38. В печать не годится

               
Утром следующего дня, Андрей отправился в редакцию, чтобы отдать материал депутатского расследования.
Редактор только что закончил разговаривать по телефону.
– Ох, надоели! – редактор встал, протягивая руку. – Хороших материалов не несут, а этот официоз уже надоел... Ты с чем-то пришел? – он взглянул на папку Андрея.
 – С пустыми руками, Григорий Николаевич, в редакцию не принято ходить, – улыбнулся Яковлев, доставая из папки  несколько машинописных листов.
– Что у нас на этот раз? – с интересом спросил Бородин. – Кстати, хочу поблагодарить за прошлую заметку о преднамеренном банкротстве. Хорошо написал, она пошла  в  этот номер. Молодец. Я, думаю, вызовет  резонанс.
– Резонанс, может, и вызовет, да что толку, – Яковлев держал рукопись, не спеша отдавать. – Раньше по статье можно было затребовать принятия мер. А сейчас – пиши, что хочешь и о ком  хочешь, хоть о президенте. И никакой реакции.
– Это так. Ну, давай, что там у тебя?
– Я принес материалы депутатского расследования.
 – Это хорошо.  По какому поводу расследование? – с профессиональным интересом спросил Бородин.
– Григорий Николаевич, в двух словах не расскажешь. В общем, это касается районной больницы. – Он подал ему отпечатанные листы.
Тень разочарования отразилась на лице редактора.
– Не много ли строк для газеты? – Не читая, Бородин стал перелистывать рукопись. – Уж кто-кто, но ты-то знаешь, что мы такие "кирпичи" стараемся  не публиковать...
 – Григорий Николаевич, если возникнет необходимость, я готов сократить. Вы почитайте, а потом вместе решим, – Яковлев кое-как сдерживал раздражение: ну, как можно судить о материале по объему, не прочитав ни строчки?
Бородин и сам прекрасно понимал, что его претензии пока что не имеют под собой основания, но ему хотелось показать себя хозяином  этого кабинета, а не просто служащим газеты, который принимает материал безо вся¬ких условий.
– Хорошо, как освобожусь, почитаю, – сказал он.
  Прежде, чем уйти Яковлев хотел спросить редактора, когда можно будет прийти за результатом, но передумал. Он знал, что Бородин, только стоит ему выйти из кабинета, тут же начнет читать рукопись. А значит, через день уже можно будет поинтересоваться результатом.

