Я встретил её тёплым летним вечером, вскоре после Праздника Урожая. Весь этот день (как, впрочем, и несколько предыдущих) я провёл в пути, продираясь сквозь заваленную буреломом лесную чащу. Когда я выехал к реке, солнце наполовину скрылось за дальним холмом, на склонах которого раскинулось какое-то селение. Мой конь, такой же усталый, как и я, переходя по шатком бревенчатому мосту, почти у самого берега неожиданно споткнулся. Глухо зазвенела сорванная подкова, тускло блеснувшая на фоне потемневшего от времени дерева.
Я от души выругался и соскочил с седла. В зарослях камыша неожиданно послышался тихий всплеск; он немедленно оживил в моей памяти предания о русалках и прочей водяной братии, развлекающейся разнообразными издевательствами над бедными смертными грешниками. Я бессознательно сжал в руке только что поднятую подкову и машинально забормотал «Отче наш» – единственную молитву, которую пономарю нашей сельской церквушки удалось вбить мне в голову, пока я был ещё слишком мал для того, чтобы скакать верхом и размахивать мечом.
…Маленькие изящные руки бесшумно отстранили стебли камыша, и из зарослей неспешно вышла девушка. Какой-нибудь странствующий бард, наверное, сравнил бы её длинные светлые волосы с водопадом: сходство усиливалось тем, что с них на нарядное платье незнакомки действительно стекала вода. С любопытством, но без страха или смущения глядя на меня пронзительно-синими глазами, девушка небрежно выжала мокрые пряди и сказала:
– Ты явился в добрый час, воин, – при этом она улыбнулась, но её улыбка показалась мне насмешливой.
– Да уж, лучше некуда, – не особенно любезным тоном отозвался я. – Чуть не заплутал в этом окаянному лесу, а теперь вот ещё и конь расковался!
Она снова улыбнулась – снисходительно и сочувственно, как взрослый, утешающий малыша, разбившего нос или коленку.
– По течению тоже нужно уметь плыть, – вполголоса промолвила она; её непонятные слова вызвали во мне смутное раздражение, но я промолчал. – То, что кажется помехой, может на самом деле быть знаком богов, – продолжала она и тут же прибавила, вероятно, угадав, какое впечатление производят на меня подобные речи. – Не бери в голову эти бредни. А помочь твоей беде просто: мой отец – кузнец, и живём мы вон в том селении, – она указала рукой в сторону деревни на холме. – Мне пора возвращаться домой, так что будем попутчиками.
Кузница и дом родителей Лайаны – таким именем назвалась девушка – находились у подножия холма; однако впечатление, что от моста до селения рукой подать, оказалось обманчивым. Лишь когда в небе появились первые звёзды, мы остановились у плетня, огораживающего владения кузнеца.
Всю дорогу Лайана шла чуть впереди меня, оборачиваясь лишь изредка. Она держалась величественно и спокойно, как человек, сознающий, что ему ничто не угрожает, и это меня несколько удивляло. Всё-таки она видит меня в первый раз в жизни, а поблизости больше никого нет… Но она ничуть не походила на безумную; наоборот, несмотря на её странные речи, я сразу понял, что она рассудительная, пожалуй, даже расчётливая особа. И странность её речей проистекала не от помешательства, а от того, что ей известно нечто, скрытое от других или же просто ими не замечаемое.
Прежде чем отворить калитку, она повернулась ко мне и окинула меня внимательным взором; почему-то ощущение у меня было такое, словно в зной окунулся в прохладную воду.
– Я бы хотела попросить тебя об одном пустяке, Арлон, – проговорила она.
– Конечно, если только это не что-нибудь невыполнимое, – согласился я, к тому времени успев позабыть и про усталость, и про раздражение, вызванное непонятными речами Лайаны.
– А ты и впрямь думаешь, что существует невыполнимое? – она хитро прищурилась, но тут же добавила. – Впрочем, я только хотела попросить у тебя подкову твоего коня.
– Да, конечно, – я был несколько удивлён и, не удержавшись, спросил. – Зачем она тебе?
– Конечно же, на счастье, – с лёгким смешком ответила она, проворно спрятала подкову в замшевый мешочек у пояса и толкнула калитку.
* * * * *
Отец и мать Лайаны оказались ещё довольно молодыми людьми. Кузнец охотно согласился подковать моего коня; но если я не особенно спешу, это ведь можно сделать и завтра? Я не спешил – мне и так до смерти надоело шататься в безлюдных местах, где только и жди появления какой-нибудь нечисти. Лайана переглянулась с матерью и принялась накрывать на стол. После ужина она проводила меня в небольшую, но чистую и уютную комнату, пожелала приятных снов и бесшумно вышла.
