Надо расслабиться, - приказала она себе, - дышать как можно реже и спокойнее, чтобы не мешать погружению».
     Анна вдруг, будто наяву, увидела, как от ее лица к поверхности устремляется дорожка мелких пузырьков воздуха.
     «Вот он – мой «утешительный приз»! – Была ее последняя осознанная мысль.

                «Последовательница у ворот»

     Первые четыре года после переезда в Иерусалим Клавдия очень скучала по Риму, там были ее родные, друзья, изысканное просвещенное общество, красивый удобный дом. Несколько раз в год муж – пятый римский прокуратор Иудеи, Самарии и Идумеи – отпускал жену погостить к матери, ибо понимал, что к тоскливой жизни в провинции надо привыкать постепенно. Жена всегда возвращалась из Рима оживленная, полная впечатлений, привозила ворох новостей о дворцовых интригах, последние сочинения знаменитых философов и поэтов. Однако надолго этого настроения не хватало, и уже к концу второго месяца, она опять впадала в тоску, теряла аппетит, делалась бледна и ко всему безучастна. Тогда Пилат, видя, как его обожаемая супруга худеет на глазах, грустно вздыхал и приказывал слугам собирать Клавдию в дорогу. И да как бы осмелился он поступить иначе, ежели теща его была женой самого Тиберия, от одного воспоминания о котором игемон трепетал, покрывался холодным потом и становился белее полотна.
     Сам Прокуратор был происхождения невысокого, принадлежал к сословию всадников, даже имя его не являлось родовым, а прозывался он Пилатом вследствие пожалованного кому-то из его предков почетного дротика – пилума. Хотя правитель он был жесткий, безжалостный, без церемоний оскорблял религиозные чувства местного населения и даже позволили своим солдатам внести в Иерусалим штандарты с римской символикой, а так же беззастенчиво использовал средства, хранящиеся в священной сокровищнице, для строительства акведука, жену свою Пилат боготворил и почитал до самозабвения.
     Наверное, и дальше жизнь четы текла без особых изменений, если бы однажды преданная служанка не предложила своей госпоже, видя ее тоску, прогуляться к колодцу.
     - Там собирается множество разных людей, - уговаривала она Клавдию. - Можно походить, послушать разговоры, к тому же на этот Песах туда ожидают прихода из Галилеи одного учителя со своими учениками, который рассказывает народу притчи, поучая их любить ближнего своего и чтить Творца.
     Клавдия, было, усомнилась, пристало ли ей родовитой римлянке находиться в таком обществе, - не то, как признают в ней жену прокуратора, донесут мужу, а огорчать его она не хотела. К тому же у нее были свои боги, которые устраивали ее во всех отношениях, она вообще не понимала, как можно возложить на единственного Творца такое немыслимое количество обязанностей. Однако служанка не ограничилась одними уговорами, а принесла ей простую одежду горожанки, и повязала платок на манер того, как носят его все женщины Иудеи.
      В тот момент Клавдия вдруг подумала, что это сам Фатум посылает ей возможность привыкнуть к этим людям, сойтись с ними поближе, попытаться понять, чем они живут, и, может быть, реже оставлять бедного мужа одного.
     «Что ж тут плохого, - говорила она себе, - если я послушаю немного этого учителя? Ведь не съест же он меня…».
     Народа у колодца и правда собралось немало, но все они были объединены неким общим настроением, каким именно, Клавдия поняла не сразу. Но вдруг ее осенило: это ожидание! Они ждут каких-то интересных событий и потому так молчаливы, а лица их напряжены.
      Наконец, кто-то крикнул: «Идут! Идут!». Вдалеке в облаке пыли появилась довольно многочисленная группа людей, а когда они приблизились, то Клавдия увидела около сотни юношей, примерно одного возраста, крепких, черноглазых и белозубых. Не сразу поняла она, кто из них учитель, так как все они старались перекричать друг друга и громко заразительно смеялись. Клавдия почувствовала, что ей вдруг тоже сделалось очень покойно и весело в этой большой дружественной толпе.
     - Мирьям, Мирьям! – Закричала служанка Клавдии, подзывая какую-то девушку, шедшую рядом с красивым бородатым иудеем, - иди сюда! Я хочу с тобой поздороваться!
      Девушка что-то шепнула на ухо своему спутнику и подошла к ним.
      - Вот, познакомься, это моя… подруга, ее зовут Клавдия, она римлянка.
      На секунду в глазах Мирьям сверкнул какой-то странный блеск презрения, но она быстро взяла себя в руки и приветливо поздоровалась.
      - Пойдемте, пойдемте скорее, - повлекла Мирьям женщин за собой, - Раввуни сейчас будет говорить! Это нельзя пропустить!
      С трудом протиснувшись сквозь толпу, Клавдия услышала, как человек, с которым пришла Мирьям, заговорил спокойным ровным голосом без ненависти и злобы:
      «Язычник не умирает, ибо он никогда не жил, чтобы он мог умереть. Тот, кто поверил в истину, начал жить, и он подвергается опасности умереть, ибо он живет…. Фарисеи и книжники взяли ключи от знания. Они спрятали их и не вошли и не позволили тем, которые хотят войти. Вы же будете мудры, как змии и чисты, как голуби».
      Клавдия слушала учителя с непонятным для нее чувством, ей казалось, что чья-то неведомая рука кидает зерна в незасеянную пашню ее души. И семена эти, - она уже знала, -  не пропадут, а дадут ростки некой совсем неведомой ей веры. Клавдии и прежде не раз приходилось слышать проповеди фарисеев в синагогах, на которых муж присутствовал по долгу службы, но это был совсем иной рассказ о том, как должно жить на земле человеку, простой, понятный и очень близкий.
      Учитель говорил долго, к нему подходили люди с мольбами об исцелении, и он никому не отказывал, был со всеми одинаково приветлив и доброжелателен. Клавдия простояла в толпе слушателей до самого конца, а когда народ начала расходиться, Мирьям сказала ей:
     - Я вижу, тебе было интересно слушать Раввуни. Приходи на Масличную гору, когда захочешь, мы будем оставаться там целую неделю, пока не закончатся праздники.
     С этого дня у Клавдии появилась тайна. Разумеется, она ничего не сказала мужу об этой встрече, и, пользуясь его занятостью, стала убегать по утрам к своей новой подруге, от которой также скрыла, что она жена Прокуратора Иудеи. С учителем ходило немало женщин, и потому ее присутствие среди них ни у кого не вызвало недоумения. Ей дали имя «Клавдия Прокула», что означало «последовательница у ворот», но между собой все называли ее просто «прозелитка», как и многих других.
     Постепенно они очень сблизились с Мирьям, и подолгу разговаривали, сидя под старой раскидистой оливой. Девушка охотно объясняла своей новой подруге слова Раввуни, она рассказала, как однажды он превратил воду в вино на свадьбе в Кане Галилейской, как долгое время учился в разных святых местах и вот теперь начал свое миссию в Иудее. Как был крещен Иоанном в Иордане. А однажды, почти перед самым расставанием Мирьям призналась Клавдии:
      - Знаешь, я записываю все, что говорит Раввуни, и очень хочу написать Евангелие. Ведь мне, как никому другому, известно все о его земной жизни. Только ты не выдавай меня, они ничего не должны знать об этом.
     - Почему, - изумилась Клавдия, - ведь это же замечательно, если кто-то запишет все, что говорит учитель!
     - Однажды Симон Петр сказал им: «Пусть Мирьям уйдет от нас, ибо женщины недостойны жизни». Он ревнует ко мне Раввуни.
     - Что же ответил ему учитель?
     - Иисус сказал: «Смотрите, я направлю ее, дабы сделать ее мужчиной, чтобы она так же стала духом живым, подобным вам, мужчинам. Ибо всякая женщина, которая станет мужчиной, войдет в царствие небесное».
     - Неужели Петр мог предложить убить тебя? – Ужаснулась Клавдия. – Ведь он чтит заповеди!
     - Нет, он имел в виду нечто совсем другое! Женщины не имеют права изучать тайны Торы, которые и открывает народу Раввуни через притчи, но с нами он говорит об этом прямо, отбросив все иносказания, а получение этих тайн, их постижение и называется жизнью.
     - Боюсь, что мне никогда не одолеть этой науки, - вздохнула Клавдия. – Значит, я не достойна жизни.
     - Однажды после большой проповеди за вечерней трапезой с Раввуни в одном доме Петр сказал: «Учитель, почему бы тебе не говорить с людьми прямо, как ты учишь нас? Ведь они все равно не видят истинного смысла учения за твоими притчами, порой даже языческими, стоит ли пичкать народ сказками? Может быть, полезнее читать им проповеди, как это делают фарисеи?». «Я отвечу тебе так, Петр, чтобы ты понял, - сказал Иисус, - каждый человек может постигать только в мере своего кли – сосуда для получения света Творца, большинство же из них, если не все… еще вовсе не имеют кли. Я с помощью притч стремлюсь открыть в их сердцах некоторую крохотную черную точку, зародыш кли, которая со временем, спустя много перерождений, превратится в большой сосуд, куда войдет свет и наполнит его до краев. А что до заповедей, довольно с них занудства книжников. Я же признаю только одну-единственную, это заповедь Любви к ближнему. И потом…, ты не прав, я писал…один раз, на песке». Тогда Иоанн сказал: «Я понял, Раввуни, это точка, откуда уже невозможно повернуть назад!». «Да, Иоанн, это точка невозврата, ибо сойти с духовного пути невозможно, это будет дорога, ведущая к распаду души».
     - А почему его называют Христом?
     - Иисус стал им посредством меркавы, Он прошел весь путь по лестнице Иакова и постиг тайны Торы. Он говорит так: «Христос пришел выкупить некоторых; освободить одних, спасти других. Он выкупил тех, кто чужой, сделал их своими. И он отделил своих, тех, кого он положил залогом по воле своей».
     - Ты его очень любишь?
     - Конечно, ведь он муж мой! По нашим законам мужчина, достигший возраста сорока лет, не может изучать тайны Торы, не будучи женат. Муж и жена – Шхина между ними.
     - Почему ты рассказала все это мне? Ведь ты меня совсем не знаешь!
     - Я вижу душу твою, она сестра моей душе, я это чувствую!
    
     Учитель и его ученики после Песаха покинули Иерусалим, но Мирьям утешила свою подругу обещанием новой встречи. Теперь ее прежние боги стали казаться Клавдии бездушными пустыми истуканами, и она приказала служанке вынести все бюсты и статуи, украшавшие ее спальню. Клавдия мечтала когда-нибудь набраться духу, и открыть мужу всю правду о вере, которую обрела, но боялась причинить вред своим новым друзьям, ибо не знала, как отнесется к этому игемон. А муж не переставал удивляться, отчего это его дорогая Клавдия стала такой спокойной и, главное, совсем перестала стремиться в Рим!»

    Анну вернул к действительности какой-то странный крик, доносящийся, как ей показалось, из самых глубин земли, совсем близко от того места, где она лежала. Прислушавшись, Анна различила, что это было слово «Ау!», повторяющееся через равные промежутки времени. Потом все смолкло, и она неожиданно поняла, что камень, на котором она медитировала, не что иное, как крышка, закрывающая выход из подземного коридора, идущего от склепа. Она вскочила и начала внимательно рассматривать его со всех сторон, но поняла, что в одиночку ни за что не сможет приподнять эту тяжелую каменную плиту, так глубоко она осела в почву за несколько веков.
     «Неужели кто-то обнаружил проход? – Подумала Анна, похолодев. – Значит, они ищут библиотеку, и, возможно, вот-вот найдут!».
     Анна посмотрела с макушки пригорка по направлению к церкви и увидела там группу людей, проводящих какие-то работы.
     «Пора уходить, - подумала она, с сожалением глядя на камень, - я все равно не смогу им помешать. Жаль, если они разрушат этот чудесный портал, идущий вглубь тысячелетий, оборвут нить, соединяющую два мира. Единственная надежда, что им не удастся поднять его изнутри, он слишком давно лежит тут, или… обнаружат книгохранилище прежде, чем доберутся до конца коридора и повернут назад».
     Всю дорогу до дома Анна находилась под сильнейшим впечатлением своего откровения и перебирала в памяти все подробности тех давних событий, так хорошо известных ей из множества источников. Ей вспомнился даже сон Клавдии, который она пересказала мужу, чтобы предотвратить расправу над Иисусом. Только ей уже не под силу было отличить правду от вымысла, так глубоко она погрузилась в образ жены Прокуратора Иудеи.
     «В час сна, едва я склонила голову на подушку, как таинственные видения овладели моим воображением. Я видела Иисуса…, Его Лик блистал как солнце. Он парил на крыльях Херувов, - пламенных исполнителей воли Его… Он, казалось, был готов судить поколения народов, собранных у Его стоп. Мановением Своей десницы Он отделял добрых от злых; первые возносились к Нему, сияющие вечной юностию и божественною красотой, а вторые – низвергались в бездну огня. И Судия указывал им на раны, покрывающие Его тело, говоря им громовым голосом: «Воздайте кровь, Которую Я пролил за вас!». Тогда эти нечестивые просили у гор покрыть их, а землю, чтобы она поглотила их. И чувствовали они себя безсмертными для муки и безсмертными для отчаяния. О какой сон, какое откровение!».
     «Однако церковь до сих пор спорит, был ли этот сон от Бога или от лукавого». – Усмехнулась она.

     Анне и дома не было покоя. С учетом открывшихся ей знаний, она пыталась, руководствуясь логикой, достроить, домыслить все события той страшной казни.
     «Если вспомнить, как любил жену Пилат, то вполне возможно, что именно Клавдия смогла его убедить выдать тело Иисуса Иосифу Аримафейскому и позволить ему совершить обряд погребения. Немало фактов сразу находят свое объяснение. Во-первых, Его несли ночью, а  иудейским законом было строжайше запрещено прикасаться к покойнику после захода солнца. Во-вторых, существовало четыре причины, по которым ритуальное омовение тела покойного иудея не могло быть совершено: если он убит не иудеем, а иноверцем; если убийство было насильственным; если убийство было совершено на религиозной почве; если убитый был отлучен от общины единоверцев. В случае с Иисусом, все четыре причины были на лицо! Неужели Он был еще жив, когда Его сняли с креста!
     Скорее всего, когда наступил самый трагический момент, Клавдия все же открыла своей подруге правду о том, кем она была на самом деле, и все они сговорились, как спасти Иисуса. Ведь зрители расположились далеко внизу, откуда не могли видеть все подробности происходящей на Голгофе казни. Рядом с Ним были только саамы близкие люди, среди женщин, Его окружавших, вполне могла находиться и Клавдия. Возможно Пилат не мог предотвратить казнь, а возможно и Сам Иисус просил его не делать этого, ведь необходим был Трансмиф! Чтобы народ уверовал и пошел за Ним!
     К тому же плащаница…, помнится, Люля говорила, что гематологи считают: на ней кровь живого человека, а не покойника! О ее подлинности свидетельствует и еще один факт: на полотне отпечатались только четыре пальца рук, так бывает, если пробит медианный нерв, тогда большой палец постепенно втягивается внутрь. Жив, скорее всего, Он был жив!».
      
