Антонио, скрипичных дел мастер, пристроился в любимом кресле в углу мастерской. С некоторых пор Антонио считал это кресло магическим: много лет назад именно в нём ему открылась душа скрипки. В последствие эта «одухотворённая» скрипка сделала его известным. С того момента прошли годы, его инструменты расходились по свету, но привычка, обдумывать новый замысел в этом кресле, осталась. Сегодня Антонио размышлял не о работе. Он думал о сыне, который заканчивал первую в своей жизни скрипку. Он сделал её самостоятельно от начала и до конца, сделал без, какого бы то ни было участия отца. Антонио с надеждой поглядывал на сына. Только ему, Антонио-младшему, он готов передать дело своей жизни. Ему и никому другому! Видно, предчувствуя это, Антонио и дал когда-то сыну своё имя. Антонио сидел в кресле и делал вид, что дремлет, сам же исподволь наблюдал за движениями сына, наносившего на скрипку последний слой лака.
Луч заходящего солнца упал на рабочий стол, пробежал по нему и прыгнул на поверхность скрипки. Скрипка сияла так, словно была покрыта позолотой. Солнце и лак заставили дерево светиться. Сейчас оно словно отдавало назад накопленный когда-то солнечный свет. Антонио замер. Он не мог проявить восторга увиденным: сейчас он не хотел неловким движением или возгласом помешать сыну. По своему опыту он знал, что стоит в такой момент руке мастера дрогнуть, и лишняя капля лака испортит труд многих дней, одно неловкое движение – и полученный результат будет безвозвратно утрачен. Знал он и то, как тяжело осознавать это, когда уже ничего нельзя изменить.
«Талантливый мальчик… смекалистый», – удовлетворённо думал Антонио, поглядывая на сына. – «Да, и мастер хороший… Мальчик… Мальчику далеко за двадцать, но, видно, для меня он навсегда останется мальчиком. Как быстро летит время…»
Печаль накрыла Антонио. Он вспомнил свою жизнь. Вспомнил, как заинтересовался скрипками, как начал делать их… просто так… из любопытства. Он хотел понять, как кусок дерева, приняв форму скрипки, начинает петь человеческим голосом. Антонио и по сей день не переставал удивляться этому. Не переставал он удивляться и тому, что у каждой скрипки был свой неповторимый голос с неповторимым тембром, у каждой скрипки был свой характер. У скрипки было всё… как у человека. Его и сейчас завораживала магия мгновения, когда скрипка оживала под первым прикосновением смычка, и тогда в ней проявлялся этот самый характер. Иногда новорожденная призывала радоваться жизни. Иногда стонала так, словно у неё болела душа, и тогда больно становилось ему, творцу скрипки. Его отец так и не понял его стремления. Он не принял его выбора. Отец не простил, что Антонио отказался продолжить семейное дело. Он не помогал Антонио даже тогда, когда тот делал первые шаги в ремесле. Антонио осваивал скрипичное дело на свой страх и риск, через нужду и подзатыльники. Несмотря на это, а может быть, благодаря этому, как порой казалось самому Антонио, он достиг многого. Его достижения подтверждал тот факт, что сейчас заказы поступали отовсюду, подчас, издалека. Были заказы и от знатных людей. Количество заказов уже не радовало Антонио. Он чувствовал, что наступает время, когда он должен передать свои знания и навыки в молодые, более крепкие руки. А какие руки могут быть крепче, чем руки сына, продолжающего твоё дело? Антонио верил, что сын обязательно станет выдающимся мастером. Сын станет лучше него! Он пойдёт дальше, раскроет те тайны, которые ещё не подвластны ему, Антонио – известному скрипичному мастеру. Вера Антонио заставляла передавать сыну все нюансы мастерства, которыми он владел. Он готовил сына к большому будущему.
Антонио терпеливо ждал, когда сын закончит работу. Сейчас в нём рождался хорошо знакомый «трепет последнего штриха», после которого инструмент нельзя будет изменить, не ухудшив его. Сейчас Антонио волновался так, словно это он заканчивал скрипку.
– Всё. Готово, – спокойно сказал сын, устанавливая скрипку на специальной подставке.
Трепет ожидания погас в Антонио, он не достиг апогея, как бывало с ним раньше. Не выплеснулся он и наружу, чтобы слиться с аналогичным трепетом сына: сливаться было не с чем. Антонио не видел, не чувствовал в сыне волнения. Не чувствовалось его ни в его голосе, ни в поведении: голос сына звучал ровно и спокойно… как обычно; движения, как обычно, были спокойны и размеренны. Он сказал своё «готово» так, словно закончил вырезать очередную заготовку. Антонио задело, что сын не понял, что сейчас под его руками свершилось чудо, что в них родилось то, чего без него никогда не было бы в этом мире.
