Поющая стрела вонзилась в золоторогого оленя – и он на глазах Романа, в агонии распластавшись на земле, превратился в демона с оскаленной пастью. Кровь тёмно-коричневого цвета толчками выливалась у него изо рта. Вскоре поток крови иссяк и судороги прекратились.
Роман вышел из оцепенения и, уже не сомневаясь, что клюнул на наживку ракшасов, развернулся и что было сил побежал обратно. Алексей попался ему на встречу.
- Ты жив, Ромыч? – робко спросил он, столкнувшись с ним нос к носу – и вдруг похолодел от ужаса, увидев гнев в глазах брата.
Роман схватил Лёху за грудки и, бешено вращая глазами, проревел:
- Где Света?!
- Брат… – похолодевшими от ужаса догадки губами прошептал Алексей.
- Где Света?!! – на весь лес заорал Роман, понимая, что уже поздно что-то менять. Открытой ладонью наотмашь он ударил Лёху по щеке – и у того из нижней губы обильно потекла кровь.
- Прости, брат! – крикнул Алексей, поднимаясь на ноги, и, не обращая внимания на бегущую по подбородку кровь, по-спринтерски бросился за бегущим к хижине Романом.
Чёрные кошки перебегали дорогу через каждые десять шагов. Из кустов истошно, как по мёртвому, выли собаки, волки и шакалы. Над лесом стаями летали чёрные вороны и надсадно и хрипло каркали, предвещая беду. Навстречу то и дело попадались невесть откуда взявшиеся толпы баб с пустыми вёдрами и в чёрных платках. Вскоре дорогу пересекла траурная процессия, сопровождаемая заунывно трубящим и трагично барабанящим оркестром. Расталкивая и роняя наземь идущих за гробом людей, сбив с ног несущих домовину (от чего покойник упал в траву, громко выругался и бросился с кулаками на Лёху, который звезданул его промеж глаз и побежал дальше по неотложным делам), сыновья Неистребимого Джо пулей вылетели на поляну перед хижиной.
Как и предполагали братья, Светы не оказалось ни в землянке, ни на лужайке, ни в роще, ни на берегу ласково журчащей Годавари.
- Света, Светичка, Светлячок! Любимая моя! Отзовись! Не прячься! Не пугай меня! Выходи, это не смешно! – дрожащим жалким голосом кричал Рома, мечась в разные стороны в поисках жены.
Когда Лёха появился рядом, Ромка в сердцах выхватил меч и занёс над братом. Лёха упал на колени, бухнулся лбом в землю и покорно откинул длинные волосы с мускулистой шеи. Роман, видя горе и раскаянье брата, воткнул меч в землю и, падая лицом в траву, прокричал:
- Что ты наделал брат!? Зачем ты оставил её?! – плечи Романа затряслись и он громко-громко во весь голос заревел. Безутешно, как маленький обиженный мальчик, у которого отняли самую любимую игрушку и которого ни за что ни про что очень строго наказали.
Ромка рыдал долго. Алексей, поняв, что голову ему сегодня отрубать не будут, поднялся, сел рядом с братом и невесело сказал:
- Что я мог сделать, Ромыч? Светулька, услышав твой жалобный крик, сказала, что я специально не бегу к тебе на помощь. Что я хочу твоей смерти, чтоб жениться на ней. Я не мог с ней спорить. Она приказала спешить к тебе. Сказала, что её защитит Гата.
Роман поднял голову и, с надеждой посмотрев на Лёху, взмолился сквозь слёзы:
- Найди её! Найди её, Лёшенька! Умоляю тебя! Я рабом твоим буду. Я буду ноги тебе целовать! Найди её!
- Да, брат! Я быстро! Я сейчас! – с готовностью выпалил Алексей и стремглав скрылся в чаще.