В комнате витал смешанный запах знакомых и неизвестных мне трав, в углу уверенно стрекотал сверчок, которому вторило слабое потрескивание свечи. Где-то далеко, в поле, ухала сова, вылетевшая на ночную охоту. Я распахнул окно. Пламя свечи заплясало, колеблемое свежим ветерком, и в неверных отблесках света моё внимание привлёк ряд знаков, вырезанных на оконной раме. Хотя что в них особенного? Обычные охранительные руны, такие были и в доме моих родителей. Почему-то мой взгляд задержался на руне Лагу – той, что означает поток. Воды, времени, чувств. Движение, жизнь.
Почему я оказался здесь, а не в другой такой же деревушке? Может, меня, как щепку, несёт поток, оставляя мне право думать, что я сам выбираю путь?.. Прежде такие мысли не приходили мне в голову. Собственно, и времени для них в моей жизни не было. Почему же сейчас…
Мои размышления прервали приглушённые голоса, доносившиеся из сада. Я узнал Лайану и её мать, но они говорили так тихо, что мне не удалось разобрать ни слова. Вскоре голоса умолкли, и я услышал скрип двери – видимо, женщины вошли в дом. Постояв ещё несколько минут, я закрыл окно, потушил свечу и лёг спать.
* * * * *
Утром, проснувшись, я услышал мерный перестук дождя по крыше. Подойдя к окну, я увидел, что дорога, по которой я вчера шёл с Лайаной, превратилась в мутный глинистый поток. О том, чтобы продолжать путь, не могло быть и речи.
Спустившись в просторную комнату с очагом, я застал там всё семейство в сборе. Лайана поставила передо мной глиняную миску с кашей и, заметив мрачное выражение на моём лице, сказала, обращаясь к родителям:
– Вот странный человек! Боги расчищают для него путь, а он недоволен!
Её мать, мельком взглянув на своего мужа, мягко сказала:
– Не забывай, дочка, что не все люди видят то, что тебе открыто.
– Да я ничего такого особенного не вижу, – пожала плечами Лайана и принялась нарезать хлеб. – По-моему, это ясно, как день.
– А всякий ли день ясен повсюду? – спросила её мать. – Вспомни, как ты ездила с отцом в соседнее селение: там шёл дождь, но у нас в это время дождя не было. А ведь день-то был один и тот же!
Дождь лил несколько дней не переставая. Мне не оставалось ничего другого, как ждать, пока он закончится. Большую часть времени я проводил в той комнате, где семья обычно собиралась за столом. Тут же у окна стоял небольшой ткацкий станок. Когда я впервые переступил порог жилища кузнеца, станок пустовал; но теперь, когда непогода надёжно заперла двери домов, Лайана взялась за тканьё. Я садился рядом с девушкой, и за эти несколько дней, что я оказался заперт в доме её родителей, я рассказал ей о себе почти всё. Иногда я, повинуясь внезапно проснувшемуся демону бахвальства, пытался приукрасить свои поступки и устремления; однако всякий раз, когда я начинал, что называется, хватать через край, Лайана поднимала на меня пристальный и загадочный взор, и я явственно чувствовал, что для неё мои цветистые выдумки – всё равно что пыль, смываемая дождём. А порой Лайана негромко пела: её мелодичный низкий голос вторил шуму дождя, и древние песни, сложенные в незапамятные времена неизвестными бардами, становились близкими и понятными, словно всё, о чём в них рассказывалось, произошло совсем недавно или происходит сейчас…
Дождь стал стихать лишь на седьмой день моего пребывания в доме кузнеца. Однако прекратился дождь лишь к полудню. После обеда мы с кузнецом повели моего коня в кузницу. Пока отец Лайаны раздувал огонь в горне, я с интересом огляделся вокруг. Я вспомнил, как в юности мечтал стать кузнецом; однако у нашего сельского кузнеца уже были ученики и подмастерья, а тут владетель соседнего замка стал набирать дружину… Так я и стал воином. Но мой предводитель оказался настолько невезучим, что вскоре ему нечем стало платить нам, своим воинам. Естественно, начался разброд. Кто же захочет воевать под знаменем неудачника?
– Куда ты направляешься, парень? – спросил меня кузнец.
Этот вопрос мне давно следовало бы себе задать!