«Ну, что ж, наверное, это и правильно… для него правильно, ведь мы с ним разные… Он не столь чувствителен, как я… А ведь я мог бы и слезу пустить», – печально подумал Антонио, вставая с кресла.
– Прекрасно… Прекрасно… – бормотал он себе под нос, суетясь вокруг сына. Он был растерян. Он забыл слова, которые готовил к этому моменту. В своём воображении он не раз видел, как скажет их сыну, как обнимет его… И вот теперь… Теперь момент наступил, а сыну сказать нечего... Спокойствие сына обескуражило его.
– Ну, что?.. Пойдём, сынок, поужинаем, а заодно отметим окончание работы. Я специально приберёг бутылочку хорошего вина для этого случая, – наконец, предложил Антонио, чтобы хоть как-то разрядить обстановку и скрыть свою растерянность.
– Прости, отец, что-то не хочется… – буднично отозвался Антонио-младший. – Я, похоже, устал… Пойду лучше прогуляюсь по городу, пройду вдоль моря...
Повесив фартук на крючок у дверей, он вышел из мастерской.
Шли дни. Они были необходимые для того, чтобы лак на скрипке окончательно встал. Всё это время Антонио не мог работать. Он подходил к верстаку с намерением начать новый инструмент, но, повертев в руках лекала, снова клал их на место, и усаживался в кресло. В кресле он проводил большую часть времени: его мысли занимала скрипка, сделанная сыном. Какой она будет? В чём проявится её особенность?
Сын работал. Иногда подходил к отцу за советом. На его вопросы Антонио отвечал односложно и всегда одно и то же:
– Делай так, как считаешь нужным. Я рассказал тебе всё, что знаю, показал всё, что умею. Теперь сам… сам, сынок.
Поначалу сын обижался. Потом вовсе перестал подходить к отцу, чтобы испросить совета.
Наконец, скрипка обрела струны.
– Отец, не хочешь проверить, как звучит? – обратился Антонио-младший к отцу, протягивая инструмент.
Антонио бережно взял в руки скрипку. Легонько коснулся струн. Скрипка отозвалась шепотом, легкими вибрациями. Внутри у Антонио возникло напряжение. Он понял, что не сможет оценить работу сына: это было выше его сил.
– Знаешь что?.. Давай пригласим в гости Николо. Мне передали, что на днях он вернулся из поездки. Пусть он первый сыграет на твоём инструменте, – предложил Антонио.
– Как хочешь, отец, – отозвался творец скрипки, неопределённо пожав плечами.
– Ну, вот и славненько… Завтра и соберёмся. Пойду, приглашу Николо, а то, того и глади, опять куда-нибудь уедет...
Антонио быстро собрался и пошёл приглашать в гости старинного друга.
Николо был другом детства Антонио. Вместе они заглядывали когда-то внутрь скрипки, подаренной Николо отцом. Вместе они пытались понять, что в ней звучит. Вместе они получили трёпку, когда скрипка не выдержала их изысканий. Их интерес привёл к тому, что со временем Антонио стал скрипичным мастером, а Николо – известным скрипачом. Николо редко бывал дома: большую часть жизни он проводил, гастролируя по другим городам. Но сейчас был тот случай, когда он, словно специально, вернулся домой. Обычно, Николо сам заходил к Антонио, чтобы пообщаться с ним, взглянуть на новый инструмент, а, если повезёт, и сыграть на нём. Иногда даже покупал у друга новую скрипку. Он высоко ценил труд Антонио и никогда не принимал инструмент в подарок. Николо считал, что живое, а к своим скрипкам он относился, как к живым существам, не дарят. В этот раз визит ещё не состоялся.
Николо пришёл ровно к назначенному времени. Антонио с сыном ждали его в гостиной, там же был накрыт праздничный стол. Новая скрипка лежала здесь же, на отдельном столике.
Поприветствовав хозяев, Николо предложил начать встречу с небольшого концерта. Хитрец! Ему просто не терпелось опробовать новое творение Антонио! Антонио, спрятав улыбку, согласился: ему была понятна уловка друга. Антонио-младший вообще не принимал участия в разговоре, словно его это не касалось.
Николо подошёл к столику. Взял в руки скрипку. Оглядел её со всех сторон. Поцокал языком.