                Спусковой механизм

     Во время своего последнего посещения, отец Марио заметил, что у Карла как-то странно блестят глаза.
     - Ты здоров, мальчик мой? – Озабочено спросил он, щупая пульс младшего брата. – В Москве сейчас разгар эпидемии какого-то нового штамма ОРВ. Не дай-то Господи тебе подхватить инфекцию! Да сжалится над нами Пресвятая Дева! Не покидай палату, пожалуйста, я распоряжусь, чтобы никто из обслуживающего персонала не смел входить к тебе без маски!
     - Есть немного…, - сознался Карл, - вчера вечером я чувствовал небольшой озноб. Медсестра принесла мне лекарство, сказала, что это препарат нового поколения, очень сильнодействующее средство.
     - Ты внимательно почел состав, перед тем как выпить таблетку?
     - Да, разумеется, я в первую очередь удостоверился, что в нем не содержится ни грана  аспирина! Я же не ребенок!
      Теперь, отдав последние распоряжения подчиненным, помощник Папского престола приказал водителю без промедления отвезти его в Институт. Он хотел поскорее увидеть брата, чтобы успокоить сжигающую сердце тревогу. Приняв меры предосторожности, отец Марио осторожно приоткрыл дверь в палату и с облегчением вздохнул. Карл мирно спал, подложив бледную руку под щеку, дыхание его было ровным, а цвет лица не внушал опасений.
      «Хвала Пречистой Деве!». – Одними губами произнес отец Марио. Затем, неслышными шагами вошел в бокс брата и достал из кармана изумрудные четки. Встав на колени у окна, отец Марио начал привычно перебирать пальцами разнокалиберные бусины  и про себя, чтобы не потревожить чуткий сон Карла, страстно читать молитвы. Так прошел час, благодаря четкам, помощник Папского престола мог безошибочно определять время, а Карл все не просыпался. Пощупав его пульс, он подумал:
     «Частит немного, - и озабоченно покачал головой, - во время сна сердцебиение у него всегда было ровным, неужели подхватил-таки вирус! Будем надеяться, что все обойдется, но врача надо предупредить, чтобы глаз с него не спускал! Еще моя завтрашняя отлучка…, как все некстати. Однако мне необходимо самому присутствовать при проникновении в подземелье, никому нельзя доверять! Перепутают что-нибудь, а то и вовсе украдут, да еще соврут, что ничего там не обнаружили. Непорочная Дева, с кем приходится работать! Одно радует, скоро, может быть, даже завтра мы покинем этот негостеприимный город, стерев с лица земли последние ростки альбигойской ереси! Тогда нива Господня будет прополота, да не взойдет на ней больше ни одного сорняка! Однако что-то мне подсказывает, что кроме их богомерзких писаний, там ничего стоящего не окажется. Предполагаю, что библиотека Зои Палеологини давно пошла по рукам, хорошо, что нам удалось вырвать из невежественных лап то немногое, что от нее осталось в России».

     Помощник Папского престола, укрывшись от ярких солнечных лучей под небольшим плотным навесом, внимательно смотрел на монитор. Подземный ход, идущий от места предполагаемого склепа, был виден на экране отчетливо. Кладка стен отлично сохранилась, и на всем протяжении, какое им удалось проследить, не наблюдалось ни одного завала.
     - Копать будем здесь, - Паоло ткнул пальцем в стекло, оставив на нем жирное грязное пятно.
     - Вы когда-нибудь моете руки, - брезгливо поморщился отец Марио. – Протрите немедленно, я ничего не вижу. Почему именно здесь, а не в самом начале?
     - Смысла нет тратить лишнее время. Никто не станет прятать библиотеку в непосредственной близости от входа.
     - Каково ваше мнение, куда ведет этот коридор?
     - Если следовать логике, то, с учетом направления того отрезка, который мы уже проверили, он и дальше должен быть прямым и заканчиваться где-то в районе во-он того холма. – Паоло указал пальцем на виднеющийся вдали пригорок.
    - Так далеко? – Помощник Папского престола немного поежился, вообразив себе перспективу оказаться в узком, наверняка, грязном подземелье. – А вы уверены, что проход не имеет разветвлений на всем своем протяжении?
     - Не думаю, - Паоло беспечно пожал плечами. – Судите сами, тут он все время идет прямо, с чего бы ему разветвляться, в этом нет никакой логики, его же строили для того, чтобы господам в случае чего, иметь возможность быстро покинуть свое жилище. А будут петлять, только время упустят.
     - Хорошо, будь по-вашему, тогда, может быть, лучше проникнуть в тоннель где-нибудь посередине, ведь мы можем разделиться и пойти в двух направлениях. – Предложил помощник Папского престола.
      - Я не возражаю, давайте начнем копать примерно вот здесь, - и, оставив на экране еще одно омерзительное пятно, Паоло отправился давать распоряжения рабочим.

     Когда вертикальная шахта была прокопана и на ее дне обнаружились камни свода подземного коридора, помощник Папского престола распорядился:
     - Я с одним из рабочих пойду в направлении холма, а вы, Паоло, отправитесь с Эдуардо в противоположную сторону, и проверите тоннель до самого его начала.
      А про себя он подумал:
     «Так будет надежнее. Эти двое настолько друг друга ненавидят, что непременно проследят, чтобы к рукам одного из них не прилипло что-то ценное, то и дело утомляют меня доносами, отнимая драгоценное время, к тому же от профессионального рабочего в подземном коридоре будет больше проку, чем от этих бездельников!».
     Отец Марио надел поверх одежды прочный брезентовый комбинезон, обул высокие резиновые сапоги, и, положив в карман флягу с водой, тщательно прикрыл ее большим клапаном на липучке. Затем, вооружившись мощным фонарем, дал возможность двум рабочим спустить на прочной веревке свое католическое святейшество в образовавшийся поем.
     По каменистому руслу тоннеля, весело журча, тек зловонный ручеек талой воды. Свободной рукой отец Марио зажал нос, другой крепко сжал дужку фонаря.
     - Идите вперед, - приказал он рабочему, - только не слишком быстро, у меня ноги не гнуться в этих сапогах.
     Какое-то время они продвигались вперед без особых препятствий, наконец, рабочий обернулся к своему важному спутнику и озабоченно произнес:
     - Товарищ начальник экспедиции, здесь главный тоннель растраивается.
     «Товарищ, - хмыкнул про себя помощник Папского престола, - ты бы еще Понтифику такое сказал, хотя, возможно, его бы это умилило…».
     - Что значит «расстраивается? Как вас следует понимать?
     - Ну, то и значит, что на все три стороны расходится. Куды идтить-то? Карта есть?
     - Насколько я понимаю, мы должны все время идти прямо, - неуверенно произнес отец Марио.
     - Дыть, рази тут под землей поймешь, где оно – прямо, можа, тут, а, можа, тут, аль тут?
     - Хорошо, дайте мне конец веревки, я останусь здесь и буду вас страховать, а вы обследуете все три направления. Только подавайте признаки жизни, то есть, кричите, ну, не знаю, слова какие-нибудь.
    - Ау?
    - Какое «ау»?
    - Ну как в лесу, когда по грибы идешь, чтобы не растеряться.
    - Хорошо, пусть будет «ау», если вам так нравится! – Согласился отец Марио.
    Какое-то время из тоннеля через каждые пять минут доносилось веселое ауканье. Отец Марио почувствовал, что у него стали затекать ноги, и, превозмогая отвращение, присел на корточки, поставив фонарь на землю рядом с собой. Вдруг в его достаточно ярком свете он заметил большое металлическое кольцо, вделанное в кирпичную стену. Сняв перчатки и забывая на миг о своей брезгливости, отец Марио тщательно ощупал кладку вокруг кольца, однако не обнаружил более ничего примечательного.
     «Странно! Просто кольцо и ничего больше! Знак? Отметина? Надо разбирать стену в этом месте!».
     - Эй, вы, как вас там! Ау! – Закричал помощник Папского престола, дергая за веревку. – Назад, ко мне! Тут кое-что есть! 
     Вернувшийся вскоре рабочий, достал из-за пояса небольшую кирку и начал осторожно долбить камень вокруг загадочного кольца. Наконец, в образовавшееся в стене отверстие можно было просунуть руку. Отец Марио решил сделать это самолично. Нащупав какую-то деревянную доску, он необдуманно произнес вслух:
     - Благодарю тебя, Пресвятая Дева! – И несколько раз перекрестился.
     - Чудно вы креститесь, товарищ начальник, - произнес рабочий, глядя на него  с подозрением, - не по-нашему как-то…
     - Просто я левша, - поспешил успокоить его отец Марио. – Долбите дальше! Не обращайте на меня внимания.
      - Теперь надо его как-то вытянуть, - сказал рабочий, кода стало понятно, что проем достаточно велик. – Товарищ начальник экспедиции, давайте к кольцу привяжем веревку и вдвоем потянем, должно, сдюжим.
     То, что произошло дальше, долго еще не давало покоя отцу Марио. Сундук с трудом, словно нехотя поехал вперед, но в этот момент кирпичная кладка обвалилась, засыпав проход, по которому они пришли сюда почти до потолка. Но самое ужасное было то, что груда кирпича погребла под собой оба фонаря. Двое мужчин остались замурованными в полной темноте в этой разветвленной каменной галерее, совершенно не представляя, в каком направлении им двигаться дальше.
     - Незадача, - пробормотал рабочий. – Надыть терпеть.
     «Катастрофа! – Подумал помощник Папского престола. – Карл! Что с ним будет! А вдруг ему понадобится моя помощь?».

     Когда на вторые сутки их, наконец, откопали, отец Марио первым делом позвонил в Институт.
     - Наконец-то, вы объявились! Я вам уже второй день звоню, даже начал беспокоиться. – С облегчением воскликнул лечащий врач. – Крепитесь. Все произошло очень быстро. Уверяю вас, он совершенно не мучился. Кровоизлияние в область живота. Как же вы допустили, чтобы ваш брат принял такую дозу аспирина? Он-то и послужил спусковым механизмом, а инфекция так ослабила его организм, что... Видимо, внутреннее кровотечение началось ночью, во время сна, вот сердце и не выдержало. Когда вы намерены забрать тело? Мы уже провели вскрытие и выписали все документы.
      - Я заберу тело девятнадцатого, мне необходимо все подготовить для его транспортировки в Рим. Надеюсь, это ничему не противоречит? Все будет оплачено до последней ли…, копейки.    
      Какое-то время помощник Папского престола пытался справиться со своими эмоциями, но потом не выдержал и разрыдался во весь голос, повторяя:
     «Мой бедный брат! Мой дорогой мальчик! Прости, что я оставил тебя одного!».
     - Товарищ начальник, испейте водицы, родниковая, - рабочий подал ему кружку, - всю хворь как рукой снимает, даже сердешную.

     Когда отец Марио обрел способность мыслить здраво, он призвал Паоло и спросил:
     - Вы достали сундук? Что в нем находилось?
     - Икона православная, довольно старая, на черной доске без оклада, возможно кисти Феофана Грека.
     - Отдайте ему, - отец Марио указал рукой на стоящего в стороне рабочего. – Он заслужил. Мужественный товарищ.
     «Совсем ума лишился со своим братцем, - подумал Паоло. – Только я-то не идиот, чтобы такими раритетами разбрасываться! Дам мужику сто баксов и довольно, мне за эту икону целое состояние отвалят знающие люди! Надо в Лавру ехать, они там богатенькие…».

                Нищета плохой подсказчик

     Вика, проснувшись, еще долго не хотела открывать глаза. На душе скребли кошки, и этот день уже не сулил прежнего праздника. Она услышала, как в спальню осторожно вошел Артем, и в ее ноздри проник запах свежесваренного кофе, а вместе с ним еще какой-то нежный знакомый с детства цветочный аромат. Нехотя разомкнув веки, Вика слабо улыбнулась мужу, стоящему на коленях перед кроватью с подносом в руках, и пробормотала деланно сонным голосом:
     - Слава Богу, я еще живая, а то обычно просыпаешься в день рожденья и думаешь, что ты уже в крематории: вся комната в цветах, аж дышать нечем. Спасибо, Костромин, давненько ты мне мимозу не покупал, наверное, со дня первого свидания. Оказывается, это так трогательно выглядит – просто маленькая пушистая, цвета цыплячьего пуха веточка.
     - Докладываю, товарищ контр-адмирал, матросы палубу отдраили, когда прикажете ждать гостей?
     - Издеваешься? Каких еще гостей? Я никого не звала…, - Вика шмыгнула носом и отвернулась, чтобы скрыть слезы.
     - А сестры твои? Маринка эта ненормальная?
     - Люлька в Штатах, еще вечером смс прислала с поздравлениями, Анна… не знаю, видно будет, я ей пока не звонила. Маринка гипотетически может, явится, если вспомнит, конечно, какое сегодня число, у нее главная проблема отличить дни недели друг от друга, она их вечно путает. Денег же нет, на какие шиши праздновать…
     - Денег навалом, я вчера свой снегоход продал, - приподнятым тоном сообщил муж, - правда, дешевле, чем рассчитывал, но на то, чтобы отметить день рожденья моей рыбки, вполне хватит!
     - С ума сошел! – Обомлела Вика, - ты же его только купил перед новым годом! Как ты мог! Хотя бы посоветовался, нельзя единолично принимать такие решения, я бы тебе не разрешила. Ведь это же была мечта всей твоей жизни!
     - Сбыча мечт откладывается до лучших времен, в эту зиму покататься даже не пришлось, снега совсем не было, может, у нас теперь будет сплошная евро-зима, на фиг нам снегоход! Пей кофе, дорогая и марш в ванную! Мы с сыном ждем тебя к завтраку, будет сюрприз…