– Не знаю, – нехотя отозвался я. – Я вообще-то собирался вступить в дружину какого-нибудь местного князя…
– И тебе по душе то, чем ты занимаешься?
Я замялся. Кузнец был занят работой, но моё замешательство от него не укрылось. Что это за люди, что дочь, что родители – насквозь тебя видят, будто раскрытую книгу читают! Владыка Араун… то есть, прости, Господи – ну и семейка! Хотя, в общем-то, они, сразу видно, люди очень хорошие – только странные… А Лайана – такая красивая, хоть и говорит частенько непонятные вещи…
– Знаешь, парень, оставайся здесь, – вдруг просто и решительно предложил кузнец. – Я научу тебя своему ремеслу, так что нужды знать не будешь. Женись на моей дочери… Она ведь тебе понравилась, я это сразу заметил в тот день, как ты появился у нас. И ты ей по сердцу, как мне кажется. Значит, она принесёт тебе удачу.
– Ты говоришь так, словно твоя дочь какой-нибудь талисман или амулет, – меня слегка передёрнуло от подобной прямолинейности. – И потом – Лайана, конечно, замечательная девушка, но как же это так вдруг…
– Скажи, ты когда-нибудь видел ныряльщиков за жемчугом? – неожиданно прервал меня кузнец. – Они не задают себе вопроса – как это вдруг, и потому море щедро делится с ними своими сокровищами.
– Но многие тонут в солёных волнах, – возразил я, хотя довод кузнеца показался мне довольно убедительным.
– Я же не предлагаю тебе бросаться с обрыва в море, – с усмешкой отпарировал кузнец. – А относительно удачи ты уж мне поверь, Арлон – ведь я прожил с её матерью больше двадцати лет…
Мой конь весело цокнул новой подковой и тряхнул гривой. Повинуясь необъяснимому чувству, я обернулся. В дверях кузницы стояла Лайана.
– Дочка? – кузнец стоял спиной к двери, но, похоже, он как-то ухитрялся слышать беззвучную поступь дочери. – Входи же, не стой на пороге.
– На порогах и поворотах вода бежит быстрее, отец, – отозвалась дочь в обычном для неё духе, вошла в кузницу и села у стены, вопросительно посмотрев на меня.
Я истолковал этот взгляд как желание побеседовать с отцом наедине и направился к выходу, ведя за собой подкованного коня. Кузнец задумчиво взглянул на меня и негромко промолвил:
– Подумай о том, что я тебе сказал, Арлон. И не спеши отказываться от своего счастья.
* * * * *
Я брёл по лугу, пока не очутился на берегу реки. Нет, конечно, это полный бред. Жениться на почти незнакомой, пусть даже очаровательной девушке! Хотя… почему бы и нет? Я никогда не был воином по призванию. Так уж получилось. Мне хотелось повидать мир, а иного способа выбраться за пределы родной деревушки мне просто не представилось. В бою я отнюдь не рвался в первые ряды, хотя и никогда не торчал в хвосте обоза (местечко для труса, а не для воина), но «кровавая буря копий», «тинг мечей», как любят выражаться поэты, рассказывая о битвах, меня не увлекала.
И вдруг возникла возможность начать совершенно иную жизнь. Я сел на траву и стал рассеянно следить за потоком, увлекающим за собой опавшие с деревьев листья. Куда прибьёт их волной? А если плыть в лодке и грести по течению – главное, знать, куда плывёшь – можно добраться до цели гораздо быстрее, чем пешком. Лайана права, говоря, что движение потока надо уметь использовать. Разве я не об этом мечтал – иметь свой дом, семью, заниматься ремеслом, которое мне было бы по душе? Вот теперь поток несёт меня прямо ко всему этому – надо лишь чуть-чуть подгрести…
Я так глубоко задумался, что вздрогнул от неожиданности, когда чья-то рука легко коснулась моего плеча. Я резко обернулся. Лайана, в светлом платье, с распущенными длинными волосами, в тот миг чем-то походила на сказочную фею… или, может, на девушку-сидхи из свиты Владычицы Рианнон. Сердце гулко застучало у меня в груди; от волнения я напрочь забыл перекреститься, что необходимо делать, если вдруг вспомнится кто-нибудь из древних богов, как уверял меня один священник.
