- "Хочу, чтобы ты пела...для меня. Только для меня". Он знал ее репертуар наизусть. Гордился этим. Она застенчиво улыбалась, он, наперед пытался предугадать движения ее губ, первые нотки, чуть опущенные веки.
Он был ее главным поклонником. Покорным рабом, плененный ее голосом. И тем дождливым вечером, чуть пьян , разбит, предан, что-то влекло его, в двери той забегаловки. То было не море разливного пива, в коем он топил горе, жестко, хладнокровно, вот уже больше полугода. Это был и не "насест", столь легкомысленных дев, готовых отдаться за пару коктейлей первому встречному, желательно, чтобы при деньгах, да и это, если задуматься, не столь им было важно. Он был ими сыт, как дворняга испорченным мясом, как Курт, в свое время, насытился дурью...
И возможно, именно незамысловатые песни, той поющей официантки, преградили ему путь к участи, пожатой Куртом.
Все то плохое, оно...оно будто отступило прочь, как усталость смывается контрастным душем, как беспокойство, тревога, простым материнским прикосновением.
Mокрый, грязный, средь пьяного сброда и тамошних завсегдатай, он брел забыв обо всем, к некому подобию сцены, как мотылек на свет. Кашель, брань на фоне, затихли. Их глушил столь звонкий голос, полный, как ему казалось, тепла и понимания. И он залип, на век и ныне, верен лишь ему, ее голосу...