     Не успела Вика привести себя в порядок, как заверещал сигнал домофона.
     - Началось в колхозе утро, - ехидно пробурчал сын, услышав, как отец с притворной любезностью пригласил гостью войти.
     Марина бочком проникла в дверь, «прижав уши» и прикрывая лицо большим букетом, обернутым немыслимой голубой сеткой. Она не встречалась с Викой со дня злополучной сделки, и очень опасалась, что та не пожелает ее видеть и без колебаний выставит за дверь.
     - Я на минуточку, - сказала визитерша с порога, протягивая Костромину букет, - только поздравлю и назад. Поставь в вазу, дорогой, да покрасивши выбери, чтобы соответствовала.
     - Даже «Шампанского» не выпьешь? – Дружелюбно спросила именинница. Она не держала зла на подругу, так как понимала, что все сделала «своими ручками». Могла ведь и не соглашаться, никто под прицелом не толкал. С другой стороны: Бог дал, Бог взял, одной проблемой меньше, а то бы пришлось думать, как ее пристроить подороже, да побыстрее.
     - Как можно отказаться от шампусика! Конечно, выпью, - Марина вздохнула с облегчением, смекнув, что никто не собирается ее преследовать. – Правда, меня внизу ждут…
     - Так, может, позвать человека? Пусть поднимается…, - как гостеприимный хозяин предложил Артем. – Холодно на улице-то ждать. Хочешь, я сбегаю, только скажи, где он там стоит и во что одет?
     - Не-е-е, он француз, ни бельмеса по-русски не понимает, пусть сидит в машине и слушает свою «Маршальезу». Достал прям. Сегодня день французской коммуны. Он с ней носится, как дурень со списанной торбой.
     - Свято место пусто не бывает! – Усмехнулась Вика. – Где ты только их находишь? Скоро совсем полиглотом станешь. Это у тебя который по счету уже язык – пятый, десятый?
     - Тело есть – ума не надо, - назидательно заявила Марина, подставляя фужер под шипящую пенную струю. – Лучше я буду виноглотом, чем этим, как ты сказала…, а ты что ли, не выпьешь? Ах, да! Пост, я все забываю и грешу, грешу…, ладно, будет, в чем перед батюшкой покаяться!
     Выпив бокал сока, Вика повлекла подругу в гардеробную.
     - Имей в виду, Костромину ничего не известно про наши похождения…, не вздумай проболтаться! – Тихо сказала она, - пусть думает, что книга еще у меня, а то расстроится, как узнает, что мы едва живы остались.
     - Не-е-е, я склеп! Что упало, то пропало, - Марина даже перекрестилась для большей убедительности.
     - Не поможешь пристроить что-нибудь? У тебя же полно богатых подружек…, вещи-то отличные, почти без признаков носки, сама знаешь…, не рынок, не Китай, сплошная Европа, - указав на довольно обширный ассортимент шуб, спросила хозяйка превосходной пушнины.
     - Сезон закончился, - вздохнула Марина, - хотя твоего овцелота я бы взяла тыщ за тридцать.
     - Да, это же грабеж! – Возмутилась Вика. – Я его за сто семьдесят тысяч покупала, он новый совсем…, пару раз только выгуляла, и потом, это подлинный оцелот, а не кот какой-нибудь камышовый, они давно уже в «Красной книге», их без документов даже пересылать нельзя.
     - Ладно, надумаешь, скажешь, я попредлагаю, конечно, своим герлам, буду давать твой телефон. Только им ведь меха папики дарят, а те все в бутиках покупают, новье, кто сейчас попрется за ношеной шубой, только нищегрызы, вроде твоей Люльки, ты лучше ей предложи, может, польстится кто у нее на работе. Да цену не задирай, а то моль съест, и весь прок. Ты этот, маркшизинг проведи, чтобы понять, какие сейчас на рынке предложения. Ну, пока, я побежала, чмоки-чмоки.
     «Сколько шику в этой рвани! - Раздраженно думала Вика, проводив подругу до двери, - в бутиках они одеваются! Да кто вы такие, и вообще, почему я, взрослая, состоявшаяся женщина общаюсь с этой глупой пигалицей! Да еще позволяю ей верховодить и гадости разные говорить. Люлька, видите ли, нищенствует! Да как она смеет! Моя Люлька, на минуточку, кандидат наук! У нее вес в научном мире, имя, а тебя кто знает, кошка драная?! Господи, с кем приходится общаться. Что же делать? Я надеялась, что Маринка мне поможет шмотки сбыть, а она…». Вика приняла твердое решение еще раз поговорить с Анной.
     - Костромин, душенька, дай мне три тысячи, я хочу Анну в кафе пригласить. Все же у нас традиция, хоть Люли и нет…, но зачем ее нарушать, а сестру я потом отдельно приглашу к нам домой, ты ведь ее любишь.
     - А почему Анну к нам не позвать? «Шампанское» есть, тортик…, Анна приятная женщина, с ней можно о чем угодно поговорить, она столько всего интересного знает, не то что - Марина твоя. Что ни слово, то шедевр!
     - Анна вообще не пьет, ты разве забыл? Я уж тебе сто раз объясняла, да и поговорить мне с ней надо по-семейному.
     - Ты насчет книги той? Хочешь попросить ее пристроить? Может, пусть лежит пока, сыну в наследство оставишь.    
     - Я тоже так решила, нет, просто посидим, поболтаем о нашем девичьем…
     - Как хочешь, тебе виднее…, - жалобно протянул муж. – Только возвращайся побыстрее…? Мы скучать будем…

     «Никто же не знает про папино наследство…, никаких ультиматумов, стану давить на жалость. Она у нас совестливая, любит поступать по справедливости, вот и скажу, что надо на троих делить. Люлька, мол, тоже живет от зарплаты до зарплаты. Будет у нее повод проявить благородство…, нищета страшнее всего, что угодно, только не это! А не хочет продавать, пусть ищет деньги, в конце концов, у нее две квартиры, может одну продать, а то – одним все, а другим ничего! Только бы мне удержаться…, не сорваться на крик, она всегда своим спокойствием и рассудительностью выводит меня из себя. Надо бы ее хоть разок вытряхнуть из этой шкурки…». – Рассуждала Вика, поджидая Анну в кафе.

      Завидев пробирающуюся между столиками кузину, Вика даже вздрогнула – такая благодать исходила от Анны, что о нее мгновенно разбились в дребезги все с такой тщательность разработанные планы. 
     - С днем рожденья, дорогая, - сказала Анна, целую Вику в побледневшую щеку, и протягивая пакет с подарком. – Желаю тебе всего самого светлого.
      Встретившись с кузиной взглядом, Вика увидела в ее глазах такую неизбывную печаль, что по ее лицу сами собой потекли потоки слез.
     - Спасибо, что пришла, - сказала Вика, всхлипывая, - мне так нужно с тобой поговорить…, Люли нет, я совершенно одна.
     - Конечно! – Воскликнула Анна с готовностью, - я тебя слушаю.
     Вика чистосердечно рассказала кузине все без утайки – и про свое бедственное положение, и про книгу, найденную в гараже, и про то, как она исчезла.
     - Словом, хоть в петлю полезай…, - закончила Вика свою исповедь. – Я не имею представления, где взять денег! У нас столько долгов, что моему бедному Костромину светит тюремный срок!
     Анна слушала ее, не перебивая, потом, спросила только:
     - Какая сумма могла бы вас спасти на первое время?
     - Хотя бы тысяч пять евро…, - безнадежно прошептала Вика.
     - Я понимаю, что тебе негде их взять, но у меня тоже беда случилась. То Евангелие, которое я нашла в библиотеке дяди, у меня украли. Я подозреваю, что это были одни и те же люди. Правда, мне компенсировали пропажу некоторой суммой, возможно, и тебе причитался, что называется, «поощрительный приз», просто человек, тебя обокравший, оказался не чист на руку. Я дам тебе пять тысяч евро, но ты должна мне кое-что пообещать.
     - Все, что угодно! – Взмолилась Вика, - любые расписки, какие пожелаешь! Даже можем заверить у нотариуса. Нам хотя бы проценты по кредитам погасить, да сотрудникам зарплату за прошлый месяц выплатить, остальное терпит…
     - Мне не надо никаких расписок, пообещай, если… когда ваше положение выправится, ты будешь ежемесячно переводить некую сумму какому-нибудь приюту для сирот или хоспису, пока не выплатишь все пять тысяч евро.
     - Я тебе клянусь! И не только пять тысяч, а до конца жизни!
     - Не надо клясться, мне достаточно просто твоего слова. Знаешь, у меня есть план…, когда Люля вернется, я бы хотела провести один эксперимент…, хотя, может быть, ничего и не получится…
     - А что за эксперимент?
     - Мне очень интересно знать, кем мы доводились друг другу в прошлой жизни, и почему теперь нас снова нечто собрало вместе, объединило кровным родством в одну семью. Уверена, что это не случайно…, тут есть какая-то тайна… хотелось бы ее разгадать, чтобы лучше понимать одна другую, и помочь в трудную минуту исправить кармические ошибки.
     - Как же можно это сделать? – Изумилась Вика.
     - Есть один способ, - ответила Анна загадочно, - если нас, конечно, не лишат такой возможности…, ой, смотри, Люлька звонит! «Алло, у тебя все в порядке? – закричала Анна в трубку. - Мы с Викой в кафе, ее день рожденья отмечаем, прости, не дождались. Да, могу, конечно. Погоди, сейчас запишу, а то еще что-нибудь напутаю, да, завтра же с утра заеду и сразу тебе отошлю». Просила забежать к ней на работу и сделать ксерокопию каких-то бумаг, они ей срочно понадобились, - сообщила Анна Вике. – Скоро приедет, всех целует.

                Джихад-такси

     Отец Марио почти не спал в эту ночь, он молился до самого рассвета об упокоении души новопреставленного Карла.
     «Жизнь моя опустела, - прошептал он устало, с трудом поднимаясь с колен. – Простите, отец, я не уберег нашего дорогого мальчика. Простите и вы, матушка, ваш милый ненаглядный малыш теперь рядом с вами на небесах. Я остался совсем один на этом свете».
     Затем, он оделся в траур и позвонил Паоло. Однако автоматический ответчик любезно сообщил ему, что абонент находится вне зоны действия сети. Вызвав к себе второго помощника, отец Марио спросил:
     - Эдуардо, вы не знаете, кода мог деться Паоло?
     - Господин помощник Папского престола, я… совершенно случайно слышал, как он заказывал вчера вечером такси на очень ранний час.
     - А вы не слышали… совершенно случайно, разумеется, в каком направлении он отправился?
     - Да, представьте…, слышал. В Сергиев Посад.
     - Это очень странно…, - отец Марио был, как минимум, озадачен таким сообщением. – Уж не решил ли он сменить службу в Ватикане на Троице Сергиеву Лавру? Да еще продав конкурентам наши секреты? «Пресвятая Дева, неужели я еще способен шутить в такую минуту!». - Воскликнул он про себя. – Были ли при нем какие-нибудь вещи?
     - Небольшой кейс и больше ничего.
     - Что ж, мне только остается спросить, не запомнили ли вы случайно так же и номер машины, на которой он отправился в столь дальний путь?
      - Темно было…
      - Стоило тратить столько средств на приобретение приборов ночного виденья, если ими никто не пользуется! – Раздраженно пробурчал отец Марио.
     - Отчего же, я воспользовался…, только номер был замазан грязью, но Понтификом могу поклясться, что это было джихад-такси.
     - Оставим Понтифика в покое. Что это за вид транспорта? Никогда о таком не слышал, – удивился отец Марио. - Надеюсь, ничего инфернального?
     - Как посмотреть? Если за рулем сидит Мамед, то садясь в такое такси каждую минуту будь готов ко встрече с Аллахом!
     - Час от часу не легче! Теперь еще и Аллах! Это, по меньшей мере, неосмотрительно. Я полагаю, что наш Паоло пока совсем не готов предстать перед Создателем, какого бы то ни было конфессионального толка. Хорошо, тогда вы отвезете меня в Институт, чтобы забрать тело брата. Оденьтесь подобающим образом, пожалуйста. Простите, но ваши джинсы с вытянутыми коленками там будут не совсем уместны.
     - Может быть, мне облачиться в сутану, господин помощник Папского престола? Она у меня всегда с собой, все же я аббат.
     - Это лишнее, простого черного костюма будет вполне достаточно. Если судить по вашим… амурным успехам, мне показалось, что вы давно и думать забыли о своем священническом сане.
     - На что только не приходится идти ради того, чтобы упрочить славу Ватикана, - притворно вздохнул Эдуардо, - однако я не нарушаю условий целибата…
      - Хвала Всевышнему, вам еще далеко до знаменитого литературного персонажа советских времен Остапа Бендера. Советую прочесть…
 
     Тем временем Паоло ехал в Сергиев Посад, вынашивая по дороге грандиозные планы. Он хорошо усвоил совет шефа, что человека встречают по одежке, и потому на нем был ладно сидящий, солидный дорогой костюм и легкая короткая дубленка. Новые начищенные ботинки сверкали так, что в них можно было при желании увидеть свое отражение. Будучи человеком военным, Паоло особенно тщательно следил за чистотой обуви.
     Еще накануне вечером он был абсолютно уверен, что предусмотрел все детали задуманной «операции», однако по мере удаления от гостиницы, в его голову начали закрадываться сомнения.
     «Старику, конечно, уже все известно, уверен на сто процентов, что наш дорогой иезуит позаботился об этом! Он же следит за каждым моим шагом…, как, впрочем, и я. То, что босс мне не поверит, будто я просто решил получить консультацию по поводу этой доски, меня мало волнует. По идее он бы должен быть мне благодарен, что я не отдал ее первому встречному, а приберег для Ватикана, мало ли в его хранилищах православных икон! Они иногда дарят их разным высокопоставленным деятелям или обменивают на католические. Главная задача сейчас договориться в Лавре. Должны же у них быть консультанты! Одно плохо, времени на экспертизу уйдет не известно сколько. Я ведь даже не представляю, к кому мне там обратиться. Едва ли меня допустят к настоятелю, хотя…, как знать, если я произнесу магические слова «Феофан Грек», то всякое может случиться. Самый идеальный вариант – загнать эту доску как можно дороже и оборваться с крючка господина помощника Папского престола! До чертиков надоело быть сторожевым псом Ватикана! Залечь бы на дно где-нибудь в теплых краях, купить себе островок и жить в свое удовольствие!».
     Водитель включил радио и стал не очень профессионально подпевать какому-то сладкоголосому восточному «соловью».
     - Можно потише, - довольно бесцеремонно оборвал рулады таксиста Паоло. – Я плохо спал. Сколько нам еще?
     - Шас, пошти, спи таракой. Мешать не путу. – Миролюбиво согласился шофер и убавил звук в магнитоле почти до минимума.   
      Паоло откинул голову назад, проклиная такси, в котором нет даже подголовника, и, убаюканный тихим журчанием арабской музыки, мирно задремал. Он даже не заметил, как машина свернула в лесной массив, и, поднявшийся с заднего сиденья напарник таксиста, ловко накинул ему на шею удавку. Побарахтавшись какое-то время Паоло затих, и его голова безжизненно поникла на грудь.
      - Сиденье обмочил, иблис! – Зло сказал водитель на своем языке. – Сильный какой, хоть и хилый с виду, если б не уснул, не справился бы ты с ним. Хорошо, что я догадался подголовник снять. Давай быстрее отнесем его к реке и в воду.
      Два мужчины вытащили тело Паоло из кабины и обыскали карманы.
      - Денег совсем мало, - посетовал убийца, - хорошо, что евро, вещи дорогие, может, снимем?
     - Только куртку бери, и ботинки, красивые сильно, - приказал напарник, - костюм не надо, куда нам…, кейс проверь, может, там еще деньги есть, да не возись ты с замком, разрежь ножом и все! Что там?
      - Картина какая-то деревянная, старая, похоже. Аллах ее разберет. Надо?
      - Нет! Нам она ни к чему. Да, навар небогатый, однако дело сделано, давай его к реке! И кейс туда же! Документы не забудь, сожжем потом, чтобы не опознали быстро.
     - А мобильник куда? Тоже в реку, смотри какой навороченный, я таких еще не видел, возьму, пожалуй…
    
     Анна с утра позвонила Люлиной сослуживице и попросила заказать пропуск в Институт, чтобы выполнить просьбу сестры. Женщина была ей знакома, и они вместе быстро нашли в рабочем столе необходимые бумаги.
     - Подождите пару минут, я отнесу мальчикам, пусть отсканируют и скинут вам на флешку, или отсюда отправим? Так быстрее будет.    
     - Я не тороплюсь, - успокоила ее Анна. – Не волнуйтесь, пожалуйста. Конечно, можно и отсюда, только там сейчас все рано ночь, Люля их сможет прочитать не раньше, чем через восемь часов.
     - Хотите чаю? У нас конфеты вкусные, больные вечно натащат, особенно к восьмому марта, совсем о здоровье врачей не думают!
     Анна с радостью согласилась, и женщины уселись чаевничать.