* * * * *
Мы с Лайаной поженились накануне Праздника Вина. Я прочно осел в Леу-Бри – так зовётся селение, куда меня так неожиданно занесло таинственным и непонятным для простого смертного потоком, обычно называемым судьбой. Несколько лет, в течение которых у нас появились сын и дочь, мы жили вместе с родителями моей жены. Мой тесть добросовестно обучил меня ремеслу кузнеца, как и обещал; столь же верными оказались и его слова относительно приличного дохода, который приносило это занятие. К нам приходили жители из нескольких окрестных деревень, и мне удалось быстро скопить довольно кругленькую сумму. Я стал подумывать о том, что мне, пожалуй, стоит выстроить собственный дом.
Я начал присматривать место, и мне показалось, что неплохо бы выстроить дом на вершине холма, тем более что там нет домов – значит, будет больше простора. Однако Лайана, когда я поделился с ней своими соображениями, предложила мне выстроить дом совсем на другом месте. Я не возражал. За то время, которое мы прожили вместе, я успел заметить, что моя жена каким-то непостижимым для меня образом нередко угадывает, когда и как следует делать то или иное дело, кроме того, чувствует грозящую опасность или же, наоборот, возможную удачу, к которой нужно лишь руку протянуть. Так и получилось, что жизнь наша, словно искусно направляемая лодка, бежала и бежала себе вперёд, и течение бережно и плавно несло её…
Да, мне бы радоваться такой удаче, тем более что прежде моя жизнь больше напоминала странствие по тому самому лесу, миновав который, очутился я в Леу-Бри. Однако меня начало беспокоить одно обстоятельство, а именно – что моя жена частенько уходит из дому на целый день. Раньше, когда мы жили вместе с её родителями, я как-то не замечал этого. Вернее, она обычно уходила из дому вместе с матерью, а потому я не придавал этому особого значения. Мало ли, ушли к соседке или к кому-нибудь из родичей… Вроде и теперь можно было бы подумать то же самое; кроме того, Лайана ведь могла пойти к своим родителям, которые жили через несколько дворов от нас. Первое время я так и думал; но однажды, когда моя жена ушла вместе с детьми, я поднялся на крышу дома, намереваясь залатать кое-какие мелкие дыры. Оттуда мне отлично были видны дорога и дом тестя и тёщи. Моя жена вместе с детьми вошла в дом своих родителей, но пробыла она там недолго. Вышла одна и направилась к лесной опушке.
«Что бы это значило?» – подумал я. Весь день никакая работа у меня не ладилась. Неужели моя Лайана… да нет, этого быть не может, чтобы она мне изменила! Хотя почему же не может быть?..
Я твёрдо решил выяснить, куда и зачем ходит моя жена. Спрашивать у неё бесполезно, да и у её родителей – тоже. В лучшем случае, она ответит какой-нибудь полузагадкой, а то и вообще холодно промолчит. За время нашей совместной жизни я успел понять, что моя жена может простить мне очень многое, но вот попытку подчинить её своей воле или хотя бы намёк на подобное – никогда. Поэтому я решил в следующий раз, когда Лайана уйдёт из дому, пойти следом за ней, но так, чтобы она этого не заметила.
Это произошло за несколько дней до Самайна. Жители Леу-Бри одинаково чтят древние обычаи предков и христианские праздники, не встречая сколько-нибудь значительного противодействия со стороны священника местной церкви, освящённой в имя Пресвятой Девы Марии. Может быть, кто-то и сказал бы, что подобное несовместимо с верой в истинного Господа; но в Леу-Бри и его окрестностях люди не утратили веры в прежних богов, да и сам я никогда не был особенно ревностным христианином. С детства я хорошо помню зловещие предания о ночи Самайна и о предшествующем ей времени; и я был несколько удивлён и даже испуган, когда, следя из слухового окошка чердака за Лайаной, направившейся к дому своих родителей вместе с нашими детьми, я увидел, как она вскоре вышла оттуда одна и направилась к лесу, особенно сумрачному в это время года.
Неужели она нисколько не боится призраков, которые блуждают по земле, поднятые силой приближающегося Самайна? Право же, неподходящее время для встречи с любовником!.. Или всё же это что-то другое?..
Лайана уверенно и бесшумно шла по лесу, а я, прячась за толстыми стволами деревьев и густыми зарослями кустарников, теперь почти облетевших, кое-как пробирался следом. Моему распалённому воображению казалось, будто лес расступается перед моей женой, в то время как сухая трава, гибкие лозы и корни растений изо всех сил стараются задержать меня, цепляясь за одежду и за ноги.