Когда он вернулся, медленно и нерешительно шагая и чересчур внимательно рассматривая траву у себя под ногами, то обнаружил Романа глядящим куда-то вдаль безумными глазами и говорящим с самим собой и со Светой:
- Милая, прекрасная, единственная моя! Я знаю: ты просто хочешь подразнить меня! Ты хочешь напугать меня и поэтому спряталась где-то неподалёку. О Саха-Джахи! Руки твои! Не прячься от меня, моя маленькая богиня! Мой Светлячок! Очи твои! Неужели тебе не кажется, что эта игра слишком затянулась? Неужто ты ещё не насладилась моим страхом потерять тебя и не посмеялась вдоволь над моим горем? Ты убежала в берёзовую рощу? Довольно, не шути, ты убиваешь меня! О Светичка! Бёдра твои! Вернись, сердце без тебя опустело! Нет! Ракшасы унесли и сожрали мою Свету. Поэтому её нигде нет! Моя жена слишком разумна и добра, она не станет смеяться над моими слезами и продолжать прятаться, видя моё горе! Девочка моя, неужели тебя съели ночные бродяги? Где ты? Вернись! Моя единственная радость, моя любимая! Я отправился в лес с тобой, а в Москву возвращусь один. Что скажу я людям? Меня станут называть трусом и предателем. А если Иван Иосифович сурово спросит меня: «Куда ты дел мою дочь?» – мне нечего будет ему ответить. Что я смогу сказать ему? Он сойдёт с ума от горя! Сначала отрежет мне голову, а потом сойдёт с ума. Земля и небо опустели без тебя, Светичка моя! Я не могу жить без тебя! Пусть Лёха возвращается домой один. Он скажет Брату: «Правь Москвой всегда». И расскажет людям о пропаже Светички и о моей смерти.
Рома то плакал, то смеялся, то падал навзничь, теряя сознание, а, очнувшись, продолжал потерянно бормотать:
- Демоны ночи унесли её, мою ненаглядную, мою сладкую, мою нежность, мою радость, жизнь мою! Она кричала, надрываясь, из последних сил, когда эти звери разрывали её беззащитное тело на части! Света, из уст которой всегда лился лишь мёд сладких речей, кричала, умирая в безжалостных лапах этих чудовищ! Где теперь лежит её бездыханное тело, изувеченное и обезображенное этими гнусными варварами? Наверное, она звала меня жалобно, как раненая антилопа? Или она пошла собирать цветы, увлеклась и задержалась на лугу у реки? Нет, она никогда не ходила туда без меня! Она так пуглива и осторожна! Солнышко, скажи, куда спряталась моя Светичка? Скажи скорей, или я умру от горя! Ветер, ты играл в её волосах! Скажи мне, где она?..
- Брат! – прервал бред Романа Алексей. – Будь мужиком! Мы должны найти её.
- Что?! – спросил Роман. – Её съели дикие звери? Или ракшасы? Ты нашёл её беленькие обглоданные косточки?
Алексей протянул брату жёлтый лоскут – и Ромыч узнал рукав любимого и единственного платья Светы.
- Там, – указал Лёха направление, откуда только что пришёл, – шагов двести, не больше.
На соседней поляне братья обнаружили развороченную взрывом груду железа, которая ещё совсем недавно была «Пушпакой». Было понятно, что в летательном аппарате сгорело изнутри и снаружи всё, что могло сгореть. Из пустых глазниц иллюминаторов ещё курился слабый дымок. В воздухе неприятно пахло коротким замыканием.
- Здесь был бой, – сказал приходящий в себя Роман, осматривая поляну.
Обогнув остов звездолёта, молодые лучники обнаружили Гату, отрубленные крылья которого были отброшены далеко в стороны.
Роман склонился над птицей и произнёс:
- Прощай, мой верный друг! И спасибо тебе: ты храбро бился – и пал в неравном бою.
Гата вдруг открыл глаза и по-человечьи произнёс:
- Равана.
В ожидании праздника встреч
возвращаю из памяти вечер:
руки пламенем лягут на плечи,
но холодными струями с плеч
вдруг сольются… А Время залечит...
Нам на разных молчать языках.
Нам не молвить прощального слова.
Но не надо удела другого!
Как одетая в камень река
голос сердца безмолвием скован.
Вкус потери. Горчит на губах.
Блеск огня пережившего вечер.
Эти руки я больше не встречу?
Бесполезна немая мольба?
Умирайте, ненужные свечи!
И уйдут, как с деревьев листы,
безвозвратно и неповторимо
блики дней проносящихся мимо...
Всё уйдёт, но останешься ты.
Та, кем болен я неизлечимо...