– Чувствуется рука мастера, – восхищённо произнёс он. – Даже просто держать в руках такую красоту приятно, не говоря уже о том, чтобы сыграть на ней…
Антонио украдкой глянул на сына. После слов Николо тот зарделся: слова виртуоза явно доставили ему удовольствие.
Николо взял смычок… Провёл им по струнам… Прислушался… Подстроил инструмент. Изготовился и исполнил свой любимый пассаж, которым обычно начинал знакомство с новой скрипкой. Закончив играть, он недоумённо глянул на скрипку, и снова пробежал смычком по струнам.
– Это твой инструмент? – с некоторым удивлением спросил он у Антонио. – Ты не разыгрываешь меня?
– Не разыгрываю, не разыгрываю, – улыбнулся Антонио. – Это первая скрипка, которую от начала и до конца сделал он. Так сказать, начало пути большого мастера.
Антонио кивнул в сторону сына и продолжил с улыбкой:
– Ты же не спросил нас, кто автор этого чудесного творения.
– Так бы сразу и говорили! Заговорщики! – улыбнулся в ответ Николо, но тут же лицо его сделалась серьёзным.
Он ещё раз осмотрел инструмент, ещё раз подстроил его и заиграл.
Николо играл долго. Антонио с сыном уже начали переглядываться, а Николо всё играл и играл. Он не обращал внимания на них. Он, словно, хотел замучить скрипку. Наконец, Николо опустил смычок и ещё раз внимательно посмотрел на скрипку.
– Хорошая скрипка… добротная, но…
Антонио остановил его взглядом, чувствуя, что продолжение будет неприятно сыну.
Николо понял взгляд друга и игриво продолжил, пытаясь разрядить обстановку:
– Но прежде, чем говорить о серьёзных вещах, давайте перекусим, а то я что-то проголодался, пока играл. Вы меня на праздник пригласили или решили сообща замучить?
Николо обнял за плечи Антонио-младшего и уже серьёзно сказал:
– А ты, парень – молодец. Для первого раза неплохо… совсем неплохо… Да, что там – «неплохо», очень хорошо.
Антонио-младший зарделся от такой похвалы: от отца таких слов он никогда не слышал.
Так, в обнимку, они и проследовали к столу.
– За первый успех! И пусть он станет всего лишь первой вехой на твоём трудном пути мастера! – провозгласил тост Николо, обращаясь к Антонио-младшему. Он был своим в этом доме и поэтому не обращал внимания на субординацию, предполагавшую первое слово за хозяином.
Не успев толком закусить, Антонио-младший, сославшись на дела в городе, оставил старых друзей наедине.
– Да-а-а… – протянул Николо, глядя вслед молодому человеку. – Вот и скрипка у него такая же... неопределённая... как он сам. Вроде бы всё как надо, и звучит по уму, но… и только… Не по сердцу звучит! Какая-то она равнодушная: ты ей и тот вариант предлагаешь и другой, а ей всё равно. Не откликается она на посыл так, как это делают твои скрипки. Порой кажется, что на твоих инструментах и играть-то не надо – они сами звучат: ты только подумал, а они уже откликаются. Твои инструменты с душой.
Антонио вспыхнул.
– Да, не обижайся ты на меня, Антонио, – продолжил Николо, заметив реакцию друга. – Я давно тебе твержу – не его это дело. Равнодушный он. И к музыке равнодушный… И к скрипкам… А делает он их только потому, что с детства привык. Ты его с пелёнок приучил к этому. Делает он их добротно, но не интересны они ему. Вот поэтому и получилась у него скрипка равнодушная, как он сам. Вспомни себя в его годы… Да, ты просто одержим был идеей создать скрипку, которой ещё никогда не было! Для тебя ничего другого, кроме скрипок не существовало…
Ничего не ответил Антонио: ничем ему было возразить другу. Он и сам в глубине души чувствовал, что Николо прав. С Николо много не поспоришь, его не обманешь: он очень хорошо чувствует людей. Антонио, молча, налил вино в бокалы. Так же, молча, друзья выпили.
Антонио с Николо провели за столом целый вечер. Это был вечер разговоров о музыке и скрипках, о скрипках и музыке… Говорили они и о душе… о душе музыки и душе скрипки… о душе творца и душе творения, да, и как иначе, если одна душа притягивает другую, если одна душа другую рождает. Друзья не могли наговориться, словно чувствовали, что эта встреча у них – последняя.
Вскоре Антонио не стало. Не стало и его дела: сын не захотел продолжить его. Антонио-младший свернул мастерскую, распродал лекала и заготовленные отцом материалы. Зато в городе появилась ещё одна лавка колониальных товаров. В ней с успехом заправлял сын знаменитого скрипичного мастера Антонио.