Наконец впереди мелькнула небольшая полянка, по которой, мелодично журча, бежал ручей. Лайана ускорила шаг, а затем остановилась в центре поляны. Несколько мгновений она стояла, оглядываясь по сторонам – у меня почему-то возникло чувство, что она приветствует кого-то, для меня незримого. Потом она неторопливо обошла поляну кругом, то и дело поднимая голову и глядя куда-то вверх; порой она останавливалась и касалась рукой древесных стволов. Наконец она подошла к ручью, села на большой плоский камень и погрузила кисти рук в воду; затем поднялась, встряхнула руками и негромко запела какую-то странную песню на незнакомом мне языке. Мелодия песни удивительным образом переплеталась с шумом воды, образуя единый напев; и было в нём что-то невообразимо древнее и могущественное. В какой-то миг Лайана повернулась лицом к тому месту, где я прятался; и в лучах осеннего солнца, проглянувшего сквозь облака, на её груди блеснул медальон с руной Лагу – знаком бегущего потока. Знаком колдуньи. Я никогда не видел этой вещи; видимо, Лайана тщательно прятала её. Сейчас же, наверное, медальон выскользнул из-за ворота одежды, когда моя жена наклонилась к воде.
Мне стали понятны все странные, необъяснимые речи и выходки моей жены. Точнее, я так думал тогда. Лайана – колдунья! Я был так потрясён своим открытием, что забыл об осторожности. Сухая ветка громко хрустнула у меня под ногой, и дивная мелодия заклинания оборвалась.
Когда я вышел из своего укрытия, Лайана посмотрела на меня сурово и укоризненно, но без смущения или страха.
– Ты следил за мной, – негромко сказала она. – Зачем, Арлон? Ты, конечно, подумал, что я иду на свидание с любовником, да? Ты так и не научился смотреть в глубину, не принимая поверхность за целое…
Однако в тот миг я бы, пожалуй, предпочёл застать её с любовником. Мои представления о волшебстве были довольно путанными: слушая древние предания, я восхищался деяниями великих магов, но служители Христа, которые у меня на родине пользуются почти таким же авторитетом, как сказители, всегда уверяли, что магия – это грех. Кроме того, меня переворачивало от ощущения превосходства Лайаны в чём-то таком, что для меня так и осталось загадкой. Наверное, поэтому я заговорил с женой довольно грубо, назвал её колдуньей и потребовал, чтобы она прекратила «свои штучки».
Лайана лишь рассмеялась мне в лицо, и её смех зазвенел в притихшем лесу, как весенняя капель.
– Бедный Арлон! Неужели тебе так плохо жилось со мной, что обрывки навязанных другими людьми мыслей стали для тебя столь важны? – и вдруг она без всякого перехода спросила, указав рукой на ручей. – Как ты думаешь, что будет, если перегородить его? Вода ведь не остановится – но вот куда она побежит? – и, не дожидаясь моего ответа, она вытащила что-то из замшевого мешочка на поясе и сунула мне в руку. – Попробуй-ка справиться с потоком, Арлон, – и с этими словами она легко пошла прочь.
Я хотел удержать её; но и на этот раз мне словно кто-то препятствовал, в то время как Лайана шла быстро и не оглядываясь. К вечеру я выбрался из леса и поспешил к дому родителей моей жены. Они встретили меня у порога. Тесть хмуро молчал, зато его жена набросилась на меня с упрёками, что я не ценил своего счастья… Лайана не показывалась; мои дети растерянно жались к деду и не изъявили желания вернуться домой вместе со мной. Так и пришлось мне идти домой одному. На крыльце меня встретила работница, насмешливо, как мне показалось, взглянула на меня и спросила, где хозяйка? Я пробормотал что-то под нос, отказался от ужина и, сев у окна, долго смотрел на подкову, которую вернула мне Лайана. Что она хотела мне этим сказать?..
Прошло несколько дней. Лайана не возвращалась. Я начал замечать, что соседи стали относиться ко мне отчуждённо и неприветливо. Это меня разозлило. Что я такого сделал, в конце концов? Побил жену, выгнал? Это она бросила меня, забрала детей и ушла к родителям. И из-за чего, спрашивается?..
Прошло не так много времени с тех пор, как Лайана покинула меня, а я уже совершенно запустил все дела. Работники, пользуясь моим безразличием к хозяйству, обнаглели и обленились. Нельзя сказать, чтобы моя жена уделяла хозяйству очень много внимания, однако при ней всё шло как бы само собой, по налаженному руслу. Как поток воды, которая увлекает за собой лодку…
В ночь Самайна мне снились кошмары. Я снова, как много лет назад, продираюсь через бесконечный лес, а из-за каждого дерева выглядывают жуткие призраки и хохочут, указывая на меня костлявыми пальцами. Их хохот сверлил мозг чугунными раскатами; я проснулся и понял, что это тревожно гудят, не смолкая, колокола нашей церкви.