     Отец Марио со скорбным выражением лица приблизился к роскошному полированному гробу, инкрустированному желтым металлом, который он еще накануне отправил в морг Института вместе с одеждой для бедного Карла. Попросив сотрудника открыть крышку, он поцеловал брата в лоб и прочитал молитву.
       Щедро поблагодарив всех, кто принимал участие в омывение и приготовлении усопшего к жизни в ином мире, помощник Папского престола подозвал к себе пожилую санитарку и с тяжелым вздохом сказал:
     - У меня к вам огромная просьба, моя дорогая, помогите мне выполнить последнюю волю усопшего.
     - Конечно, батюшка, изволь, как же отказать в последней воле, чай, мы не антихристы какие, все понимаем.
      - Не подскажите ли вы мне, как лучше положить рядом с телом вот эти книги, то были любимые произведения моего покойного брата, и он пожелал, чтобы они сопровождали его в мир иной. Один Господь ведает, пригодятся ли они ему там, но таков уж был его наказ, мне бы не хотелось его нарушать, это будет не по-христиански. – Отец Марио извлек из портфеля четыре томика, тщательно обернутые в алюминиевую фольгу и пояснил: - Это для большей сохранности…
     - Как знать, батюшка, то один Господь ведает, можа, кто и книги тама читает, а я бы, вот, вязанье с собой взяла, все занятие на том свете, не все же лясы с родственниками точить, - рассудила санитарка.
     Женщина подняла покрывало и ловко подсунула книги под тело Карла, приговаривая соболезнующим тоном:
     - Гляди, кась, как живой лежит, знать недолго болел…, иной раз мощи одни, а не покойники…
     Отец Марио опустил в карман халата женщины двести евро, и, услышав: «Храни вас Господь!», распорядился, чтобы гроб поместили в цинковый ящик, а затем, направился в административное здание за получением пропуска на вывоз тела. 
     «Все же у православных верующих более самобытное представление о том свете, они воображают его – каждый на свой манер, в отличие от нашей католической паствы, - рассуждал отец Марио в ожидании кабины лифта. – Мы более консервативны в вопросах воспитания верующих и стараемся не допускать свободомыслия даже в мелочах: ад, рай, чистилище».
     Наконец, створки лифта распахнулись, издав подозрительный скрежет, и помощник Папского престола с опаской шагнул внутрь. Заметив стоящую у стенки женщину, он вежливо поклонился, как вдруг неожиданно услышал насмешливый голос:
     - Вот, так встреча! Какими судьбами? Уж не пригласили ли вас прочесть лекцию сотрудникам Института о том, как размножаться без физического контакта? Дед Катай, если не ошибаюсь? Или у вас есть и другие имена?
     - Должно быть, вы меня с кем-то спутали, синьора, - елейным голосом ответил он, - разрешите представиться, отец Марио, помощник Папского престола.
      - А-а-а, теперь все встало на свои места, - продолжила дама все так же насмешливо. – Фарисеи и книжники по-прежнему прячут ключи от знания? Трудная у вас работа, так недолго и язву желудка нажить.
      - Неужели вы считаете, что искушать незрелые умы, обольщая их сатанинской ересью, более достойное занятие? – Неожиданно резко воскликнул отец Марио. – Вспомните, что говорил Христос: «а кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской»?
      - Пробудить в человеке память об искре Божьей, по-вашему, сатанинская ересь? – Так же резко ответила Анна. – Вы исказили все учение Христа по своему усмотрению! Вы занимаетесь гашением огней! Вы по своей воле решаете, что можно говорить людям, а что лучше утаить! Да, вы понятия не имеете, Кем был Христос на самом деле!
     Неожиданно лифт остановился, и свет в кабине погас.
     - В чем дело? – растерянно пробормотал отец Марио, которого совсем не радовала перспектива провести неизвестно сколько времени в темноте за теологическим спором, - неужели мы застряли здесь надолго?
      - Может быть, вы мне откроете страшную тайну, чем руководствовался Епископ Афанасий, когда поставил точку в отборе текстов, вошедших в Священное писание? Собственным невежеством? Если вы убеждены, что правильно трактуете Слово Божье, то отчего так боитесь альбигойской ереси, которая выкорчевана почти восемьсот лет назад? Так я вам скажу: вы до сих пор трясетесь при мысли, что кто-то найдет более привлекательным древнее, почти забытое учение катаров, а не перелицованное вами учение Христа!
     К великому облегчению помощника Папского престола свет снова загорелся, и лифт тронулся с места, а спустя несколько секунд, остановился на первом этаже. Отец Марио почти бежал, оставив за своей оппоненткой последнее слово.

     Вечером отец Марио снова призвал Эдуардо и поинтересовался, не вернулся ли Паоло.
     - Нет, его и след простыл, господин помощник Папского престола, телефон не отвечает, то есть, он просто не берет трубку, хотя явно находится в зоне покрытия, Каковы будут ваши указания на этот счет? Станем искать?
       - Мы завтра покидаем Россию и возвращаемся в Ватикан. Не знаю, имеет ли смысл заявлять в полицию о его исчезновении, кажется, по местным законам должно пройти не менее трех дней? Однако я не могу ждать, мои личные дела не позволяют мне задержаться здесь ни на одни сутки. Я должен заняться организацией похорон брата. – Ответил нерешительно отец Марио. – Что вы посоветуете?
     - Я бы не стал поднимать шума, - усмехнулся аббат, - пусть сам выпутывается из своих передряг, даст знать, если ему понадобится помощь, он и не в таких переделках бывал! Насколько я вас понял, мы прекращаем поиски библиотеки?
     - Приостанавливаем, - уточнил отец Марио, - возможно, мы еще вернемся, этот вопрос будет решать Понтифик. Хоть наш «улов» и не велик, но все же мы возвращаемся не с пустыми руками. Задача казалась невыполнимой, трудно было надеяться, что мы найдем хотя бы одну книгу.

      Несмотря на чудовищную усталость, отец Марио еще долго не мог уснуть в эту ночь. Время от времени он впадал в короткое забытье, потом внезапно просыпался как от толчка, и продолжал вести диалог с той бунтарски настроенной женщиной в лифте Института. Неожиданно его прошиб холодный пот:
      «Почему я не воспользовался своими способностями? Не заставил ее замолчать, забыть о том, что мы уже встречались раньше? Ведь прежде я умел с легкостью отводить людям глаза, чтобы они и не вспомнили, что я существую на свете! Или напротив, внушить, будто  видят то, чего не существует на самом деле, я мог навязывать им свою реальность! Манипулировал их органами чувств, мог заставить переживать все, что я пожелаю! Может быть, эта дамочка тоже обладает некой силой, способом противостоять моему магическому дару? Только, где она ее обрела, хотел бы я знать? Ведь тогда, в нашу первую встречу, она мне поверила. А вдруг… со смертью Карла я утратил свой дар? Ведь он и проявился-то у меня именно в тот момент, когда ему была так необходима моя помощь! Неужели у меня уже нет моего прежнего могущества, моей мощи внушать свою волю? Тогда… это конец карьеры…, неужели Бог сжалился надо мной и отпустил на покой?! Спасибо Пречистой Деве, у меня и прежде были сомнения, где-то в глубине души я всегда подозревал, что мои способности от лукавого…, как, в прочем и сам разум!».

                Тайна шипа

      Едва вернувшись из Калифорнии, Люля умудрилась жестоко простудиться. Она позвонила по скайпу сразу обеим сестрам и пожаловалась на жизнь.
     - Как обидно! Так хорошо себя чувствовала на теплом солнышке! Вернулась, а у нас тут оказывается опять зима! Ведь уезжала – совсем уже весна началась, я даже не стала с собой брать теплые вещи, а сошла с трапа самолета и поняла, что до аэровокзала не дотяну. Кажется, льдом покрылась, пока нас довезли в этом открытом каре. Как вы тут без меня плохо жили? Рассказывайте!
     - Ой, ты моя бедненькая! Я сейчас приеду! – Заявила Вика. – Тебе нужен уход, малинового варенья привезу, меду липового, жди!
     - Нет, нет! – Решительно воспротивилась Люля, - я могу тебя заразить! Подожди хоть пару дней, пока вирусяка моя ослабнет.
     - Я же не собираюсь с тобой лобызаться! Отдам передачу и назад, мне сейчас болеть действительно не с руки, столько дел, заказы надо рассылать, мы ведь чуть не обанкротились, при встрече расскажу.
     Анна не стала сюсюкать, а сказала по-деловому:
     - Жуй растительное масло!
     - Я уже забыла это твое «ноу-хау», напомни, пожалуйста!
     - Берешь в рот глоток любого растительного масла, надеюсь, у тебя оно есть в доме? И жуешь минут десять, только ни в коем случае не глотай! Сплюнь, и так несколько раз в день. Оно собирает всю инфекцию в ротовой полости и отправляет по назначению, через день от вируса и следа не останется.
      Люля немного огорчилась деловитой холодностью кузины, однако через час Анна появилась в доме, обвешенная пакетами и, похвалив за то, что та добросовестно жует масло, без промедления отправилась на кухню. Вскоре по квартире распространился приятный аромат лимона и свежего имбиря.   
     - Ты знаешь, я других рецептов не признаю, кроме натуральных продуктов, реально поднимающих иммунитет, а ты на некоторое время забудь о своих профессиональных подходах к лечению, от них ливер портится, и пей вот то, что я тебе заварила, а тут плюшки с творогом. Можешь избавиться от своей жвачки.
     - Спасибо! Очень вкусно! – Поблагодарила Люля сестру, вернувшись в кровать.   
     Анна благоразумно уселась поодаль и сказала:
     - Ты не представляешь, сколько тут всего произошло, пока тебя не было! Даже не знаю, с чего начать!
     - С начала, с самого что ни наесть начала! – Попросила Люля, и, подложив под спину подушку, приготовилась слушать сестру.
     Рассказ Анны ошеломил ее. Люлю, конечно огорчила утрата Евангелия и дневника Анри, но встреча с самозваным катаром в лифте Института показалась ей очень подозрительной.
      - Хотела бы я знать, что он там делал? Я ведь тебе говорила, что у меня архив украли со старыми разработками, но если пропадет то, чем я занимаюсь сейчас, будет настоящая катастрофа! Мне кажется, это он проник в мой компьютер. Конечно, пароль мне ребята сменили, но ты меня очень напугала. Надо что-то предпринять, завтра позвоню мальчишкам, пусть думают, как застраховаться, защиту какую-нибудь ставят мощную.
     - Да, я думаю, эти друзья на многое способны, - задумчиво сказала Анна, - но это еще не все новости…, я в Щадрино ездила, нашла выход из подземелья, он на небольшом пригорке расположен и прикрыт большой каменной плитой. Она сидит в земле очень плотно, буквально вросла. Я видела, как какие-то люди там внизу копали…, но ждать не стала, возможно, библиотеку уже нашли и вывезли. Может, и плиту подняли, что меня очень огорчит, но эту часть истории я расскажу тебе позже, она имеет отношение только лично ко мне. Ты и так утомилась, слушая про мои похождения. Дорогая, по-моему, у тебя жар начинается, давай померим температуру, где у тебя градусник?
     - Вон там, в верхнем ящике комода, чехольчик такой металлический. Да, что-то меня колотун бьет капитально.
      Анна открыла футляр термометра и ойкнула.
      - Да тут же шип! Мы про него и забыли совсем, смотри…, а знаешь, у меня мелькнула в голове одна безумная идея. Что если в эту колючку впиталось немного Его крови? Дерево же пористое по своей природе…, ты можешь это как-то установить? Помнишь, когда Плащаницу исследовали, там, по-моему, делали анализ крови?
     - Да, идея интересная, приду на работу попытаюсь выжать из этого зизифуса все что смогу. У меня из головы не выходит твоя встреча с этим, как он себя назвал? Помощник Папского престола? Что-то мне все меньше и меньше нравится эта история, слишком много событий вокруг нас происходит в последнее время. И сдается мне, что это еще далеко не конец!
     - С этим не поспоришь, - подтвердила Анна. – У меня на той плите, которая выход из подземелья прикрывает, была очень странная медитация, но я бы дорого дала, чтобы ее продолжить. Ладно, пойду, пожалуй, а то я тебя совсем утомила. Давай, выздоравливай скорее, в Щадрино поедем. У меня есть грандиозная идея! Только бы плита была цела…
      Анна направилась, было, к двери, но, подумав, вернулась.
      - А знаешь что, дай-ка мне этот шип на пару дней пока ты хвораешь…
      - Возьми, конечно, - сказала Люля с удивлением, - только я не понимаю, что ты можешь с ним сделать без соответствующего оборудования…
      - Попробую на нем медитацию провести, вдруг мне что-то откроется…, я тут один способ погружения во время изобрела…, вернее, мне его Анри подсказал.

     Анна слишком давно занималась духовными практиками, чтобы не заметить некоторую перемену в своих «умонастроениях», и это начинало ее тревожить. Время от времени она ощущала, что помимо воли «свет начинает затмевать легкая тень гордыни». Анна гнала от себя подобные мысли, но они упорно возвращались, и она понимала, что с этим надо работать, иначе можно легко свернуть на кривую дорожку, протоптанную в незапамятные времена «падшими ангелами».
     «Хорошо бы опуститься еще глубже, вдруг там вскроется какая-то старая карма. Только бы не выплеснуть вместе с водой и младенца, - рассуждала она, возвращаясь домой от Люли. – А можно, напротив, попробовать нащупать следующее воплощение после Клавдии. Может быть, я просто придумала половину ее заслуг, уж слишком благородный образ получается, чуть ли не спасительница Христа! От таких мыслей кто угодно в люциферизм впадет…. Где-то же могла она себе карму сделать, и вообще…, не слишком ли высокородные воплощения я себе присваиваю? Одна Зоя Палеологиня чего стоит! Хотя у меня после той довольно непродолжительной медитации не было ощущения, что я – это она. Возможно, мне просто так показалось, я вполне могла просто принадлежать к ее окружению, быть, скажем, тем же архитектором, строящим для нее либерию. Или священником, который сопровождал ее на Русь из Рима. Но Клавдия – это нечто совсем иное! Я прямо сливалась с ней, отождествлялась полностью…, куда же мне надо двигаться – дальше или ближе? Тут можно пойти по неверному пути Генриха Шлимана, который так увлекся раскопками Гиссарлыкского холма, что по неведению проскочил Трою. Вся надежда на этот шип, почему-то я чувствую, что он меня выведет на нужное воплощение!».

     Анна отключила все телефоны, зная способность матери звонить в самое неподходящее время, и вдруг ей в голову пришла неожиданная идея:
     «А не попробовать ли мне провести медитацию на крови? Я так еще ни разу не делала, может получиться неожиданный эффект!».
     Анна тщательно протерла палец спиртом и сделала неглубокий прокол шипом. Выдавив крохотную капельку крови, она начала отключать сознание, погружаясь, как в прошлый раз, слой за слоем в воды времени. «Кровь сама должна меня остановить на нужной глубине», - была ее последняя мысль.
 
