Совращение

Тамара Мизина
БЕЛАРУССКИЕ ИСТОРИИ
Истории эти я услышала от людей, когда жила в Белоруссии.
 История 1.
Совращение.

Случилось это во время Великой отечественной. Людей в Германию с оккупированных территорий везли эшелонами. Военнопленные, молодые женщины, подростки. Большинство из этих бедолаг сгинули в концлагерях при шахтах, рудниках, каменоломнях, кто-то попал в крупные, юнкерские хозяйства, те же концлагеря, но поменьше, а кое-кто оказался в мелких хозяйствах бауэров.

Так и наш герой. Повезло человеку, выжил, хотя имя его для истории не сохранилось Хозяин звал его просто «Иван». Хотя какой он «Иван»? Ясь он Ясь и есть: сухой, мелкий мужичонка, вопреки внешней неказистости выносливый, как конь. Про таких говорят «Двужильный». В меру прост, в меру хитёр не без совести, но и не без лукавства: иначе не выжил бы. Ну и работяга. Иначе с чего хозяин одарил бы своего раба поросёнком. Правда поросёнок чуть не новорожденный и сдохнуть с часа на час готовился, ну да не срослось у поросяти, не в те руки попал.

– Зарежь его, Иван, свари, съешь. Ты хорошо работаешь. Тебе есть надо. – Так Бауэр сказал, но Ясь-то крестьянин до мозга костей. Животина ему ближе дитяти. А как дитя зарежешь?

Чем уж Ясь свою живёлку лечил-отпаивал – история умалчивает. Не иначе всю душу в это дело вложил. Выздоровела худоба. Пустил её Ясь тихонько, без спросу в хозяйский хлев. Стал поросёнок расти, стал вес набирать. А Бауэр, надо заметить, на откорме свиней специализировался. Хозяйство у него не маленькое, даже два десятка свиней каждый день пересчитывать не будешь. Лениво. А если их больше сотни…

Короче, лишь при осеннем забое хозяин узнал, что у него на одну свинью больше, чем в документах означено. А как узнал, что да откуда – с лица сбелел, голос от ужаса потерял, хорошо – на ногах удержался:
– Это конец, – шепчет. – Погубил ты меня, Иван. Это концлагерь, это…
Но Ясь и сам всё понял. Почти год в фатерлянде прожил, знает: в лагерь здесь не за вину, а для отчётности шлют и гестапо здесь всесильно, потому что сосед на соседа стучит, как дятел. Жалко Ясю хозяина. Не поганый дядька, хоть и немец. Надо выручать. Вот и предложил:
– Герр Бауэр, а давайте я её сам зарежу?
– А соседи?
– Герр Бауэр, – уговаривает беднягу Ясь, – ни одна собака не гавкнет. Только помощник нужен. И шнапс.
На том и порешили. А что ещё оставалось бедному немцу?

Тёмной ночью, в хлеву, заколол Ясь незаконного свина так, что животинка взвизгнуть не успела, ошмалил её, разделал, засолил, кости с потрохами свиньям скормил – ни одна соседская псина не гавкнула. Бауэр работнику чем мог помогал. Потом, правда, неделю от страха отходил, бедняга. Ведь прежде, честный немец в жизни, палого яблока у соседского забора не подобрал, а теперь в таком преступлении довелось поучавствовать. Но неделя прошла – успокоился. Вторая прошла – удивился. Не в курсе страшное Гестапо. Вот тут-то Ясь о себе и напомнил:
– Как насчёт шнапса, герр Бауэр?
Помрачнел хозяин, но слово дадено – надо держать. А раб совсем обнаглел:
– И хлеба краюху или картохи на закуску надо бы.

Делать нечего. Выпросил хозяин на следующее утро у жены в счёт своего обеда кусок хлеба и пяток варёных картофелин. Шнапс у него самого имелся. Принёс в хлев, батраку, а тот уже на чистой ветошке сальца солёного, с мясной прослоечкой настрогал. Ждёт.

Сели вместе, по колпачку опрокинули для бодрости, сальцом с мясцом закусили. У немца и в душе и в желудке потеплело. Можно за работу браться. В обед то же, только работник не сала с мясом, а мяса с салом добрую горочку начикал. В ужин шнапс с картошкой под сальцо прикончили и шабаш. Спать пора.
Пришёл хозяин до хаты, посмотрел на скромный, немецкий ужин, прослезился:
– Извини, Мутер, – говорит, а язык еле во рту ворочается, – устал. Не буду ужинать. А ты завтра вместо обеда опять мне хлеба с картошкой дай. Там поем. Работы много. – И спать пошёл.

А жена? А что жена? Хорошая, немецкая женщина с мужем не спорит. Зачем спорить? Муж ужин вечером не съел? Утром, на завтрак съест. И обед на него готовить не надо. Экономия.

Так оно и покатилось. День за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем. Хозяин с работником как пчёлки трудятся. Диво ли при сытной-то еде и умеренной выпивке? Дело к весне идёт. Конец зиме. Да и свинье тоже. Так Ясь и сказал, последний кусок сала на чистую ветошку строгая:
– Последний это, герр Бауэр. Нет больше у Гестапо против вас улик.

Оказывается, нелёгкое это дело с ежедневного мясного питания перейти на традиционный, немецко-военный рацион. Загрустил честный немец. С тела спал. Жена мужнину грусть заметила, утешает, даже к доктору предложила сходить. Но Бауэр от её утешений ещё тоскливее. Как объяснишь то о чем и упоминать-то нельзя? Ясь тоже грустит. Но не сильно. Привык он уже к тому, что жизнь – как зебра: чёрная полоска – белая полоска, знает: везёт – не зевай, не везёт – всеми четырьмя упрись, тяни да не охай. А вот хозяин такую жизненную философию не воспринимает. Он – продукт другой культуры и потому свято верит: всё зависит от человека. А раз так, то…

Весна в разгаре. Опорос полным ходом идёт. Работник в хлеву ночует, хозяин домой лишь поесть-поспать забегает.
– Двенадцать поросят! И все живенькие! – Ясь гордо и нежно смотрит на шуструю мелюзгу в первый раз завалившую полутораметровую мамашу и накрепко пристроившуюся к её соскам. – А вот тринадцатый – слабоват. Надо бы за ним приглядывать, чтобы не затёрли мальца …

– Иван! – Пристальный взгляд Бауэра – взгляд соучастника. – А нельзя ли … – Глаза его многозначительно скользят по новорожденным поросятам, на поднятой руке отогнуты два пальца.

О чём эта история? О растлении добропорядочного бауэра? Ничуть не бывало. Разве это выбор: ночь страха против полугода сытой жизни?

О том, как поняли друг друга два крестьянина-трудяги? Странно было, если бы этого не случилось.

Или о том, что свободный хозяин образцовой фермы свиней только выращивал, а ел их Бундесвер? Это тоже можно понять: война – дорогое удовольствие для любого народа. Разве что о трудах и тяготах советского крестьянства до, после и во время войны написаны тонны книг, а про тяготы того же гера Бауэра никто из его образованных соплеменников и не вспомнил?

 Так может быть наша история о том, что чистокровный, честный, трудолюбивый немец был для своих вождей и философов не солью немецкой земли, не становым хребтом нации, а таким же расходным материалом, такой же пылью при дороге, как и его бесправный, лукавый раб-работник Ясь – белорусский сподарь?