Когда я выбежал из дома и поднялся на вершину холма, там собрались почти все мужчины Леу-Бри. На противоположном берегу реки, за непроглядно чёрной полосой леса ярко пылали сигнальные огни на сторожевых башнях, возвещая о приближении врагов.
Поутру спешно собранная дружина переправилась через мост. Несмотря на неприязнь, которую мои односельчане выказывали мне в последнее время, они почти единогласно избрали меня своим предводителем, помня, что когда-то я был воином. Миновав лес, мы объединили силы с ополчением Форд-Лей и Элен-Дун; однако несмотря на это, мы были разбиты. Жители этих селений спешили укрыться в лесу; предводители их дружин погибли в бою, и возглавить остатки ополчений пришлось мне.
Враги не успокоились, разграбив Форд-Лей и Элен-Дун; они преследовали нас, и на берегу реки мы остановились, надеясь хотя бы задержать их и дать женщинам и детям возможность бежать. Отправив в Леу-Бри гонца, я повёл своих воинов в бой. Я никогда не был набожным и благочестивым, но в тот день я молился – Христу, Пресвятой Деве и всем святым, а ещё – древним владыкам Аннуина, чтобы они позволили спастись моим детям. И Лайане, моей жене. Я уже забыл о нашей размолвке, о том, что она колдунья. Да и какое это, в самом деле, имеет значение!
Многие из моих воинов лишь несколько дней назад взяли в руки оружие, но никто не пытался бежать. В какой-то миг мне почудилось, что я схожу с ума – я явственно увидел, что бок о бок с нами сражаются высокие воины в серебристо мерцающих доспехах…
Натиск врагов несколько ослабел, и мы с удвоенной яростью и неожиданно прихлынувшими силами бросились на них; но в этот миг вражеская стрела ударила мне в грудь…
* * * * *
Когда я пришёл в себя, то увидел Лайану; оглядевшись, я узнал комнату в доме её родителей.
– Беги, пока не поздно, и уведи детей, – прохрипел я, пытаясь подняться. – Неизвестно, сумеем ли мы удержать мост…
– Успокойся, Арлон, – прохладная ладонь Лайаны легла мне на лоб. – Враги разбиты, так что нет необходимости бежать, – и загадочная улыбка скользнула по её губам.
Эта улыбка напомнила мне о том, что моя жена некими непостижимыми узами связана с другим миром, притягательным и одновременно опасным для смертных. Раньше малейший намёк на это вызывал во мне смутное раздражение; но теперь я чувствовал благодарность за то, что она столько лет своим непонятным искусством направляла утлую лодчонку моей судьбы.
– Может, ты всё-таки объяснишь мне?.. – прошептал я.
– Что, Арлон? Видишь ли, этот холм, на котором расположилось наше селение… Помнишь, ты ещё хотел строить дом на вершине, а я тебя отговорила? Когда-то здесь владычествовали не люди, а те, кого называют по-разному – Высокие, ши и многими другими именами. Ещё и теперь сильна их власть в здешних краях. Говорят, они могут перенести строения, возведённые на их холмах, в иные земли: оттого и остерегаются люди селиться в таких местах. Но жители Леу-Бри издавна были связаны с ши тесными узами дружбы и даже родства; потому, когда те ушли в свои зачарованные холмы, они позволили нашим предкам построить дома на склонах их холма, но с условием, что вершина останется незастроенной. Исконные хозяева этого места, со своей стороны, обещали людям прийти на помощь в неотвратимой беде. Когда-то давно, как рассказывала мне мать, они отвели от селения чёрный мор…
– Так это их я видел… А я уж подумал, что спятил… Значит, они действительно сражались рядом с нами…
Лайана кивнула.
– Прости меня, – сказал я, взяв её за руку. – За то, что заподозрил тебя в недостойном поведении, а потом ещё и выбранил…
– Потому я и ушла, Арлон, – живо отозвалась она. – Женщины нашего рода никогда не терпели незаслуженных обид.
– Верно, в твоём роду есть те, «чьи стрелы не знают промаха, а мечи выкованы в звёздном свете», – сказал я, повторив слова одного сказания о могущественных обитателях зачарованных холмов, и добавил. – Колдунья!
– Да, – просто ответила Лайана.