     «Юный Клод де-Ламель едва держался в седле от усталости. Рука почти онемела, оттого, что ему пришлось в течение нескольких часов размахивать мечом, отражая атаку за атакой. Сильно поредевший отряд рыцарей-крестоносцев, утомившись от бесчисленных убийств, грабежей и насилия, возвращался в свой лагерь с чувством исполненного долга. Штурм Константинополя завершился их полной победой. Однако мало кто из участников кровопролитного сражения в тот момент осознавал: то, что когда-то начиналось как освобождение Иерусалима от иноверцев, закончилось разбойным нападением на церковь-сестру.
      «Где же я мог потерять меч? – Тоскливо думал Клод. – Кинжал тоже погнулся и пришел в полную негодность. Случись что, мне даже отбиваться будет нечем, а ведь со мной слишком ценная добыча…, терновый венец Христа! Наконец-то я не только слушаю рассказы о нем, но и являюсь единоличным его обладателем! Хорошо, что не нашлось свидетелей тому, как он мне достался! Ведь его в случае крайней нужды можно хорошо продать какому-нибудь государю, этих денег достанет, чтобы привести в порядок наш родовой замок и погасить долги отца. Однако он выглядит совсем иначе, чем его описывали очевидцы. Неужели, правда, что в нем Спаситель взошел на крест? Прямо мурашки по спине бегут! А что, если это подделка? Да ведь не узнаешь теперь, столько лет прошло! Кто-то сказывал, что с ним случаются чудеса, мол, в часы «страстей Христовых» шипы каждый год делаются розовыми, словно окрашиваются Его кровью».
      - Эй, де-Ламель! Не усни, а то твоя добыча может достаться кому-то другому! – Услышал Клод голос своего друга и дальнего родственника Лиона, с которым он уже не первый год делил в военных походах и хлеб, и кров. – Чем удалось поживиться, дружище? Похвастай, что там у тебя в заплечном мешке? Надеюсь, не голова кого-нибудь из осажденных?
      - Нет, что ты! – Клод истово перекрестился, и ответил уклончиво, - так…, мелочь разная, пустяки, храмовая утварь, сущие безделушки…, за них много не выручишь.
      - Да, покажи, не стесняйся, мы ведь друзья, а я похвалюсь тебе своей добычей. Давай справим нужду здесь в лесочке, а то терпеть уже невмоготу, - предложил Лион, спешиваясь.
     Клоду ничего не оставалось делать, как последовать его примеру. Однако, как только он оказался на земле, Лион с силой дернул его вещевой мешок на себя. Ветхие лямки не выдержали, и с треском оторвались.
      - Что-то ты не договариваешь, приятель, должно быть, твой трофей имеет большую цену. - Крикнул он, смеясь.
       - Не смей! Отдай! Это я нашел! – Завопил Клод, привычно пытаясь нащупать правой рукой меч, забыв, что потерял его в пылу сражения.
     - Ну-ну, не кипятись, я же не собираюсь лишать тебя твоей законной добычи, а только гляну, что это ты так отчаянно защищаешь.
      - Это не твое дело…, - поняв, что безоружен, более миролюбиво произнес Клод.
       Лион запустил руку в мешок и вскрикнул:
       - Ничего себе, о, дьявол, мне что-то прокололо палец сквозь перчатку! Что там у тебя? - Он вытряхнул на землю терновый венец и на какое-то время потерял дар речи. А, придя в себя, заикаясь, произнес: - и… эт-то т-ты называешь «х-храмовой ут-тварью»!
     Клод стоял, опустив голову, не представляя, как теперь вернуть себе венец.
     - Может, это еще подделка, - промямлил он неуверенно. – Рано радоваться. Он выглядит совсем иначе, чем его описывают священники и те же трубадуры. Смотри сам, это и не венец вовсе, а нечто вроде короны…
     - Вот я и возьму на себя труд установить его подлинность, - тоном, не предусматривающим возражения, заявил Лион, - есть у меня людишки, которые дадут за него хорошую цену не торгуясь, но половина моя!
      Клод молниеносно тигриным броском кинулся к венцу, и, обдирая в кровь руки, отломил от него один из длинных острых шипов. Пока Лион приходил в себя от неожиданности, он без колебаний вонзил ему в глаз шип почти полностью. Тот дико вскрикнул от боли и упал на спину. Клод, молча вернул венец в мешок и приторочил его к седлу, затем, подошел к умирающему в муках другу и, с силой выдернув шип, положил в карман, даже не отерев кровь».

     Анна долго не могла прийти в себя, сердце ее так бешено колотилось, что, казалось, вот-вот пробьет стенки грудной клетки, виски разламывались от боли, на какой-то миг она даже ощутила теплую чужую кровь на своих ладонях.
        «Так, вот он – мой кармический узел! Какой ужас, сколько дикой звериной мощи в этих энергиях! Я бы ни за что не хотела пережить их еще раз, лучше бы мне не брать этот злосчастный шип у Люли! Сколько же мне пришлось потом трансмутировать этот проступок! Да и удалось ли сделать это полностью? Правда, если учесть, что сейчас я не в состоянии даже заставить себя сделать укол собаке, то это свидетельствует о том, что в своем время я хорошо намахалась мечом! Должно быть, немало народа полегло от моей руки. Но одно дело – война, она никак не отягощает карму, ее энергии сродни сексуальным, они даже начало берут из одного и того же энергетического центра. А убийство друга…, да еще состоящего со мной в кровном родстве…, это преступление совсем другого порядка…».

      Через два дня, возвращая Люле шип, Анна сказала горько:
      - Действительно: «Многие знания лишние скорби», иногда лучше ничего не знать о своих прошлых воплощениях, чтобы спать спокойно. Все же Творец гуманно поступил по отношению к своему творению, лишив его возможности помнить все свои реинкарнации. Не представляю, как мне теперь с этим жить? Я оказалась совершенно не готова узнать о себе такое! И все же…, проверь его как положено, по всем правилам…, со всей тщательностью. Вдруг я ошиблась…, и… я, возможно, исчезну на некоторое время, ты меня не теряй и не пугайся, просто… мне надо побыть одной.

                Затворница

     Анна приняла решение отправиться в Щадрино спонтанно. У нее не было никакой определенной цели, не было пристанища, где бы она могла остановиться на несколько дней.
       «Там видно будет, - сказала она себе, - стану ориентироваться на месте. Зайду к родственнице, может быть, она поможет мне снять какое-нибудь жилье, Яна ведь всех там знает».
     Хотя Анна очень ценила комфорт, но вполне могла вести и спартанский образ жизни, лишь одно ей было совершенно необходимо: вода, чтобы можно было тратить ее, не экономя, в любых количествах. Она обожала подолгу лежать в ванне, и частенько брала с собой компьютер, чтобы работать без отрыва от водных процедур.
      За сборами Анна как-то не заметила, что может угодить в дневной перерыв между электричками, однако именно так оно и случилось. Народа на платформе было совсем немного, на улице, наконец, потеплело, она с удовольствием прогуливалась по перрону, ожидая, когда подадут поезд и прислушивалась к своему сердцу, не подскажет ли оно, как ей жить дальше.
     В какой-то момент Анна заметила, что к ней направляется совсем молоденький попик, невысокого роста. Он был одет в скромный, видавший виды плащ, из-под которого виднелись забрызганные засохшей грязью полы рясы.   
      - Матушка, - вежливо обратился он к ней, - не подскажите, долго ли еще ожидать поезда?
       Слово «матушка» умилило Анну, в нем было что-то исконно русское, - уважение к возрасту, природная вежливость, искренняя доброта. Хотя она не считала себя причастной к лону православной церкви и не слишком жаловала, как она выражалась «долгополых», ответив на его вопрос, с готовностью вступила с ним в разговор:
       - Мне всегда так жалко тратить время впустую! Оно для меня эквивалентно знанию, то есть, я примерно прикидываю, сколько бы я могла узнать нового, интересного за этот период, потраченный впустую. Вы со мной согласитесь?
     - Время – это мученье, - так просто ответил он, что Анна устыдилась напыщенности своего заявления. – Много благодарен, не хочу отвлекать вас от сердечных раздумий, - произнес он, отходя в сторонку.
      «Высокий класс! – Анна была потрясена. – Как он угадал? Наблюдал за мной? Ведь совсем еще мальчишка, наверное, только что из Семинарии выпорхнул, а сколько душевной чуткости и такта! Другой бы на его месте впился в меня, как клещ и начал проповедовать! Не его ли вместо отца Михаила прислали в Щадрино? Это было бы хорошо».
     Они действительно вышли на одной станции и, молча раскланявшись, разошлись каждый в свою сторону.

     Яну Анна застала за сборами, но та, как гостеприимная хозяйка, тотчас оставила все свои дела и предложила гостье чаю.
     - Яночка, у меня к тебе необычная просьба. Я бы хотела пожить в Щадрино несколько дней, может быть, ты мне поможешь снять жилье? Но, если тебя это обременит, ты скажи без всякого стесненья.
     - Ой, как замечательно! А мы как раз сегодня вечером в Алушту к родственникам улетаем на неделю, вы же знаете, что Крым к России присоединили!
     - Что-то слышала краем уха, - сказала Анна необдуманно.
     - Да вы что? – Яна даже поперхнулась чаем. – Вся страна на ушах стояла столько времени после киевского путча!
      - Как-то я совсем заработалась последний месяц, даже некогда было новостную ленту в Интернете посмотреть, а телевизора у меня нет, - кое-как оправдалась Анна.
      - Так, вы оставайтесь у нас, будет, кому цветочки мои поливать, а то я уж собиралась ключ соседке оставить. Газовой колонкой умеете пользоваться? У вас в Москве, наверное, их уже нету.
     - Замечательно! Я просто не знаю, как тебя благодарить!
     - Это я вас должна благодарить! А нам батюшку нового прислали! Молоденький совсем, но службу хорошо ведет, голос такой приятный. Хоть и из деревни родом, а очень обходительный, наши старушки от него без ума! Так и бегают на исповедь, чуть не каждый день, да благословения испрашивают на каждый пустяк: как цветок посадить, да пора ли рассаду высаживать. А он слушает внимательно, как только у него терпения на всех хватает!
      - Это, значит, мы с ним в одной электричке ехали, действительно он произвел на меня благоприятное впечатление. Что еще нового в Щадрино? – Осторожно спросила Анна. 
      - Да, у нас же археологические раскопки были! Подземный ход нашли! Только чудные какие-то археологи – все раскопали, побросали и уехали. Мы потом всем миром закапывали дыру эту, досками кое-как прикрыли, дети ведь бегают, а им все любопытно, не дай Бог завалит.
     - Ничего интересного не обнаружили?
     - Еще как! Нашли! Икону старинную на доске! Наверное, исследовать в музей повезли, лучше бы в наш храм отдали, пусть бы люди радовались.

     Вечером хозяева уехали, и Анна к своему великому удовольствию, наконец, осталась в полном одиночестве. Она решила положиться на волю случая и, включив компьютер, погрузилась с головой в работу. Неожиданно мысли ее перекочевали совсем в другом направлении, и на ум пришла цитата из гностического Евангелие от Фомы: «Ученики сказали ему: Твои братья и твоя мать стоят снаружи. Он сказал им: Те, которые здесь, которые исполняют волю моего Отца, - мои братья и моя мать. Они те, которые войдут в царствие моего Отца».
      «А что, если попробовать перевести эти слова на язык каббалы, ведь хотя Иисус всегда выражался иносказательно, но за этим можно было усмотреть совсем иной, мистический смысл. Поэтому слова «мать и братья» можно рассматривать как систему сфирот. Хотя количество «родственников» не указано, но это, несомненно, десять различных свойств, которые принял на себя Творец относительно своих творений. Стало быть, «мать» можно определить как самую последнюю ступень малхут, с которой и начинается подъем в «царствие моего Отца». Явно речь тут идет о переходе махсома, некой границы между нашим и Высшим миром. Иначе говоря, Он учил их, как с помощью ощущений, получаемых только благодаря пяти органам чувств, то есть, «мира этого», и ощущением, возникающим в «шестом чувстве», или «Высшем мире», пребывать в двух мирах одновременно, оставаясь в физическом теле. Бессомненья, он обучал своих учеников каббале, ведь именно эта наука развивает в человеке дополнительный – шестой - орган высшего духовного постижения?
     Иисус за всю череду Своих воплощений постиг технику перехода! Конечно же, в реальности не было никакого подъема на гору Фавор с учениками, это было «восхождение в духе», именно тогда Он и отождествился с Христом.
      Говорят, что первые мистики, которые находились в окружении Авраама, с детства обучали своих сыновей такой практике. Они учили детей читать, писать и с малых лет воспитывали так, чтобы у них развивался шестой орган чувств, позволяющий проникать внутрь мироздания, благодаря чему они не чувствовали себя замкнутыми в этом мире, а ощущали причины и следствия происходящего вокруг них. Каждый из сподвижников Авраама находился на уровне постижения Высшего мира, но каким образом это стало для них возможно? Ведь все они были поначалу обычными язычниками! Как пишут каббалисты, у этой группы произошел резкий всплеск эгоизма, в этом и кроется причина, побудившая людей начать подъем в «царствие моего Отца».
      Значит, чтобы «перейти махсом» надо обладать огромным запасом эгоизма, чтобы он весь разом перешел в альтруизм, словно вывернулся наизнанку, стал своей противоположностью, только тогда это станет возможным. Разве не к этому призывал в Эдеме Адама и Еву Змей? Недаром некоторые гностики отождествляли его с Иисусом. Но означает ли такой способ постижения Высшего мира отказ от всего, что окружает человека в мирской жизни? От родных, друзей, любви…, конечно, все зависит от цели, которую он перед собой ставит…, а я? Достаточно ли у меня свободы воли, чтобы пойти этим путем? Конечно, сейчас уже никто не ходит в одиночку «завоевывать Небеса», для такой работы необходима группа единомышленников. Но в любом случае, этой дорогой ты идешь по жизни в полном одиночестве. Готова ли я воспользоваться «всплеском эгоизма», который, безусловно, ощущаю в своей душе, и отказаться от всех, кто живет со мной рядом, кто связан со мной кровными узами и жить одними лишь духовными интересами? Должна ли я рассматривать все это как «балласт», мешающий мне совершить «восхождение на гору Фавор»? Но ведь мне понадобится «вожатый»…, одного Его примера недостаточно, ведь Он Сам сказал: «Я есмь путь и истина и жизнь». Однако что-то я не знаю никого в нашем мире, кто сейчас, в наши дни, перешел бы махсом.
       Бесспорно одно: духовное служение должно быть на первом месте. Иисус прямо говорит об этом, без всяких иносказаний, и пример тому притча о Марфе и Марии. «Господи! Или Тебе нет нужды, что сестра моя одну меня оставила служить? Скажи ей, чтобы помогала мне». «Марфа! Марфа! Ты заботишься и суетишься о многом».  Разве это не указание на то, как надо жить? Неужели надо порвать все родственные и социальные связи и быть озабоченным только исправлением своей души? Да, сложный вопрос, и у меня пока нет на него ответа…».