Прийти в редакцию, как он планировал, не получилось. Только спустя два дня он смог появиться здесь. В коридоре его встретила Раевская и шепотом пригласила к себе.
– Я как раз  о тебе подумала. Айда ко мне, пошепчемся.
– Бородин вернул твое расследование, – она закрыла дверь кабинета.
Яковлев вспомнил  разговор с редактором, уже тогда закрались сомнения, можно было понять, что Бородину эта тема пришлась явно не по душе.
– И что же он сказал?
– Не годится, говорит. Слишком большой материал... – ответила Любовь Алексеевна, недобро взглянув на стену, разделявшую ее кабинет с кабинетом редактора.
– Звучит обнадеживающе... А я  думал он его отверг... – сказал Андрей. – Может, мне тогда попробовать сократить материал прямо здесь? В принципе, я не против этого. Главное, чтобы осталась суть.
Раевская с сочувствием посмотрела на Яковлева.
–  Нет, Андрей, это будет напрасный труд, – она подала  Яковлеву рукопись. – Ты бы видел Бородина! Он принес твою  статью с таким выражением лица, что сразу стало ясно, что в печать она не пойдет. За двадцать лет работы я его изучила…
– Вот тебе, бабушка, и свобода слова!  Вот козел! А еще жалуется, что материалов хороших не несут в редакцию.
– Тише... Знаешь, как здесь слышно... Он там все про "козла" слышит!
– Пусть слышит.
– И ничего не сделаешь, – произнесла Раевская, – редактор вправе решать, что ему подписывать в печать, а что нет.
– Было бы решение Совета опубликовать материалы расследования, тогда бы он ни куда не делался...
Раевская усмехнулась:
– Да его в данном случае может обязать только суд. Если хочешь на полгода растянуть волынку, то, пожалуйста, судись. Но гарантии, что в итоге материал будет опубликован, никакой.
– Это точно, – согласился Яковлев. – Но что-то надо делать, не кидать же материал в корзину.   
Тем временем Раевская предложила:
 – Посиди в кабинете, а я схожу к Бородину.
 – Мне спешить некуда, посижу. А ты что-то придумала?
 – Есть кое-что, – Любовь Алексеевна как журналист была  Яковлева заинтересована в том, чтобы статья увидела свет. – Попробую его напугать…
– Как ты его напугаешь? – недоверчиво переспросил Андрей. 
– Скажу, если не подпишите в печать, Яковлев отнесет статью в другую газету.  Редактор наш в этом плане ревнивый.
Яковлев провел рукой по щекам, словно пробовал, хорошо ли он выбрил лицо.
– В данном случае, это ничего не даст, – сказал он. – Ты же говорила сама, что он просто так упираться не станет, а если упрется, то тогда его может заставить только суд.
– У меня однажды был случай…
– Извини, Алексеевна, – Андрей взялся за дверную ручку. – Спасибо за поддержку, но  зайду к нему сам.
Редактор сидел за столом и что-то писал, возможно, он правил чью-то рукопись. Он был так увлечен этим занятием, что не сразу заметил вошедшего без стука Яковлева.
– Григорий Николаевич! – с порога, не поздоровавшись, обратился к нему Андрей. – Мне Раевская сказала, что Вы не подписали мой материал. Хотелось бы знать, почему?
Редактор поднял глаза, устало произнес:
– Это ты, Андрей Викторович. Проходи, присаживайся.
– Да некогда сидеть. Меня судьба моего материала интересует. Почему вы не хотите подписывать его в печать?
Редактор вышел из-за стола.
– Пойми, Андрей, – сказал он, – если мы его опубликуем, то это вызовет ажиотаж в нашем городе. Люди и так возбуждены происходящими  процессами: не выплачиваются вовремя заработная плата, детские пособия, растет безработица, а тут еще  статья подольет масла в огонь...
Шея редактора покрылась красными пятнами, а нос стал лиловым, как у Деда  Мороза.
 Яковлев понял, что разговор  не состоится.
– Григорий Николаевич, давайте не будем юлить! – сказал он грубо. – Вы просто не хоти¬те портить отношения с Статениным.
Теперь уже все лицо Бородина стало багровым.
 За долголетнюю работу в качестве редактора он, среди коллег по цеху, прослыл слизняком, поскольку любой конфликтный материал, который хоть как-то мог поколебать его спокойную жизнь, он ни за что не пропускал в печать. Личное благополучие, связи с  нужными людьми интересовали больше, чем популярность газеты. Беря в руки от или иной материал, он оценивал его с позиции – кому   может навредить? Если этот "вред" был не в его интересах, он накладывал визу: "Не годится", и в попятную нее не шел никогда.
– Публиковать статью мы не будем! – категорично заявил Бородин. – Мое мнение как редактора однозначно: не годится.
 – Вы не даете слова депутату, Григорий Николаевич? Это же незаконно.
 Яковлев еще таил смутную надежду повлиять на мнение редактора последним аргументом. Но то был непреклонен.
 – Если ты с чем-то не согласен, обращайся в суд, – сказал Бородин, давая понять, что разговор закончен.
 Глядя на его раскрасневшееся лицо, Андрей с горечью подумал, что такие, как Бородин, правили и правят балом, они к любой власти сумеют приспособиться. Бывший член бюро горкома КПСС, "верный ленинец", Бородин, с наступлением перестройки, расстался с партийным билетом легко, словно кролик со старой шерстью во время линьки. И сейчас, ради своего спокойствия и карьеры, он готов плясать под любую дудку. Не зря, видно, поговаривают, что он перед пенсией «навострил лыжи» в городскую администрацию.
– Григорий Николаевич, вы никогда не задумывались, почему нашу газету до сих пор называют местной "брехаловкой"? – спросил Яковлев, и, не дожидаясь ответа, покинул кабинет.

– Отказал? – спросила Раевская, когда он вышел от редактора, хотя и так все было ясно.
Андрей  молча кивнул и задумчиво произнес:
– Может, в самом деле, обратиться в суд?
 – Лучше всего, я думаю, отдать статью коллегам в "Провинцию", – сказала Любовь Алексеевна.
 –   Лучше – не лучше. А выбора у меня нет.
В этот же день он отнес статью в другую газету.