     Утро выдалось солнечным и поманило Анну прогуляться. Она вышла из дома, не имея никаких определенных планов, и пошла наугад, не выбирая дороги. Каково же было ее изумление, когда она неожиданно для себя оказалась у дверей церкви. Войдя внутрь, Анна увидела молодого батюшку, которого, словно осы оставленный без присмотра леденец, облепила стайка старушек. Некоторые из них норовили приложиться к руке, кто-то пытался вложить в нее постный пирожок с капустой или грибами, и все, как одна, в едином порыве благочестия, преданно заглядывали в глаза. В какой-то степени Анна даже позавидовала этим прихожанкам, ведь они не сомневаются, что Бог есть, а ключи от Рая в руках этого юного, неопытного существа, которое ничего не знает о Христе, кроме того, что позволил ему некогда своею единоличной властью епископ Афанасий.
     Встав поодаль, она стала терпеливо дожидаться, когда все благословения будут розданы. Наконец, старушки парами, как примерные ученицы в женской школе, потянулись мимо нее к дверям, сменив свои духовные заботы на дела мирские и преисполнившись матримониальными планами.
     «Матушку бы ему хорошую сыскать!», - озабоченно сказала одна. – А то живет, как перст. Без ухода, без присмотра.
     «Где же ты ее сыщешь?», - возразила другая.
     «А Танька Васильева, чем тебе не подходит?».
     «Тоже мне, матушка! На юбку материи покупает меньше, чем на ленту!».
     «Ничего, выйдет замуж за отца Виктора, образумится, зато косу носит, а не кудри завивает».
     Отец Виктор сам подошел к Анне и, приветливо поздоровавшись, спросил:
     - У вас ко мне дело, или хотите исповедаться? Мне показалось, что вы человек не воцерковленный и не часто бываете в храме. Простите, если я ошибся. Вы верующая?
     - Может быть, это покажется вам кощунством, но мне ближе древнее философско-религиозное учение, которое называется каббала, она дает исчерпывающие ответы на все, возникающие у меня вопросы. Если изучать эту науку глубоко и серьезно, то можно обнаружить сходство некоторых ее разделов даже с квантовой механикой. И, хотя каббалисты не считают Христа Пророком, я как человек, обладающий свободой воли, уверена, что в этом вопросе они неправы. Он, несомненно, проповедовал каббалу, только языком иносказаний. Они бы больше выиграли, если бы признали это. Вполне возможно, что в таком случае сейчас весь христианский мир изучал бы каббалу. Вместе с тем, я с симпатией отношусь и к гностикам, которые пытались с помощью знания докопаться до постижения космических истин. А в их учении Иисус – фигура ключевая. Стало быть, меня можно с полным правом считать человеком, который идет к вере путем знания, - закончила Анна с улыбкой.
       - Что ж, любая вера хороша, если она учит человека любить ближнего. Хотя иногда не стоит разумом доискиваться истин, а просто идти путем веры выше знания.
     Анна обомлела про себя, до чего точно отец Виктор сформулировал один из основных постулатов каббалы, но решила не затягивать теологическую дискуссию, а спросила осторожно:
     - У вас есть время, чтобы меня выслушать?
     - Говорите, пожалуйста, я никуда не спешу. – Успокоил ее отец Виктор.
     - Видите ли, не так давно в нашей семье произошло почти мистическое событие. Мы… случайно обнаружили в Израиле мощи одного нашего родственника. Генетическая экспертиза это подтверждает. Мы кремировали его останки, и нам бы хотелось захоронить урну с прахом в одну из могил, которые находятся в старой части кладбища. Предположительно там покоится и его мать, на могильной плите можно прочитать ее имя. Конечно, никаких документов, подтверждающих их родство у нас нет, столько лет прошло…, но и в этом случае можно проверить совпадение ДНК. Я хотела у вас спросить, допускает ли православная церковь такие… обряды?
      - Не знаете ли вы, был он крещен?
      - Не хочу вас обманывать, насколько мне известно, наши о-о-очень дальние предки, в том числе и он, исповедовали катаризм, а у них… был свой обряд крещения, отличный от христианского.
     - Да, я слышал, что когда-то в этих местах были поселения катаров. Из того, что мне о них известно, они не считали Христа богом, для них Иисус был только сыном человеческим, более того, кажется, катары даже утверждали, что ведут от Него свое происхождение? Хотя, с другой стороны, их вера базировалась на Евангелие от Иоанна, они даже в обязательном порядке носили его на поясе, подвешивая на цепочке. Было ли в этом какое-то противоречие, мне трудно судить, для этого моих знаний недостаточно. Известно мне и то, что в христианстве раньше существовала доктрина переселения душ, но ее отменили на Соборе Константинопольской церкви в 553 году. Что касается вашего дела, думаю, что не так-то просто будет захоронить вновь обретенного родственника на кладбище, рядом с православным храмом. Если бы вы согласились провести обряд крещения над его прахом…
     - Большое спасибо за откровенный ответ, мы с сестрами обдумаем ваше предложение, я не могу решать этот вопрос единолично. Вернусь в Москву и поговорю с ними, а потом, если надумаем, то снова обратимся к вам за помощью. Если, конечно, вы не против…
     - Милости прошу, всегда буду рад вам помочь, чем смогу. – Доброжелательно ответил отец Виктор.
     «Вот тебе и юное неопытное существо! – Улыбаясь, сказала себе Анна, покидая церковь. – Если человек хочет ЗНАТЬ, никакой епископ Афанасий ему не указ, и даже весь Ватикан с его тайнами и интригами, корчующий «альбигойскую ересь» почти восемьсот лет! Это к вопросу о свободе воли…».

     К концу своего пребывания в Щадрино Анна приняла твердое решение: сдать на неопределенное время свою квартиру и пожить некоторое время на севере Индии, в Дхарамсале, небольшом милом городке, где в настоящее время обрело приют правительство Тибета, находящееся в изгнании. Как любой эзотерик, она симпатизировала буддизму, но по непонятной ей самой причине никогда не испытывала желания узнать это учение поближе.
     «Может быть, время пришло? – Подумала, улыбнувшись, Анна. – Какая мне разница, где заниматься переводами, ведь я – «женщина, работающая от сети». Возьму в издательстве несколько романов ни о чем, да потолще, хотя я их и не люблю. Когда человек не может во время остановиться, это либо признак ученичества, либо графомании. Мастер всегда чувствует, где необходимо поставить точку. Стану работать, гулять по окрестностям, моего небольшого дохода вполне хватит, чтобы обеспечить мне скромное существование. Говорят, что жизнь там недорогая. К тому же, я не знаю в этом городе ни одной живой души».

                «Здравствуйте, я ваша…»

       - Мам, а чо ты дружишь с Маринкой-то этой? – Ни с того, ни с сего спросил Вику сын. – Она же глупая, как пробка. Ты ведь сама мне говоришь: скажи, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты.
     - По какому праву ты критикуешь поступки взрослых? – Для порядка возмутилась та, хотя в душе не могла не согласиться, что устами младенца глаголет истина. – Мал еще судить о людях. К тому же я ее не видела со дня рожденья…
     - Вот-вот, она меня тоже всегда называет «вылупок яичный», стоит мне что-нибудь сказать, хотя старше меня всего на восемь лет, а сама даже не знает, чем отличается Арктика от Антарктики. Считает, что это одно и то же. Да ее и наша Матильда терпеть не может! Лает как ненормальная, а была бы она больше, порвала бы эту Маринку на клочки. Я видел один раз, как она ее пнула, когда тебя на кухне не было, бедняжка даже взвизгнула от боли! Хорошо, что она к нам теперь не ходит…
      «А ведь и правда, уже больше недели о ней ни слуху, ни духу, - подумала Вика. – Если учесть, что раньше мы с ней перезванивались по нескольку раз в день, то…, уж не пристукнул ли ее какой-нибудь очередной «половой ганслер»? Позвонить что ли? -       Неожиданно Вика поняла, что ей абсолютно не хочется этого делать. - К тому же, своих  проблем сейчас невпроворот. Да ну ее, пропала и пропала, как тот Гондурас, может, сам рассосется, одной заботой меньше». - Она махнула рукой в сторону воображаемой Марины, словно отгоняя от себя саму мысль о ней, и погрузилась в бухгалтерские дебри финансового отчета, радуясь, что их материальное положение начинает потихоньку выправляться.
      Однако, как говорится: помяни черта, а он - тут как тут. Не прошло и получаса, как раздался резкий звонок в дверь, заставивший Вику вздрогнуть.
      - Кто это проник к нам в подъезд, минуя домофон? – Спросила она сама себя, направляясь к двери, - может, соседка? Надо сказать Костромину, чтобы приглушил немного звонок, а то заикой можно стать.
     Марина, приплясывая, вошла в квартиру, залихватски распевая частушку:
       «Ах ты, белая болонка,
         Что на мясо косисься?
         Ты скажи, скажи скорее,
         Как ко мне относисься?»
    Потом она жарко поцеловала Вику в щеку и заявила:
     - У меня для тебя с ног зашибительная новость: я твоя дочь.
     Вика почувствовала, что превращается в жену Лота, оглянувшуюся на пылающий Содом.
     - Что? Как тебе такой разворот? Обними же свою малышку, мамуля!
     - Ты какой травки накурилась? – Спросила Вика, обретая, наконец, дар речи, - алкоголем, вроде, не пахнет…
     - Ладно, не буду тебя переутомлять, расскажу все по порядку. Я ездила в Ереван к одному ясновидцу. Он мне сказал, что в молодости моя близкая подруга сделала аборт на меня, но моя душа вселилась в меня, когда я родилась в другой семье. Понимаешь теперь? То есть, моя теперешняя мать родила ту же душу, на которую ты сделала аборт только в моем теле. Поэтому ты меня так любишь, ну, это, вину свою сглаживаешь.
     - Сколько ты заплатила за эту «дезу», - только и спросила Вика.
     - Не поняла, что такое «деза»? В смысле, новость? Тысячу баксов всего…, ты же мне шубу не продала, вот, я и поехала, ну плюс дорога и проживание. Так ты согласна, что я твоя дочь.
       - Во-первых, я никогда не избавлялась от детей, мне бы моя вера не позволила, я считаю это убийством. Мы и сына-то поздно родили, все никак не получалось. Во-вторых, почему ты решила, что эта «близкая подруга» именно я, у тебя их больше, чем на кошке блох.
     - Ой, да ладно, таких старых больше нет, то есть, я хотела сказать больших. Извиняюсь.
     - Мариш, прости, но я сейчас очень занята, поэтому не отнимай у меня время на всякую чепуху, и вообще, впредь не приходи ко мне, пожалуйста, без звонка, сначала согласуй со мной  день, час и продолжительность визита. – Произнесла Вика стальным голосом. – Мы сейчас по уши завалены заказами и работаем, как каторжные, потому что надо долг возвращать. А теперь, извини и до свидания.
      - Где же мне теперь искать свою мать? – Спросила Марина жалобно. – Значит, ты не делала…, а мне казалось, что ты говорила про это…?
      На какое-то мгновение Вике стало ее жалко.
      «Вот ведь курышка безмозглая, совершенно бесполезное для общества существо! С какой только целью такие бестолочи на свет рождаются? Надо будет у Анюты поинтересоваться, хотя я и так знаю, что она ответит: «Однако первый раз живет». Вслух она сказал:
     - Ты не беспокойся, твоя душа еще ни в одном теле не воплощалась. Ты первый раз живешь. Это я тебе точно говорю, хотя как человек православный не верю ни в какие там переселения. Просто мои сестры так считают, и я вынуждена в твоем случае с ними согласиться.
      Марина ушла, а Вика еще долго не могла вернуться к своим занятиям, и все размышляла, размышляла...
      «Может быть, девчонки мои правы, что существует круговорот одних и тех же душ, которые переселяются в другие тела, чтобы пройти путь исправления и, обретя собственную волю, вернуться к Создателю на равных. Когда-то, говорила Анна, была одна общая душа, Адам Ришон, кажется, она называлась, которая потом совершила прегрешение, и, упав в наш мир, разбилась. Еще я по телевизору недавно смотрела документальный фильм, где рассказывалось, что раньше в христианстве существовал закон реинкарнации. Неужели это правда? Надо будет почитать поподробнее в Интернете…, нет, лучше Анну расспросить, она так понятно все объясняет. Неужели и моя душа жила когда-то в разных телах? Почему же я ничего не помню? Интересно, кем бы я могла быть? Анна все про медитации говорит, вроде во время них может что-то открыться. Нет, страшно, я не смогу…». 

     Выйдя от Вики, Марина разрыдалась. Потом вытерла глаза и подумала со злостью:
     «Какая же она бессердечная оказывается, а ведь близкой подругой прикидывалась. Это все потому, что я ей денег не помогла раздобыть, шмотками ее торговать отказалась. Кто же ей дал? Сестры у нее нищие. Нет, это она на меня из-за книжки озлилась, разве я виновата, что Эдуардик бандитом оказался. Ах, какой был мачо! Тело – груда мускулов! А как от него всегда вкусно пахло, как жалко, что из-за дурацкой книжонки даже не на русском языке, нам с ним пришлось расстаться. Вот глупый, ну украл книжку, зачем же было меня бросать, я бы ему и не напомнила ни по чем! И почему она сказала, что я первый раз живу? Провидица какая выискалась, прямо эта, как ее, Ванга. Всем, значит, положены новые тела, одной мне нет. Ну, и хорошо! Для них тела кончатся, а у меня еще полно будет. Можно жить в свое удовольствие! Где же она всежки денег-то надыбала? Как бы мне узнать, они мне сейчас тоже не помешают, что-то папики закончились, даже потусоваться не на что…».

     На другой день Вика позвонила Люле и пригласила ее посидеть где-нибудь в уютном местечке. Она испытывала легкие угрызенья совести, что так и не отметила с ней свой день рожденья. Поговорив около получаса о том, о сем, Вика неожиданно спросила:
     - А это плохо или хорошо  – жить первый раз?
     Люля даже не сразу поняла, что она имеет в виду, и переспросила:
     - Поясни свой вопрос…
     - Я слышала, как Анна однажды сказала про… одну мою знакомую: «Что с нее взять? Камень, первое воплощение, получать хочет, а отдавать еще не научилась». – Чувствовалось, что Вика сама смущена возникшими у нее вопросами. - Вот я тебя и спрашиваю, разве плохо, когда в запасе еще множество жизней? А если знаешь, что живешь в последний раз, то надо постоянно оглядываться и обдумывать каждый свой шаг.
     - Во-первых, доподлинно этого никто знать не может…, мне так кажется…, но одно могу сказать, наверное, это страшно в каждом последующем воплощении набивать одни и те же шишки. Представляешь, это как, если бы ты все время находилась в стадии младенца, который ничего не знает об этом мире? То спички схватит, то пальцы в розетку сунет, то газовый кран у плиты откроет.
      - Но как же тогда душа взрослеет? Учится отдавать что ли…
      - Для того и существуют «взрослые», они обучают ребенка, как набраться опыта и не совершать одних и тех же ошибок.
     - Но ведь он может и не послушаться, не поверить, что играть со спичками опасно для жизни…
     - Вот ты и ответила на свой вопрос, первый раз жить очень трудно, хочется всего, сразу и как можно больше, и только себе любимому.
     - Значит, по поступкам человека можно понять, что он уже много жизней прожил?
     - Не всегда, ведь в каком-то из воплощений он мог совершить серьезный кармический проступок, который отбросил его назад, на более низкую ступень. А потом искупать его в течение некоторого количества реинкарнаций. Понимаешь? Вроде, и не молодая душа, а подняться выше не может, так и болтается в рамках одного и того же периода развития, как говорят: «Только бледнолицый наступает на грабли дважды».
     - Но как я, к примеру, могу узнать, что моя… душа натворила в далеком-далеком прошлом и исправиться, искупить свой грех?
      - Самостоятельно это сделать трудно, почти невозможно! Я тоже часто об этом думаю, и совершенно не понимаю, как это происходит. Наверное, надо положиться на волю случая…, быть внимательнее к тому, что с тобой случается, верить на слово «взрослым», которые тебя предостерегают, объясняя, что играть с огнем опасно. Можно еще присмотреться к свойствам своего характера, хотя человеку затруднительно оценить себя беспристрастно, но ведь мы знаем свои негативные черты. Гордыню, к примеру, гневливость…, надо разобрать их по косточкам и посмотреть, «откуда у них ноги растут», хотя бы постфактум. Хотя в первых воплощениях даже это сделать невозможно! Многое зависит еще и от того, кто твой главный «наставник» - тело, разум или душа. Хорошо, когда они управляют человеком в гармонии. Я, конечно, по-житейски тебе объясняю, как полный дилетант, но меня мучают те же самые вопросы, уверена, что и Аню…, просто у нее больше знаний, и она быстрее находит на них ответы.
      - Тогда получается, чем старше душа, тем больший с нее спрос, - как бы для себя сказала Вика. – Вот смотри: сейчас нас три сестры кровно связанных друг с другом, значит ли это, что мы и раньше были… не чужие?
     - Конечно, родственные души притягиваются друг к другу из воплощения в воплощение. Мы не обязательно были сестрами, допустим, я могла в какой-то жизни быть твоим сыном, пол ведь тоже меняется…, хотя для этого должна иметься веская причина, допустим, душе необходимо приобрести какое-то важное свойство. Кажется, у Юнга я прочла: то, что дочь получает от своего отца, она потом передает своему сыну.
    - Тогда, если мы в очень далекие времена были катарами, то, что же мы натворили там, что нас так… «понизили»? Ведь Анна говорит, они Совершенные, «Чистые»?
     - Да, у них существовал такой обряд, нечто вроде христианского крещения, который назывался «консоламентум» то есть, «утешение», дававший человеку право называться Совершенным. Но, во-первых, он был обязателен не для всех. Более того, насколько мне известно, многие из них предпочитали пройти его, как можно позже, почти перед самой смертью, так как хотели жить обычной человеческой жизнью, рожать и воспитывать потомство. Ведь получив «утешение», они были уже лишены многих мирских радостей, физической близости с любимым человеком, а вели жизнь монашескую, полную запретов и ограничений. 
     - Да, - вздохнула Вика, - мне пока очень сложно все это понять и принять, боюсь, что у меня никогда не получится вспомнить, что же я натворила…
     - А, может, оно и к лучшему, ведь потом тебе придется как-то жить с эти знанием «здесь и сейчас».

                Дочери Монсегюра

      Вика расплатилась с официанткой, и сестры собрались разбежаться по домам. Однако в гардеробной Люлю настиг звонок Анны.
     - Привет! – Сказала она деловым тоном. – Какие планы на вечер?
     - Ничего определенного, ужин есть, слава Богу, а остальное по мере поступления заявок от домочадцев…, - вздохнула Люля, предвидя банальный вечер в кругу семьи.
     - Не знаешь, где Вика?
     - Рядом. Дать ей трубку?
     - Не надо. Очень хорошо, быстро берите машину и приезжайте ко мне. – Анна отключила телефон, даже не поинтересовавшись, входит ли планы сестер столь неожиданный визит.
     Люля передала Вике приглашение кузины, совершенно не надеясь на согласие, но та к ее удивлению как будто даже обрадовалась.

       - Девочки, пока март не закончился, я хочу вам предложить провести коллективную медитацию. Если я не ошиблась в расчетах, это событие произошло именно в этот день тысяча двести сорок четвертого года. Вы представляете, какая это знаменательная дата! Немного поясню прежде…, чтобы вы настроились. Для катаров тот март был знаковым месяцем. Осажденный Монсегюр не собирался сдаваться, но им была необходима хотя бы короткая передышка. Епископ начал вести переговоры с тамплиерами о получении отсрочки и добился желаемого. За день до назначенной сдачи замка, его покинули четверо мужчин и три молодые женщины. Все они спустились по веревкам с высоты тысяча двухсот метров, рискуя жизнью, а у подножья разошлись в разные стороны. Мужчины уносили с собой сундук с книгами, при женщинах был только небольшой сверток. Кто-то из крестоносцев, осаждающих крепость, заметил беглецов, но погоня не дала результатов. Словно бесплотные духи, все семь человек бесследно растворились в безмолвии ночи. А теперь располагайтесь поудобнее и – с Богом! Ключевое слово: Монсегюр.
     - У меня не получится, - жалобно сказала Вика, - я вам только все испорчу, может, вы без меня как-нибудь…
     - Нет, - твердо стояла на своем Анна, - нас должно быть трое. У тебя все получится. Представь, что ты лежишь ничком на поверхности бассейна и постепенно опускаешься на дно, только вместо воды он наполнен прожитым тобой временем. Закрой глаза, постарайся заставить разум умолкнуть. Вместо мыслей вообрази себе картинку: небольшая пятиугольная цитадель на вершине отдельно стоящей скалы, затерянной в отрогах Пиренеев, неподалеку от пика Святого Варфоломея. «Замок непреступной горы», как называли его римляне. То была первая ступень на пути к звездам, к которым так стремились катары…

     «… - Смотри, какая храбрая малышка, - сказала Белесинда, - даже не пискнула, пока ее спускали со скалы в корзинке, которая то и дело стукалась о камни и выступы. В какой-то момент я чуть не закричала от страха, когда сорвался огромный булыжник и чуть не убил меня. А она мирно спала и не издала ни единого звука.
     - Это потому что я ее покормила хорошенько перед тем, как покинуть крепость, и завернула в сухие пеленки. – Объяснила Венцеслава, - Мне было необходимо сделать это, ведь если прибывающее молоко намочит нашу одежду, она покроется коркой льда на этом пронизывающем ветре. Мы не можем так рисковать, наша миссия слишком ответственна. Нам поручено, во что бы то ни стало сохранить «Святой Грааль» с Его кровью. Даже ценой собственной жизни, а потому, грудь надо беречь…, наше молоко бесценно.
     - А я тоже опустошила свою, дав на прощанье досыта насосаться моей малютке. Хотя ее участь мне известна, но пусть бедную девочку внесут на костер сытой, а не голодной, возможно, во сне она не будет слишком страдать, - со слезами на глазах сказала Мерилинда. – Конечно, защитники Монсегюра могли бы покаяться, сдаться и, возможно, им позволили бы беспрепятственно покинуть крепость, но они ни за что не пожелают отказаться от нашей веры, и потом…, я совсем не верю лживым клятвам крестоносцев, зная, что за ними стоит Святейший престол и армия французского короля Людовика Девятого. Правда, цель у них одна, взять Монсегюр, но интересы они преследуют разные: Папа и король хотят истребить ересь и присвоить наши богатства, а храмовники стремятся добраться до Чаши Христовой...
     - Ты права, сестрица, как говорит наш епископ: слову из Ватикана нет веры в Лангедоке. Все это очень печально, возможно, к лучшему что мать малышки умерла родами, иначе участь их обеих была бы прискорбна, хотя мы могли бы сейчас прижимать к груди наших детей и не оставлять их до смертного часа. Теперь она одна на целом свете, ведь ей даже имени дать не успели…
     - Давайте назовем ее Мирииса. – Предложила Белесинда, - В память о ее далеких предках. Да смилостивится над ней Господь, а мы постараемся сделать все, чтобы не дать ей умереть от голода. Хорошо, что она вообще успела появиться на свет до окончания перемирия, которое выторговал у тамплиеров епископ, ведь бедная Мира была очень слаба последние дни. Даже подумать страшно, если бы мы не уберегли «Святой Грааль»!
     - И все-таки, разве это не чудо, что дозор не заметил нас! Видно, и правда говорят: тот, кто хоть раз прикоснулся к Граалю, становится невидимым для врагов…, - прошептала Мерилинда.
      Три родных сестры, кормилицы крохотного сокровища замолчали и одновременно грустно вздохнули, вспомнив об оставленных ими в Монсегюре собственных новорожденных младенцах, обреченных на неминуемую смерть. Вскоре, они вышли, наконец, на дорогу, ведущую в Кремон, а далеко за их спинами над Монсегюром уже вздымались столбы едкого сизого дыма».


     - Вика, Вика, приди в себя! Ну, пожалуйста, дорогая! – Люля сильно трясла сестру за плечо. – Анюта, у тебя есть нашатырный спирт? Смочи вату, да ради Бога побыстрее, ты видишь, что она никак не может очнуться!
     Сестры положили бесчувственную Вику на диван и стали осторожно растирать ей виски нашатырем, время от времени помахивая ватой перед носом. Наконец, она открыла глаза и спросила слабым голосом:
     - Что со мной? До чего мерзко несет гарью! Всю жизнь терпеть не могла этот запах, я что, угорела? Был пожар?
     - Все в порядке, милая, ты просто очень сильно переживала, тебя напугало то, что увидела, - деловито успокаивала ее Анна.
     - Но я абсолютно ничего не видела! - Изумилась Вика, - просто…, просто…, я вдруг перестала дышать… и все.
     - Если это было так, значит, на то была серьезная причина, - задумчиво сказала Анна.
     - А что видела ты? – Спросила Люля у кузины, она сильно досадовала на Анну, что та своими экспериментами довела неопытную Вику до потери сознания.
    - Так…, кое-что…, - ответила она неопределенно, явно не желая вдаваться в подробности. – Скажу только, что и в Монсегюре нас связывали кровные узы. А ты?
    - Не хочу вспоминать…, к тому же я не очень люблю делиться своими духовными переживаниями…, особенно, такими чудовищными…, я мало что видела…
     - И напрасно, необходимо всегда стремиться докапываться до самой глубинной сути вещей, эмоции надо оставлять в стороне.
     Внезапно Люля поймала себя на чувстве, что в ее душе все сильнее и сильнее разрастается раздражение, выражение лица Анны показалось ей слишком жестким и отрешенным, почти чужим, но то, что она произнесла дальше, окончательно вывело ее из себя.
     - Ну что, девочки, отдохнули? Давайте продолжим, не отвлекайтесь, пожалуйста, прошу вас. Сосредоточьтесь на главном, теперь ключевое слово: Священный Грааль! Алло, Викуся! Ты в порядке?
     - Анна! Неужели ты такая бессердечная! – Воскликнула Люля гневно. – Ты же видишь, в каком она состоянии!
     - Причем тут моя сердечность? – Высокомерно возразила та, - желания сердца я вообще принимаю во внимание в последнюю очередь, они для меня давно уже не существуют. Я просто желаю ЗНАТЬ, что было дальше. Мне будет очень жаль, если информация, которую я только что получила, оборвется в самом начале. Неужели нельзя поступиться собственными мелочными интересами?
     - Тогда продолжай одна! Я вызываю такси и отвожу Вику домой. Ей надо лечь и уснуть. Не ожидала от тебя такой жестокости. Это я тебе заявляю, как человек с медицинским образованием!
     - По-моему ничего страшного не произошло. Она ведь сказала, что никаких образов не видела, значит, медитация здесь вообще не причем. Просто у нее голова закружилась от непривычного сосредоточения на ярком образе, Вика ведь у нас девушка медиумичная, привыкла впадать в транс от одного взгляда какого-нибудь шарлатана-экстросенса.
     - Прости, но я уже приняла решение: мы уезжаем.
     - Вас никто не неволит, - пожала плечами Анна, - постараюсь прорваться в одиночку, теперь мне проще будут это сделать, хотя коллективные энергии не помешали бы…

     Сестры уехали, и Анна с удовлетворением подумала:
     «А как, собственно, на деле выглядит формулировка «Возлюби ближнего, как самого себя»? Думаю, она означает, что этому-то и следует, прежде всего, научиться: любить себя, то есть, копить эгоизм. Значит, меня можно поздравить, кажется, я накопила его в достаточном количестве, чтобы не давать эмоциям и родственным связям брать надо мной верх! Сострадание, благородство – пустые слова, когда у тебя есть возвышенная ЦЕЛЬ. Вполне возможно, что это воплощение станет для меня последним, и мне удастся перейти махсом, совершив вознесение. Ведь не случайно мне тогда одной из немногих поручили заботу о Граале. Не стоит обращать на сестер внимания, слишком молодые воплощения, они же в этом не виноваты…».

     «…Белесинда и раньше не раз бывала в Кремоне, поэтому сестры, под ее руководством быстро нашли дом, где им обещано было убежище. Почти год, пока не пришло время отлучать Мириису от груди, женщины и ребенок провели в полном затворничестве, рискуя выходить в сад, чтобы подышать свежим воздухом, только под покровом ночи. Весь день же они проводили в небольшом подземном помещении, где тайно отправляли и свои религиозные обряды.

     Давно миновали те спокойные времена, когда по пыльным дорогам Франции колесили странные люди в остроконечных колпаках халдейских звездочетов, в подпоясанных веревкой одеждах и повсюду беспрепятственно проповедовали свое учение. То были так называемые «совершенные» - подвижники веры, давшие обет аскетизма, полностью отказавшиеся от прежней жизни, от имущества, строго соблюдавшие пищевые и ритуальные запреты. Зато им были открыты все тайны учения. Теперь даже «профаны» - рядовые последователи «совершенных» преследовались по всей строгости закона. Наступили времена суровые и безжалостные, когда само слово «катар» могло привести произнесшего его на костер Инквизиции. Католические священники бросили клич: «Катары – гнусные еретики! Надо огнем выжечь их, да так, чтобы семени не осталось…». Однако они, по-видимому, плохо знали учение катаров, для которых существовало два бога: бог добра и бог зла. Бессмертный дух человека устремлен к первому, но бренная оболочка тяготеет к тьме, каковой наполнен земной мир. Поэтому катары легко расставались с жизнью, радуясь переходу своих душ во владения Добра и Света, а костер служил самым быстрым способом достичь желаемого счастья.

     Белесинда решилась выйти из убежища первой. Она хотела разведать обстановку в городе, чтобы понять, насколько безопасным будет их дальнейшее передвижение с маленькой девочкой на руках по неспокойным дорогам страны. Сестры не могли постоянно жить на попечении родственников, хотя сполна оплатили свое пребывание в их доме деньгами, выданными им епископом перед уходом из Монсегюра, но беда, которую они могли навлечь на их головы, вынуждала женщин как можно скорее оставить гостеприимный кров. 
     Белесинда была очень хороша собой и имела прекрасный голос, поэтому, нарядившись цыганкой, женщина взяла гитару, колоду карт Таро и отправилась в путь.
     - Будь осторожна, - напутствовала ее Мерилинда, - береги себя, мы будем ждать от тебя вестей, и как только они поступят, присоединимся к тебе в указанном месте. А если сможешь, то приходи сама забрать нас. Но помни, при малейшей опасности возвращайся немедленно! Ведь мы пропадем без тебя, ни я, ни Венцеслава не знаем здешних мест. К тому же – ты самая отважная и мужественная из нас троих. Недаром епископ всегда это отмечал и хотел провести над тобой консоламентум, чтобы посвятит тебя в «совершенные», он просто не успел…. Если ты заметишь что-то неладное, то лучше нам переждать еще какое-то время в этом безопасном убежище, чем поторопиться и угодить в лапы к инквизиторам. Были бы мы одни – еще, куда ни шло…, но ведь у нас есть МИССИЯ.
     Ощущая себя на шумных многолюдных улицах после года вынужденного затворничества дикаркой, впервые покинувшей родной цыганский табор, Белесинда благоразумно положила, что ей лучше всего отправиться на рыночную площадь. Во-первых, там, в толпе людей можно было послушать разговоры и оценить настроения, а, во-вторых, смешаться с такими же, как она, бродячими цыганами, каких было множество в те времена в городах и на дорогах Франции. Хотя и к цыганам теперь власти тоже относились с подозрением, так как многие из них исповедовали катаризм.
     Белесинда увидела небольшую группу зевак, окружившую молодого менестреля. Протиснувшись в первый ряд сквозь толпу слушателей, она невольно поразилась красотой голоса и приятной благородной манерой пения бродячего музыканта, который в перерывах между исполнением баллад, ловко жонглировал пятью апельсинами. Неожиданно глаза их встретились, рука молодого человека дрогнула, и круглый оранжевый фрукт медленно подкатился к самым ногам Белесинды. Она подняла его и, подойдя к жонглеру, молча положила яркий спелый плод в протянутую нежную руку. Их пальцы соприкоснулись, наполняя истомой истосковавшееся по ласке сердце молодой женщины.
     Все, что произошло потом, она помнила плохо. Любовь накрыла их своим плащом, не оставляя места ни для кого другого. Белесинда в одно мгновенье забыла все: долг, сестер, маленькую Мириису, присмотр за которой был возложен, в том числе и на нее. Она беззаветно последовала за своим возлюбленным, с намерением уже никогда более с ним не расставаться.

     Прошло два года. Любовь столь горячая прежде, стала понемногу остывать в сердце молодого менестреля. Однажды любовник сказал Белесинде:
     - Я вчера сочинил прелестную балладу о том, как в самый страшный для катаров момент перед тем, как сдаться врагу с неба спустился голубь и расколол скалу Монсегюр надвое, тогда епископ, чтобы спасти «Святой Грааль», бросил его в образовавшуюся пропасть. Затем, камни сдвинулись на свое прежнее место, надежно укрыв святыню в недрах горы. Хочешь послушать? Ты могла бы разучить ее и исполнять вместо твоих старых песенок, которые уже всем порядком приелись. Нам скоро не на что будет купить себе кусок хлеба.
     Белесинда громко расхохоталась и ответила:
     - В жизни не слыхала подобной глупости! Вот уж ересь – так ересь!
     - Да что тебе известно о тайнах катаров! Ты просто хочешь, как обычно, меня унизить!
     - Ты и понятия не имеешь, что такое «Святой Грааль» на самом деле. Это потомство Иисуса и Марии Магдалины, уж мне-то это доподлинно известно, ведь я спасла жизнь малышке Мириисе,  и даже дала имя, которое, надеюсь, она носит по сию пору. Это из-за тебя я стала предательницей, да простит меня добрый Бог!
     Спустя два дня цыгане нашли на обочине дороги нагое тело молодой женщины с перерезанным горлом и со следами пыток. Чтобы не нажить себе неприятностей, они похоронили бедняжку по обряду катаров, ибо не знали другого».



                «Я вспомнила!»

     Всю дорого до дома Вики Люлю переполняло негодование. Она не могла найти объяснения поведению Анны, несмотря на то, что ей очень хотелось, хоть как-то оправдать ее жестокость.
     «Что с Аней случилось? Когда она успела так перемениться? Может быть, что-то произошло с ней там, в Щадрино, о чем я не знаю? Ведь она всегда была искренней, внимательной к людям, в любое время суток была готова прийти на помощь. А тут…, ее, словно подменили, просто одержимость какая-то. Неужели это так важно – узнать, во что бы то ни стало о своих прошлых воплощениях? Для чего человеку это знание, если все равно он никак не может на них повлиять? Что это меняет в твоей настоящей жизни? Позволяет стать лучше? Добрее? Справедливее? Есть в таком стремлении что-то демоническое, надо бы с ней серьезно поговорить, нельзя смотреть со стороны, как родной человек калечит свою душу, и ничего не предпринять. Пусть даже она меня слушать не пожелает…, завтра же встречусь и выскажу все, что думаю. К тому же я ей еще не успела рассказать, что обнаружила на шипе следы мужской крови второй и четвертой группы, она так меня торопила его исследовать, а сама даже не поинтересовалась результатами…».

         Доставив Вику домой, Люля поняла, что придется остаться с сестрой на всю ночь, так как у той на лицо были все признаки отравления угарным газом. Первым делом она отправила перепуганного насмерть Костромина в аптеку за кислородной подушкой и ацизолом. Антидот подействовал довольно быстро, и Вика, постоянно жаловавшаяся на сильную головную боль, через какое-то время спокойно уснула. Люля, не раздеваясь, пристроилась рядом поверх одеяла, чтобы в случае ухудшения состояния сестры, мгновенно прийти на помощь. Она лежала и прислушивалась к ровному дыханию бедняжки, недоумевая, как такое могло случиться.
       Внезапно она вспомнила свое видение во время медитации. Оно длилось всего несколько мгновений, но в нем было столько боли и муки, что сознание поначалу отказывалось принимать его на веру и постаралось, как бы вычеркнуть из памяти. Тогда это были просто картинки, которые мелькали перед ее внутренним взором, последовательно сменяя друг друга, словно слайды в диаскопе.
     «Неужели я действительно когда-то пережила нечто подобное? Что же там было…, я шла в толпе людей, которых хорошо знала. Их было примерно человек двести. На руках у меня, как и у многих других женщин, был новорожденный младенец, кажется, девочка. Все двигались молча, поддерживая раненых и стариков. Лица мужчин были суровы и полны решимости, в глазах у некоторых из них светилась радость, оттого, что скоро их всех ожидает встреча с добрым Богом, а земные страдания закончатся. Это были «совершенные», они утешали своих собратьев взглядами и дружескими прикосновениями. Затем, толпа остановилась по чьему-то приказу. Нас заставили выстроиться в длинную шеренгу. Потом я увидела вокруг себя пылающий костер, ощутила запах гари, ребенок на моих руках громко заплакал, я крепко прижала его к груди и потеряла сознание. Вика сказала, что у нее не было никаких образов, не означает ли это, что она могла быть моей новорожденной дочерью, которая просто задохнулась в дыму. Неужели она могла так сильно отождествиться, что отравилась угарным газом? Это не реально, но у меня нет другого объяснения… Интересно, что видела Анна? Она тогда сказала, что мы и там были сестрами, но ведь это было ее личное видение, совсем не обязательно, что оно было достоверным». 
 
     В течение всей последующей недели Люля никак не могла заставить себя позвонить Анне. Она чувствовала, что еще не готова к спокойному разговору с кузиной, а выяснять отношения по-женски ненавидела с детства. Какой смысл в упреках и претензиях, если речь идет о событиях, которые уже произошли? Ей не хотелось ссориться с Анной, она просто желала понять мотив ее поведения, по-прежнему недоумевая, что могло так ее изменить за несколько дней.
     Наконец, в обеденный перерыв Люля решительно достала из кармана халата мобильный телефон и отыскала номер Анны. Автоответчик любезно сообщил, что абонент не доступен. Люля с облегчением вздохнула и успокоила себя тем, что позвонит ей вечером домой.

     - Слушаю, - раздался в трубке настороженный мужской голос. – Вам кого?
     - Можно попросить к телефону Анну, - Люля слегка опешила от неожиданности.
     - А вы кто?
     - Сестра, двоюродная…
     - Анна уехала, странно, что вы об этом не знаете…, мы сняли ее квартиру на три месяца, вас, случайно, не Людмила зовут? Если да, то она оставила для вас письмо. Когда и где вам было бы удобно его забрать?
     - Я могу с вами встретиться…, когда пожелаете, назовите место и время…
    «Письмо? Как странно, - думала Люля, направляясь на встречу с квартирантом Анны. – Она же могла написать мне на электронку. Или позвонить перед отъездом. Не хотела меня видеть? Осознала, что была не права, но не пожелала извиняться? Ладно, какой смысл гадать, через час все узнаю».

      Молодой человек протянул Люле письмо и тотчас откланялся, словно опасался лишних вопросов. Она торопливо распечатала конверт  и пробежалась глазами по строчкам, написанным от руки, словно впопыхах, несвойственным Анне почти телеграфным стилем.

     «Уезжаю на неопределенный срок. Было много беготни перед отъездом, не смогла проститься. Хочу побыть одна. Выражаясь твоим языком, буду пытаться вести борьбу с «гравитацией черной дыры», (шучу), надеюсь уцелеть (не шучу). Хочу верить, что точка невозврата еще не пройдена. Жаль, что нельзя скрыться от ошибок прошлых жизней, и от себя».

     Вся весна прошла в работе. Люля, что называется, пахала как каторжная, спонсоры требовали результатов как можно скорее, хотя она объясняла им, что «скоро только кошки слепых котят производят на свет». Изредка они виделись с Викой, которая тоже везла на своих плечах приличный воз забот. Вестей от Анны не было, письма, которые Люля посылала кузине на электронную почту, оставались без ответа, а потом и вовсе стали приходить автоматические сообщения, что такого адреса не обнаружено. Люля гнала от себя тревожные мысли, но время от времени они все же посещали ее.

     В первых числах июня неожиданно позвонила Яна и пригласила к себе на юбилей.
     - Приезжайте втроем! Обязательно, выберемся куда-нибудь подальше от города, шашлычок сделаем, мой муж большой мастер! Обещаю, будет вкусно и весело, посидим по-семейному. Жду всех троих, слышите?
     Люля заверила племянницу, что они непременно будут, но у нее не повернулся язык сказать, что он Анны давно уже нет вестей.
     «Ведь еще больше трех недель до ее дня рожденья, вдруг Аня объявится, зачем нагнетать мрачную атмосферу. Сердце мне подсказывает, что ничего страшного не произошло. Ведь она – человек самодостаточный, и привыкла всегда полагаться только на себя, не будем натягивать неприятности…».
      
    День выдался как по заказу. Сестры решили отправиться в Щадрино не вдвоем, как обычно, а со всеми чадами и домочадцами.
     - По-семейному, так по-семейному, - заявила Вика. – Можем же мы своих мужей и детей вывезти на природу, а то нечестно будет: нам шашлыки, а им сухой паек в холодильнике.
     Оставив мужчин и хозяйку колдовать над угощением, Люля с Викой решили немного прогуляться.
     - Какой здесь лес чистый! – Вика радовалась как школьница на каникулах. – Смотри, все листочки, словно специально вымытые, а запахи какие! Просто крышу сносит от их разнообразия! Давай поднимемся во-он на тот пригорок, мне кажется, что там можно даже раздеться и позагорать, ах, зря я купальник не взяла, ведь хотела же, балда!
     Подъем оказался немного круче, чем они ожидали, и Люля остановилась почти перед самой вершиной, чтобы перевести дух.
     - Смотри, - сказала она сестре, - кажется, там уже кто-то загорает? Может, не пойдем, зачем мешать человеку, который ищет уединения.
     - Ну, пожалуйста, мы только посмотрим, что с другой стороны и вернемся, - просительно заглянув ей в глаза, сказала Вика.
      Неожиданно фигура, лежащая на макушке холма, поднялась, и обе они ахнули. Им на встречу шла улыбающаяся Анна, широко раскинув руки для объятий.
     - Как же я соскучилась! – Сказала она, обнимая сразу обеих сестер, - даже не думала, что мне будет вас так не хватать. Ну что вы онемели? Языки что ли проглотили? Я не привидение, можете убедиться.

      Сестры с наслаждением растянулись на теплом плоском камне, прикрывающем верхушку холма, и взялись за руки.
     - Как же здорово! – Сказала Люля, - так бы и лежала здесь всю жизнь, глядя в небо.
     - Я, пожалуй, вздремну немного, - Вика блаженно закрыла глаза, - уж больно здесь спокойно. Разбудите меня, когда соберетесь идти обратно, а то они там весь шашлык без нас схомячат.
     Несколько минут прошло в полном молчании, никому из женщин не хотелось нарушать эту чудесную, целебную тишину. Вдруг Вика вскочила на ноги, как ужаленная, и закричала во весь голос:
     - Вспомнила! Я все вспомнила!
     - Что «вспомнила»? – С удивлением уставилась на нее Анна.
     - Вспомнила, где я книги спрятала! Ну, тогда…, давным-давно.
     - Значит…, значит, та загадочная Глафира, мать Анри, которой предназначались его записи, это была ты? – Изумленно вымолвила Люля. – И где же ты их спрятала?
     - Под полом церкви! Там есть подвал…, довольно большой, был, по крайней мере. Я сейчас, когда уже засыпала почти, вдруг совершенно отчетливо увидела, как какие-то мужчины несут огромный сундук, а я им указываю место, куда его поставить. Меня поддерживает молодая женщина. Только…, только церковь была не та, которая сейчас, а… деревянная…, может, это и не здесь совсем…
     - Возвращаемся! – призвала Анна сестер по-деловому. – Я знаю, кто может нам помочь, отец Виктор, мы с ним немного знакомы. Он произвел на меня приятное впечатление. Но никому ни слова!

     - Да, - подтвердил отец Виктор. – Здесь была раньше деревянная церковь, точнее семейная часовня князей Малицких. Когда я получил сюда назначение, то познакомился с некоторыми историческими записями, касающимися этих мест, которые находятся в хранилище Троице-Сергиевой Лавры. В начале семнадцатого века деревянное строение сгорело, но на его фундаменте, который был вполне пригоден к использованию, и построили этот храм из кирпича. Только я не знаю ничего о подземном помещении, может быть, где-то есть вход, можно обследовать плиты пола и вызвать специалистов из епархии. Я не могу вам позволить самостоятельно долбить что-либо в пределах храма. Он является собственностью Православной Церкви
      - Хорошо, - сказала Анна, - только давайте сначала попробуем поискать сами, а уж, если нам посчастливится, то сообщим. Вдруг это только наши догадки, в епархии могут быть недовольны вызовом специалистов без веской причины. Тут уже хозяйничали, так называемые, археологи, думаю, вам об этом рассказывали прихожане. Я уверена, что они тоже искали эту библиотеку, и, возможно, еще не оставили мысль до нее добраться. Вы же не хотите, чтобы ценные исторические реликвии достались Ватикану? А у них масса возможностей вывезти их отсюда. Они могут предоставить любые документы и обвести вас вокруг пальца.
     Доводы Анны, видимо, показались отцу Виктору убедительными, и он позволил женщинам прийти завтра до начала утренней службы, чтобы осмотреть пол.
 
     - Вика, напряги память, пожалуйста, - попросила Люля. – Вспомни свое видение, где ты стояла, когда сюда принесли сундук? В центре или у какой-то из стен? Это важно, у нас мало времени, скоро служба начнется.
     - Кажется в центре, - неуверенно сказала Вика, почему-то закрыв глаза. – Тут теперь все по-другому, понимаешь, я даже место это не узнаю.
     - Если вход в подземелье располагается под алтарем, то нам ни за что не позволят в него войти, это запрещено православным каноном: женщины не допускаются в алтарь. Мне кажется, что отец Виктор очень недоволен всей этой историей. Он не делает никаких попыток нам помочь. – Грустно сказала Анна. – Придется все-таки связываться с епархией, но ведь у нас нет ни малейших доказательств, одни догадки. Они могут с полным правом заявить, что не обязаны проверять сны, которые снятся разным сумасшедшим теткам. Это мы знаем, что там может быть библиотека, только как заставить их поверить?
      - Вспомнила! – Неожиданно заявила Вика. – Точно! Я стояла у стены, а передо мной находился открытый люк, и рядом со мной была плита, вынутая и к стенке прислонютая, ой, что я несу! Да, это вот тут!
      - Мы здесь уже сто раз все облазали. Даже лезвие ножа между плитами не входит, возможно, полы перестилали, когда новую церковь построили, а старую поверхность просто покрыли новыми плитами. Ладно, вернемся поздно вечером после службы и попросим отца Виктора позволить нам продолжить поиски. – Подвела итог дебатам Люля.

     Каково же было потрясение сестер, когда, вернувшись вечером в церковь, они обнаружили в ней развороченный пол! У стены, примерно там, где и показывала Вика, зияла огромная дыра, от которой вниз вели замшелые каменные ступени. Взяв фонарь, предусмотрительно прихваченный у мужа Яны, Анна начала осторожно спускаться в темные недра подземелья.
     - Сундук здесь! – Крикнула она сестрам, которые сгорали наверху от нетерпенья. – Разумеется, он совершенно пуст! Мы даже никогда не узнаем, было ли там что-то на самом деле. И, конечно же, я ничуть не удивлюсь, если мы больше никогда не увидим отца Виктора. Нет, постойте! Кое-то я вижу на полу, свиток какой-то. Видимо, его обронили в спешке. Люля, держи, я сейчас поднимусь.

       Женщины склонились над старой картой, пытаясь понять, что на ней изображено.
     - Это архитектурный проект крепости Монсегюр, - наконец сказала Анна. – Я помню, что «совершенные» считали эту гору священной, и попросили у прежнего хозяина, своего единоверца Рамона ди Пиреллы разрешения построить на ней пятиугольную цитадель по своим чертежам. Именно его мы сейчас держим в руках. Что ж, для дочерей Монсегюра эта находка бесценна. – Она обвела взглядом сестер и счастливо улыбнулась.